«Глаз ведьмы»

6004

Описание

Середина «мутных» 1990-х. Небывалый разгул преступности захлестнул города и веси России, не обошел и столицу. Начальник «убойного» отдела Сергей Серов по прозвищу Волкодав разыскивает хозяина торговой фирмы «Дана» Льва Зайденберга как единственного свидетеля крупной аферы с антиквариатом. Однако поисками залегшего «на дно» бизнесмена занимается не только милиция, поскольку Зайденберг располагает информацией о преступной деятельности некоторых членов Государственной думы и их связях с мафиозными кланами Востока…



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Глаз ведьмы (fb2) - Глаз ведьмы 1649K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Владимирович Веденеев

Василий Владимирович Веденеев Глаз ведьмы

Мы остаемся в недоумении, кому лучше доверить охранение свободы, не зная, кто вреднее для республики, те ли, кто желает приобрести то, чего не имеет, или те, кто хочет удержать за собой уже приобретенные преимущества…

Никколо Макиавелли

Глава 1

— Будешь?

Фомич открыл стоявшую около его ног сумку и вынул из нее обклеенную яркими красно-белыми этикетками фляжку «Смирновской». Одним движением толстых пальцев скрутил жестяной колпачок и щелчком отправил его в густые заросли крапивы.

Над старым Калитниковским кладбищем — городом мертвых, раскинувшимся позади знаменитой «Птички», или Птичьего рынка, где торговали всякой живностью и еще неизвестно чем, — висело знойное марево. Высоко в небе стояло яростно-белое палящее солнце. Парило. Легкий ветерок, налетавший со стороны завода «Клейтук», доносил противный запах гниющих костей.

Серов отрицательно мотнул головой: пить водку по такой духоте? Сейчас лучше бы холодненького кваску.

— Помянуть надо! — Фомич достал граненый стопарик и свежий огурец. Налил, одним махом опрокинул спиртное в рот и сочно захрустел огурцом. — У меня тут мать и бабка лежат.

Сергей посмотрел на табличку, прибитую к покосившемуся кресту: кажется, там написано не то Плющев, не то Плюшкин, а настоящая фамилия Фомича — Власов, и зовут его Анатолий Александрович. За его плечами пара ходок в зону по серьезным статьям, которые позволили ему приобрести некоторый авторитет в криминальном мире, а заодно скрестили жизненные пути-дорожки Власова и подполковника милиции Серова. В результате этой встречи Анатолий Александрович оказался на распутье и должен был решить: вновь отправиться в зону или стать агентом Сергея. Он выбрал последнее и начал работать под псевдонимом «Фомич». И вот сейчас они сидели рядышком на прокаленной солнцем лавочке около могильного холмика, насыпанного над Плющевым или Плюшкиным.

— Именно тут? — Серов недоверчиво усмехнулся: с Анатолием Ляксанычем надо ухо держать востро: тертый калач! Никогда не знаешь точно, что у него на уме. Но информацию поставляет исправно и пока ни разу не прокололся, а это крайне важно в неблагодарном и опасном стукаческом деле.

— Зачем тут? — Фомич выпил второй стопарик и закурил сигарету, блаженно затягиваясь ароматным дымком. — К ним я один схожу поклониться, когда мы распрощаемся. Еще не хватало их дух тревожить нашими разговорами. А тута ведь тожа человек лежит и, может, даже не один: говорят, в тридцать седьмом твои коллеги тут много зарыли пострелянных.

— Это не мои коллеги, — холодно заметил Сергей.

— Да ладно, — отмахнулся Власов и налил себе еще. — Все одно, помянуть надо усопших. Ведь есть же кто-то, кого помянуть некому? А я вот помяну, и душа его возрадуется.

— О душе начал задумываться?

— Пора уж, за полтинник перевалило, самое оно и о душе подумать. Особенно если тебя язва так и точит изнутри, что ты, как последняя сука, за тридцать сребреников ментам братву сдаешь.

Фомич выпил водку из стопаря, потом жадно влил в себя оставшееся во фляжке и закинул ее в крапиву. Вокруг было совершенно безлюдно и тихо, только ветерок шелестел в кронах высоких тополей и берез.

«Интересно, у него действительно временами возникает “комплекс Иуды” или это просто очередной выверт, некая психологическая подготовка перед тем, как начать выторговывать нечто для себя?» — подумал Серов.

Да, ему удалось заставить «стучать» этого крупного, сильного человека с тяжелыми руками и мощной шеей борца, но влезть к нему в душу оказалось значительно труднее. Впрочем, любая чужая душа — потемки.

— Ладно, будет, — в тон агенту откликнулся Сергей и угостил Власова сигаретой. — Не разводи лишней философии и не занимайся самоедством. Ты же прекрасно знаешь: братва меня мало интересует, пока кого-нибудь не кокнут.

— Ага, знаю, ты у нас, Сергей Иваныч, мужчина серьезный, — лукаво прищурился Фомич. — Только не забывай, что времена пошли другие: теперь, как ты выражаешься, «кокают» частенько в таких сферах, куда обормотам вроде меня ходу нет и никогда не будет! Рылом не вышел и на «мерсах» не ездию. Небось хочешь спросить, кто замочил Кашпура, очередного «нефтяного короля»? Угадал?

— Угадал. Меня действительно очень интересуют исполнители, а еще больше — заказчики.

— Вот так вот, да?

Власов сдул пепел с кончика сигареты, изображая мучительные раздумья, хотя на самом деле давным-давно тщательно продумал, как получше продать те скудные сведения о нашумевшем убийстве главы процветающей нефтяной фирмы, которые ему удалось выудить из разговоров с знакомыми уголовниками. К сожалению, те тоже знали не так много, больше можно было почерпнуть из заметок в желтой прессе, как обычно, усиленно смаковавшей подробности, тщательно скрывая это за сухостью стиля и кажущейся «беспристрастностью». Очевидно одно — работала какая-то команда из новых, считающих себя специалистами: они изрешетили из автоматов «линкольн» Кашпура и джип его охранников. С такими «специалистами» любят иметь дело нувориши, как теперь все чаще называют новых русских, но истинный профессионал — поэт убийства — узнав, как все сделано, только презрительно поморщится: дешевка!

Однако Сереге — так про себя Фомич именовал подполковника — нужны конкретные имена тех, кто нажимал на спусковой крючок, и тех, кто отслюнил бабки за тяжкий труд переправы нефтяного короля в мир иной. И как раз этого Анатолий Александрович не знал! Но признаться в этом прямо было ниже его достоинства.

— В нашем темном мире, — желчно усмехнулся он, — болтают, будто бригада на разборки подписалась не здешняя, а из-за Уральских гор, оттуда, где самые нефтяные места. Сам понимаешь, машинки для делания дырок теперь не проблема: можно привезти с собой или купить на месте, были бы баксы в достатке. Колеса тоже ерунда: сегодня угнали тачку, завтра бросили.

— Где-то же они здесь дохли?![1] — Серов немедленно вклинился в образовавшуюся паузу. — Если работали приезжие, то местные должны были им достать стволы в колеса, помочь разработать надежный маршрут отхода после акции. Имена давай, кликухи, адреса!

Он давил на Фомича, поскольку почувствовал в нем слабину и сразу понял — тот финтит и пытается «гнать тюлю». Вот только по какой причине: оттого, что пустой, как бубен, и ничегошеньки не знает, или оттого, что боится давать информацию, которая потом может выйти ему боком? И выпитая им водка здесь совсем ни при чем, для Толика фляжка «смирновки», как свану дробина.

— Много хочешь сразу знать, — буркнул Власов. — А насчет заказчиков я скажу: к тебе они значительно ближе, чем ко мне! Понял? Хотя в тот тесный круг тебя тоже не пустят! Не вышел в Кашпуры.

Он облегченно засмеялся и пожалел, что не взял еще водчонки: сейчас бы в самый раз глотнуть еще, а потом додавить бутылек на могилке родных, снимая нервное напряжение, возникшее после встречи с дотошным опером. Дернула же нелегкая связаться с ним, а как и когда теперь развяжешься? Или судьба сама вьет веревочку и конец непременно будет? Вот только какой? Чего теперь толку зазря корить себя, если в тот момент готов был душу дьяволу продать, не то что этому менту, лишь бы шкуру уберечь и остаться на свободе.

— Хорошо, давай на время оставим покойного нефтяника, — сухо предложил Серов. Он уже догадался, что на любопытные новости сегодня рассчитывать нечего. С другой стороны, после убийства прошло не так много времени и еще не все потеряно, а кроме Фомича есть и другие осведомители, готовые вывернуться наизнанку. — Но чтобы в следующий раз ты принес что-нибудь определенное, а не просто сплетни и слухи.

— Нормально, командир! Договорились. Я тоже не люблю гнать лошадей, а нарываться со своей любознательностью нет резона.

«Логично, — мысленно согласился Сергей. — Начни он сейчас вытягивать из дружков имена и адреса явок, как тут же по падет под подозрение. Иногда действительно лучше выждать. Но все-таки что-то темнит Фомич, ох темнит. Стоит ли его просить о Леве? Или попросить, но втемную, полностью не раскрывая карт?»

Он достал из бумажника фотографию и показал ее осведомителю:

— Никогда не встречал этого человека? Кстати, у него при помощи блефаропластики может быть несколько изменена внешность.

— Что еще за черт?

— Косметическая хирургия, как у стареющих красоток, когда они убирают одутловатость век, мешки под глазами или делают подтяжки кожи лица.

— Понятно. — Фомич заинтересованно разглядывал фото. Он был искренне рад сменить тему разговора: всегда любопытно, когда опер сам сообщает нечто новенькое, а не вытягивает из него клещами сведения. — Кого же этот кент, как вы любите выражаться, кокнул?

— Это хозяин фирмы «Дана» Лев Зайденберг, но сейчас он может проживать под чужим именем. Я хочу знать, где он.

— Ага, клиент ваших смежников? — возвращая фото, предположил Власов. — Как раз потомков тех, которые тут…

— Не важно, чей клиент, — оборвал его Серов, он нутром чуял, Зайденберг не ушел за кордон, а просто притаился и пережидает, пока улягутся страсти. — Есть сведения, что он в городе. Поинтересуйся, но, кроме меня, никому ничего!

— Будь спокоен! — заверил Фомич. — Сделаем все в лучшем виде, но вырыть его я тебе не обещаю: судя по роже, не наш человек.

«Точно подметил, — подумал Сергей. — Да, не вашего поля ягодка Лева, далеко не вашего. Только не поле там, дорогой Анатолий Ляксаныч, а дремучие заросли, в которых канул на дно морское отец моей бывшей любовницы — Лариски Рыжовой. Причем канул не где-нибудь, а у берегов знойного Марокко. Но об этих дебрях, где произрастают подобные ягодки и через которые проходит ведущая на Запад «крысиная тропа», помогающая сбежать людишкам с большими наворованными деньгами, тебе никогда ничего не расскажу: не твоего ума это дело, дружок! Там пахнет свежей кровью и новенькими баксами, а расстаться с жизнью там плевое мероприятие — не успеешь оглянуться, чтобы посмотреть, кто тебя сзади тронул за плечо, как уже выясняется: это безносая с косой! А ты, если сможешь, узнай хоть что-нибудь о Леве. И на том тебе будет великое спасибо».

— Поищем. Живой не без места, мертвый не без могилки, — мрачновато пошутил Власов. Он украдкой поглядел на часы и несмело предложил: — Может, разойдемся, а, Сергей Иваныч? Уж больно воняет тут тухлятиной.

— Сам местечко выбрал, — поднимаясь с лавки, язвительно ответил Серов. Расставаться действительно пора, больше тут ничего не высидишь. — Нефтяник за тобой! Если ничего из ряда вон выходящего не случится, через две недельки увидимся. А так, звони!

— Всего доброго!

Напоминание о Кашпуре, пристукнутом приезжей бригадой, явно не доставило Фомичу удовольствия. Он быстренько подхватил сумку и вдоль ограды направился в глубь кладбища, а Сергей выбрался на узкую аллею, покрытую растрескавшимся, оплывшим от жары асфальтом, и медленно пошел к церкви — как раз напротив нее центральные ворота, а за ними дорога, выводящая к Птичьему рынку и Нижегородской улице с оживленным движением.

За кладбищенской отрадой в гранитной мастерской тюкали молотки каменотесов, выбивая на черном Лабрадоре и красном граните, кому сколько было отпущено жития на этом свете. На звоннице храма ударил колокол, и Серов подумал, что для каждой эпохи характерна своя музыка: в прошедшие века — колокольный звон, мазурки, сентиментальные вальсы, в период революции зазвучали жестокие и трагические песни, похожие на само время, при тоталитаризме любили бравурные марши и псевдонародные мелодии, а сейчас все заполонила разухабистая музыка — дикий симбиоз кабацкой и уголовной субкультур, слившихся воедино. И еще тупой рок. Они везде — на эстраде, радио, телевидении. Как робко прорывается сквозь эту какофонию истинно русский колокольный звон, стремясь пробудить душу…

У ворот кладбища Сергей увидел лаково блестевшую черными боками новенькую «Волгу» с знакомыми номерами, а около нее заместителя начальника Управления Александра Трофимовича Мякишева. Сворачивать было уже поздно: тот заметил Серова и помахал рукой — то ли приветствуя, то ли подзывая к себе. Характер Трофимыча слишком хорошо известен, поэтому Серов решил не испытывать судьбу. Что поделать, подозрительные дураки, постоянно пекущиеся о карьере и вечно озабоченные тем, как прикрыть задницу, всегда и всем доставляли немало хлопот.

— Здравствуйте, Александр Трофимович.

— Привет, Сергей Иваныч, привет! Ты чего тут?

— Встреча с нужным человеком.

— Ну-ну, — понимающе кивнул Мякишев. — А я было подумал, что у тебя здесь кто-то похоронен. Кстати, ты исполняешь обязанности начальника отдела, а почему не на машине?

— Конспирацию соблюдаю, — заговорщически понизил голос Сергей, не желая объяснять, что отдал машину ребятам для более важного дела.

— Правильно, — одобрил Трофимыч и великодушно предложил: — Могу до Управления подбросить. Или будешь продолжать соблюдать конспирацию?

Серов улыбнулся.

— Что ж, не откажусь.

— Садись, — Мякишев распахнул дверцу в душный, прокуренный салон. — Только потом сразу пришли машину обратно. Теща, понимаешь, у меня тут лежит, — начал зачем-то оправдываться он, — жена решила памятник поставить, ну вот я…

— Через тридцать минут верну машину.

— Доставь до главка и возвращайся, — приказал водителю Трофимыч и вразвалочку направился в тенек.

Проводив глазами развернувшуюся машину, он достал из кармана сигареты и решил, что по возвращении на службу надо непременно проверить, с кем из осведомителей встречался сегодня здесь Серов. Особой нужды, конечно, в этом нет, но жизнь — штука, изобилующая разными неожиданностями, и никогда заранее нельзя предугадать, что тебе до зарезу понадобится в следующий момент. Поэтому лучше везде заранее соломки подстелить…

Лева отпил из высокого стакана водки, сильно разбавленной свежим лимонным соком, и брезгливо поморщился: какая же все-таки гадость, просто с души воротит, но «обойтись без спиртного он теперь уже не мог. Раньше, бывало, тоже не отказывался пропустить рюмашку-другую, особенно в теплой компании, однако это не то, нет, далеко не то! По-настоящему он начал пить, когда все вдруг покатилось в тартарары. Может быть, он во многом сам виноват в случившемся? Сначала неимоверно долго тянул с отъездом за границу, собирался с духом, потом ждал и надеялся, что удастся уломать-уговорить строптивую Элку Ларионову — красавицу блондинку, по которой он сох, словно юный гимназист. Лева готов был целовать ее следы и стирать грязное белье, спать, как собака, на подстилке у ее дверей, лишь бы она стала его, навсегда его! А эта гордячка не только отвергла Левины ухаживания, но еще и выставила посмешищем всесильного Зайденберга — кто тогда в мире шоу-бизнеса мог противостоять ему? Уж никак не безвестная певичка Ларионова! Однако она заставила его с позором отступить, вытерла об него нож и пошла дальше. Как говорят, к какому-то менту. Хотя Лева и вел жизнь затворника и ни с кем не общался, но слухами земля полнится — всегда найдутся доброхоты, готовые поделиться самой свежей информацией, которую вернее назвать сплетнями.

Как бы там ни было, он потерял время, а потом события начали разворачиваться с ужасающей быстротой. Сергей Сергеевич — могущественный и загадочный человек, обещавший помочь уйти на Запад с деньгами, — неожиданно исчез, словно в воду канул. Его подручный Хафиз, повадками очень напоминавший прожженного мафиози, потянул было Зайденберга за собой, взяв его под опеку, да вдруг Хафиза убили на винном складе Жорки Ломидзе по кличке Самтрест, а вместе с Хафизом поубивали еще бог знает сколько людей, и, говорят, боевиками, взявшими штурмом склад, командовал не кто иной, как тот самый мент, с которым спуталась Элка! Не она ли и сдала всех?

Спустя некоторое время кто-то сказал Леве по секрету, что Хафиза убили не на складе, а прирезали в камере тюрьмы, и тут Зайденберга обуял жуткий страх. Он быстренько купил у одного дельца, уезжавшего в Израиль, полностью оборудованную электронными средствами защиты хату, добыл себе новые документы и пистолет, запасся спиртным, продуктами и засел в новой квартире, как в осажденном кровожадными индейцами форте, хотя Леву никто и не думал беспокоить. Но надо ли беспокоить кому-то извне, когда внутри сидел, не давая ни секунды покоя, мерзкий страх? Чтобы заглушить его, Лева и начал пить. Сначала лишь по вечерам, чтоб расслабиться и заснуть, потом все больше и чаще, а теперь постоянно.

Лева поболтал спиртное в стакане, прислушиваясь, как тонко звенят, ударяясь о стенки, не успевшие растаять льдинки. Сделал еще глоток и почувствовал, что постепенно начинает возвращаться к жизни — кровь быстрее побежала по жилам, в желудке появилось приятное ощущение тепла, а будущность перестала казаться столь мрачной. Мы еще повоюем!..

В глубине сознания шевельнулась мысль, что он уже на грани, что он опускается все ниже и, самое главное, все быстрее, что такая тонкая вещь, как интеллект, особенно интеллект делового человека, не сумеет долго противостоять постоянному натиску зеленого змия и лопнет, как мыльный пузырь, что… Но Зайденберг отогнал от себя эти мысли и выцедил стакан до дна.

Взгляд упал на телефонный аппарат, и Лева снял трубку — а не позвонить ли Элке Ларионовой? Где эта сучка пропадает целыми днями, почему у нее никто не отвечает? В конце концов стоило бы хорошенько припугнуть ее и попробовать получить ответы на некоторые вопросы.

Пальцы быстро пробежали по кнопкам набора, и в наушнике потянулись длинные гудки. Опять ее нет! Черт бы побрал эту девку, из-за которой он застрял здесь, в этом проклятом городе, ужасной стране, где никогда не можешь быть уверенным в завтрашнем дне. Неужели не наступит тот час, когда он выберется отсюда и наконец сможет рассчитаться с Элкой за все?

Лева зло швырнул трубку, пошел в спальню и прямо в халате и шлепанцах плюхнулся на кровать рядом с Лолой. Она подвинулась, давая ему место, одеяло сползло, открыв ее круглое плечо и большую упругую грудь с темным соском, — Зайденберг настаивал, чтобы подружка всегда спала голой. Ему очень нравились ее соблазнительные формы, и он желал иметь возможность в любой момент ощутить все их прелести. В конце концов он платит ей за это!

— Перестань, мне больно! — не открывая глаз, процедила Лола, когда он начал жадно тискать ее груди, сжимая их, как теннисный мячик. — И сходи в ванную.

— Потом в ванную, потом, — пробормотал Лева, торопливо скидывая халат и дрыгая ногами, чтобы сбросить шлепанцы. Освободившись от одежды, он нырнул под одеяло и прижался к жаркому телу Лолы, ощущая, как нарастает в нем подогретое водкой безудержное желание. Тем более, в его объятиях сейчас такая мастерица на всякие штучки, что просто дух захватывает.

Лола, по-прежнему не открывая глаз, провела кончиком языка по его губам. Ее рука ласково погладила Леву по груди, потом скользнула ниже, и Зайденберг застонал от блаженства, предчувствуя, каким упоительным будет продолжение…

Встретились они недели две назад. Лола неожиданно подсела к его столику в валютном ресторане, куда он решился заскочить поужинать. Увидев ее, Лева сначала несколько растерялся: они были знакомы и даже близки некоторое время, но потом он увлекся другой женщиной — мало ли их в шоу-бизнесе, готовых на все, только пообещай раскрутить, выпустить на эстраду, снять клип и тому подобное, — а Лолка нашла себе очередного мужика, способного оплачивать ее расходы. По большому счету, она была дорогой проституткой, и Зайденберг никогда не обольщался в отношении нее, но тело у Лолы просто роскошное, лицо — как с обложки журнала, и она умела дарить мужикам незабываемое наслаждение. Однако сейчас Лева не хотел видеть никого из старых знакомых.

— Привет, Левка! — как ни в чем не бывало поздоровалась Лола, закидывая ногу на ногу так, чтобы было видно круглое колено, обтянутое тонким чулком.

— Вы ошиблись, — не моргнув глазом холодно заявил Зайденберг, продолжая заниматься омаром. — Меня зовут Игорь, и мы никогда не встречались.

— Да? — Лола налила себе шампанского из стоявшей перед ним бутылки и игриво рассмеялась. — Перестань Левка! Думаешь, если подтянул себе морду, так тебя никто не узнает?

Это было очень неприятно услышать, поскольку хирург, занимавшийся лицом Зайденберга, содрал с него кучу денег за конфиденциальность операции и твердо заверил, что приложенные им минимальные усилия дадут максимальный результат. Особенно если Лев Маркович сбреет усы. Лева так и сделал, а вот Лолка его узнала! Значит, хирург наврал, подлец?!

Что делать? Продолжать настаивать, что ты это совсем не ты, и тем самым создать глупейшую ситуацию, позволив потом этой дуре болтать на каждом перекрестке, что Зайденберг сделал подтяжку лица и заодно сошел с ума? Но не убивать же ее в самом деле? Мало ли кто еще тебя узнает — не заниматься же серийными убийствами!.. Нет, это не выход. Наверное, лучше все обратить в шутку.

— Молодец, Лолка, узнала-таки. Хотел было тебя разыграть, да не вышло, — подливая ей шампанского, сказал Зайденберг. — Телятинки хочешь? Грозились, что с настоящими трюфелями.

— Я сейчас свободна и одинока, — Лола многозначительно посмотрела на него сквозь бокал и как бы ненароком слегка наклонилась над столом, давая ему возможность заглянуть в глубокий вырез платья. У нее всегда была очень красивая, большая грудь, и Лева не устоял перед искушением.

Он предложил закончить ужин и отправиться к нему в гости. О том, что он живет как в осажденном форте, сейчас забылось.

— Чего это ты на такой колымаге? — увидев его «жигули», удивилась Лола.

— Так надо, — буркнул Зайденберг. — Решил проявить патриотизм и поддержать отечественную автопромышленность.

Она уселась рядом и пощекотала его за ухом, отчего у Левы возникло желание решить все секс-вопросы прямо сейчас, в салоне «жигулей», а не тянуть телку на хату, но привычка к комфорту взяла свое. Зато ночь была восхитительна, и, как ни странно, Лола прижилась у Левы.

Впрочем, утром она собралась уходить, но он сам, в припадке небывалой щедрости и благодушия, предложил ей останься. Пока, на некоторое время.

— Тогда мне надо сгонять домой, взять кое-что, — не раздумывая согласилась она.

— Зачем? Поедем и купим все новое.

Они действительно поехали, и Лолка выставила его на фантастическую сумму, а покупки едва уместились в багажнике и салоне, заняв все заднее сиденье. Однако расстроиться Лева не успел — Лола просто не оставила на это времени: лишь только они вошли в квартиру, она завлекла его в постель и выжала, как лимон. Он даже не пил несколько дней, поскольку почти не вылезал из-под одеяла, а Лолка кормила его, как лежачего больного, подавая все на подносе.

Итак, она осталась, а он не раз задумывался: к добру это или к несчастью? Каждый день он давал себе слово выгнать ее, но потом ругал себя за мягкотелость и тянулся к бутылке, а проклятая Лолка сосала и сосала его, как пиявка, высасывая силы, деньги…

— Все, все, — он лег на спину, крестом раскинув руки. — Хватит!

— Ну, полежи, отдохни, а я приготовлю обед.

Она встала, накинула халат и отправилась в ванную. Он слышал, как зашумела вода, потом стало тихо и хлопнула дверца холодильника на кухне. Удивительно, но факт — Лолка умела очень прилично готовить. И вообще кому-то могла бы достанься дивная жена, не ступи она на скользкую дорожку. Да как было удержаться, если небось годам к пятнадцати так созрела, что уже мочи не осталось терпеть?

Обедали на кухне — салаты, мясо, зелень и холодная водочка. Без нее Лева давно за стол не садился и даже по квартире частенько бродил с бутылкой и стаканом в руках. А побродить есть где: как-никак сто пятьдесят метров.

— Слушай, почему мы все время сидим, как сычи, взаперти? — спросила Лола, заметив, как после второго стакана у Левки масляно заблестели глаза и на лбу выступила легкая испарина. Она уже научилась четко подмечать все стадии опьянения своего сожителя: сейчас Левка не взорвется на ее вопрос.

— Потому, — заплетающимся языком ответил он и напустил на себя загадочность.

— Потому, что теперь ты называешь себя Игорем?

— Может быть, — кивнул он. — А зачем тебе это знать?

— Встряхнуть тебя хочу, — она ласково взъерошила ему волосы и провела ладонью по щеке. — Развеять, развлечь, а ты словно чего-то боишься.

— Ну да! — Лева налил себе еще и залпом выпил. Не притронувшись к закуске, закурил и откинулся на спинку стула. — Забоишься тут.

— Рэкет теперь не в моде, — хихикнула Лола. — Или утянул много, а налогов не заплатил?

— Ну, ты это! — он пьяно погрозил ей пальцем. — Не заговаривайся.

И вдруг в душе возникло желание поделиться наболевшим хоть с кем-нибудь, даже с проституткой, скрасившей его затворничество.

— Уехать хотел, — мрачно сказал Зайденберг. — За границу. Но не вышло, не получилось ничего. Обещали мне помочь, да…

Он махнул рукой и снова выпил. Она слушала его, по-бабьи подперев щеку ладонью, и участливо спросила:

— Обманули?

— Поубивали их всех, — свистящим шепотом сообщил Левка. — Понимаешь?! Всех! А я не хочу, чтобы и меня пришили.

— Ой, какой ужас! — пискнула Лола, но он быстро зажал ей рот.

— Молчи, дура!

Едва он убрал руку, она тут же спросила:

— А как же теперь? И кто поубивал-то?

— Какая разница, кто? А дальше будет видно, пока пересидим. Живи со мной, озолочу!

В одурманенном алкоголем мозгу щелкнул недремлющий предохранитель, и Зайденберг захохотал, поняв, что слишком распустил язык, и пытаясь сделать вид, что шутит.

— Давай за все хорошее, — Лола налила водки в стаканы. — За тебя, милый ты мой!..

Очухался Зайденберг только на следующий день: голова гудела, во рту пересохло, тело не желало повиноваться. Заметив заботливо приготовленную на тумбочке большую банку пива, Лева открыл ее и жадно присосался. Кошмар, сколько же времени?

В спальню заглянула Лола — уже с макияжем, одетая на выход и с сумкой.

— Продрал зенки?

— Ты куда? — с трудом оторвавшись от банки, прохрипел Лева.

— По делам и в магазины.

— У нас полны холодильники, — он заставил себя приподняться и сел. — Чего я вчера наболтал? Кажется, нес всякую ересь?

— Да, ересь? — она уперлась кулачком в крутое бедро и выставила вперед стройную ножку. — Нажрался как свинья еще засветло, даже трахнуть не мог, не то, чтобы языком ворочать! А я тут возилась, как дура, собирая твою блевотину! Гони пятьсот баксов.

— С чего это?

— Мне к косметичке надо заглянуть и гинекологу показаться. Я все-таки женщина, или ты забыл со своей пьянкой? Совсем свихнулся! Давай деньги! Еще надо бы туфли посмотреть.

— Мы же купили три пары, — мотая головой, простонал Лева.

— Жара на улице, босоножки хочу. Так что с тебя еще триста.

Зайденберг поставил пиво на тумбочку, встал, прошаркал к встроенному шкафу, открыл его и достал из кармана пиджака бумажник. Вынул деньги и бросил их на смятое одеяло. Одно разорение с этой Лолкой, баксы текут, как вода между пальцами, но ведь вечером, когда полегчает, опять захочешь любовных утех. Кто тогда тебя приголубит? Искать новую шлюху — так неизвестно еще, на какую стерву нарвешься.

— Я возьму твою машину. А ты похмелись и приведи себя в порядок, герой-любовник. Завтрак на кухне.

— Э-э, не трогай ключи от тачки, а то потом ищи тебя вместе с ней.

— Жлоб! — обозлилась Лола и запустила в Зайденберга ключами. — Кому нужен твой «роллс-ройс»! Дай тогда на такси, я не намерена париться в метро и давиться в автобусах.

— Я и так достаточно дал.

— Чтобы к вечеру был как огурчик!

Она простучала каблучками и хлопнула входной дверью. Кряхтя и вздыхая, Лева притащился в кабинет и, прихлебывая пиво, посмотрел на экране спрятанного в шкафу монитора, как Лола, призывно раскачивая роскошными бедрами, идет через двор, — установленная на балконе скрытая телекамера показала ему все.

В том, что Лола вернется, Зайденберг не сомневался. И в том, что ему рано или поздно все-таки придется ее убить, — тоже. Выстрелить ей в затылок не проблема, но вот куда потом девать тело?..

Лола зло пнула сейфовую дверь квартиры, и она захлопнулась, лязгнув замком, как голодный волк зубами. Замковый камень гробницы фараонов, да и только. Вернее, вход в сокровищницу, охраняемую хитрой электроникой и одурманенным алкоголем Левкой Зайденбергом.

«Козел! — спускаясь по лестнице, ругалась Лола. — Надо было вчера у него под залитые глаза бабки тянуть, а не сегодня, когда он невменяем с похмелюги. Лишних сто баксов ему жалко, идиоту! Ну, я тебе за это устрою небо в алмазах».

Дом был сталинской постройки, лестничные пролеты длинные, и пока она спускалась с пятого этажа, успела немного выпустить пар. На улице, после кондиционированной прохлады квартиры с вечно задернутыми плотными шторами, создававшими полумрак, женщину охватила душная жара, и она еще раз недобрым словом помянула Левкину жадность.

Миновав двор, где под присмотром бабушек копошились в песочнице карапузы, Лола вышла на набережную и быстро поймала левака, согласившегося подбросить ее в район Сретенки, где располагался медицинский центр «Женское здоровье». Кстати, кто-то, может быть, и считал ее полной дурой, у которой если и есть что, так только сексапильная внешность, но сама Лола придерживалась иного мнения. Зная, как подозрителен и недоверчив Зайденберг, она предприняла некоторые меры безопасности. Один из телефонных аппаратов в квартире Левки был с определителем номеров, и в его памяти осталось несколько звонков по номеру медцентра: Лола записывалась на прием к косметичке и гинекологу, причем именно на сегодняшний день. И ехала сейчас именно туда — пусть проверяет и следит, кто хочет.

Доллары, полученные от Левы, она решила отложить и расплатилась с водителем рублями, не удостоив его даже взглядом в ответ на заигрывания и просьбы оставить телефончик: кавалеры на задрипанных «москвичонках» ей не требовались. Поднявшись по ступенькам, Лола вошла в вестибюль и вздохнула с облегчением, почувствовав желанную прохладу. Вежливо поздоровалась с регистраторшей, попросила:

— Будьте добры, карточку Лукиной к гинекологу Химичевой. У меня абонемент на обслуживание по контракту.

— Нина Ивановна? — приветливо улыбнулась регистратор. — Пройдите в пятнадцатый кабинет, доктор ждет вас.

С гинекологом, которую Лола называла просто Галкой, все без затей. Получив в презент французские духи, Галка быстренько, но внимательно осмотрела пациентку и, стягивая резиновые перчатки, улыбнулась:

— Можешь пока ни о чем не волноваться, однако уже стоит себя и поберечь.

— Что ты имеешь в виду?

— Избегай излишних нагрузок перед критическими днями.

— А в это время как раз больше всего хочется, — засмеялась Лола и попросила: — Отправь карточку к косметологам.

Там она не стала выяснять, какая из кабинок свободна, а сразу шепнула врачу-консультанту, что ей крайне нужно повидаться с Борисом Матвеевичем. Консультант молча взяла ее карточку, провела Лолу в конец зала и открыла перед ней дверь кабинета:

— Проходите, вас примут.

Лола поправила прическу перед большим зеркалом на стене и присела у стола. Буквально через секунду открылась дверь, ведущая в смежное помещение, и появился высокий, приятной наружности мужчина средних лет, с пышной шевелюрой, в которой уже пробивалась седина.

— Иван Дмитриевич, — представился он, взяв со стола карточку Лолы. — А вы Лукина Нина Ивановна?

— Да, но я…

— Борис Матвеевич чрезвычайно занят, — мягко прервал ее мужчина. — Поэтому сегодня вашим исповедником поручено быть мне. На всякий случай ложитесь на кушеточку.

Он тщательно вымыл руки и, как хирург держа их на весу, подошел к Лоле, привычно разлегшейся на кушетке. Она испытывала некоторое напряжение, поскольку не любила доверять незнакомым людям более чем интимные вещи. К тому же с Борисом Матвеевичем уже обсуждался один важный вопрос, а вот можно ли затрагивать эту тему с Иваном Дмитриевичем? Или благоразумнее не касаться ее вообще?

Иван Дмитриевич нагнулся и включил небольшой черный прибор, установленный под кушеткой, а потом запер дверь.

— Чтобы нас не беспокоили и не подслушивали. Рассказывайте, рассказывайте. Что новенького удалось узнать? Борис Матвеевич очень ценит вашу работу.

«Еще бы, — подумала Лола. — Кто ему еще столько на хвосте принесет?»

— Живем, как в осажденной крепости, — сказала она. — Дверь сейфовая, бронированная, с целой системой автоматических замков, а за ней вторая, из дуба со стальной пластиной внутри. Телеглазок, камеры просматривают лестничную площадку, двор, автостоянку и все выводят на монитор, который спрятан в шкафу, в кабинете. Там же видак, только какой-то странный: пишет картинки с камер целыми месяцами.

— Да, теперь есть такая техника, — согласно кивнул Иван Дмитриевич.

В принципе то, что она рассказывала, уже известно. Они знали даже больше, чем Нинка Лукина, выбравшая для встреч с мужчинами экзотическое имя Лола. Борис Матвеевич не привык зря терять время, и люди Ивана Дмитриевича давно отыскали специалиста, который проектировал техническую защиту квартиры дельца, умотавшего в Израиль. Ему дали денег и слегка нажали на психику, а взамен получили нужные сведения. Так всплыла на свет божий схемка, на основе которой блокировали жилище. Неприятным сюрпризом оказалось то, что в нем был предусмотрен импортный аккумулятор, способный поддерживать энергообеспечение квартиры в течение трех суток. Это означало: обесточивание интересующего Бориса объекта не даст никаких результатов, а лишь насторожит «гарнизон».

Добавить еще специальные стекла и вечно задернутые шторы на окнах, замаскированные минителекамеры с трансфокаторами, постоянную запись передаваемого ими изображения с указанием даты и времени, а также сложенные на совесть стены сталинской постройки и бронированные двери квартиры, которые впору выворачивать танком, так станет совсем кисло. Хорошо, удалось внедрить в этот бункер осведомителя — Лолу.

Не стоит ее обижать, баба делает свое дело, старается, поэтому пусть говорит, а замаскированный в изголовье кушетки микрофончик старательно гонит каждое ее словечко в соседнюю комнату, где неслышно крутятся бобины диктофона. Вот если бы еще влезть в ее голову и записать мысли!

— Деньги удалось обнаружить? В квартире должен быть тайник.

— Все обшарила, — усмехнулась Лола. — Когда он напьется, то ничего не чует, но пьяный-то пьяный, а дверь блокирует кодом и не открыть ни изнутри, ни снаружи. Он вообще этот код почти не снимает.

— Так что с деньгами? — напомнил Иван Дмитриевич.

— Не нашла пока ни тайника, ни денег. Есть какие-то чемоданы из металла, но вскрыть их трудно, да и не умею я. Борис Матвеевич обещал специалиста, но как его в квартиру запустить? Левка вообще сильно напуган и осторожничает. Тут, кстати, по пьянке раскололся, что хотел за границу полинять, да некий Сергей Сергеевич исчез в самый ответственный момент, потом его подручного Хафима или Хафиза на винном складе пристрелили, кажется, на Самтресте. И все звонит кому-то, а ему никто не отвечает.

— Номерок удалось узнать?

— Да, я запомнила, хотя он постоянно убирает его из памяти телефона.

— Как же вы с продуктами? — участливо спросил Иван Дмитриевич.

— Экономка приносит раза два в неделю. Он заранее ждет ее звонка и составляет список, потом диктует и сидит у монитора: проверяет, одна ли она подъехала. Заставляет ее убрать всю квартиру и договаривается, когда она вновь позвонит, точно назначая день и время.

— Готовит тоже она?

— Бывает, но чаще я. Но вы не думайте ему чего подсыпать! — сразу поняла намек Лола. Сдохнет, чего доброго, Левка, Борис Матвеевич и Иван Дмитриевич быстренько смоются, а менты всех собак на нее повесят? Нет уж! — Нет, — решительно повторила она вслух. — Не выйдет ничего. Я же говорила про блокировку двери, Лева ее практически не снимает.

— Хорошо, — Иван Дмитриевич был невозмутим и терпелив. — Выходит же он из дома? Ведь вы встретились в ресторане, а потом ездили вместе за покупками.

— Это когда трезвый. Да и то, прежде чем собраться, вызывает охрану. Приятель или знакомый у него есть в охранной фирме, так он присылает телохранителей. И Левка требует, чтобы всегда одних и тех же, которых он знает по именам и в лицо. Иначе ни за что не откроет.

— А если кто-то придет с вами?

— Не пустит! Боится он, как вы не понимаете? Боится, чтобы и его не убили, как того Хамида или Хафиза. Дела там, похоже, крупные вертелись.

— Понятно, — протянул Иван Дмитриевич. — Ну а насчет денег все-таки как?

Лола иронически хмыкнула про себя: что он ее за полную дуру держит? Да если бы она сумела узнать, где проклятый Левка прячет баксы, и смогла запустить в его закрома лапу, только бы ее здесь и видели! Про деньги Зайденберга ходили самые фантастические слухи, но если они оправдаются хотя бы на десять процентов, этого хватит с лихвой, чтобы не задумываясь бросить тут все и полинять куда подальше, пока не схлынет мутная волна. А травить Левку? Что она, совсем плохая?

— О деньгах знаю одно: они есть! — убежденно сказала Лола. — Но пока не знаю — где.

— Мне нравится ваша уверенность, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — И все сделанное по нашей просьбе будет оценено по достоинству.

Эх, если бы обходительный Иван Дмитриевич знал, сколько разных вариантов Лола перебрала в голове бессонными ночами. Разве она себе враг, разве не для себя старалась не за страх, а за совесть, чуть ли не миллиметр за миллиметром пропахивая носом всю квартиру, пока сожитель валялся мертвецки пьяным? Да она сама помогала ему напиться, чтобы не путался под ногами. Уж она ли не искала эти проклятые доллары? Еще как искала! Только ради них и согласилась подсесть тогда за столик к этому вонючему алкашу, надеясь сорвать заветный куш, только ради них и пошла на сотрудничество с людьми Бориса Матвеевича, хотя прекрасно понимала, что ступила на лезвие бритвы: как-то они с ней обойдутся, когда раскрутят Зайденберга?

Однажды у нее мелькнула мысль завлечь Левку в сети законного брака и потом превратиться в богатенькую вдовушку. Но убивать?.. Впрочем, водка его убьет, но только как скоро? Зайденберг мужик крепкий, не старый, и здоровье у него еще хорошее. Можно промаяться с алкашкой Бог знает сколько времени, пока сама не превратишься в истеричную развалину. Зачем ей потом даже очень большие деньги? Коптить небо, вкусно жрать да покупать себе мальчишек, чтобы они мечтали о ее скорой смерти? Нет, к черту!

Но стоит ли об этом с Иваном Дмитриевичем? Вряд ли он одобрит ее помыслы, а не одобрив, немедленно донесет Бормотухе — так частенько за глаза называли Бориса Матвеевича. А тот подобные вещи никогда не оставлял без внимания. Лола догадывалась: за Борей, таким обходительным, с приятными манерами и ласковыми посулами, но обладающим безжалостной стальной хваткой, стоят еще более серьезные, не ведающие снисхождения и милосердия люди, решившие во что бы то ни стало заполучить деньги Левки. Если бы ей удалось первой найти баксы и незаметно смотаться… А так придется довольствоваться ролью тупой пешки в чужой игре и получить мизерный процентик, когда другие будут жировать.

С другой стороны, Бормотуха не прост, и где гарантии, что его подручные день и ночь не следят за квартирой Левки? Этот пьяный лопух считает себя в безопасности за бронированной дверью с телекамерами, цацкаясь с пистолетиком. Кстати, о пистолете сказать или нет? Пожалуй, надо.

— Да, — Лола сделала вид, что вспомнила важную деталь, — пистолет у него есть.

— Какой?

— Такой небольшой, черненький, заграничный.

— Вы разбираетесь в оружии? — он немного склонил голову набок. — Почему вы решили, что оружие иностранного производства? Знаете его калибр, систему, сколько к нему имеется патронов, где хранится?

— Не знаю. Один раз Левка забыл его в кармане халата, ну я и увидела. Написано не по-нашему на пистолете, а есть ли пули и какой он системы, извините!

— Все, что вы рассказываете, очень интересно, — Иван Дмитриевич помог ей встать и подал ручку и блокнот. — Черкните номерок, по которому звонит Зайденберг.

— Надоел он мне хуже горькой редьки, — пожаловалась проститутка, возвращая блокнот и ручку.

— Придется потерпеть, — тихо, но твердо приказал Иван Дмитриевич. Именно приказал, а не попросил. — Если он выйдет из квартиры один, постарайтесь остаться, а мы найдем способ связаться с вами. Всего доброго и спасибо.

Он проводил ее до дверей и выпустил в общий зал, помахал рукой и приветливо улыбнулся на прощанье. Лола бросила взгляд на часы: пожалуй, не стоило торопиться к Леве. Там хоть и золотая, но клетка, и сидит она в этой клетке лишь ради ломовых денег. Лучше отправиться по магазинам и действительно купить модные босоножки…

Проводив клиентку, Иван Дмитриевич запер дверь кабинета, выключил прибор под кушеткой и прошел в смежную комнату. Там в мягком кресле у стола курил плотный лысоватый блондин лет сорока. Перед ним стояли бутылка пепси, диктофон и полная окурков пепельница. Большую часть стены над столом занимало окно в кабинет приема, замаскированное с той стороны зеркалом.

Иван Дмитриевич молча подал блондину блокнот, и тот, увидев номер телефона, усмехнулся:

— Любовь и ненависть правят миром!

— Ты знаешь, кому он звонит?

— Да! Полагаю, он скоро выйдет из своей крепости. По крайней мере у нас есть средство заставить его сделать это.

Блондин снял трубку телефона и набрал номер. Услышав ответ, он представился:

— Это Борис Матвеевич. Помните, я рассказывал о двух подружках? Да, верно, одна сейчас на гастролях, развлекает провинциальную публику и позванивает оставшейся в столице. Немедленно сделайте запись их разговора, а после подберите девку с аналогичным тембром голоса. Срочно!.. Я понимаю, что она звонит не каждый день, но первый же звонок должен быть записан, а к вечеру готова операторша на отводе линии Зайденберга!

Он бросил трубку на рычаги и довольно потер крепкие ладони.

— Не сомневайся, ему ответят! И он выйдет, а ты станешь его ждать там, где я скажу.

— Сделаем, — Иван Дмитриевич закурил и поинтересовался: — Как тебе информация о пистолетике? Ты ведь слышал весь наш разговор?

— Естественно, — кивнул Борис Матвеевич. — Оружие, я думаю, он возьмет с собой. И оно ни в коем случае не должно пропасть или затеряться: всему свое время и место.

— Я понял.

— Вот и чудненько. А когда он выйдет и мы разыграем свою маленькую партию, наступит черед делиться по-христиански. Кажется, наша клиентка мечтает разбогатеть?

Борис Матвеевич запрокинул голову и заразительно засмеялся, промокая белоснежным платком выступившие на глазах слезы и от восторга притоптывая по полу. Не понимавший причины его бурного веселья Иван Дмитриевич лишь натянуто улыбнулся.

— Ну ладно, — внезапно оборвав смех, Бормотуха убрал платок и поднялся. — Я и так засиделся. Пока!

Алексей Григорьевич Рогозин переживал вторую молодость. Если бы кто-нибудь, сумев заглянуть в его душу, осмелился хоть намеком посмеяться над этим, Рогозин просто набил бы ему морду — беспощадно, как во времена далекой теперь юности, когда право встречаться с красивой девушкой из другого двора или района зачастую приходилось отстаивать в яростных кулачных боях, чем-то похожих на смертельные схватки гладиаторов. Хотя какие там гладиаторы? Это были бои молодых самцов из-за соблазнительных самок. И теперь вновь первопричиной физического и душевного подъема Рогозина была женщина. Прекрасная женщина, которую он боготворил, называя про себя разными ласковыми именами.

Черт с тем, что она моложе его больше чем вдвое, наплевать на возможный разрыв с семьей, на готовый разразиться громкий скандал, если об их отношениях пронюхают пронырливые журналюги. Блаженство души и тела, которое она дарила, стоили еще не таких жертв, а невыразимое счастье ощущать себя вновь двадцатилетним заставляло на все махнуть рукой и жадно, захлебываясь, пить эликсир молодости, приготовленный для него драгоценной Полюшкой.

Но, как ни крути, а с возрастом приходит мудрость, и, когда тебе уже за пятьдесят, прекрасно осознаешь: такое не может продолжаться вечно! В один ужасный день все обязательно рухнет, а ты сам можешь не уцелеть под обломками собственного счастья. И станешь гнаться за призраком ускользнувшей мечты, которая оставит в душе горький осадок несбывшихся надежд и разочарований.

Нет, лучше не задумываться ни о чем, тем более, никогда не отдадут его на растерзание щелкоперам, пока Сам благоволит. По этой же причине и жена даже не пикнет, дабы сразу не потерять слишком многого. А что до гнилых слухов, то они теперь циркулируют по городам и весям с завидным постоянством, и никто не застрахован от того, что завтра о нем не пустят какую-нибудь скабрезную сплетню.

Гори огнем все сплетни и чужие мнения — у Рогозина своя колоколенка, и с нее виднее. А как все выглядит с чужой, Рогозина не волновало.

Кстати, счастье с Полюшкой ему подарила дружба с Леонидом Сирмайсом — очень энергичным и деловым человеком, сумевшим сколотить огромное состояние и практически подмять под себя некоторые отрасли сырьевой промышленности. Свел их референт Сирмайса Володька Антипов, с которым Рогозин когда-то учился. На дружеской встрече однокашников Володька — теперь уже солидный и успевший изрядно поседеть Владимир Серафимович — сделал Лешке, превратившемуся в Алексея Григорьевича, ряд заманчивых конфиденциальных предложений. Рогозин подумал и ответил согласием.

Спустя несколько дней состоялась встреча с самим Леонидом Сергеевичем Сирмайсом, обставленная как в детективных романах: чтобы никто, нигде и ничего! Леониду было около шестидесяти, но его активности и напористости мог бы позавидовать любой ухватистый тридцатилетний делец. Рослый, широкоплечий, коротко стриженный, неподражаемо элегантный, вежливый и умный Сирмайс, обладавший к тому же тонким чувством юмора, умел располагать к себе, и Рогозин довольно быстро достиг с ним соглашения. Ударили по рукам, отметили успех переговоров шампанским, и тут Леонид познакомил его с Полиной.

Это было как удар грома, как внезапная материализация прекрасного, но несбыточного сна-сказки, как забившаяся в твоих руках нежданно-негаданно пойманная жар-птица. Леонид Сергеевич говорил о том, что Полюшка дальняя родственница, но Рогозин так и не понял чья: самого Сирмайса или Володьки, да, в общем, и не очень стремился понять, поскольку почти не слушал. Зато понял другое — они с Полиной будут встречаться, регулярно и наедине, в специально снятой для этих целей квартире. Леонид не желал, чтобы его партнерство с Рогозиным стало достоянием гласности.

И встречи начались. Алексей Григорьевич лез из кожи вон, стараясь очаровать связную, и вскоре они стали близки, а встречи перестали носить чисто деловой характер и значительно участились. Володька Антипов однажды даже намекнул приятелю насчет седины в бороду, но Рогозин только весело послал его к черту.

Узнав об этом, Сирмайс лишь тонко усмехнулся и пригладил тяжелой ладонью густо поседевшие волосы.

— Присматривай, но не мешай, — хрипловатым баском велел он референту. — Пусть Борис посуетится. Любовь чувство светлое, но как доподлинно узнать, кто вложил стрелу в руки Амура: Бог или дьявол?

Прикурив, Леонид Сергеевич окутался густым облаком ароматного табачного дыма, а Владимир Серафимович понял: указания даны и дальнейшего продолжения разговора не последует. Но коли случится прокол, непременно спросят!

Бориса Матвеевича Шлыкова учить — только портить; в течение суток квартирку, где ворковали голубки, до отказа напичкали разной электроникой, а Полине выдали маленькое устройство с кнопкой срочного вызова телохранителей, и отныне ее повсюду сопровождала машина с вооруженными секьюрити, владевшими еще и всякими премудростями боевых искусств. Неугомонный и недоверчивый Шлыков пускал за «объектом» — как он привычно именовал Полину Викторовну Горелову, осуществлявшую связь с Рогозиным путем личного контакта, — группы наружного наблюдения. Так, на всякий случай, чтобы проверить, не тянутся ли за ней по городу чужие топтуны. Пока, тьфу-тьфу, Бог миловал, но за множеством других важных дел, занимавших его лысоватую голову, Борис Матвеевич никогда не выпускал из виду «сладкую парочку». Он тоже прекрасно знал — случись прокол, непременно спросят! Этот чистюля Антипов всегда лишь с бумажками возится, а Шлыкову приходится в дерьме копаться. Золотари, они всем нужны, без них как без рук, зато и первая палка обычно достается им же, как сводникам или доносчикам.

Утро воскресенья Рогозин провел на правительственной даче в ближнем Подмосковье. Ему твердо пообещали дать сегодня отдохнуть, поэтому он позволил себе спать сколько влезет и провалялся в постели почти до одиннадцати. Потом сделал зарядку и принял холодный душ — на улице пекло, и когда спадет проклятая жара — неизвестно. После завтрака он предупредил жену, что вряд ли будет обедать дома, поскольку у него важное деловое свидание в городе.

Если она догадывалась или даже знала, какого рода это свидание, то не подала виду, только напомнила, что вечером они непременно должны быть в театре.

— Да, я помню, — кивнул Алексей Григорьевич. — Ты поезжай одна, а я прибуду прямо к началу. Там и встретимся.

— Хорошо, — согласилась она.

Он чмокнул ее в щеку и удивился, что не испытывает при этом ни отвращения, ни угрызений совести. Впрочем, отчего вдруг он должен их испытывать? Пусть его Марина не так молода, как несравненная Полюшка, но прекрасно сохранилась, и он никогда не пренебрегал выполнением супружеского долга.

Поговорив еще несколько минут о каких-то сущих пустяках, Рогозин незаметно исчез с веранды, тихо радуясь, как все удачно складывалось: у взрослых детей своя жизнь, а внуков пока Бог не дал и висеть на шее некому. Жена сейчас полистает журнальчики, потом обед, потом надо переговорить с прислугой о завтрашнем меню, а там пора и собираться в театр — когда женщине перевалило за сорок, для того чтобы отлично выглядеть, требуются определенные затраты времени. А Рогозин между тем получает вольную на несколько часов.

Еще раз сполоснувшись под душем, Алексей Григорьевич переоделся в легкий темный костюм и белую рубашку, повязал модный галстук, сунул в карманы сигареты, зажигалку, бумажник с деньгами и документами, взял ключи от машины и уже собрался выходить, как спохватился, что забыл успевший порядком надоесть пульт срочного вызова охраны — в этом кругу надлежало подчиняться некоторым правилам. Найдя пульт, он спустился в гараж, вывел свой «сааб» за ворота и медленно поехал по широкой аллее к контрольному пункту, за которым начиналась короткая автострада, выходившая на шоссе к столице.

Уже миновав контрольный пункт, Рогозин бросил взгляд в зеркало и недовольно поморщился: сзади, четко выдерживая дистанцию, висела на хвосте «Волга» дежурной пятерки его «ангелов-хранителей». А он, наивный, мечтал сегодня оторваться от них. Хотя зачем понапрасну злиться на людей: они этим кормятся. Их обязанность охранять его от любых напастей, и если подопечный вдруг исчезнет в неизвестном направлении или с ним что-нибудь случится, «ангелы-хранители» лишатся куска хлеба.

Проехав километров пять, Алексей Григорьевич свернул к обочине, остановился, вышел из машины и помахал рукой, подзывая охранника. «Волга» незамедлительно повторила его маневр, и через минуту к Рогозину подбежал крепкий мужчина в светлом костюме.

— Добрый день, — уважительно поздоровался он, вытирая потный лоб скомканным платком, и Рогозин искренне пожалел уже немолодого служаку, вынужденного париться в пиджаке, чтобы не пугать народ видом того, что под ним спрятано. А ведь они с охранником, наверное, ровесники?

— У меня деловое свидание в городе, — мягко улыбнулся Алексей Григорьевич. — Вы пока можете отдохнуть. Встретимся в шесть у кафе «Паланга». Договорились? Я вас прошу, не нужно за мной таскаться.

— Никак нельзя, — сокрушенно вздохнул старший охраны, — вы же помощник Президента! Нам головы потом поснимают. Кстати, простите великодушно, Алексей Григорьевич. Свиданьице у вас на Воробьевке, в бывшем цековском доме?

— Да, — скрывая возникшее раздражение, буркнул Рогозин. Выследили, малюточки скуратовы, засекли! Впрочем, не стоит заводиться: он же сам недавно думал, что это их хлеб. Главное, чтобы молчали как рыбы. Отвязаться от «ангелов-хранителей» все равно не удастся, так не лучше ли заключить с ними соглашение, чтобы и волки были сыты и овцы целы?

— Ага, значит, адресочек прежний? — облегченно улыбнулся охранник. — Вы не переживайте, Алексей Григорьевич. Мы в отчете его не покажем, он у нас под кодом идет, все чисто. Зачем нам вас подводить?

«Ну да, зачем ссориться с хозяином? — подумал Рогозин. — А поменяется подопечный, так и вас вышибут где-нибудь на морозе торчать, чтоб в следующий раз неповадно было чего не следует писать в отчетах и совать нос в чужие постели».

— Ладно, вы, я вижу, ребята с понятием, — он взял охранника под руку и на несколько шагов отвел от машины: черт их маму знает, может, в тачке какая аппаратура всажена, а он болтает. — Договоримся?

— Какой вопрос, Алексей Григорьевич? В самом лучшем виде провожаем вас на Воробьевку и встаем у соседнего дома. Машинку свою можете рядом под нашим присмотром оставить: оттуда до подъезда по прямой полсотни метров будет. Потом едем в театр. Только единственная просьбочка.

— Что такое?

— Пультик не забудьте с собой прихватить. Так, на всякий случай.

— Хорошо.

Рогозин пожал его потную ладонь — волнуется небось? — сел в «сааб» и потнал в город.

На Воробьевке «Волга» охраны вдруг резко обошла его и встала на углу дома, соседствовавшего с тем, который ему был нужен. Алексей Григорьевич догадался: они показывают, где припарковать машину. Закрыв ее и даже не поглядев в сторону охраны, он направился к подъезду, гадая, приехала уже Полюшка или нет. Обычно она ставила свой светлый «жигуленок» неподалеку от подъезда, и коли его нет, значит, Рогозин примчался первым.

Поднявшись на лифте на пятый этаж, Рогозин своим ключом отпер стальную дверь и вошел в душную прихожую. Да, конечно, она еще не приехала, иначе открыла бы окно или балконную дверь — здесь же нечем дышать. Скинув пиджак, он прошел в комнату и настежь распахнул балкон, но предусмотрительно задернул занавески…

К приходу Полины Алексей Григорьевич успел приготовить коктейли и скинул с себя всю одежду, дрожа от нетерпения, подогреваемого воображением, — перед каждой встречей с любовницей он волновался, словно робкий первокурсник, осмелившийся пригласить на вечеринку первую красавицу факультета. Сердце начинало биться учащенно, голова казалась пустой и гулкой, а всем его существом овладевало лишь одно желание: поскорее войти в нее и оставаться там как можно дольше — столько, сколько позволят его силы, усердно поддерживаемые дорогими импортными препаратами.

В прихожей щелкнул замок. Рогозин бросился туда, не говоря ни слова, обнял Полину и приник к ее губам, слившись с ней в долгом поцелуе. Она потихоньку скинула туфли и поставила босую ступню на его голое бедро. Рогозин задрожал от возбуждения, ощупью нашел ее маленькие пальцы и, ласково поглаживая их, начал упоительное путешествие по ее божественной ножке все выше и выше, к самому сокровенному…

Охранники помощника Президента тоже с нетерпением ожидали прибытия любовницы шефа, однако совершенно по иной причине: им не хотелось париться в машине и маяться в тупом ожидании. Когда движешься следом за объектом, все веселее.

Впрочем, люди они были опытные и времени зря не теряли. Один быстро проверил подъезд, а другой обошел дом и осмотрел стоянку автомобилей. Вернувшись, он сообщил старшему:

— Нормалек. Единственно, появилась новая тачка: «шевроле» марки «Блейзер» с кузовом «универсал». Стекла тонированы, водилы на месте нет.

— Цвет? — старший достал радиотелефон.

— Жемчужно-зеленый. Хочешь узнать, кому принадлежит тачка?

— Не суетись, — поддержал его другой. — Здесь нищим квартиры не давали.

— А чего делать? — беззлобно огрызнулся старший. — В домино будем играть?

— О, мадам прибыла, — прервал их водитель.

Пять пар глаз проследили, как неподалеку припарковался светлый «жигуленок» и из него вышла стройная молодая женщина с рыжевато-золотистыми волосами. Когда она скрылась в подъезде, старший пятерки бросил взгляд на часы и привычно отметил в блокнотике время. Теперь их подопечные помилуются пару часиков и разойдутся до следующего раза. Конечно, с такой женщиной можно побыть и подольше, но Рогозин уже не юноша да и работа его выматывает, а вечером нужно в театр — расписание шефа охрана знала назубок.

— Вот и коллеги, — объявил охранник, ходивший проверять подъезд.

Следом за светлыми «жигулями» подкатила серая «вольво» и приткнулась в тенечке. Распахнулись задние дверцы, и на расплавленный асфальт почти одновременно ступили двое мужчин в легких брюках и рубашках с короткими рукавами. У каждого висела на запястье сумочка-визитка.

— Коммерческие люди, — с оттенком зависти заметил старший пятерки. — Ни тебе пиджака, ни галстука, а пушки небось в визитках таскают. А то носят сумки-кенгуру.

— Сейчас отправятся по нашим стопам, — с ехидцей хмыкнул водитель. — Смотри, один в подъезд поперся, а другой к стоянке. Все точно!

— Разуй глаза, — лениво оборвал его другой охранник. — Вон тот, в бежевых брюках, Ванька Ступак из соседнего отделения. Ну тот, что в прошлом году в отставку вышел. Естественно, они будут делать то же, что и мы.

— Выучка и школа — великая вещь, — набирая номер, сказал старший. — Алло, я шестнадцатый. Проверь, чей «шевроле» марки «Блейзер» жемчужно-зеленого цвета…

Насчет школы и выучки старший пятерки оказался прав, но вот возможностей и свободы действий у охраны Полины было не в пример больше, чем у их государственных коллег. Не говоря уже об оплате нелегкого труда. Зато и риск возрастал неизмеримо.

Пока напарник проверял подъезд, Ступак неспешно, с видом разморенного жарой человека, прошелся вдоль стоянки. Жемчужно-зеленый «шевроле», похожий на большой мощный джип, с тонированными стеклами салона и кузовом «универсал» тоже привлек его внимание — раньше здесь такой машины они не видели. Конечно, сейчас новой машиной трудно кого-то удивить, и «шевроле» вполне может принадлежать кому-нибудь из жильцов дома, но не мешало это проверить.

«Подойти спросить у ребят? — мелькнула у Ивана мысль. — Они наверняка эту тачанку тоже засекли и уже прокололи номера».

Он, когда еще только подъезжал, издали заприметил знакомую «Волгу» и понял: бывшие сослуживцы довели своего шефа до любовного гнездышка. Однако стоит ли в открытую подходить к ним, рискуя попасть на глаза еще кому-нибудь? За бывшими сослуживцами могут присматривать другие сослуживцы или противники, так же, как за ним и его коллегами. И у каждого есть свой объект охраны, за который они отвечают головой: нужно по выходе из квартиры принять его и без происшествий доставить до места. А поболтать и пропустить стаканчик с приятелями можно и в нерабочее время.

И все-таки жемчужно-зеленый «шевроле» Ступаку не понравился — выработанное долгими годами службы внутреннее чутье подсказывало: тут не все чисто! Однако Иван привык опираться на факты, а не на чувства. Он невозмутимо прошел мимо заинтересовавшей его машины и направился к киоску с мороженым. Купил несколько порций — надо же порадовать и томящихся по жаре приятелей — и, наслаждаясь шоколадным пломбиром, медленно побрел обратно. Как раз около «шевроле» случилась маленькая неприятность: вафельный рожок раскрошился, и мороженое шлепнулось на раскаленный асфальт, забрызгав щегольские брюки Ивана. Он чертыхнулся и принялся оттирать пятна носовым платком…

— Что здесь понадобилось этому идиоту? — разглядывая Ступака через зеркальное тонированное стекло, свистящим шепотом спросил один из сидевших в «шевроле» мужчин.

— Что? — второй, колдовавший у приборов и диктофона, подсоединенного к направленному микрофону в форме параболической тарелки, немного сдвинул наушник. — Что ты сказал?

Первый молча показал ему на вытиравшего брюки Ивана.

— Не нервничай, — техник успокаивающе похлопал приятеля по колену. — Он все равно нас не видит и не слышит. Перед ним только пустая запертая машина, и все.

— Он из охраны этой бабы!

— Перестань паниковать! У них нет такой техники, чтобы нас обнаружить. Этот старый ловелас как на заказ открыл балкон, просто удивительная удача, первый раз за долгое время. Квартирку со всех сторон прикрыли, не подкопаться, а сейчас пиши не хочу. Надо использовать момент. Да не пялься ты на него, говорят, такие псы чужой взгляд на расстоянии чуют!

Напарник с трудом отвел взгляд от Ступака и облегченно передохнул, когда тот поплелся дальше.

— Убери руку с пушки! — прошипел техник. Привыкли палить, обормоты, по любому поводу и без повода. А тут дело тонкое. Чем бы его отвлечь? — Хочешь послушать, как они там?

Он показал глазами наверх, куда была направлена тарелка микрофона: на открытую балконную дверь явочной квартиры.

— Слышно? — осклабился напарник.

Техник молча протянул ему наушники, и тот прижал их к уху, но, к своему разочарованию, услышал лишь какие-то шорохи, всхлипы, непонятные шумы и скрип.

— Чего это?

— Делом заняты, — усмехнулся техник. — Фигурально выражаясь, пьют любовный напиток.

— Пусть пьют, — вернув наушники, напарник откинулся на спинку сиденья и закурил. — Надеюсь, они встречаются не только за этим?..

Иван уселся на заднее сиденье «вольво», раздал приятелям брикеты мороженого — охранников Полины было четверо — и хмуро сообщил:

— Надо проверять «шевроле». Мне он очень не нравится.

— Потому, что не твой? — съязвил сидевший рядом с водителем старший.

— Не поэтому, — на такие дешевые подначки Ступак не реагировал. — Водилы нет, а кондишен пашет вовсю. Значит, кто-то сидит в салоне?

— Мог забыть отключить, — старший уже не зубоскалил. Тугие складки на его толстой загорелой шее начали багроветь, что служило верным признаком волнения.

— Мог, — равнодушно согласился Иван. — Но у меня создалось впечатление, что из салона на меня смотрели.

Водитель и второй охранник молчали, ожидая, как отреагирует старший.

— Ну, такая информация из области парапсихологии, — хмыкнул старший, но тем не менее вытянул из кармана трубку телефона мобильной связи и пробежал пальцами по клавишам. — Привет! У меня вопрос: кому принадлежит «шевроле-блейзер» жемчужно-зеленого цвета, номерной знак….

Ступак закурил, водитель и второй охранник как заводные лизали мороженое. Старший поступил проще: он несколько раз откусил от рожка, словно от огурца, а хвостик вафельного фунтика выбросил за окно.

— Да? Старуха, говоришь? Из Чертанова? — старший обернулся и многозначительно посмотрел на Ивана, а тот показал ему на открытую балконную дверь квартиры, где находились их объект и объект «смежников». Старший понимающе кивнул и зачастил в микрофон: — Срочно пригони ко мне группу и технаря! Нет, я не могу распыляться, на мне объект, понял? Давай срочно! Даже две группы, чтобы не промахнуться. Ничего, им тоже не вредно проветриться. Да, пусть к дому не подлетают, аки скаженные, я на Воробьевке человека выставлю.

Закончив разговор, он сложил трубку и промокнул платком взмокший лоб. Ситуация грозила повлечь неприятности, а этого не любит никто. Разве что зрители приключенческих фильмов. Но тут не кино, и запросто можно схлопотать очередь из «стечкина» или «узи», если вдруг надумаешь заглянуть в салон проклятого «шевроле». Или взорвется к чертовой матери! Если он напичкан техникой, она может быть заминирована и управляться на расстоянии. Кто-то далеко нажмет кнопочку — и ты фук на небеса!

— Что? — спросил Ступак, примяв в пепельнице окурок.

— Щас будут, — буркнул старший. — Береженого, говорят, Бог бережет. Иди, Витек, встречай. Да предупреди, пусть поосторожнее, а то не ровен час…

Техник из «шевроле», не снимая наушников, отдыхал, полуприкрыв глаза и посасывая сигарету. Гудел кондиционер, гнал в салон живительную прохладу. Напарник настороженно поглядывал по сторонам, напрягаясь при приближении любого прохожего.

«Первый раз, что ли, отправили с техникой?» — подумал оператор и открыл глаза — в наушниках зазвучали голоса:

— Главное — мудрость: приобретай мудрость, и всем умением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя; она прославит тебя, если ты прилепишься к ней; возложит на голову твою прекрасный венок, доставит тебе великолепный венец, — нараспев читала женщина.

«Что это? — заметались мысли оператора. — Шифр, код? Или они молятся? А может, извращенцы? Посходили там с ума на почве секса или перепились по жаре? Мать их совсем, чего они городят?»

— Слушаю и повинуюсь, прекрасная жрица, — ответил мужчина и, изменив тон, проговорил: — Кстати, скажи Володе, пусть передаст Леониду: я практически все решил.

— Хорошо, — ответила женщина, и опять раздались всхлипы и чмоканье, пока мужчина не воскликнул:

— Нам пора!..

Старший охраны Рогозина наблюдал, как к «смежникам» подтянулось подкрепление. Чего они задумали? Может, на всякий случай встретить Лексея Григорича у квартиры и проводить до машины? Но не обозлится ли шеф?

Время бежало, тонкая красная секундная стрелочка вертелась по циферблату, и для того чтобы принять единственно верное в сложившейся ситуации решение, гарантирующее защиту объекта и собственной задницы, оставалось лишь вдохнуть и отдать команду. Потом будет поздно! А вступать в несанкционированный контакт со «смежниками» старший опасался.

— Ты и ты, — обернувшись, он ткнул пальцем в сторону двух подчиненных. — К подъезду! Прикрываете шефа со стороны стоянки, а мы встречаем здесь. Проводам до машины и сразу по коням! Выполнять, быстро!

— Похоже, они с «шевролетом» завелись, — имея в виду «смежников», процедил водитель.

«Похоже, — мысленно согласился старший. — Только какая теперь разница, если объект с секунды на секунду появится на крыльце? Балкончик уже закрыли, значит, выходят».

И он взмолился всем богам, чтобы сегодняшний день закончился нормально…

Подмога прикатила на двух темных «фордах». Витек встретил их на Воробьевке, за несколько кварталов от предстоящего места действия. В первой машине сидели пятеро крепких суровых мужиков, они уже приготовились стрелять, ломать руки, челюсти и переносицы. Единственное, что их удерживало на месте, так это отсутствие приказа и противника. Во втором «форде» кроме шофера оказалось всего двое — на заднем сиденье устроился интеллигентного вида мужчина в очках, с дипломатом на коленях, а рядом с водителем сидел молодой вихрастый парень в джинсах и футболке.

— Вы по технике? — обратился к очкастому Витек.

— Мне поручено оценить ситуацию и при необходимости руководить проведением операции, — по-военному четко ответил тот и передал дипломат выскочившему из машины вихрастому парню. — Проверь, что там. Мухой!

Парень принял кейс.

— Пошли, — он потянул Витька во двор. — Быстренько, скоренько! Какие тут проблемы?

— Подозрительный «шевроле». Вроде в нем никого, а кондишен пашет, и одному из наших показалось, что из салона на него смотрят.

Витек полагал, что вихрастый технарь примет это как шутку, но ошибся.

— Стекла тонированные? — сразу насторожился специалист и, услышав утвердительный ответ, слегка помрачнел. — А между передними сиденьями и салоном есть перегородка? Да? Посмотрим, посмотрим… Ты держись в стороночке, а я пролезу поближе к этому монстру.

— Не тяни, — попросил Витек. — Скоро наши подопечные вывалятся, а тут такое дело.

— Пока еще никаких дел, — отмахнулся технарь. Надел темные очки, скрывавшие половину лица, и скорым шагом направился к стоянке.

Вернулся он на удивление быстро. На бегу кивнул Витьку и кинулся к «форду», в котором ждал очкастый. Витек уселся на заднее сиденье рядом со специалистом, и тот без предисловий выпалил:

— В «шевроле» работает электронная система!

— Там еще кондиционер, — напомнил очкастый.

— Нет, Иван Дмитриевич, — усмехнулся молодой человек. — У них спектр излучений разный. Там подслушивающая техника функционирует. Кстати, госхран тоже чего-то заподозрил и уже выставил двоих ближе к подъезду. Наверное, встречать свой объект и прикрыть его на всякий случай?

Иншутин снял очки и поморщился, как от надоедливой зубной боли: только этого им с Борисом не хватало! Все шло тихо-мирно, а тут на тебе. Хотя на что можно было рассчитывать, когда противники давно искали возможность получить на Рогозина компру. И еще, а ну как засевшим в «шевроле» — черт бы их совсем побрал! — дано задание не только компру получить, но и на славу угостить свинцом? Кстати, их могут даже не поставить в известность, а просто нажмут кнопку дистанционного управления — и полетит все в тартарары. Но ты, Ванечка, рискуй своей задницей, рискуй! Тебе за это бабки платят.

— Будем брать! — вздохнул Иван Дмитриевич. — Охрана прикроет объекты, а мы пешим порядком подтягиваемся и атакуем, едва подопечные окажутся вне возможной зоны обстрела. Машины подойдут за нами. Все! Упустите — головы поотрываю!

…Как только захлопнули балконную дверь, звук сразу же пропал, словно выключили радио. Технарь в «шевроле» с сожалением убрал микрофон — редко удается так хорошо настроиться — и взялся за видеокамеру.

— Шляются тут всякие, — напарник проводил глазами вихрастого парня с дипломатом в руке и опустил стекло между сиденьем водителя и салоном.

Технарь подумал, что в кейсе вполне может находиться чувствительная аппаратура для обнаружения их электронной засады. Но промолчал, не желая вносить излишнюю нервозность в обстановку — и так придется вертеться волчком. Парочку надо снять на видео: камера бесстрастно зафиксирует дату и время, а если любовнички выйдут вместе, так это вообще роскошный подарок судьбы, и тогда раскошеливайтесь, хозяева, отвалите верным работничкам приличную премию.

— Заводи, — проверив камеру, буркнул он напарнику. Тот уже сидел за рулем и настороженно вертел головой, словно летчик-истребитель в воздушном бою.

— Ну что еще? — не отрываясь от видоискателя камеры, недовольно проскрипел технарь.

— Нас обкладывают! Вон, гляди, как забегали. Уходим! — водитель повернул ключ в замке зажигания, но технарь зло ткнул его кулаком в загривок.

— Сидеть! Нишкни, щенок! Сейчас они выйдут, вот охрана и суетится.

— Идиот! — взревел напарник. — Сейчас с нас шкуру снимут, понял?

Вот он, счастливый случай: они вышли вместе! Камера тихо застрекотала, запечатлевая на пленке пожилого мужчину и молодую женщину с золотистыми волосами, но тут «шевроле» вдруг сорвался с места, отчего технарь впечатался в спинку сиденья, и помчался на бешеной скорости, утюжа широкими шинами расплавленный асфальт.

— Сдурел?! — заорал технарь, но по кузову щелкнуло, словно кинули горсть мелких камушков. Из обивки заднего сиденья вырвало клок велюра, в спинке сиденья рядом с водителем появилась дырка.

«Блейзер» круто свернул и заметался между домами, отыскивая щель, чтобы проскользнуть сквозь сеть облавы на шоссе. В том, что с ними шутить не намерены, сомнений не оставалось — преследователи не задумываясь открыли огонь на поражение. Специалист по электронике сполз на пол, прикрыл голову руками и сжался в комок.

— Гони на Профсоюзную! Около Университета они нас зажмут!

— Свяжись, попроси помощи! — водитель бешено вертел баранку и наконец вырвался на Воробьевку. В зеркале он видел, как сзади, будто привязанные, болтались две темные приземистые машины: скорее всего, мощные «форды». От них не так просто оторваться.

Как хищники, неутомимо идущие по следу подранка, «форды» стрелой неслись за «шевроле». Технарь приподнялся, осторожно выглянул и, увидев их через заднее стекло, подумал: финальная сцена свидания, запечатленная им на видео, может стоить значительно дороже, чем он предполагал.

— Звони, чего ждешь! — хлестнул его окрик напарника.

Специалист по электронике опять сполз на пол, вытащил трубку телефона мобильной связи и начал торопливо тыкать пальцем в кнопки набора…

Когда Полина садилась в «жигули», на расположенной рядом с домом стоянке вдруг взревел мощный мотор, и Алексей Григорьевич недоуменно оглянулся — мимо на бешеной скорости проскочил жемчужно-зеленый «шевроле» с тонированными стеклами. Незнакомые люди торопливо расселись по двум темным «фордам» и тут же унеслись следом. Решив, что это его совершенно не касается, — тем более охрана стояла неподалеку со скучающим видом, — Рогозин на прощанье поцеловал Полину и подождал, пока она отъедет. Если бы он знал, чего стоили эти мгновения старшему пятерки, то, наверное, искренне пожалел бы бедного служаку, но Алексей Григорьевич ни о чем не догадывался.

За светлыми «жигулями» мягко проплыла серая иномарка, и Рогозин наконец подошел к своему «саабу», сел в него и поехал в сторону Центра.

— Слава тебе Господи! — старший пятерки хотел перекреститься, но многолетняя привычка скрывать идущие из глубины души порывы удержала от этого. — Живей за ним! А тут теперь пусть сами разбираются…

Технарю ответили после второго гудка. Грубый мужской голос, словно продолжая прерванный секунду назад разговор, спросил:

— Что у вас? Как материал?

— Материал есть, — судорожно цепляясь за сиденье, чтобы не стукнуться головой, просипел электронщик. — Нас засекли, уходим по Профсоюзной, сзади два черных «форда».

— Где вы сейчас?

— Пересекли трамвайные пути.

— Тяните их к кольцевой. С вами свяжется Семен: он на японском «диаманте». Притрется вплотную, открой окно и передай ему кассеты.

— Нет! — закричал технарь. — Нет! Мы сами уйдем, отсеките их!

Отдать материал — все равно что подписать себе смертный приговор! Пока записи и видеокассеты у тебя, есть уверенность: свои не бросят, станут вытягивать во что бы то ни стало, хотя бы ради материалов.

— Это приказ! — холодно ответили ему. — Их надо растащить в стороны, иначе вам не уйти, а отсечь сейчас некому. Жди Семена!

Электронщик застонал от бессильной ярости. Идиот, надо было послушаться напарника, как оказалось, у того звериное чувство опасности.

— Что? — не оборачиваясь, спросил водитель.

— Приказали на ходу передать материал Семену.

— Предали, падлы! Может, сдадимся этим черным?

— Покрошат, — уныло вздохнул технарь и ответил на звонок: — Да! Сема? Где ты выскочишь? Учти, эти гады почти на заднем бампере. Что, открыть окно? Хорошо.

— Я не буду тормозить, — сквозь зубы процедил напарник. — У них пушки с глушителями.

— И не надо, не тормози.

Электронщик достал из камеры кассету, бросил ее в полиэтиленовый пакет и отправил туда же кассету из диктофона. Потом лег за заднее сиденье и опустил стекло двери. В салон ворвался раскаленный ветер города, принесший запах гари и пыль. Вот сейчас, буквально через несколько сот метров, должен появиться «диамант» Семена. Может быть, и вправду удастся уйти, если преследователям волей-неволей придется разделиться?..

Все роли распределили заранее, поэтому, когда «шевроле» неожиданно рванул со стоянки, каждый знал, что делать. К сожалению, с первых выстрелов сразу пробить покрышки не удалось, а открывать частую стрельбу не хотелось, поэтому Иван Дмитриевич приказал начать погоню. Двух боевиков он предусмотрительно взял в свою машину. По крайней мере одно отрадно — ни мужчина, ни женщина, порученные заботам охраны, не пострадали.

«Блейзер» с тонированными стеклами на высокой скорости уходил по Профсоюзной. Движение в этот час было достаточно оживленным, и никак не удавалось приблизиться к «шевроле» вплотную. Попытка взять его в вилку двумя «фордами», между которыми постоянно поддерживалась радиосвязь, тоже не увенчалась успехом. Но и упускать хитрецов, устроивших электронную засаду у квартиры свиданий связной Сирмайса с помощником Президента, Иншутин тоже не собирался. Ему уже доложили про открытую дверь балкона, и он дал нагоняй охране: почему не позвонили наверх и не попросили закрыть? С другой стороны, как этим холуям лезть к Рогозину? Сами виноваты, не поставив в хате кондиционер! Кто же выдержит в такую жару заниматься любовью при закрытых окнах?

— Смотри, что делают, сволочи! — отвлек его от размышлений сердитый голос водителя.

«Шевроле» нагло проскочил перекресток на запрещающий сигнал светофора, ловко увернулся от грозившего ударить его в бок грузовика, и тут же к «блейзеру» начал притираться неизвестно откуда выскочивший японский «диамант». В салоне «шевроле» опустили стекло — в «диаманте» сделали то же самое. Вот скорость машин практически уравнялась, и из окна «блейзера» высунулась рука с полиэтиленовым пакетом.

«Передают материалы», — похолодел Иван Дмитриевич и закричал водителю:

— Гони, потом разберемся! — И толкнул в спину сидевшего впереди боевика: — Стреляй, не дай им уйти! Перебей этому гаду клешню!

«Форд» рванул вперед. Боевик высунулся в окно и, держа пистолет обеими руками, несколько раз выстрелил. Заднее стекло «шевроле» словно подернулось изморозью от множества мелких трещин: пули не прошли мимо. Зато «диамант» казался заговоренным. Высунувшаяся из него рука ловко перехватила пакет, и машина отвалила в сторону, шарахнувшись от «блейзера», как от чумного. И тут же, нарушая все правила, «диамант» проскочил под носом у истошно трезвонившего трамвая и свернул направо, чтобы вырваться на проспект, а там уйти либо в сторону аэропорта, либо к центру и затеряться в транспортном потоке. А «шевроле» упрямо двигал к Ясенево.

«За кем из них пойти самому? — заметались мысли Ивана Дмитриевича. — Пакет может оказаться обманкой, чтобы растащить нас в разные стороны! Но теперь, хочешь не хочешь, придется разделяться и гнаться за двумя зайцами!»

Ах, как это ужасно, когда противник неожиданно ставит тебя в пиковую ситуацию и заставляет принимать решения в доли секунды. Однако это тоже своего рода расплата за то, что ни ты, ни Бормотуха не сумели вовремя предусмотреть некоторые мелочи. Например, тот же кондиционер в квартирке для начальниковских случек. И не предупредили заранее ни хозяев, ни их холуев, что ни в коем случае нельзя нарушать режим безопасности. Да что уж теперь: снявши голову, по волосам не плачут!

— Второй, возьми «японца», — рявкнул в микрофон Иван Дмитриевич, и сразу стало легче: какая-никакая, а определенность.

Напарники рванули следом за «диамантом», опасно подрезав роскошный белый «мерседес». Да наплевать на него, поматерится владелец и успокоится. Теперь все внимание на «шевроле», как бы там не выкинули еще какую шутку…

Тем временем в летевшем к кольцевой «блейзере» технарь дрожащими пальцами набирал номер на мобильном телефоне. Вот пошли долгие гудки, сейчас ответит знакомый грубый мужской голос, и надо доложить, что пленки переданы, и требовать, просить, умолять о помощи — не могут же они, просто не имеют права бросить своих на произвол судьбы?! Преследователи не шутят: в пулевых пробоинах заднего стекла тонко посвистывает ветер, словно сама безносая дует в жуткую костяную свирель, собираясь чиркнуть косой и обрезать тонкую ниточку жизни.

— Как? — не оборачиваясь, прокричал напарник.

— Не отвечает, — у технаря больно сжалось сердце: их продали и предали! Гады, какие же гады!

— К кольцевой и за город! — в каком-то исступлении орал водитель, почти непрерывно сигналя и втискиваясь в малейшую щель между машинами, чтобы хотя б на лишний метр оторваться от черного «форда», казавшегося ему похожим на катафалк.

— Лучше сворачивай в Ясенево! Слышишь?!

— Но нас обещали ждать на кольцевой!

— Черт лысый нас там ждать будет! Сворачивай!

Водитель послушно повернул, обогнал маршрутный автобус и запетлял в одинаковых до тошноты кварталах. Еще поворот. Как там «форд», не отстал? Нет. Болтается, будто они его тащат на буксире.

— Тут сейчас еще поворот будет, — частил сзади технарь. — Свернем, и сразу давай во двор, а там — в разные стороны.

Иншутин вцепился в ручку двери: сильно мотало, когда «шевроле» совершал неожиданные маневры, пытаясь оторваться. Но как только он свернул в Ясенево, Иван Дмитриевич сразу успокоился — у него появилась твердая уверенность: развязка близка.

— Стреляй! — приказал он боевику. — Не дай им уйти во дворы!

Тот опять высунулся в окно и несколько раз подряд выстрелил. Зеленый «блейзер» неуверенно вильнул и на полном ходу врезался в мачту уличного освещения. От удара «шевроле» развернуло и бросило в кювет — с этой стороны узкого шоссе домов не было. Ломая кусты и несколько раз мелькнув грязным днищем, «блейзер» замер на боку. «Форд» тут же притормозил и прижался к кромке тротуара.

— Скорее!

Иван Дмитриевич первым выскочил из машины, перебежал дорогу и кинулся к «шевроле». Сзади топали боевики, стремясь показать рвение и обогнать шефа. Из-за угла так некстати вывернул маршрутный автобус, из окон которого пассажиры глазели на разбитую машину.

— Скорее! Скорее! — Иншутин дернул дверцу со стороны водителя, открывая ее вверх, как люк.

Хватило одного взгляда, чтобы понять: все кончено. Шофер «шевроле» получил пулю в голову. Услышав слабый стон, один из боевиков рванул дверцу салона, и на Ивана Дмитриевича с залитого кровью бледного лица затравленно взглянули глаза пожилого человека, лежащего в совершенно немыслимой позе. Видно, его всего перемолотило и переломало, а потом чем-то прижало, не позволив съехать вниз.

— Где пленки? — Иншутин смотрел прямо в полные невыразимой боли глаза технаря. — Скажи! И я подарю тебе легкую смерть!

— А если?.. — прохрипел специалист по электронике.

— Тогда мы увезем тебя с собой. Ну, у нас мало времени!

— Они у Сергея Сергеевича. Если довезут.

— Забрать документы и аппаратуру, — распорядился Иван Дмитриевич. — Кончай этого и быстро в машину!

Боевик взял окровавленную голову технаря и, крепко сжав ее широкими ладонями, резко повернул. Раздался хруст. Иншутин брезгливо передернул плечами и пошел обратно к «форду». Сейчас важно не дать «диаманту» добраться до базы, иначе потом из лисьих нор Сергея Сергеевича ничего никогда не выковыряешь. А тут больше нечего ловить…

«Японец» оказался вертким и ловко проскочил в щель между двумя фурами с арбузами, поэтому водитель второго «форда» потерял его на несколько секунд, а когда вновь увидел, «диамант» успел уже оторваться на две сотни метров.

— Нажми! — приказал старший из боевиков. Расстояние начало медленно сокращаться.

Сейчас все зависело от того, куда потянет «японец»: к аэропорту, Университету или в Центр? В Центре не постреляешь, но если «диамант» пойдет в другую сторону, есть шанс достать их пулей. И старший боевик, передернув затвор автомата, положил оружие на колени. В преследуемой машине сидели двое, но они ему совершенно не нужны — его интересовали только пленки.

К немалой досаде старшего, «японец» рванул к Центру. Вот уже осталась позади площадь с памятником первому космонавту, затем промелькнул белый куб здания МВД на Житной, «Президент-отель» на Якиманке… Куда он пойдет дальше? Ага, свернул на набережную.

— Не отпускай его, Леша! Не отпускай! — крикнул водителю старший и заерзал от нетерпения, выбивая толстыми пальцами частую дробь на вороненом затворе. — Не дай смыться! Нам потом задницы надерут.

«Диамант» вывернул на Устьинский мост, погнал по Бульварному кольцу и неожиданно юркнул в тесные переулки: кривые, горбатенькие, где издревле строились так, чтобы не дать разгуляться ветру, создавая тягу при пожаре, — деревянная Москва не раз выгорала дотла.

— Держи его, Леша!

— Удержишь тут, блин! Виляет, змей!

«Японец» нырнул в длинную сквозную подворотню — проезд старинного дома, и «форду» волей-неволей пришлось резко сбросить скорость и последовать за ним, выскакивая из затененных подворотен в ярко освещенные дворы и вновь сворачивая в полумрак.

Неожиданно по переднему стеклу будто шарахнули палкой, водитель глухо охнул, и «форд» с разбегу ткнулся левым крылом в кирпичную стенку очередной подворотни. Мотор натужно взревел, всех швырнуло вперед. Грохнуло еще, и старший краем глаза успел заметить мелькнувшую впереди тень человека. Он высунул в окно ствол автомата и нажал на спуск, полосуя раскаленным свинцом пространство.

И наступила тишина. Такая, что даже зазвенело в ушах и тиканье часов на приборной панели, едва слышное, показалось буханьем молота по наковальне.

— Достал, сучара! — водитель зажал ладонью окровавленное плечо.

— Щас, Леха, щас… Погоди секундочку.

Старший боевик выскользнул из машины в сумрак подворотни. Держа автомат наготове, он сделал несколько легких шагов, и тут ударил яркий свет: кто-то из оставшихся в «форде» врубил фары.

Нападавший лежал ничком, вывалившись из ниши в стене. Очередь перерезала парня пополам, и под ним уже натекла большая лужа крови. Рядом валялся неизменный ТТ — в мире, где жили эти люди, ни один уважающий себя мужчина не обходился без подобной «игрушки». Старший быстро обыскал труп и, не обнаружив ничего интересного, вытер запачканную кровью ладонь о стену и вернулся к «форду».

Бледный водитель с перетянутым разорванной рубашкой плечом уже сидел на заднем сиденье, а его место занял один из боевиков. Старший плюхнулся рядом с ним, зло хлопнул дверцей и буркнул:

— Рули домой.

— А «японец»?

— Рули домой, говорю! Где теперь проклятого «япошку» искать? Может, он уже на другом конце города? Наверное, притормозил, падла, и высадил стрелка.

— Чего они на машине пошли? — включив мотор, хмыкнул боевик. — Нет бы на мотоцикле: раз и в дамки! Через любую щель пролезет.

— Дурак! — презрительно скривил тубы старший. — Одна очередь — и нет твоей трыкалки. А ты, Леха, потерпи, сейчас тебя чинить повезем.

Он щелкнул переключателем рации, поднес микрофон к губам. Неприятно сообщать о неудаче и потерях, но лучше уж сразу, чем тянуть резину.

— Первый, ответьте второму! Первый…

Приткнувшись у обочины, на кольцевой автодороге стоял огромный КамАЗ с кузовом, полным тяжеленных металлических чушек. Водитель покуривал, положив загорелые руки на баранку, и слушал тихо мурлыкавший приемник. Было уже часов шесть вечера, но солнце никак не хотело умерить свой жар или хотя бы ненадолго спрятаться за тучку. Через приоткрытое окно в кабину влетали мухи, бились об стекло и надоедливо жужжали, пока не находили выхода на волю или не падали замертво, прибитые ленивым щелчком шофера. Жарко, маятно.

Лежащий рядом на сиденье телефон мобильной связи заурчал. Водитель взял трубку.

— Слушаю.

— Двигай домой, — раздался в наушнике грубый мужской голос. — И свободен. Машину оставишь где всегда.

— А клиент? — уточнил водитель. — Он не появился.

— И не появится. Я же сказал: ты свободен!

Услышав гудки отбоя, шофер сложил телефон и включил зажигание. Значит, отпадает необходимость дожидаться жемчужно-зеленый «шевроле» марки «Блейзер», чтобы превратить его в лепешку? Что же, тем лучше. И освободился раньше, и никаких хлопот.

Сирмайс отпил из высокого стакана холодного апельсинового сока и раздраженно фыркнул: подумать только, как все начало заворачиваться! Чужая электронная засада у конспиративной квартирки, где Рогозин встречался с Полиной?! Вполне вероятно, что засада устраивается не впервые, но прежние либо не дали результата, либо охрана их тупо проморгала. Хотя зачем грешить на верных псов? Они свое дело знают. А указывать помощнику Президента, открывать балкон или нет, им не по чину.

Но каковы подлецы его противники! Докопались все-таки, кроты вонючие! Вечно у него на пути вырастают непреодолимые преграды и кто-нибудь постоянно путается под ногами, мешая идти к заветной цели. Любят у нас делиться на «правых» и «левых», причем все искренне считают себя единственно правыми, а тех, кто не примкнул, предпочитая оставаться на нейтральной полосе, безжалостно бутузят с обеих сторон. Ну как же, «кто не с нами, тот против нас»!

А зачем ему, Сирмайсу, с теми или с другими? У него своя цель — деньги, огромные деньги, дающие власть, возможность манипулировать политиками по собственному усмотрению, формировать кабинеты министров и определять господствующую идеологию. Однако лишь стоит сделать шаг, как тут же один повиснет на плечах, другой подставит ножку, а третий — ножичек к горлу. Страшно замахиваться на широкие дела в России, но ни в какой иной стране мира больше так не размахнуться: масштабы не те, безалаберности такой нет и ничейных сокровищ, к которым только руку протяни. Запад давно все поделил и немедленно сомнет тебя сталью законов. У нас толковых законов нет, особенно охраняющих человека, и те, кто может, защищают собственные права силой — поэтому на родной стороне тебя остановят не с помощью юстиции, а сметут с лица земли свинцовым ливнем. Но жить, работать и идти к цели все равно надо!

Господи, неужели все «правые», «левые», разные «центры» и прочие идиоты никак не хотят взять в толк, что его не интересует политика, что его единственный бог — деньги? А к тому времени, когда он достигнет желанного могущества, все эти марионетки сгинут с политической арены и серьезный разговор придется вести уже совсем с другими людьми и партиями. Но как объяснить слепому, какого цвета молоко?!

— Надеюсь, все не так плохо? — осторожно спросил сидевший у стола Антипов. — Главное, у нашей «крестницы» и Алексея Григорьевича никаких осложнений.

— Пока! — мрачно бросил Сирмайс.

— О чем вы, Леонид Сергеевич? — недоуменно поднял брови помощник, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду шеф.

Но лучше дать ему спустить пар, чтобы потом он мог действовать с холодной головой: не хватало еще, чтобы началась война! Из-за чего? Из-за того, что их людей пытались подслушать и снять на видео? Господи, да все это делают чуть ли не ежедневно! Ну, пусть не все, пусть только те, кто знает, как это нужно делать, и обладает необходимыми техническими возможностями, но ведь делают! Подумаешь, трагедия. Ничего смертельного, даже если их сняли вместе или записали болтовню в постели. Скандал в семействе Рогозина все равно не разразится: его жена достаточно умна.

— Пока без осложнений, — Сирмайс прошелся по мягкому ворсистому ковру. — Наши противники еще не нащупали, куда мы нацелились, но если нащупают, ни за что ручаться нельзя.

— В любом случае наши тайные и явные интересы надежно прикрыты деятельностью фирм, одновременно работающих по многим направлениям.

Владимир Серафимович закурил и откинулся на спинку кресла. Что-то шло не так, давно испытанный прием сегодня не сработал и шеф не взорвался. Почему? Естественно, он знает неизмеримо больше кого бы то ни было и может оценивать ситуацию несколько иначе. А достоверной информацией, которой располагает, он вряд ли захочет делиться. Что же, это его право.

— Парни Бориса Матвеевича, которыми командовал Иншутин, погнались за чужим «шевроле». Тот перекинул или сделал вид, что перекинул, материалы, и им пришлось разделиться. «Шевроле» загнали в Ясенево, шофера убили, машина перевернулась, и находившийся в ней чужой слухач погиб. Наши взяли технику, оружие и документы и успели исчезнуть до появления ментов. Но кассет с записями не нашли.

— Получается, что их успели передать?

Владимир Серафимович почувствовал, как после вопроса шефа у него неприятно засосало под ложечкой. Ради записи пустой любовной болтовни и съемки на видео выходящей из подъезда парочки так рисковать и жертвовать людьми не станут! Что же там наболтал Лешка? И ведь не спросишь, а самое главное, на чужой роток не накинешь платок. И эта зараза Полина почуяла, что держит Рогозина в руках, и начала выкидывать кренделя: с каждым днем ею все труднее манипулировать. В наше время остался единственный и самый верный способ заставить человека навсегда замолчать — пуля!

Шеф подошел к столу, поставил на него стакан с соком и глухо сказал:

— Теперь вся надежда, что вторая группа не упустит добычу.

Он снял трубку зазвонившего телефона и молча выслушал невидимого собеседника.

— Хорошо, — Леонид Сергеевич положил трубку и обернулся к сжавшемуся в ожидании дурных вестей Антипову. — Они устроили нашим парням засаду в подворотне: водитель ранен, к счастью, не тяжело, а нападавший убит. По данным Ивана Дмитриевича, пленки пошли к Сергею Сергеевичу.

— Боже! — Антипов провел кончиками пальцев по лбу, покрывшемуся мелкими капельками липкой испарины. Началось активное противодействие! Какой же он глупец, вернее, каким был глупцом, еще минуту назад предаваясь размышлениям, что все, кто только может, подслушивают и подглядывают друг за другом. Черт с ними, пусть себе лезут в замочные скважины, лишь бы только не стреляли! — Но это… — Владимир Серафимович попытался натужно улыбнуться, чтобы скрыть охватившее его волнение.

— Да, это война, — жестко закончил за него Сирмайс.

Глава 2

Жуков удобно устроился в глубоком кресле, поставил на широкий подлокотник большую пепельницу и гонял видео на автореверсе, без конца просматривая коротенькую, бессюжетную, практически лишенную звука картинку — Алексей Григорьевич Рогозин прощался у подъезда бывшего цековского дома на Воробьевском шоссе с некоей Полиной Викторовной Гореловой, числившейся сотрудницей одной из мелких фирм, через которую деловые люди отмывали деньги.

Оба, как принято выражаться в спецслужбах, «фигуранта» были хорошо известны Ивану Андреевичу. Правда, знал он их заочно, и сами они о его существовании не подозревали. Отсутствие звука при записи на видео с лихвой восполнял магнитофон: из его динамиков доносились чмоканье, шорохи, скрипы. Потом Полина нараспев цитировала Книгу притчей Соломоновых, а Рогозин ей отвечал: «Слушаю и повинуюсь, прекрасная жрица!»

В этом месте Жуков неизменно настораживался, словно Алексей Григорьевич при новом прослушивании записи мог сказать нечто иное, но его голос, запечатленный на магнитной ленте, выдавал все то же самое: «Кстати, скажи Володе, пусть передаст Леониду: я практически все решил».

«Ишь ты, — язвительно усмехнулся Иван Андреевич. — Интеллектуалы! Ветхий Завет цитируют. Впрочем, сейчас много повыползло скрытых сионистов с русифицированными или переделанными на украинско-белорусский лад фамилиями. По именам они Бори и Миши, Кости и Илюши, зато по отчеству Абрамовичи и Моисеевичи. А вот их дети уже станут Константиновичами и Борисовичами, а внуки и подавно зароют тайну своего происхождения до нужных времен, пока не понадобится поднять ее, как знамя. И сколько этого народца везде поналезло, даже в правительство. Надо бы хорошенько порыться в родословной Рогозина, да жаль, времени на все не хватает».

На экране телевизора Алексей Григорьевич нежно целовал в щеку стройную женщину с золотисто-рыжими волосами. Что же, помощник Президента тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Иван Андреевич сам не отказался бы поцеловать Горелову, и не только поцеловать, но сейчас она была его врагом, хотя он не испытывал ни к ней, ни к Рогозину никакой личной неприязни.

Сквозь щелки в плотно задернутых шторах на окнах конспиративной квартиры, расположенной в старом доме на Лесной, пробивались последние лучи заката. Полный тревог, волнений и неожиданных событий летний день потихоньку клонился к ночи. Принесет ли она желанное отдохновение? Телу еще, может быть, если город немного остынет, отдав звездному небу жар раскаленных камней. А душе вряд ли, ей нужно другое. Как сказано все в том же Ветхом Завете, в Книге Екклезиаста: все труды человека для рта его, а душа его не насыщается!

Иван Андреевич грустно улыбнулся — ну вот, теперь сам туда же, — но вдруг насторожился, услышав щелчок замка входной двери и шаркающие шаги в прихожей. Без предварительного звонка по телефону и открыв дверь своим ключом сюда мог за явиться лишь один человек. Так и есть, пожаловал долгожданный: вон как приволакивает больную ногу и сердито стучит клюкой по паркету.

Жуков закурил новую сигарету, решив сделать вид, что он ничего не слышит и не видит. В последнее время нежданный гость становился все более невыносимым со своими жесткими требованиями и менторским тоном. Но умен, как бес, хитрей лисы и дальновиден — в этом ему не откажешь. Хотя и он не раз ошибался, и проколы оборачивались большой кровью.

Наверное, всему виной давняя автокатастрофа, после которой он остался калекой и вынужден был уйти со службы — не распорядись судьба подобным образом, кто знает, как высоко мог взобраться по административной лестнице этот сухопарый желчный человек? Не имея привычки сидеть без дела и обладая широкими связями, он направил свою энергию в иное русло, ринувшись в тайный, тесно связанный с криминалом мир, где обрел немалый авторитет, однако наверняка продолжал страдать по официальному признанию заслуг: по шитым золотом звездам на погонах, лампасам, побрякушкам на груди и щелчкам адъютантских каблуков. В этом заключалась жизнь его поколения, так их воспитали и с этим они сойдут в могилу.

Гость, постукивая массивной тростью и припадая на больную ноту, вошел в комнату и молча сел в кресло. Жуков вежливо улыбнулся:

— Николай Семенович? Здравствуйте! Я и не слышал, как вы вошли. Выпьете что-нибудь?

— Не ври, — буркнул колченогий. — Теперь меня только глухой не почует… А выпить? В этой берлоге чай с лимоном есть?

Решив не обострять отношения, Иван Андреевич сделал вид, что не заметил обидного выпада.

— Сейчас организуем. «Пиквик» подойдет?

Когда Жуков вернулся из кухни с подносом, сервированным для чая, гость все так же сидел в кресле, вперив в экран телевизора немигающий взгляд.

— Она ведьма! — вдруг выкрикнул он, и Жуков от неожиданности чуть не выронил поднос, подумав: не рехнулся ли часом драгоценный Николай Семенович? Впрочем, такого, как он, и нарочно с ума не свести. — Ведьма! — костлявый палец колченогого с желтыми пятнами табака показал на Полину. — Их глаз там, глаз ведьмы! Но я его выколю!

— Конечно, конечно, — немедленно согласился Иван Андреевич, разливая в чашки ароматный чай. — Это не составит особого труда. Даже при наличии охраны. Пейте чай, вот варенье и восточные сладости.

— Не составит труда, говоришь? — Николай Семенович оторвался от экрана и обернулся к Жукову. — Сегодня тоже без труда получили эти огрызки? — Он пренебрежительно ткнул палкой в сторону телевизора и брезгливо поджал тонкие губы. — Троих отдал, о машине и технике я уже молчу. А что взамен? Запечатленный поцелуй в щечку и слова, что Рогозин обо всем уже договорился?

— Все решил, — поправил Иван Андреевич.

— Не в том суть, — поморщился колченогий, прихлебывая из чашки чай. — Ну, допустим, договорился. С кем, о чем? Ты знаешь? Опять Николай Семенович должен суетиться и все вынюхивать, поднимать людей, гнать за информацией? Ты сегодня Сирмайса взбудоражил! Теперь они весь квартал обнюхают, и с электроникой ты туда даже не сунешься, а хуже всего то, что начнется война! Иного выхода теперь просто нет, а мы должны атаковать первыми, чтобы не дать им перестроиться. Сирмайс рассчитывал все сделать тихой сапой, ан не вышло, но Леонид извернется и обрушится на нас. Или ты надеешься, что он не подозревает, кто ему нагадил в карман?

— Ну почему? — вяло возразил Жуков.

Ругаться и спорить совершенно не хотелось, да и толку мало доказывать, что ты не верблюд: гость давно уверовал в собственную непогрешимость. Есть ли смысл метать бисер? У него в ответ на все доводы найдется язвительное замечание и готовый рецепт, как нужно поступать. Вот только где он был раньше со своими рецептами? Хорошо махать кулаками после драки и, состроив пренебрежительную мину, разбирать чужие ошибки.

— Вот-вот, — калека отставил чашку и закурил. — Знает он, кто ему противостоит, и воздаст каждому. Натура у него такая… Да выключи ты эти поцелуйчики и скрипы, с души воротат!

Иван Андреевич послушно выключил телевизор и магнитофон. В комнате сразу же стало тихо и сумрачно. Жуков хотел отдернуть шторы, но гость жестом остановил его:

— Не надо… Не обижайся, но с ведьмой пора поторапливаться. И думай, Иван, думай! Чтобы все по-умному. Ты меня понимаешь? А я зайду с другой стороны и попробуем оставить его без взяток.

— А Сирмайс тем временем все сожрет и купит, — хмыкнул Жуков.

Николай Семенович покосился на него и бледно улыбнулся.

— Знаешь, в оные времена, когда Грузия входила в состав СССР, один богатый чудак там вставил своей лошади золотые зубы. Шик, ни у кого нет старой кобылы с золотыми зубами! А у него есть! И что же та думаешь? Вставили, зато у лошаденки голова к земле опустилась от такой тяжести! И головы кляча больше не поднимала М-да… Так вот, если Ленька Сирмайс думает, что он мне, как той кобыле, вставит золотые зубы и тем заставит склонить голову, то он глубоко заблуждается! Меня никто не заставит склонить головы! А ты думай, все должно быть красиво и… необратимо! Все равно, война уже началась.

Он отпил чай, пристроил больную ногу на палке и блаженно закурил, наблюдая, как сизые полосы табачного дыма проплывают сквозь пробивающиеся через щели в шторах лучи заходящего солнца.

Иван Андреевич не мешал гостю предаваться размышлениям: пусть грезит, а потом отваливает восвояси. Что делать, и без него ясно, а играть на нервах умеют все: чтобы научиться, для этого не нужно заканчивать консерваторию! Жаль, нельзя прямо предложить колченогому выметаться вон — потом локти будешь кусать, поскольку с шефами так не разговаривают. Ладно, не привыкать терпеть.

— Кстати, — словно внезапно вспомнив, усмехнулся Николай Семенович. — Тут болтается этот говнюк, Лева Зайденберг, которого давно пора отправить — но уже не за границу, а на тот свет. Смотри, поймает его твой знакомец Серов, и как только заставит стучать прямой кишкой по стулу в МУРе, Левка всех сдаст!

— Он практически ничего не знает, — отмахнулся Жуков.

— Ну-ну, потешь себя надеждами, иногда помогает успокоиться, зато потом задергаешься, как паяц на веревках.

— Не задергаюсь!

Иван Андреевич сказал это, а сам подумал, что если самого колченогого заставят стучать кишкой по стулу, то он первый сдаст тех, за чьи головы ему сохранят его собственную. И не отнимут деньги. Значит, он сдаст и Жукова или прикажет немедленно ликвидировать его.

Думать действительно надо, и хорошенько думать о многом: в тех играх, в которые они играют, кроме огромных денег самым ценным призом является жизнь, причем не просто жизнь, а жизнь спокойная и обеспеченная. Вот только жаль, у Николая Семеновича пока старшие козыри на руках, а у Ивана Андреевича все больше мелкота.

— Тебе твой похабный псевдонимчик «Сергей Сергеевич» еще не наскучил? — ехидно осведомился колченогий.

— Пока нет, — сухо ответил Жуков. — Я не вижу в нем ничего похабного. Обычные имя и отчество.

— Похабно то, что его знают противники и официальные спецслужбы, а также почти пол-Москвы, — проскрипел колченогий и тяжело поднялся. — Пойду я, пожалуй. Спасибо за чай. Когда прикинешь, что к чему нужно приложить, милости прошу повидаться со стариком, обсудить задумочки. Глядишь, присоветую чего. Ну, не дуйся, не дуйся, не смотри сентябрем! Подумаешь, пожурил маленько. За дело ведь?

Он коснулся плеча Ивана Андреевича кончиками пальцев и захромал в прихожую. Жуков понял: не проводить гостя нельзя, тут уже не отбрешешься, как при встрече. Ох, хитер старикан, хитер. Наверняка и половины того, что хотел сказать, не высказал, придержал язык. Этому у него стоит поучиться.

Проводив колченогого, Иван Андреевич вернулся в комнату, включил вентилятор, налил себе еще чаю и вновь врубил видео- и аудиозаписи, стоившие жизни трем людям. На экране телевизора ожили и задвигались помощник Президента и его рыжеволосая подруга. Из динамиков магнитофона донеслись неясный шепот и вздохи.

Жуков снял галстук, расстегнул рубаху и развалился в кресле, прихлебывая чай и затягиваясь сигаретой. Глаза его были прикрыты, как в дреме. Он думал, напряженно думал, и в его взбудораженном мозгу постепенно начала рождаться некая комбинация, почти мистическое действо. Поэтому Иван Андреевич не выключал телевизор и магнитофон — он хотел в любой момент видеть лица и слышать голоса тех, кому он, как блистательным актерам, отвел в своем действе ведущие роли.

Из машины Николай Семенович сделал несколько телефонных звонков, а вечером, когда город начали окутывать сумерки, вывел на прогулку спаниеля. Выйдя из дома, он сразу же направился к знакомой аллее, напряженно выискивая дальнозоркими старческими глазами фигуру сутулого усатого человека и вертевшегося рядом с ним подвижного эрдельтерьера.

Владислав Шамрай ждал его. Заложив за спину руки, медленно прохаживался под сенью старых лип. И это напомнило колченогому прогулку заключенных. Впрочем, Владислав Борисович не заключенный, а раб! Его раб, Николая Семеновича, вернее, раб денег, которые он Владику дает. И пока рука дающего не оскудеет, Владик останется рабом и даже не попытается разорвать связавшие их узы, а эти узы куда крепче самой пылкой страсти и горячей любви.

Хотя в любви Шамрая калека никогда не нуждался, как и в любви всех тех, с кем завязывал деловые отношения. Еще с давних времен он предпочитал, чтобы его не любили, а панически боялись и оставались слепо преданными, готовыми выполнить любое приказание, страшась ужасной мести. Нет, он никогда не стремился олицетворять собой вселенское зло. Напротив, старался всячески расположить и привязать к себе человека, с которым имел дело, а уже привязав и поставив в полную зависимость, начинал потихоньку внушать ему страх — этот великий движитель, с успехом доказавший свою необоримую силу на протяжении столетий.

— Добрый вечер! — поздоровался колченогий и спустил спаниеля с поводка: пусть порезвится.

— Добрый вечер, — хмуро ответил Шамрай. — Что-нибудь случилось? Я не поехал сегодня на дачу, а дома практически и поесть нечего. В чем дело?

«И этот смотрит букой, словно я перед ним провинился, — подумал Николай Семенович. — Привыкли, сукины коты, что все за них делается, а им только баксы подавай, да побольше, чтобы виллы, престижные машинки и детки в Кембридже? А давно ли лаптем помои хлебали?! Уходит от вас страх, уходит! Придется напомнить, из чьей руки кормитесь. Но не сейчас. Сегодня ты мне для другого нужен».

— Так уж и нечего? — Николай Семенович прикурил и иронично улыбнулся. — Слава Богу, карточной системы не ввели, денег у вас куры не клюют, а в магазинах изобилие, как при обещанном большевиками Царствии Небесном на одной шестой земного шара, то бишь при коммунизме. А говорили — химера! Оказалось, стоило лишь свернуть от социализма к капитализму, как все появилось.

— Мы встретились, чтобы обсудить мои доходы? — покосился на него Владислав Борисович. — Разве вы теперь сотрудничаете с налоговой полицией?

— Наверняка в доме есть хлеб, масло, яйца, кофе, сахар, — словно не слыша его, продолжал колченогий. — Вот и еда, да какая! Кстати, нетрудно заметить, что я тоже не уехал на дачу, а торчу в пыльном и душном городе, хотя в моем возрасте…

— Вы скажете наконец в чем дело? — не выдержал Шамрай.

— Извольте, — колченогий остановился и посмотрел ему прямо в глаза, но в сгущающихся сумерках трудно было различить их выражение, а Николаю Семеновичу страстно хотелось увидеть, как в глазах Владислава метнется страх. — Сегодня убили трех наших людей. Они погибли во время проведения одной чисто технической операции.

— Убили?! — Шамрай был явно ошарашен и даже не пытался это скрыть.

«Привык в своем чиновном аппарате бумажки перекладывать? — злорадно подумал калека. — Тут тебе не совещания, визы и резолюции, тут проза добывания тех самых баксов, на которые ты жируешь!»

Как ему хотелось поднять трость и врезать ею по шее недотепы Владика. За что? А за все сразу! За то, что он моложе, за то, что здоров и не хромает, за то, что в его годы Николай Семенович даже мечтать не мог о таком богатстве, которое уже есть у Шамрая, за то, что он едет на чужом горбу в рай! И даже за то, что нельзя ему врезать по шее тростью, а потом пинать по ребрам ногами, вымещая всю скопившуюся черную ненависть!

— За что? — Владислав Борисович дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету и прикурил. — За что их?

— За то, что помогали нам воровать чужие деньги, — ледяным тоном произнес Николай Семенович. — Помогали украсть у населения, или, как еще можно выразиться, перераспределить национальный доход в свою пользу. Убили за то, что твои дети поедут в Кембридж или Итон.

— Да перестаньте вы об этом! — почти плаксиво попросил Шамрай. Сердце у него нехорошо щемило, в затылке возникла ломящая боль, и хотелось скорее узнать только одно: чем это грозит ему лично?

— Надо срочно решить кое-какие вопросы, — колченогий взял его под руку и увлек в глубь аллеи. — Ты знаешь Рогозина?

— Помощника Президента?

— Да, Алексея Григорьевича.

— Ну, постольку поскольку. В общем я…

— Меня не интересуют твои «в общем», — жестко отрезал калека, безошибочно почувствовавший, что Владик вновь надежно взнуздан и оседлан. Страх, что ни говори, великая штука! Конечно, трусы всегда предатели, но приходится выбирать, а вся жизнь — это выбор вариантов. — И совершенно не интересуют всякие скабрезные сплетни про Рогозина. Мне нужно точно знать, с кем из деловых людей он встречался в последние месяцы. Расписание его встреч, ясно? Официальных и неофициальных. С банкирами, в Совете министров, в Думе, с разными генералами и деятелями культуры. Понял? Даю тебе несколько дней. Хоть наизнанку вывернись, а добудь: купи, укради, заложи душу дьяволу, но принеси! Ты имеешь доступ к этой информации. А я попробую ее перепроверить и уточнить.

Шамрай шумно вздохнул и тыльной стороной ладони смахнул обильно выступивший на лбу пот — от того, что сообщил и как наседал колченогий, бросало в жар, словно в парилке. А вдруг он врет про убитых? Хотя зачем ему: за время их сотрудничества Владислав Борисович не раз имел возможность убедиться, что Николай Семенович никогда зря не болтал и не бросался пустыми обещаниями. Кремень, а не человек, несмотря на увечье.

Значит, про убитых правда, но колченогий не стал развивать эту тему, видимо, не желая давать лишнюю информацию, а расспрашивать его — дело пустое. Еще, чего доброго, нарвешься на неприятность.

— Сколько у меня есть времени?

— Неделя, не больше, — как отрезал Николай Семенович. — Поторопись!

Нельзя дать этому слюнтяю Владику расслабиться: пусть тянет все, что попадет в лапы, а там разберемся, отделяя зерна от плевел.

Колченогий свистнул собаку, повернулся и, не прощаясь, медленно захромал к выходу из парка.

Шамрай подождал, пока он отойдет подальше, и зло плюнул ему вслед — Владислав Борисович прекрасно понимал: из соратника и, если уж на то пошло, подельника он постепенно превратился пусть в высокооплачиваемого, но полностью зависимого от Николая Семеновича осведомителя. И сделал это не кто иной, как сам колченогий, запугав Шамрая и опутав своими липкими сетями.

Да, Владислав Борисович высокопоставленный правительственный чиновник, да, у него много денег и есть счета за рубежом, да, его благорасположения ищут, но на самом деле он тривиальный стукач хромого мафиози. Как же от этого приходится страдать! И морально, и физически.

Лола развалилась на диване и смотрела телевизор. Сегодня на ней был полупрозрачный розовый пеньюар с бордовыми кружевами, и выглядела она весьма соблазнительно, но Лева, подсматривавший за сожительницей через щелочку в неплотно прикрытой двери, решил: сейчас не время для любовных забав. Все равно придется как-то коротать вечер, вот тогда они этим и займутся. Конечно, жить затворником смертная тоска, однако лучше некоторое время пересидеть в добровольном заточении, чем целую вечность лежать в холодной и сырой могилке.

Зайденберг на цыпочках направился в кабинет, по пути прихватив бутылку из стоявшего в коридоре холодильника. Усевшись за стол, он плеснул в стакан виски, выпил, закурил сигарету и открыл дверцу шкафа. На мониторе застыла картинка пустой лестничной площадки — умело вмонтированная скрытая минителекамера, придуманная на далеких островах Восходящего солнца, показывала: около дверей квартиры никого. Вот и прекрасно.

Лева выпил еще и начал одну за другой нажимать клавиши на пульте, просматривая весь двор, автостоянку, где жарились его «жигули», подходы к подъезду. Сонное царство, да и только: бабки на лавочке, малыши в песочнице, редкие прохожие. А ведь всего в сотне метров гудит поток транспорта и как муравьи снуют пешеходы на широком проспекте. Нет, что ни говори, удачно он прикупил эту квартирку, очень удачно.

После третьей дозы он почувствовал жажду деятельности и решил с кем-нибудь пообщаться по телефону. А почему нет, если под рукой аппарат, который не позволяет засечь его номер? Так, кого осчастливить своим вниманием?

Лева достал электронную записную книжку и с удивлением увидел, что на экранчике, вроде как сам собой, высветился номер Элки Ларионовой. Ах да, наверное, когда он с пьяных глаз последний раз набирал ее номерок, он так и остался. Ладно, будем считать это знаком судьбы.

Бывший шоумен набрал номер, подождал и уже был готов разочарованно причмокнуть и положить трубку, как вдруг после пятого или шестого гудка в наушнике щелкнуло и знакомый голос проворковал:

— Алло, вас слушают.

Лева от неожиданности нажал на рычаги и оторопело посмотрел на аппарат, как будто тот мог дать ответ, кто сейчас говорил: действительно Эльвира или это просто почудилось?

Зайденберг налил еще, залпом выпил и вновь набрал номер. Пошли долгие гудки, потом щелчок, и в наушнике тот же голос:

— Алло, вас слушают. Отвечайте, — на другом конце провода начали слегка раздражаться. — Да не молчите же или перезвоните, вас совсем не слышно.

Услышав пиканье отбоя, Лева положил трубку и оцепенел в кресле. Нет никаких сомнений — это Элка! Господи, сколько он ждал этого момента, а теперь растерялся и не знает, что делать. Начни говорить с ней, так бросит трубку и опять сбежит куда-нибудь с перепугу, а ему этого не надо: ищи ее потом!

Как бы исхитриться и лично поговорить с ней, предложить уехать и обеспечить всю ее жизнь, а если откажется, тогда остается одно — вмазать пулю и пусть не достается никому. А проклятый мент, ставший ее любовником, будет цветочки на кладбище носить. Походит-походит и перестанет, забудет, новую бабу найдет, а вот Леву ему никогда не найти! Никогда!

Затуманенный алкоголем мозг Зайденберга уже не мог ни здраво оценить ситуацию, ни тем более подать сигнал тревоги, предупредив, что слишком уж легковесно Лева на все смотрит, грубо подгоняя реалии под желаемую идеальную модель. Раньше Зайденберг был трезвым и расчетливым дельцом. Но это раньше!

Он допил оставшееся в бутылке виски и прилег на диван, намереваясь прикинуть, как лучше действовать, однако выпитое оказалось сильнее, и добровольный затворник провалился в тяжелое забытье. Заглянувшая в комнату Лола, увидев на столе пустую бутылку, решила его не беспокоить и отправилась в дальнюю комнату. Недавно она нашла запасной комплект ключей от бронированных дверей и теперь чувствовала себя значительно уверенней: по крайней мере, она могла ускользнуть от Левки; код, блокирующий замок двери, он ей выболтал в одну из жарких ночей, став в ее объятиях податливым, словно воск. А про деньги молчал, зараза, как она ни ластилась…

Проснулся Зайденберг ближе к вечеру. Сон немного освежил его, но зато жутко хотелось похмелиться, вернее, добавить, чтобы снова поймать ставший привычным ломовой кайф. И тут Лева вспомнил про Элку. Напиться, когда она наконец-таки появилась, будет с его стороны непростительной глупостью!

Он принял душ, наскоро обтерся полотенцем и побежал одеваться. Пожалуй, лучше всего выйти по-деловому: светлая рубашка без галстука — зачем он по такой жаре? — и легкий бежевый костюм. Пиджак обязателен, поскольку придется куда-то спрятать оружие и положить документы.

— Ты куда собрался?

От неожиданности Лева вздрогнул и обернулся. В дверях стояла Лола, небрежно придерживая распахнувшийся на груди пеньюар. М-да, придет время разбираться и с ней, но не сейчас.

— Иди, не мешай, — буркнул он, натягивая брюки. — У меня дело в городе, я ненадолго. Ну, чего встала?

— К ужину вернешься?

— Да, да! Я же сказал!

Она надменно задрала подбородок и вышла. Зайденберг застегнул рубашку, побрызгал на себя крепким одеколоном, проглотил японский антиалкогольный шарик и опустился на колени около окна. Там, за плинтусом, был устроен тайничок. Вообще-то их в квартире было несколько, и прежний хозяин рассказал обо всех: какой смысл умалчивать об этом, если он собирался помахать ручкой России? В тайнике у окна Лева хранил «беретту» — небольшой итальянский пистолет с двумя обоймами.

Наконец Лева сел за руль и вывел машину со стоянки. Подгоняло нетерпение, но он всеми силами сдерживал себя: долго ждал этого часа, подождет еще немножко, а неприятности с ментами ни к чему. Пусть документы абсолютно надежные и в правах всегда лежит дежурная зеленая купюра для проклятых мздоимцев, кормящихся на асфальте, но лучше не рисковать.

До Каланчевки он добрался без происшествий. Немного покрутившись вокруг квартала, Зайденберг высмотрел удобное местечко и припарковался. Ну, теперь начиналось самое главное.

Проходя мимо цветочного киоска, он поддался настроению и купил розы — три крупных, величиной чуть ли не с детский кулачок алых бутона на крепких шипастых стеблях. И в голове сразу возникла картинка из американского гангстерского боевика: мафиози убивает любовницу и кладет на труп розы. Пусть Элка никогда не была его любовницей, но если она вновь оскорбит его, он заставит ее проглотить эти слова вместе с кровью! И алые розы…

Лифт оказался занят, но кабина ехала вниз, и Лева решил подождать: подниматься пешком было лень. Двери кабины открылись, из нее вышли два молодых парня и расступились, пропуская Зайденберга. Он шагнул вперед, и тут его неожиданно и сильно ударили в солнечное сплетение. Лева открыл рот в немом крике и начал грузно оседать на грязный пол. Однако парни ловко подхватили его под руки, подняли упавший букет и потащили бывшего шоумена на улицу. Следом с верхней площадки спустились еще двое.

У подъезда уже стоял микроавтобус с тонированными стеклами. Зайденберга швырнули в салон и уложили лицом вниз на сиденье. Чужие сноровистые руки обыскали его, выворачивая карманы. В несколько секунд Лева лишился «беретты», документов, бумажника с деньгами и ключей.

— Кто?.. За что? — превозмогая подкатывавшую к горлу рвоту, прохрипел он. — Сколько хотите?

Ни на один из его вопросов никто из находившихся в микроавтобусе даже не подумал ответить. На запястьях Зайденберга защелкнулись браслеты наручников, щиколотки связали веревкой и, в довершение всего, сверху на бедного Леву уселись два бугая, плотно впечатав его в сиденье массивными задницами. Страшно болел живот, мутило, кровь молоточками стучала в висках, и каждый вдох давался с трудом, но радовало одно — если сразу не убили, остается надежда поторговаться. А где начинается торговля, там уже нет места скоропалительным расправам.

В любом случае это не менты и не спецслужба: и те и другие не станут скрывать, куда везут и кто они такие. Наоборот, они любят сразу же подавить психологически, сообщив, что ты арестован. Хотя кто их знает, времена меняются.

Как долго ехали, определить не удалось — часы сняли, а когда страдаешь от удушья и боли, десять минут покажутся вечностью. Несколько раз останавливались, скорее всего, на светофорах, поворачивали в разные стороны, но кто поручится, что тебя просто-напросто не катали по кругу, как на карусели?

К великому облегчению Левы, машина наконец остановилась, бугаи слезли с пленника и развязали ему ноги. Подхватили под руки, вытащили из машины и почти внесли в открытую дверь подъезда. Зайденберг только и успел заметить, что двор глухой, окружен стенами старых домов из красного кирпича, а вокруг ни души. Где это? С Каланчевки его могли повезти куда угодно, хоть в сторону Сокольников, хоть через эстакаду мимо Рижского вокзала в Марьину Рощу, хоть в Центр, где сохранились такие закоулки, что перед ними меркнут любые парижские тайны из знаменитого романа Эжена Сю.

В подъезде воняло кошками и гнилыми отбросами. Зайденбергу обмотали голову куском темной ткани и потащили почти волоком то вверх, то вниз, то по гулким коридорам. Но вот его поставили на нога, сняли с головы душную тряпку, и он увидел, что находится в большой комнате с окном, закрытым изнутри плотными ставнями. Под высоким потолком голая лампочка на черном шнуре. Пол из темных дубовых плашек старинного паркета, и почти никакой мебели: письменный стол канцелярского типа, пара стульев да массивное деревянное кресло с высокой прямой спинкой. Именно в него усадили пленника, сняв наручники и пристегнув его руки и ноги ремнями к подлокотникам и ножкам. Лева попробовал двинуться, но кресло, казалось, было сделано из тяжеленного железного дерева.

Бугаи вышли. В комнате появились средних лет лысоватый блондин, одетый в рубашку цвета хаки и потертые джинсы, и высокий представительный мужчина в светлом летнем костюме. Они сели у стола, и высокий, пригладив ладонью пышную, успевшую изрядно поседеть шевелюру, вежливо обратился к Зайденбергу:

— Здравствуйте, Лев Маркович. Или вы будете настаивать, чтобы вас называли Игорем?

— Что вам нужно? — облизнув пересохшие губы, хрипло спросил Лева.

— Во-первых, информацию, а во-вторых — деньги! — Хищные рысьи глаза лысоватого блондина уперлись в лицо Зайденберга, и тому стало не по себе.

— Какая информация? — жалко пролепетал он, сникнув под безжалостным, не обещавшим ничего хорошего взглядом. — Я ничего не знаю! И никогда секретным не был!

— Ладно, не корчи из себя идиота, — бросил человек в светлом костюме. — Если ты нищий и ничего не знаешь, зачем тогда прячешься?

— Кто обещал переправить тебя с деньгами за рубеж? — быстро спросил блондин.

По телу Левы пробежала дрожь, и он вдруг ясно понял: Элка Ларионова и не думала приезжать в Москву! Она как полиняла от его назойливого внимания и неприкрытых угроз, так и не вернется, пока не убедится, что все миновало. А его, словно последнюю дешевку, купили на телефонной подставе, и он, залив бельма спиртным, не разобрал, что к чему, и не скумекал, в какую петлю сунул голову. А теперь эта петелька уже туго захлестнула шею! Остается лишь торговаться за жизнь и, если удастся вырваться, немедленно сваливать из Москвы хоть к черту на рога. Главное — попробовать сохранить деньги: без них он ничто, пустой звук! Но людей придется отдать, тут уж…

— Хафиз, — вздохнул шоумен. От покойного бандита не убудет.

— Так, — кивнул лысоватый. — Еще?

— Там еще один вертелся, кажется, Лечо.

— Ну, дальше, дальше.

— А всем заправлял Сергей Сергеевич. Такой в сером костюмчике, глазки голубые, любил в валютном кабаке «Каштан» посидеть.

— Прогулки по кладбищу нас интересуют мало, — закуривая, предупредил блондин с рысьими глазами. — Хафиз мертв, Лечо — тоже. Жив лишь Сергей Сергеевич. Кто тебя свел с ним, кто помог украсть бабки и поменять документы? Куда и как ты собирался выезжать? Где твои деньги?

— Какие деньги? — вполне искренне изумился Лева. — Когда меня кинули, осталась сущая мелочь, а ее я отдал за квартиру.

И тут же ухватился за эту спасительную находку: да, его кинули Сергей Сергеевич и компания, поэтому денег у бедного Зайденберга больше нет. Нет, и все! Выпить бы сейчас стаканчик, но разве дадут? А внутри все уже горело огнем, и язык стал похож на шершавую терку в пересохшем рту.

— Меня кинули эти гады! Обещали, взяли бабки, а банковская контора оказалась подставной, и я остался голый.

Потом Сергей Сергеевич исчез, меня стали искать мужики с Петровки, пришлось на оставшееся купить квартирку и залечь на дно.

— Лев Маркович, вы не пробовали писать романы? — с иронией поинтересовался мужчина в светлом костюме.

— Говори, кто свел с Сергеем Сергеевичем и где баксы?! — набычился лысоватый. — У меня нет ни времени, ни желания с тобой долго возиться.

— Я все сказал, — всхлипнул Лева, сам себе удивляясь, откуда вдруг у него взялись слезы. Наверное, жить захочешь, еще не так заплачешь.

Блондин примял в пепельнице окурок, вынул из кармана сложенный полиэтиленовый пакет и крикнул:

— Валериан!

Вошел один из бугаев. Зайденберг весь сжался, ожидая, что сейчас его будут бить, но громила лишь пристегнул его еще одним ремнем поперек груди и отступил в сторону.

Лысоватый с рысьими глазами подошел ближе и неожиданно надел на голову пленника полиэтиленовый пакет, туго затянув его на горле. Через секунду Лева почувствовал: удушье сводит его с ума, и закричал что было сил, но от этого стало еще хуже — остатки воздуха вышли из легких, а звук голоса заглушил пакет.

Внезапно пакет сдернули, и Зайденберг жадно задышал, хватая воздух широко открытым ртом, но тут полиэтилен вновь очутился на голове, и удушье опять стало туманить мозг. Какая выпивка, какие сигареты?! Зачем вообще нужны любые, самые красивые женщины и куча денег, если нет даже глотка воздуха и ты должен сейчас отправиться в мир иной!

— Владислав… Владислав Шамрай, — когда блондин вновь сдернул пакет, заплетающимся языком сказал Лева. Черт с ним, с усатым Владиком: он и так имеет до хрена и ему не надевают на голову пакет. А если хочет, то пусть попробует.

— Уже лучше, — удовлетворенно кивнул лысоватый. — А как насчет бабок?

— Не знаю, ничего не знаю. У меня нет денег!

— Слушай, — Леву слегка похлопали по щеке. — Ты должен все рассказать о Владиславе и отдать баксы, а потом можешь пойти на все четыре стороны. Даже если предупредишь своего приятеля, это ничего не изменит. Подумай, а я подожду. Давай, Валериан! Только не кончи его, не то сам займешь кресло!

Блондин отдал громиле пакет и, сделав знак приятелю в светлом костюме следовать за ним, вышел из комнаты. Валериан тут же накинул Леве на голову пакет, и кошмар начался вновь…

— Расколется! — прикрыв за собой дверь, уверенно сказал Борис Матвеевич. — Он уже начал ломаться.

— Пьет-то пьет, а за деньги держится, — усмехнулся Иван Дмитриевич.

— Ты бы тоже держался. Подождем немного, — предложил Борис Матвеевич, удобно устраиваясь на диване. — Включи кофеварку, выпьем по чашечке крепенького, взбодриться хочется.

— Может, лучше сделать ему укольчик? — занимаясь приготовлением кофе, предложил Иван Дмитриевич.

— Не, — мотнул головой шеф. — Сильно пьющий, вдруг крыша поедет? А мне Шамрай нужен и те, кто за ним! Они значительно сильнее, умнее и опаснее этого чиновничка. Я его под наблюдение возьму, пылинки стану сдувать, но все вынюхаю. Все! И Левкины баксы получу.

— Да, если он не солгал, — Иван Дмитриевич подал Борису Матвеевичу чашку кофе и предупредил: — Очень горячий.

— Ничего, холодный кофе это уже помои, — ответил тот. — А от вранья мы никогда не застрахованы. Но Зайденберг не станет лгать: на карту поставлена его жизнь, а у подобных типусов крайне развит инстинкт самосохранения.

— Не менее жадности?

— Более! За жизнь он отдаст все. Кстати, снимай телефонистку и позвони Лоле, пусть сторожит квартиру. Думаю, страдать нашей птичке осталось недолго.

Иван Дмитриевич набрал номер и, услышав в наушнике голос Лолы, не здороваясь спросил:

— Какие новости?

— По-моему, он дозвонился. Собрался и уехал. Обещал вернуться к ужину.

Проститутка докладывала о сожителе отрывистыми фразами, стараясь уравнять сбившееся дыхание: она подбежала к телефону, оторвавшись от увлекательнейшего занятия — поиска денег в большой, роскошно обставленной квартире. О, если бы только ей посчастливилось их найти!

— Ладно, — вздохнул Иван Дмитриевич, в душе жалея эту красивую, но ужасно бестолковую и, по большому счету, несчастную бабу. — Он может задержаться, а ты никуда не уходи!..

Телефонный звонок раздался как раз в тот момент, когда Мякишев изучал сводки о раскрытии преступлений исполняющим обязанности начальника отдела подполковником милиции Сергеем Ивановичем Серовым. Особенно Александра Трофимовича интересовали те случаи, когда что-то удавалось сделать по данным осведомителя, работающего под оперативным псевдонимом Фомич, — именно с ним в тот день встречался Серов на Калитниковском кладбище. Мякишев не забыл и выяснил это, а теперь старался вычислить самого Фомича по преступлениям, о которых тот знал и сообщал Серову, всегда очень ревностно оберегавшему своих стукачей от чужого глаза, даже начальнического. Впрочем, от начальнического — в особенности: уж это Александр Трофимович знал как никто лучше, поскольку еще недавно возглавлял отдел, где служил Серов.

Отложив бумаги, Трофимыч снял телефонную трубку и недовольно буркнул:

— Мякишев!

— День добрый, — услышал он знакомый голос.

— Добрый, — все так же нелюбезно ответил заместитель начальника управления.

— Сегодня в восемь. Идет? — спросил мужчина.

— Да, — и Мякишев положил трубку.

После этого звонка заниматься бумагами расхотелось, и Александр Трофимович спрятал их в сейф. Есть чем заняться до вечера, и время пролетит незаметно, а там уже станет ясно, зачем его позвали. М-да, вот еще одна маленькая проблемка: как быть со служебной машиной? Никогда ни в ком нельзя быть до конца уверенным, в том числе в собственном водителе. И, может быть, в нем прежде всего?

Ну да это не проблема — оставить шофера в стороне от места встречи и пройтись несколько кварталов пешочком. Вот и нечего будет ему сказать, если спросят…

Ровно в восемь Мякишев поднялся по белой мраморной лестнице на второй этаж ресторана «Прага» и вошел в зал. Тихо звучала музыка, сновали официанты, тонко звенел хрусталь, сиял паркет. Александр Трофимович прошел в дальний конец зала и, спросив разрешения, присел за столик к респектабельному седому господину, скучавшему в одиночестве.

В самом начале их знакомства он представился Мякишеву как Павел Иванович и, памятуя школьный курс литературы, Александр Трофимович тут же окрестил его про себя «Чичиковым». Но в том, что Павел Иванович настоящее имя его знакомого, Мякишев абсолютно не был уверен. Скорее наоборот. Да разве в этом суть? Суть их отношений заключалась совершенно в ином.

— У вас уже приняли заказ? — поинтересовался Мякишев.

— Еще нет, пожалуйста, прошу вас! — Павел Иванович подал ему через стол солидную папку меню.

Александр Трофимович осторожно раскрыл ее и увидел плотный конверт. Сердце его радостно екнуло. Он незаметно смахнул конверт на колени, а потом убрал его во внутренний карман пиджака, с удовольствием ощутив, как упруго хрустит и проминается внутри солидная пачка стодолларовых купюр — «Чичиков» просто не признавал иных ассигнаций. Что же, у каждого свои пристрастия.

— В следующий раз мы опять встретимся здесь? — листая меню, негромко спросил Мякишев.

— Вас что-то не устраивает или вызывает беспокойство? — насторожился Павел Иванович.

— Место встречи изменить нельзя? — пошутил Александр Трофимович, закрывая меню. — Когда-нибудь мы здесь нарвемся на нежелательную компанию.

— Вот вы о чем, — облегченно вздохнул «Чичиков» и доверительно сообщил: — Привычка, знаете ли. В моем возрасте уже трудно менять привычки, а я долгие годы встречался с нужными людьми именно в «Праге». Солидно, приличная кухня, наверху уютные кабинеты. Можно приятно провести время и поговорить о деле. Кстати, выпьете немного? Тогда я закажу коньячку, для сердца полезно по такой жаре.

— С удовольствием. Однако позвольте мне заметить, уважаемый Павел Иванович, что сейчас полно разных кабачков и ресторанчиков по всему Центру, там не в пример меньше риску нарваться на нежелательные встречи.

— Я учту. Но и вы учтите, дражайший Александр Трофимович, что не мешает знать, кто именно контролирует кабачок или ресторанчик, в котором вы захотите встретиться в следующий раз. И проверить его на наличие чужой техники. А тут так мило…

Подошел официант, и, пока он принимал заказ, беседу пришлось прервать, но из того, что сказал «Чичиков», Мякишев для себя уяснил: здесь как была, так и осталась вотчина прежней или все еще настоящей службы Павла Ивановича. Сейчас черт их разберет, кто они на самом деле и в кого любят перекрашиваться, а уж кому служат — тем более! Тот же респектабельный Павел Иванович вполне может являться своеобразным проводником, буфером, неким связующим звеном между государственными спецслужбами и сильнейшими криминальными группировками, имеющими в своем кармане коррумпированных чиновников на самом верху пирамиды власти.

Когда после первой рюмки занялись салатами, «Чичиков» как бы между прочим поинтересовался:

— Что поделывает ваш любимчик Серов? Все еще из шкуры вон лезет в поисках тех, кто помогал деловым людям уйти на Запад?

— Он назвал это дело «Крысиная тропа», — Мякишев отхлебнул из фужера холодной минералки и промокнул губы салфеткой, выигрывая время, чтобы обдумать ответ и не попасть впросак.

С чего бы вдруг такое пристальное внимание к Сереге? Кажется, все прошло и похоронено, как говорится, быльем поросло. Или он ошибается, и где-то в недоступных глубинах продолжается возня: роют новые ходы, подводят мины и готовят ближним глубокие ямы-ловушки? Если Серов не бросил интересоваться ушедшими на Запад бизнесменами и их покровителями, то непременно сломает себе шею, а гробить себя вместе с ним Александр Трофимович не испытывал ни малейшего желания.

— Явно интереса он не проявляет, — сказал Мякишев. — А в голову разве влезешь?

Павел Иванович выплюнул косточку маслины.

— Он что, романтик? — вполне серьезно спросил он. И собеседник прекрасно понял его.

— В определенной мере да, романтик сыска, именно криминального сыска.

— И ярый поборник справедливости?

— Приобрел с годами определенную гибкость, но все равно стремится добиться справедливости, — вынужденно признал Александр Трофимович.

— Пора его менять на руководящем посту, — наливая в рюмки коньяк, как о давно решенном деле сказал «Чичиков».

Мякишев удивился:

— Мы же его только назначили.

— Ну и что? Передвинем, задвинем или выдвинем наверх, в министерство. Там идиотов хватает, зашибут насмерть с его-то принципами, так и останется на всю жизнь до пенсии подполковником и будет не вылезать из командировок по медвежьим углам. Кстати, к вам на днях заглянет один молодой человек и передаст привет от меня. Так вы посмотрите: хорошо бы его сначала замом к Серову поставить, а потом сделать начальником отдела. У молодого человека будет несколько вопросов, так вы на них ответьте, считайте, что это я вас спрашиваю. Договорились?

«Роют! — понял Трофимыч. — И не переставали рыть! Куда, чего и зачем, дело не мое, но роют, сукины дети. А Серегу, как ни жалко, придется сдать: пусть лучше отправляется служить в министерство и гоняет там по командировкам, чем лишится буйной головы. Наверху на глупости времени не останется. Хотя обидно, толковый сыщик, и вместе с ним мы могли бы шкуру содрать не с одной сволочи, но… Времена изменились, и стоит ли заводиться, когда понимаешь, что ты уже давно не боец?»

— Договорились, — натужно улыбнулся Мякишев и не смог удержаться, чтобы не заметить с горечью: — Кажется, дорогой Павел Иванович, вы меня теперь тоже в некотором роде рассматриваете как своего агента?

«Чичиков» откинулся на спинку кресла и недоуменно поднял брови, делая вид, что искренне изумлен и даже несколько обижен услышанным. Надо отдать ему должное — он был неплохим актером, но обмануть Трофимыча, выросшего в атмосфере закулисных интриг и всю жизнь прослужившего в органах, ему не удалось. Видимо, поняв это, Павел Иванович вновь наполнил рюмки и грустно улыбнулся.

— Знаете, как в Библии сказано? Что существует, тому уже наречено имя, и известно, что это — человек и что он не может препираться с тем, кто сильнее его… Оставьте дурные мысли. Давайте лучше выпьем за все хорошее!

— Боюсь, все хорошее давно позади, — вздохнул Мякишев.

В таком настроении отпускать его не стоило, и «Чичиков» примирительно проговорил:

— Бросьте! Жизнь странная штука и, по большому счету, все мы чьи-то стукачки. Главное — не стать двурушником!

Он поднял рюмку и поверх нее пристально посмотрел Александру Трофимовичу в глаза, и у того неприятно заныло сердце. Видно, столь давнее и ранее абсолютно не обременительное, зато очень выгодное знакомство-сотрудничество с Павлом Ивановичем начинало перетекать в новую, не совсем приятную фазу. В последние месяцы это чувствовалось особенно остро, но, как справедливо заметил «Чичиков», можно ли препираться с тем, кто сильнее тебя? Коли эти ребята взяли за горло, то уже ни за что не выпустят, а начнешь дергаться — засучишь ножками в петле, тщетно пытаясь дотянуться до земли.

Нет, уж лучше не дергаться, тем более, когда нет сильной руки, способной прикрыть тебя от всех напастей, а значит, и нет никакой возможности показать зубы в ответ на завуалированную угрозу, — такие вещи Трофимыч усваивал с лету.

Мякишев притворился, что проглотил все обиды и смиренно склонил голову перед сильным, выпив с ним рюмку в знак примирения и покорности. Более к скользкой теме не возвращались, и разговор шел о других делах, интересовавших Павла Ивановича. Александру Трофимовичу не давал покоя вопрос: неужели у «Чичикова» такая прекрасная, профессионально развитая память, что он ничего не записывает? Или записывает, но на диктофон в кармане легкого летнего пиджака? Тогда надо быть особенно осторожным и взвешивать каждое слово.

Внешне совместный ужин закончился вполне дружески. Со стороны казалось, что два уже немолодых человека, случайно оказавшихся за одним столиком, выпили, поели и распрощались. Как всегда, Павел Иванович откланялся первым. Пожелав ему всего доброго, Александр Трофимович подумал: никогда не знаешь, где потеряешь, где найдешь, и скоро он увидит еще одного их человечка. И кто знает, когда и как это потом может пригодиться…

А вокруг продолжался праздник жизни. За столиками рядом пили, ели, клялись в любви и скрывали лютую ненависть, радовались и горевали, обольщали и разочаровывались. В соседнем зале, снятом для какого-то торжества, вдруг призывно зазвенели бубны, застонали цыганские семиструнные гитары, и глуховатый гортанный басок затянул: «Ямщик, не гони лошадей!» Подхватил хор, и мелодия полилась широко и привольно, будоража разогретую хмельным душу.

И Трофимычу вдруг страшно захотелось заказать бутылку водки и хлопнуть один за другим пару полных стаканов — без закуси, как бывало во времена его давно минувшей молодости, — чтобы побыстрей ударило по мозгам. А потом лихо рвануть на груди рубаху и, опьянело тряся плешивой головой, вихрем ворваться в пестрый круг пляшущих цыган. Плевать, что там все обман и сплошное лицедейство, что там только призрак вольной, беззаботной жизни, но хлебнуть ее сполна хоть на миг, и в этот миг раскрепощения пусть вдрызг струны и душа пополам! Лишь бы ощутить себя свободным, как птица, хоть на миг!

Но Мякишев не заказал водки. Он докурил, расплющил в пепельнице окурок, встал, поправил пиджак и тенью скользнул к выходу, а вслед ему неслось тоскливое, как рыдание в широкой степи: «Нам некуда больше спешить…»

Утром, после совещания у руководства, Мякишев попросил Серова зайти к нему в кабинет, угостил сигаретой и завел разговор о проблемах, которых вчера касался Павел Иванович. Однако подполковник, по своему обыкновению, либо отнекивался, либо пытался отшутиться, что только упрочило Трофимыча в уверенности: «Чичиков», к сожалению, прав и Серов не перестал заниматься тем, что давно стоило забыть и списать в архив. Ну что же, всем свою голову не приставишь и при самом добром отношении к Сереге ему трудно будет помочь, если ситуация вдруг непредвиденным образом осложнится.

Теперь Мякишеву оставалось лишь ждать визита человека Павла Ивановича. В каждом, кто входил в его кабинет, он готов был видеть посланца «Чичикова». Но, может быть, встреча сегодня не состоится, а случится в другой день? Но чутье подсказывало — долго ждать не придется, Павел Иванович и его руководители чем-то обеспокоены и не станут тянуть: им надо ускорить ход событий и направить их в нужную сторону.

Чутье не обмануло. Ближе к вечеру в кабинет заместителя начальника управления робко вошел с папкой документов Аркадий Петрович Пылаев — старший опер из аналитического отдела. Присев на предложенный начальником стул, он подал бумаги и негромко сказал:

— Вам просили передать привет, Александр Трофимович.

— Привет? — Мякишев взглянул на Аркадия с интересом: неужели именно он и есть человек «Чичикова»? Занятно. — От кого?

— От Павла Ивановича.

Так и есть, это Пылаев. Трофимыч откинулся на спинку кресла, закурил новую сигарету и слегка нахмурился — Ар-кашка-то, оказывается, не то что мертвая, а продажная душонка?! Стало быть, ссучился за спиной собственного руководства, а теперь ему приветики передает? А к ногтю его прижать, как гниду, к глубокому сожалению, не разрешат. В его годы Мякишев и думать не посмел бы продаться за деньги даже так называемым «старшим братьям» из госбезопасности, не говоря уж о преступных группировках, а этот молокосос успел, как смазливая баба, пристроиться в содержанки. Недаром, знать, подлец так рвался в аналитический отдел: там больше можно отсосать информации для продажи. Ну, сука!

Вот, вырастили молодежь на смену, доставили себе радость перед отставкой! Одни уже научились все пускать в оборот и делать предметом торга, а другие упрямо лезут не в свои дела, грозя подвести под топор вместе со своими и чужие головы. Кстати, Аркадий Петрович еще совсем молодой человек, моложе даже, чем Серега Серов.

Эта мысль чем-то обеспокоила Мякишева, но он пока никак не мог понять чем и, чтобы не затягивать паузу, спросил:

— Что он просил еще передать кроме привета?

— Просил переговорить с вами относительно вакансии.

— Это какой?

— В отделе Серова вакантно место заместителя.

— Да, я помню, — протянул Трофимыч, задумчиво барабаня пальцами по крышке стола.

Вот, теперь все потихоньку встает на свои места. Может быть, конечно, по своей привычке подозревать всех и вся он преувеличивает опасность? Но, как ни крути, получается такой расклад, что Пылаева нужно назначать под Серова, которого, как сказал Павел Иванович, пора убирать из начальственного кресла. Стало быть, после этого в него непременно сядет Аркадий Пылаев?! Больше некому: он съест или поможет съесть своего непосредственного начальника, он же его и заменит, а Трофимыч собственными руками сплетет себе лапотки и удавочку на шею! Придет время, Пылаев подставит и его, как Серова, а в благодарность получит новое кресло. Вот только передвинется ли при этом вверх по иерархической лестнице сам Мякишев? Вряд ли!

О том, что он сам когда-то ради карьеры вступил в альянс с Павлом Ивановичем, Трофимыч вспоминать не хотел.

Перед ним со смиренным видом сидел сейчас не соратник, а соперник, причем опасный своей молодостью и полной беспринципностью. И ведь, что самое отвратительное, придется делать все, что попросил «Чичиков», и назначить Аркашку.

«Аркадий, кажется, означает “счастливый”? — с сарказмом подумал Трофимыч. — Ничего, голубчики, я тоже не лыком шит и еще посмотрим, удастся ли вам сковырнуть меня, как трухлявый пенек».

Но в душе нарастало смятение, и Мякишев знал, что может сколько угодно хорохориться и тешить себя угрозами в адрес «Чичикова» и того же Пылаева, однако сумеет ли он их осуществить, причем так, как хотелось бы, в полной мере отмерив всем сестрам по серьгам, да таким, чтобы уши оторвались к чертям собачьим?! Можно ли препираться с тем, кто сильнее тебя? Эта библейская мудрость засела в голове, как заноза, и не давала покоя!

— Да, я помню, — повторил Трофимыч. И он действительно помнил, поскольку не далее как сегодня утром Серов говорил, что хотел бы сам подобрать себе заместителя, а Мякишев в ответ сразу предупредил, чтобы Сергей не рассчитывал протянуть своего приятеля и подчиненного Володьку Тура: молод тот еще в руководители и не набрался должного опыта. — Помню, как же. Ты у нас кто по званию?

— Капитан.

— М-да, жалко, что не майор, старшего офицера проще представлять на повышение.

Мякишев понимал, что несет околесицу и звание тут совершенно ни при чем, если все наверняка давно решено и без него, но никак не мог остановиться.

— С Серовым сработаешься? — прищурился он на Пылаева. — Сергей Иванович крепкий профессионал и мужик не сахарный. Да и отдел у него далек от аналитических проблем. Сдюжишь?

— Надеюсь с вашей помощью, — с льстивой улыбкой ответил Аркадий Петрович.

«Интересно, что он обо мне знает? — подумал Мякишев. — Надо полагать, Павел Иванович не полный идиот, чтобы раскрывать карты перед этим сопляком? Хотя, кто их там знает, вдруг меня уже приготовили к списанию. Пусть не завтра, но все же? Вот и мучайся теперь, чтоб им…»

— Хорошо, — Трофимыч решил «не терять лицо» при любой ситуации и дал понять, что, несмотря на приветы от Павла Ивановича, дистанция между Мякишевым и Пылаевым остается неизменной. — Я подумаю, так решить этот вопрос, и будем надеяться на положительный результат. Кстати, у меня не так много свободного времени, так ты, Аркадий Петрович, набросай представление на себя сам и занеси мне. Договорились? Что еще?

— Наш общий знакомый интересовался, кому из своих осведомителей Серов больше всех доверяет.

Пылаев без разрешения закурил, и это несколько покоробило Мякишева, но он сделал вид, что ничего не заметил. Да и вопросик заставлял задуматься.

— У него был человек в криминальной среде, которому он верил. Некий Эмиль, настоящая фамилия Мирзоян, Геворк Мирзоян. Но его убили.

— Да, я слышал об этом инциденте, — кивнул Пылаев. — А потом убили некоего Лечо, убравшего Эмиля?

— Вот-вот, там потянулась целая цепочка, смерть на смерти, но Серов сумел выйти из положения победителем. Что же до того, как сейчас, я просто затрудняюсь ответить.

«Покрутись-ка ты, милок, сам, — злорадно подумал Трофимыч. — А то не успел еще даже до майора дослужиться, а уже норовишь жар загребать чужими руками, да еще руками заместителя начальника управления. На чужом горбу ехать я и сам умею».

— Вам лучше меня известно, от кого он постоянно получает информацию, поскольку вы совсем недавно были его непосредственным руководителем, — упрямо наклонил голову Аркадий. — Как вы понимаете, это не мое праздное любопытство…

«Считай, что я сам тебя спрашиваю», — вспомнились Мякишеву слова «Чичикова», и он с неохотой сказал:

— Не могу точно поручиться, но есть у него такой Фомич. Но ищи на него выходы сам: Сергей Иваныч своих людишек надежно прячет, даже от меня.

— Ничего, выроют, — усмехнулся Пылаев и, приняв официальный вид, попросил разрешения уйти. Мякишев остановил его.

— Погоди, а бумаги твои? Подписать, наверное, нужно?

— Ничего, Александр Трофимович, — Аркадий встал. — Я зайду за ними завтра, когда занесу представление. Разрешите идти?

— Иди, — вяло махнул рукой Мякишев.

Оставшись один, он запер дверь кабинета и распахнул высокий старый книжный шкаф, на полках которого теснились папки с практически никчемными бумагами. Запустив между скоросшивателями руку, Трофимыч раздвинул их и достал бутылку коньяка с нахлобученным на горлышко граненым стаканом. Вытащил пробку, налил и жадно выпил. Немного постоял, прислушиваясь к возникшим внутри ощущениям, и выпил еще. Потом спрятал бутылку и стакан, закрыл шкаф и отпер дверь.

Вообще он старался никогда не употреблять спиртное на службе, а позволял себе расслабиться только вечером, вне стен управления. Однако сегодня нервы просто горели, и организм настойчиво требовал дозы привычного успокоительного — не валокордин же хлебать?

Постепенно мысли потекли ровнее, жизнь приобрела новые краски, а события последних суток перестали казаться зловещими. В конце концов пока от него никто не потребовал головы Серова, а он, как честный человек, даже пытался предупредить того, и не вина Трофимыча, что самолюбивый Серега ничего не захотел понять. Пусть Пылаев и компания попробуют сами сожрать Серова, а старый Мякишев, не ввязываясь в драку, поглядит со стороны, что из этого получится и кто окажется победителем.

К дому Юрика Варгана подъехали на служебных «жигулях»: за рулем сидел Лешка Фролов — опер из отдела Серова, сам Сергей вместе с еще одним подчиненным — Петром Беляевым — устроились на заднем сиденье. Вообще-то Волкодав, как прозвали в криминальной среде Серова, предпочел бы сделать некоторые вещи в одиночку, но предстояло покрутиться, и он решил взять с собой двух ребят. Жаль, старый друг-приятель Володька Тур сломал ногу и еще не вышел с больничного, с ним было бы проще, но он только-только освободился от гипсовых оков и начинал расхаживаться с палочкой.

— Останови, — едва свернули за угол, сказал Сергей, и Фролов послушно приткнул «жигуленок» рядом с первым подъездом длинного многоэтажного дома на Дмитровском.

Серов внимательно осмотрел припаркованные машины, пустую в этот час детскую площадку с непонятными конструкциями из разноцветных труб, перевел взгляд на обветшалую беседку, где по вечерам наверняка собирались доминошники, и, не заметив ничего подозрительного, попросил:

— Леш, вон ту красную тачку толкни слегка, чтобы заорала, и сразу отгоняй назад, а потом подтянитесь к подъезду и ждите.

— «Алеко»? — уточнил Флоров. — Могу бампером покачать.

— Вот именно, качни, — кивнул Сергей и вышел из машины.

Внимательно посматривая по сторонам, он медленно направился к четвертому подъезду, думая, что хорошо, когда свет не сходится клином на таких скользких типах, как Фомич, а есть и более словоохотливая публика. Именно от одного из «говорунов» Сергей вчера узнал, что автомобили для бригады, расстрелявшей нефтяного бизнесмена, добыл не кто иной, как Юрик Варган по кличке Варта. Водились за ним и другие грешки, но сейчас они интересовали Серова значительно меньше, чем возможность выйти на бригаду киллеров.

Естественно, Юрик вряд ли проявит энтузиазм и сознательность, согласившись добровольно помочь ментам, поэтому Серов намеревался его вразумить по-своему. В принципе нефтяной ворюга получил то, что давно заслужил, и жалеть его не стоило — одни преступники, вооруженные автоматами, свели счеты с другим, который с помощью денег, лжи и мошенничества бессовестно обкрадывал народ и государство. Однако государство почему-то не пресекало его преступной деятельности, зато ее пресекли обманутые им «серьезные люди», которых он нагло «кинул» на несколько миллионов баксов на поставках нефти. Вот только они не учли, что способ «пресечения» может очень не понравиться некоторым парням, все еще стоящим на страже Закона.

Сергей поднялся по щербатым ступенькам, прислонился спиной к прогретой солнцем двери подъезда и махнул рукой. «Жигуленок» тихо пополз вперед, четко пристроился позади красного «алеко» и боднул его бампером. Уши сразу же заложило от истошного вопля сигнализации.

Услышав гулкий топот на лестнице, Серов отступил в сторону и, как только из дверей выскочил курчавый парень в линялой майке и тренировочных штанах, ловкой подножкой сбил его с ног. Не давая курчавому опомниться, Сергей заломил ему руку за спину, запустил пальцы в густую шевелюру и рывком поднял на нога.

— У-у, падло! Тварь! — рванулся парень, но Серов держал мертвой хваткой. Он подтолкнул курчавого в сумрак подъезда:

— Иди, Варта, не то клешни выломаю.

Небрежно отшвырнув ногой в сторону выпавшую из рук Варты монтировку, Сергей повел его вверх по лестнице.

— Кто у тебя дома?

— Да я… Ай! Ты чего? — последние слова парень произнес уже шепотом, так как согнулся от боли.

— Не шуми! Кто еще в квартире?

— Вовчик.

— Вышиваный?

— Он, но косой.

— Хорошо, пошли.

Варта покорно пошел впереди, не желая больше испытывать судьбу и оставаться калекой: тот, кто так неожиданно прихватил его, выманив на звук сигнализации автомобиля, был здоров как бык и, судя по всему, не собирался шутить.

Владимир Домкин, получивший за множество украшавших его тощее тело татуировок кликуху Вышиваный, Серову был знаком, но интересовал мало — с пьяных глаз Вовчик мог наболтать сорок верст до небес, но не более того. В криминальном мире его еще помнили и угощали «старички», вроде Варты, а молодые, особенно еще не нюхавшие зоны беспредельщики, под горячую руку могли и пришибить назойливого слюнявого выпивошку, когда-то попортившего операм немало крови.

Остановившись у приоткрытой двери квартиры, Сергей осторожно толкнул ее ногой и прислушался: кажется, тихо? Подталкивая впереди Юрика, он вошел в комнату, где за уставленным бутылками столом в одних «семейных» трусах сидел покрытый синими разводами наколок Вовчик. При виде Серова он удивленно выпучил глаза и открыл щербатый рог.

— О! Гражданин начальник?

Сергей отшвырнул Варту на диван и сунул Вышиваному в руки недопитую бутылку:

— Иди, прохладись в ванной, нам переговорить надо. Давай, не задерживайся!

Он сам открыл дверь в санузел, зажег свет, втолкнул туда Вовчика, запер его на шпингалет.

— Ну, ты! Тварь позорная, — Юрик допил оставшуюся в стакане водку и уставился на подполковника выцветшими, полными лютой ненависти глазами. — Волкодав проклятый! Я тебя загною, жалобами урою! Ты чего себе позволяешь, ментяра?!

— Сбавь тон, — Серов присел на табурет. — Сожительница твоя где?

— Пошел вон! — прошипел Варган. — Ордер у тебя есть? Нет? Вали из моей квартиры! Сегодня же прокурору…

— Успеешь, еще с ним лично повидаться, — заверил Сергей. — И за ордерочком дело не станет: грехов на тебе, как на жучке блох.

— Мои грехи, мне в них и каяться, — огрызнулся Юрик. — Тебя в исповедники не звали.

— Ошибаешься! Как раз самая пора настала передо мной исповедаться. Скажи-ка, кому сдал синюю «ауди»?

— Ничего не знаю! Иди вертухаям плети про всякие «ауди», а мне нечего шить, чистый я весь, как стекло. Понял?

— Понял, — кивнул Серов. — Кипятишься, потому как знаешь, что на этой машине поехали кончать Кашпура. А тебя подставили, не предупредив, зачем нужна тачанка. Если бы знал, ни за что бы не подписался на это дело. Разве не так, Юрик?

— Перестань, — кисло сморщился уголовник. — Ну что ты, в самом деле? Недоумком меня считаешь? Надеешься, что я, как Павлик Морозов, сейчас всех подряд сдавать начну? Тьфу, дурак! Только и можешь, что морду бить и руки выламывать, а ума у тебя ни на грош! Решил срок припаять? Паяй, Волкодав гребаный, паяй!

— Насчет моего ума не тебе судить, — набычился Серов. — А вот Вышиваный протрепется, что я приехал и тебя взял, а потом возьмут еще кое-кого, и все тогда решат: Варта ссучился и настучал, когда его за хобот потянули. И срок я тебе припаяю за все грехи, в которых ты каяться не желаешь, а отмыться от подозрений не дам, и устроят тебе правилку на толковище. Там и доказывай своим корешам, как ты грозился на меня прокурору писать и из дома хотел выгнать. Может, поверят?

— Сука ты!

Юрик незаметно положил руку на кухонный нож, которым они с Вовчиком кромсали хлеб, но подполковник заметил и серьезно предупредил:

— Не усугубляй! Не то действительно руки переломаю, не пожалею. А ордерочек — вот он!

Сергей достал бумагу и показал ее оцепеневшему Варте — тот никак не ожидал, что его сейчас арестуют, а искренне был уверен: мент блефует, пытается взять на понт и вытянуть из него имена других людей в цепочке, связанной с киллерами-гастролерами.

— Можешь выпить еще, а то надолго заговеешь, — милостиво разрешил Серов.

Конечно, очень плохо, что не удалось раскрутить Варту с ходу, но по крайней мере хоть прикроет им своих осведомителей, пустив слух по камерам, что Юрик поторговался и кое-кого отдал ментам. Пусть некоторые посчитают это подлостью, но что остается делать: с волками жить…

Бумага, которую показал мент, была Варгану слишком хорошо знакома, поэтому он не заставил себя уговаривать, а тут же сорвал жестяную крышечку с бутылки, налил полный стакан, выпил и подозрительно прищурился:

— Чего это ты такой добренький сегодня? Обыск будешь делать?

— Как положено, — усмехнулся Серов и предложил Юрику сигарету: когда наступила полная ясность в отношениях, чего лишнего собачиться? — У меня внизу люди и машина.

— Понятно. Я допью?

— Допивай, небось с ног не свалишься?.. Скажи-ка мне, Юрик, так, не для протокола, ты Хафиза знал?

— Нет, — мотнул головой Варта, жадно запихивая в рот немецкую ветчину. — Не встречались.

— А Лечо? Тоже нет? Ну уж Самвела ты должен был знать!

— Киллер? Как же, слыхал, но я с кавказцами предпочитаю дел не иметь. А чего ты про них выспрашиваешь? Болтали, они все давно в раю.

— Кто знает, в раю или в аду? — меланхолично заметил Сергей. — С ними еще крутился Лева Зайденберг из фирмы «Дана», дружок некоего Сергея Сергеевича.

— Не путался бы ты в эти дела, — отводя глаза в сторону, с тоской вздохнул уголовник.

— Почему?

— Чего почему? — вдруг взорвался Варта. — Пристал, как банный лист к заднице! Делай свой обыск и вези меня куда следует! Нечего тут в душу лезть!

«Боится, — понял Сергей. — Смертельно боится. Даже если ничего не знает, предпочитает на эту тему вообще не говорить. Что же его так пугает? Неужели призраки Хафиза и Самвела? Или здравствующий ныне Сергей Сергеевич, о котором в криминальных кругах тоже наслышаны?»

— Возьмите понятых и поднимайтесь, — Серов вызвал по рации оставшихся в машине сотрудников…

Он вернулся в управление и едва успел войти в кабинет, как раздался телефонный звонок.

— Зайди! — услышал Сергей голос Мякишева в трубке, и тут же записали гудки отбоя.

Серов спустился на третий этаж, для проформы стукнул костяшками пальцев по филенке и приоткрыл дверь в кабинет.

— Разрешите, Александр Трофимович?

— Заходи, — буркнул Мякишев, не вынимая сигареты изо рта. — Садись. Взял Варту?

— Да.

— На обыске что существенное обнаружили?

— Так, мелочевка.

— И что теперь? Работать с ним будешь? А если замкнется, что тогда?

— Не исключено, что и замкнется. Но он реальная нитка к гастролерам, убравшим Кашпура.

— М-да, — крякнул Трофимыч. — А почему, блин, ты опять сам во все лезешь, как простой опер? Думаешь, Мякишев сидит тут в управе и ничего не знает? Ошибаешься, блин! Уже наслышан, как ты на крылечке Юрику крылья выламывал!

Присказка «блин» свидетельствовала, что шеф в крайнем раздражении, и Серов решил не вступать с ним в пререкания: пусть выпустит пар. С одной стороны, он безусловно прав, но с другой — серьезные дела нужно делать собственными руками. Сергей отнюдь не собирался превращаться из оперативника в полицейского чиновника-администратора — их и так более чем достаточно. Зато хороших сыщиков всегда не хватает!

— Ты же исполняешь обязанности начальника отдела, — бухтел Трофимыч. — Учи людей, как действовать, показывай пример, я не возражаю, но перестань вести себя, словно один ты все знаешь и умеешь! Когда я был начальником вашего отдела, я разве вязал тебе руки, не давал инициативы?

В ответ на эти патетические речи Сергей лишь наклонил голову, чтобы спрятать ехидную улыбку.

— У тебя вакантно место зама, — Трофимыч надел очки и подвинул к себе бумагу, лежавшую на столе. — Руководство управления решило назначить к тебе Пылаева Аркадия Петровича. Он человек не косный, возьмет на себя бумаготворчество и контроль за личным составом, а ты потянешь оперативную линию. Вот и будет нормальный тандем.

— Он же в сыске не смыслит, — вскинул голову Серов.

Новость о назначении к нему в отдел заместителя его удивила, но не обрадовала: Мякишев просто так никогда ничего не делает. Если, конечно, Аркашку назначили с его подачи. Однако про Пылаева ходили среди оперативников разные слухи, и, вполне вероятно, Трофимыч тут явился просто исполнителем воли вышестоящего руководства. Как бы там ни было, новость неприятная.

— Ничего, не боги горшки обжигают, — шеф отложил бумагу. — Ты тоже не с пистолетом под мышкой родился. И давай не будем обсуждать приказы руководства! Тебе дали зама, и работайте вместе. Вместе! Ты понял, Серов?

— Понял.

Сергей встал, намереваясь уйти: разговор явно закончен и недовольство Трофимыча было всего лишь прелюдией к сообщению о назначении Пылаева. Как бы неким обоснованием этого шага.

— И сработайтесь, пожалуйста. — Мякишев сунул в горку дымящихся в пепельнице окурков еще один и предупредил: — Я не собираюсь выслушивать ваши жалобы друг на друга и разбирать тяжбы. Идите, подполковник! Я подал представление о назначении вас не исполняющим обязанности, а начальником отдела.

Вопреки прогнозам, Лева продержался довольно долго и сломался лишь под утро — всю ночь ему не давали спать, Валериан методично натягивал на голову полиэтиленовый пакет, и даже самые слезные мольбы не трогали его каменного сердца. В результате Зайденберг сидел в собственных нечистотах и блевотине, страдая от удушья, голода и невыносимой жажды. Но более всего он желал заснуть, хоть на десять минут! Что стоит этой треклятой обезьяне дать ему поспать, пусть совсем немножко, а потом хоть потоп: все равно изуверство не прекратится.

— Все, все, — захлебываясь словами, торопливо засипел Лева, когда Валериан в очередной, уже неизвестно какой по счету раз подступился к нему с ненавистным пакетом. — Все, хватит! Я согласен! Где твой хозяин?!

— Ну, гляди, — толстый палец громилы больно нажал Зайденбергу на нос. — Я тебя за язык не тянул! Если решил динамо покрутить…

— Нет, нет, какое динамо? Хватит этого кошмара. Прекратите меня мучить, я согласен на переговоры.

— Какие еще переговоры? — набычился Валериан, расправляя ужасный пакет. — Ошизел?

— Я хотел сказать, на ваши условия, — тут же поправился Лева.

Прибьет еще, тупоумная горилла. У таких кулаки всегда впереди мозга, которого вообще нет. Стоит ли пытаться объяснить что-либо неандертальцу в модном костюме?

Валериан скомкал пакет и, к немалому облегчению Зайденберга, спрятал его в карман. Вытряхнув из пачки сигарету, сунул ее в рот пленника. Услужливо поднес огонек зажигалки, и Лева блаженно затянулся, ощущая, как приятно закружилась голова.

Тем временем его мучитель связался с кем-то по телефону и, сложив трубку, буркнул:

— Щас будут.

— Пить дай, — осмелел Зайденберг.

— Обойдешься!

Валериан вытащил у него изо рта сигарету, затушил ее о мокрые брюки Левы, бросил на пол и, не сказав больше ни слова, вышел, плотно притворив за собой дверь. Лева тут же уронил голову на грудь и заснул.

Проснулся он минут через сорок, когда появился высокий мужчина в светлом костюме с видеокамерой в руках. За ним следом вошел лысоватый блондин с рысьими глазами.

— Фу-у, ну и вонизм! — он сделал шаг назад и позвал: — Валериан! Пусть наведут порядок, я не могу работать в таких условиях.

Немедленно появились люди, отстегнули ошалевшего Леву от кресла, стащили с него грязную одежду, дали простыню, чтобы прикрыл наготу, и стакан холодного апельсинового сока. Потом отвели в туалет и поставили под душ, ни на секунду не оставляя в одиночестве. После душа шоумен получил длинный махровый халат, шлепанцы, пачку сигарет и зажигалку. Молчаливые охранники провели его в обставленную мягкой мебелью комнату, где за столом сидел лысоватый блондин, а в стороне устроился с камерой мужчина в светлом костюме.

Зайденберга усадили на диван, и Лева понял: пытаться пересесть не стоит. Валериан подкатил к дивану сервировочный столик с кофейником, тарелочкой бутербродов, кувшином холодного сока и пепельницей. Лишь только за охранником закрылась дверь, лысоватый блондин предложил:

— Пейте кофе или сок и давайте беседовать. Итак, кто вас вывел на Сергея Сергеевича?

— Владислав Шамрай, — Лева налил себе кофе и закурил. Есть не хотелось, а вот взбодриться не мешало. К тому же беседу записывали на видео, но в кадре постоянно находился лишь Зайденберг. Ну что же, здесь своих условий не подиктуешь.

— Вы с ним были знакомы ранее? Знали, что он высокопоставленный чиновник?

— Да нет, я его совершенно не знал, но у меня был знакомый, некий Миша Зац, который нас и свел, когда мне понадобилось как следует раскрутиться.

— Что вы имеете в виду?

— Сделать хорошие деньги в рекордно короткие сроки. Естественно, я обещал отблагодарить за услуги, то есть поделиться.

— И Владислав Борисович помог?

Лева слегка потупился, затягиваясь сигаретой: вновь сидеть в луже мочи с полиэтиленовым мешком на голове не хотелось, но и полностью отдаваться во власть тем, кто его захватил, тоже нет смысла. В принципе он догадывался, в чьи руки попал по собственной глупости и мечтал лишь об одном — остаться в живых и сохранить хотя бы часть денег. А Шамрай с Сергеем Сергеевичем пусть позаботятся о себе сами!

— Да, он помог, но взял хороший карбач, как говорят в Одессе, потребовал свой процент.

И Зайденберг начал рассказывать, как Владислав выводил его на администрацию различных областей России, где устраивались концерты на самых выгодных условиях и практически без посредников. Деньги текли рекой, в бригады Левы стремились попасть все певцы и музыканты. Эстрадники просто молились на него. Вот тогда-то Шамрай прямо предложил ему уйти с наворованными деньгами на Запад. Так Зайденберг познакомился с Сергеем Сергеевичем и его подручным Хафизом. Но потом все не заладилось, и Лева остался. Хафиз и его дружки погибли в стычке с милицией, а Сергей Сергеевич исчез.

— Больше ты его не видел? — спросил лысоватый блондин.

— Нет, и даже не пытался искать, — предваряя возможные вопросы, сразу внес ясность Зайденберг. — Зачем искать на свою задницу приключения? Они и так успели обуть меня на три миллиона долларов.

— Прилично. Но еще осталось? Надо поделиться! Отдаешь два лимона в баксах и гуляй со своей лохмушкой.

— Помилуйте, — руки Левы задрожали, и темная капля кофе упала на пол, исчезнув в густом ворсе ковра. — Откуда же столько?

— «Мене, текел, фарес!» Так, кажется, невидимая рука написала на стене, если верить библейским текстам? — усмехнулся лысоватый. — У нас тоже все просчитано и взвешено, дорогой Лев Маркович. Не надо излишней скромности. Обули вас не на три, а на пять миллионов, а осталось у вас не меньше трех, не считая того, что раньше вы успели перевести за границу. Кстати, при помощи тех же Михаила Заца, ставшего гражданином Израиля, и Владика Шамрая. Хотите, я назову банки, номера счетов и суммы?

— Зачем? — Зайденберг почувствовал себя так, словно ему опять натянули на голову полиэтиленовый пакет. — Это лишнее… Но я клянусь, осталось меньше двух! Чем хотите поклянусь! — Он сполз с дивана и встал на колени, молитвенно сложив руки. Особенно рассчитывать на успех не приходилось, но если есть хоть один шанс из ста выторговать у похитителей уступки, надо попытаться его реализовать. — И гарантии? — вполне натурально всхлипнул Лева. — Я хочу остаться в живых.

— Дашь два и катись за границу, это мой тебе совет, — нахмурился лысоватый блондин. — Считай, что купил себе индульгенцию. Сколько тебе надо времени, чтобы умотать?

— В десять дней уложусь, поверьте!

— Много, — впервые за все время разговора подал голос мужчина в светлом костюме. — Трое суток, считая сегодняшний день, и ни часу больше. Деньги где, на квартире?

— Да, — Зайденберг судорожно сглотнул. Неужели они действительно отпустят его? А почему бы, собственно, и нет? Не пойдет же он заявлять в милицию или прокуратуру? Не пойдет! И считать они не умеют, хотя и хвастаются: у него даже после всех расчетов с этими бандюгами останется не меньше двух с половиной миллионов долларов, а на счетах за рубежом и того больше. Что он, не сможет купить себе выезд без всяких хлопот? Да его на руках отнесут к трапу самолета.

— Поехали! — Блондин с рысьими глазами встал. — Поехали, Лев Маркович, не станем откладывать реализацию нашего соглашения.

— Так? — Лева приподнял полы халата.

— Зачем, костюмчик уже почистили.

Действительно, Валериан принес вычищенный и выглаженный костюм и свежую рубашку. Пленнику выдали чистые носки и новые туфли. Он переоделся и, в сопровождении двух бугаев, сел в уже печально знакомую машину, которую опять подогнали прямо к дверям подъезда.

— Пардон! — один из охранников надел на глаза пленнику темную повязку на резинке, вроде тех, какими пользуются на Западе, чтобы заснуть при ярком свете.

Мотор заурчал, и машина тронулась. Мысленно Зайденберг взмолился всем богам, чтобы они спасли его и сохранили от напастей: он даст денег всем церквям, коли выберется из этой передряги живым и здоровым. Жалко, что ли? Пусть получат свое и ксендзы, и православные попы, раввины и муллы. Да хоть брахманы или брамины — как их там? — только бы проклятые бандиты дали ему трое суток. Завтра его здесь никто не найдет! Надо быть дурнее паровоза, чтобы так бездарно подставляться: уж если ехать не за границу, то хотя бы прочь из Москвы. Куда? Да хоть в тот же Киев, где у него сохранились приличные связи и есть давняя любовница…

Повязку с глаз сняли, когда машина остановилась неподалеку от дома. Проходя через двор к подъезду — всего-то десяток шагов, — Лева успел бросить взгляд на стоянку и с удивлением отметил, что его жигуленок как ни в чем не бывало стоит на обычном месте. Хорошо, если в него не заложили мину. Поэтому, если отпустят — в чем он сомневался, но старался гнать такие мысли, — лучше поймать левака или даже купить новую машину.

Поднялись наверх. Позади, замыкая небольшую процессию, шли лысоватый блондин и его приятель в светлом костюме. Лева пооткрывал многочисленные замки и первым вошел в коридор. Из гостиной выглянула Лола в пеньюаре и, увидев незнакомых людей, пискнула, как мышка.

— Не волнуйтесь, мадам, мы вас не обеспокоим, — галантно раскланялся блондин и обернулся к Зайденбергу. — Где техника? Не хотелось бы оставлять о себе долгую память.

— Да, да, я понимаю, — закивал Лева и провел незваных гостей в кабинет.

Мужчина в светлом костюме сноровисто открыл шкаф, вынул из видеомагнитофона кассету, забрал все использованные и чистые кассеты, лежавшие на полочке, и аккуратно отсоединил провода от блока питания. Лева с видом обреченного на казнь молча смотрел на это. А что тут можно сказать?!

— Теперь деньги, — напомнил блондин, и Зайденберг покорно поплелся в другую комнату. Оглянувшись, он встретился взглядом с неестественно расширенными, горящими странным огнем глазами Лолы. Нанюхалась она, что ли, чего или обкурилась?

В малой гостиной, как привык Лева именовать это помещение, он опустился на колени около окна, снял плинтус, запустил руку в образовавшуюся щель, поднял часть пола и открыл тайник, в котором лежал объемистый металлический кейс, обтянутый серой искусственной кожей. Лола едва смогла сдержать рвавшийся из груди дикий крик отчаяния: сколько раз она ползала тут на коленях и не могла догадаться?! Если бы знала, все плинтусы в квартире давно поотрывала, а потом оторвалась сама с баксами, но теперь надо присутствовать на действе до конца, иначе Борис Матвеевич быстро найдет способ оставить тебя без взяток.

Зайденберг поставил кейс на стол, покрутил колесики наборного замка и поднял крышку — взорам присутствующих предстали плотно уложенные ровненькие пачки стодолларовых купюр.

— Вот, здесь все, — голос Левы предательски дрогнул. — Будете считать?

— Непременно, — заверил Борис Матвеевич. — Давайте машинку!

Один из сопровождавших его охранников вынул из сумки портативную счетную машинку и включил ее в сеть. Другой начал вынимать из кейса пачки денег. Машинка тихо загудела, и послышался характерный шелест, который многие считают самым приятным в мире звуком.

— Купюры старые, — негромко сказал Иван Дмитриевич. — Надо через детектор прогонять.

— Естественно, — согласился Борис Матвеевич и неожиданно обернулся к Лоле: — А что, мадам, в этом доме найдется выпить и закусить? Неплохо бы отметить наш договор.

Проститутка нерешительно пожала плечами, явно не зная, как быть, и вопросительно посмотрела на Зайденберга. Тот утвердительно кивнул: выпить рюмку и правда не помешает, по крайней мере, поможет снять нервное напряжение. Лола пригласила всех на кухню, где быстро выставила на стол несколько бутылок из холодильника и подала закуски.

— Налей хозяину полный стакан, — приказал Борис Матвеевич, и женщина не посмела его ослушаться. Лева, словно загипнотизированный рысьим взглядом, одним махом опрокинул в себя спиртное, не чувствуя его вкуса.

— Давай еще, — засмеялся Иван Дмитриевич, — а то он никак не расслабится.

Под их присмотром шоумен выпил один за другим три стакана, и тогда слегка зашумело в голове и происходящее перестало казаться пугающе странным. Бледная Лола подливала и подливала, и было слышно, как тонко позванивает горлышко бутылки, ударяясь о край стакана, — у проститутки руки ходили ходуном, и она боялась пролить водку на скатерть или — упаси Бог! — на брюки сидевшего рядом Бориса Матвеевича.

— Не, я все, — заплетающимся языком выговорил Лева, но ему в руки сунули стакан и помогли донести его до рта. Он сумел принять лишь половину и привалился спиной к стене, глядя в пространство мутным взором.

— Там немного меньше двух лимонов, — доложил заглянувший на кухню Валериан.

— Плевать, — отозвался так ни к чему и не притронувшийся Борис Матвеевич. — Забираем что есть. Кстати, его машинка у тебя? Покажи ей! Это его пистолет?..

Валериан достал из кармана завернутую в носовой платок «беретту». Лола взглянула на нее и подтвердила:

— Он самый. Я уже вещи собрала, как знала, что вы приедете. Дайте мою долю, и пойду я. А, Борис Матвеич?

— Конечно. Как договорено. Расплатись, Валериан!

Грохнул выстрел. Лола отшатнулась, еще не понимая, что так сильно толкнуло ее в грудь, прямо туда, где сердце, и почему вдруг стало темно. Неужели наступила ночь? А пули входили в ее тело одна за другой, разрывая грудь, которой проститутка гордилась — еще бы, такой прекрасный бюст без всякого силикона!

Всадив в женщину всю обойму, Валериан бросил «беретту» рядом с осевшей на пол Лолой и убрал платок в карман брюк. Борис Матвеевич поднялся.

— Пошли. Не люблю запах пороха, в горле першит. Дайте этому придурку таблеточку, и пусть отдыхает, — он кивнул на пребывавшего в состоянии полной алкогольной прострации Леву.

— Может не подействовать, — деловито заметил Иван Дмитриевич. — Выжрал много.

— Значит, дайте две! — повысил голос Борис Матвеевич. — Нужно, чтобы он спал, а к вечеру позвоним ментам, пусть забирают придурка. Кажется, там есть один на Петровке, кто им сильно интересуется. Доставим человеку маленькую радость… Все тут протереть, еще раз проверить аппаратуру, чтобы никаких следов, но дверь не запирать! Не стоит осложнять жизнь ментам, им сейчас и так не сладко, тем более с их-то мозгами.

В доме, стоявшем на другой стороне двора, в квартире, выходившей окнами на подъезд Зайденберга, круглые сутки работала телекамера: ночью съемка проводилась в инфракрасном режиме, и весь отснятый материал записывался специальным видеомагнитофоном. Сергей Сергеевич и его люди приложили немало усилий, чтобы найти и заполучить эту квартиру, из которой можно вести визуальное наблюдение за домом и подъездом Левы, поскольку от электронного проникновения квартиру Зайденберга защитил еще ее прежний хозяин. Кроме этого пришлось тайком, ночью, спилить пару толстенных веток на тополе, мешавших нормальному обзору.

Соваться в оснащенную разными электронными штучками и сигнализацией квартиру без предварительной разведки не стоило, поэтому камера и работала круглые сутки, фиксируя все происходящее во дворе, около подъезда и постоянно снимая окна, в надежде, что вдруг шторы приоткроются и удастся заглянуть за стекла.

Дважды в день отснятый материал забирал доверенный человек: он приезжал то на такси, то на иномарке, то на мотоцикле. Быстро нырял в сумрак подъезда и уже не спеша поднимался наверх — здесь камеры Левы его засечь не могли. Сменив кассету, он отвозил отснятую на конспиративную квартиру, где ее просматривали и готовили сводку; куда и кому она уходила, исполнители не имели представления.

Обнаружить берлогу Зайденберга и даже узнать, кого он там пригрел, не составило особого труда, а вот терпеливо выжидать удобного момента для решительного удара оказалось куда сложнее: легко ли сносить глухое недовольство хозяев, готовых в любой момент спустить на тебя полкана за то, что проклятый Левка все еще топчет землю, и за то, что его язык еще не окостенел, а мозги не превратились в холодный студень, не способный ни помнить, ни рождать новые мысли. И за то, что его деньги все еще при нем!

Проще всего было посадить в конспиративной квартире снайпера и, как только Зайденберг выйдет из подъезда — а он время от времени покидал свою нору, — всадить ему в голову разрывную пулю. Вот и вся игра! А нанятые Левой телохранители пускай сколько угодно озираются по сторонам, выставив свои пукалки: тот, кого они должны оберегать, превратится в труп. Смерть украдет его у них прямо из-под носа, а снайпер сможет спокойненько уйти, не замеченный никем. Однако подобное разрешение проблемы при кажущейся простоте таило в себе и массу сложностей.

Убийство — всегда убийство: нет разницы, зарезали, прибили пустой бутылкой по голове или сняли снайперским выстрелом. Все одно приедут следственно-оперативные группы — а уж когда пальнет снайпер, в этом и сомневаться не приходится, — разные эксперты, люди из безопасности, прокуратур и прочая чиновная публика в погонах, чтобы начать допытываться, кто и за что отправил в мир иной гражданина Николаева.

Не стоит их всех считать недоумками или полными кретинами, довольно скоро выяснится, что никакой это не Николаев, а бывший шоумен и хозяин фирмы «Дана» Лев Маркович Зайденберг, который был знаком с неким Хафизом, которого зарезали в камере следственного изолятора… И потянется ниточка, а куда и как она приведет, никому не известно. Лучше подобных осложнений избежать и поступить так, чтобы все «заинтересованные лица» остались довольны…

Ровно в полдень из остановившегося на набережной такси вышел молодой человек в светлых джинсах и пестрой рубашке. Быстрым шагом он обогнул угол дома и, войдя в подъезд, взбежал по лестнице наверх. На четвертом этаже он отпер дверь квартиры, захлопнув ее за собой, и шустро кинулся на кухню, чтобы выключить сигнализацию, готовую подать сигнал тревоги.

Сменив в видеомагнитофоне кассету, молодой человек вновь включил сигнализацию и, помня о том, что у него есть всего тридцать секунд до срабатывания, немедленно покинул квартиру.

Через полчаса кассета на конспиративной квартире. Отпустив курьера, технарь взял материал и включил видео. Он уселся в продавленное кресло перед телевизором и закурил — ожидать нового и интересного здесь нечего, все уже известно наперед. Единственное, надо отметить, когда вернулся Зайденберг, а куда он ездил, не их дело: вне дома за ним приглядывали другие люди.

На экране мелькали кадры, в нижнем левом углу белели цифры, указывавшие дату и время съемки. Как и ожидалось, не происходило ничего существенного в сонном царстве прокаленного летним солнцем тихого московского двора.

Вот появилась машина Левы. Но на стоянку ее припарковал не Зайденберг, а совершенно незнакомый молодой мужнина!

Сидевший у телевизора технарь насторожился и, не отводя глаз от экрана, крикнул:

— Таранин! Давай сюда! Скорее!

Прибежал напарник, и оператор заново прокрутил кадры с парковкой «жигулей», а дальше их ждали еще более интересные открытия. К подъезду прошествовал неизвестно откуда появившийся Лева. Его сопровождали накаченные парни, а потом подкатила темная иномарка, из которой вылезли высокий мужчина в светлом костюме и лысоватый блондин в легких брюках и куртке.

— Шлыков! — указывая на него, ошарашенно прошептал Таранин. — Сам Шлыков! Ну, дела!

Он схватил трубку сотового телефона и торопливо набрал номер, по которому звонили лишь в экстренных случаях. Именно такой случай сейчас!

— Это Таранин, — услышав ответ, назвался он. — Объект вернулся под конвоем, а потом приехал Шлыков.

— Борис Матвеевич? — недоверчиво переспросили на том конце провода.

— Да, он. У нас есть его фото. И с ним, похоже, Иван Иншутин. Высокий такой, с пышной шевелюрой с проседью.

— А женщина?

— Она вообще не выходила.

— Вы случаем не ошиблись насчет Шлыкова и Иншутина? — вкрадчиво спросили у Таранина, и тот чуть не задохнулся от негодования: вечно руководство хочет быть святее самого папы римского, а исполнителей подозревает во всех смертных грехах.

— Можете приехать и просмотреть запись, — сухо ответил он. — Или мы пришлем ее вам с нарочным.

— Не нужно. Когда они там появились?

— Примерно час назад, может быть, немногим больше. Если нужно, могу назвать точное время.

— Продолжайте работу, подготовьте подробную сводку и ждите дальнейших указаний. Возможно, технику сегодня же придется демонтировать…

Человек, которому звонил Таранин, положил трубку и задумался: судя по всему, Боря Шлыков, всегда отличавшийся резвостью, раньше всех вышел на притаившегося Зайденберга и взял его в оборот. А подлецы из наружного наблюдения, которые вчера вели Левку, сказали, что потеряли его. Наверняка их просто умело отсекли от объекта, и они, сукины дети, это поняли, но, не желая рисковать задницами, придумали версию потери. Ладно, придет время, и с них спросится.

Вновь сняв трубку, он набрал номер и властно приказал: — Группу к Левке! Немедленно. Там Шлыков и Ванька. Пусть не церемонятся, но лучше хозяина и гостей взять живыми. И быстрее, черт бы вас побрал!

Отодвинув телефонный аппарат, он закурил и выпустил к потолку струю сизого дыма. Теперь он уже не властен над событиями, и остается только ждать…

Глава 3

Спать Серов обычно ложился поздно, но сегодня то ли жара измотала, то ли наступил предел отпущенных ему сил, и Сергей завалился вскоре после девяти. Хотелось полежать, покурить, почитать книжку, наслаждаясь покоем и ничегонеделанием, что в последнее время случалось так редко. Постоянно приходилось куда-то бежать, кого-то задерживать, допрашивать, проверять полученные от осведомителей сведения, собачиться с начальством и, кроме всего, проявлять чудеса находчивости, смекалки и изворотливости, чтобы слишком явно не нарушать далеко не совершенный уголовный кодекс.

Постелив на диван свежую простыню и бросив на нее подушку, Сергей разделся и лег: может, так будет прохладнее? Он включил вентилятор, направил его на потолок и закурил. Хотел взять с тумбочки номер иллюстрированного журнала, но вдруг понял, что не сможет сейчас читать и бездумно разглядывать яркие картинки. Серая ленточка табачного дыма притягивала взгляд и, словно заворожив, будила воспоминания не только души, но и тела, которое настоятельно требовало своего. В конце концов он же здоровый тридцатипятилетний мужчина!

Ах, как некстати, как не вовремя серая ленточка дыма, похожая на ведущую в былое призрачную тропинку, поманила и увлекла в давно прошедшие, полные жаркой любви и безумной неги ночи, которые он проводил с Лариской Рыжовой в ее роскошно обставленной двухкомнатной квартире. Боже, каким же упоительно сумасшедшим было то незабвенное время, когда они никак не могли насытиться друг другом, отдавая себя без остатка и желая, чтобы невообразимый пир страсти и плоти длился как можно дольше, а лучше всего — вечно!

Да, все это крайне не ко времени и нужно гнать от себя воспоминания о Ларискиных руках, умевших быть нежными, ласковыми, но очень настойчивыми, если она считала, что пыл любви начал угасать. О ее губах, чуть касавшихся уха и легко щекотавших его, нашептывая нежные слова… Гнать, гнать прочь, иначе ни за что не заснуть! Ведь он порвал с Лариской, когда в его жизни появилась Эльвира. Или только кажется, что порвал, — ведь они расстались так и не объяснившись, и у него в столе до сих пор лежат запасные ключи от ее квартиры? А что, если сейчас поехать к ней, открыть дверь и просто сказать: «Здравствуй, это я». Не поменяла же она замки в стальной двери? Это накладно, а ее папаша исчез с украденными у акционерного общества деньгами и, если верить данным Интерпола, распростился с жизнью где-то у берегов Северной Африки. Куда только баксы не заведут русского человека, особенно если он не в ладах с Законом?!

Да нет, не поедет он к Лариске, все это бред на сексуальной почве: какие встречи, если она вновь заведет разговор о том, как бы добыть деньги отца?! Уж лучше ждать возвращения с гастролей милой блондиночки Элочки Ларионовой. Но пока дождешься, начнешь потихоньку сдвигаться умом от длительного воздержания. Получается, выход один — завести себе временную подружку, закрутив с ней ни к чему не обязывающую любовную интрижку? Не уходить же на самом то деле с головой в работу отдавая ей всего себя — она и так отбирает слишком много сил, чтобы приносить в жертву последнее. К тому же прав отец — всех преступников не пересажаешь. Прискорбно, но факт!

— А-а, черт! — глухо выругался Сергей и натянул простыню до макушки. Дернула его нелегкая предаваться воспоминаниям: теперь уж точно не заснешь.

За стеной, в гостиной работал телевизор и тихо звякала посуда — отец и тетя Клава, заменившая Сергею давно умершую маму, пили чай. Пойти, что ли, к ним, отвлечься на телевизионное вранье и мирную беседу со старичками? Все равно благие намерения пораньше лечь завели его на дорогу в ад воспоминаний, с которой, единожды ступив на нее, не так уж просто сойти.

Он заворочался под простыней, и тут в гостиной раздалась мелодичная трель телефонного звонка, и Серов замер: вдруг это звонят ему? И вдруг — чего только в жизни не бывает? — это Лариска или решившая нарушить обет молчания Эльвира?

— Что? Нет, он дома… Сейчас приглашу.

Это отец, он идет к дверям его комнаты! Серов вскочил и, ничего не спросив, пулей пролетел мимо Ивана Сергеевича к телефону, загадав про себя, что если это…

— Да, Серов у аппарата.

— Сергей Иваныч? — раздался в трубке хрипловатый басок дежурного, и все очарование придуманной сказки разом пропало, уступив место тривиальной серой обыденщине. Казалось, даже из наушника сочится насквозь прокуренный, пропахший сапожным кремом и мокрым сукном запах дежурки.

— Да, я, — преувеличенно бодро откликнулся Серов. — Что там?

— Я бы не стал беспокоить, — сделал неуклюжий реверанс дежурный, — однако вы оставили сторожевой листок на гражданина Зайденберга…

— Его задержали? Где он? — быстро перебил подполковник.

— Драгоценный ваш отсутствует, — хмыкнул дежурный. — Но в его квартире убийство.

— В какой квартире? — не понял Серов. У Зайденберга не было никакой квартиры: свою он продал и обитал неизвестно где, намереваясь покинуть страну. Неужели обнаружили его лежку? И кого там грохнули? Если самого Льва Марковича, то пиши пропало: еще одна нитка оборвана навсегда и очередной свидетель замолчал до Страшного суда.

— Недалеко от высотки, на набережной. Соседи позвонили, а группа обнаружила труп женщины. Документик там нашли на имя Зайденберга.

— Высылайте машину, — вздохнул Сергей. — Я через десять минут буду у подъезда…

Все места происшествий, связанных с убийствами, казались Серову похожими: вспыхивающие блицы фотоаппаратов экспертов, недовольные следователи, составляющие подробный протокол осмотра места происшествия, задерганные оперативники, рыскающие вокруг, словно гончие псы, в тщетной надежде заполучить хоть какую-то информацию, дающую возможность зацепиться и мотать, мотать…

Войдя в квартиру, Сергей сразу же отметил, что двери в ней словно в крепостной башне — одна сейфовая, со сложной системой сигнализации, электронными замками и телеглазком, а вторая из массивных дубовых плах, между которыми наверняка вогнали стальной лист.

Сержант в замызганной куртке с мятыми погонами, стоявший в прихожей, отдал подполковнику честь и молча показал в направлении кухни. Серов прошел туда.

Тело убитой уже увезли, и на полу с побуревшими пятнами крови остался очерченный мелом бесплотный силуэт. Эксперт возился у стола, кисточкой нанося на бутылки и рюмки специальный порошок для выявления отпечатков пальцев. Судя по всему, здесь прилично выпили, прежде чем отправили в мир иной… Кого?

— Привет! — Сергей кивнул Витьке Майорову, начальнику местной криминальной милиции. — Кого убили?

— Лолу. Она же гражданка Лукина Нина Ивановна.

— Нинка Центровая?

— Она самая, царствие ей…

— Чем ее?

— А вот! — Майоров поднял полиэтиленовый пакет, в котором лежали маленький вороненый пистолет и несколько стреляных гильз.

— «Беретта»? — с первого взгляда безошибочно определил Серов.

— Точно, всю обойму в грудь вогнали, штуку за штукой.

Любопытная подробность, но она более заинтересовала бы репортеров уголовной хроники, чем Серова: он примчался сюда совершенно по иному поводу и теперь горел нетерпением узнать: какие же следы ударившегося в бега гражданина Зайденберга скрывала эта квартирка в тихом престижном квартале?

— Где документ?

— Щас, — сразу понял Витька, — пошли.

Он провел Сергея в дальнюю комнату, служившую спальней. В ней стояли сдвинутые впритык две широченные двуспальные кровати, покрытые роскошными покрывалами, а стену украшала старинная икона Спаса с огромным зеркалом под ней — все как и положено в доме нувориша: смешение стилей, направлений моды и показная религиозность при полном неверии ни в Бога, ни в людей. Те, кто здесь жил, уповали лишь на силу денег.

— Странно все, — плотно прикрыв дверь, Майоров обернулся к Серову. — Очень странно.

— Что ты имеешь в виду? — Сергей понял, что с документом придется немного подождать, пока Витька не изольет душу.

— Квартира буквально напичкана электроникой! Скрытые камеры следят за двором, автостоянкой, подъездом. Есть даже автономный сильнейший аккумулятор, способный давать ток несколько суток. Двери видал какие?

Серов молча кивнул, еще не догадываясь, куда клонит коллега, но уже чувствуя, что его ожидают не самые приятные новости.

— Так вот, они были открыты, — уныло сообщил Майоров.

— Настежь?

— Да нет, прикрыты, но не заперты: мы нажали на ручку и вошли.

— Убийца мог торопиться, — предположил Сергей. — Вот и не запер, а то, может быть, даже не знал, как запереть. Ведь пока не установлено, кто застрелил Нинку. Кстати, ты проверил, есть ли записи с видеокамер?

— Ни одной кассеты, все голяком, — вздохнул Витька. — Там такой пульт с мониторами, но все обесточено и ни одной кассеты. Даже чистых нет. Впрочем, меня настораживает не только это.

— Что еще?

— Никто не звонил нам.

— Как не звонил? — ошарашенно переспросил Серов. — Мне дежурный сказал, что позвонили соседи и сообщили об убийстве. Кто-то же звонил!

— Вот именно — кто-то! Мои бойцы всех соседей обошли, не поленились даже в дом напротив заглянуть. Представь себе: никто ничего не видел и не слышал! И уж тем более не звонил в милицию.

— Не хотят, наверное, чтобы потом таскали на допросы и в суд. Мало кому такое нравится. А кто сообщил: мужчина или женщина?

— Женщина звонила, в дежурку. Полностью назвала адрес и сказала, что стреляли, убили, мол, там кого-то, похоже, слышала крики. Ну, я тут, как только узнал, что соседи отпираются, сам быстренько вместе со следователем прокуратуры провел эксперимент. Прикрыли двери и вышли на площадку, а мои бойцы в квартире вопили во все горло, словно их режут.

— Ничего не слышно? — догадался Серов.

— Точно, — мрачно подтвердил Витька. — Глухо, как в гробнице Тутанхамона. В этих домах из пушки можно палить в квартирах, и никакой сосед ничего не узнает, а тут она, видите ли, расслышала выстрелы из этой хлопушки и крики раненой.

— Вдруг двери были открыты?

— Ну, не знаю, не знаю, — раздраженно ответил Майоров. Он подошел к стоявшей около кровати тумбочке и выдвинул ее ящик. — Вот здесь нашли. Я велел пока не трогать.

Сергей заглянул через его плечо — в ящике лежал пропуск в филармонию с фотографией Зайденберга. Черной тушью на пропуске было жирно выведено: «Зайденберг Лев Маркович». Да, бесспорно этот пропуск принадлежал хозяину фирмы «Дана», но где подтверждения, что и квартира со всеми ее тайнами и трупами принадлежала тому же Льву Марковичу? Еще по дороге сюда, прямо из машины связавшись с дежурным, Серов уточнил, что данную жилплощадь приобрел некий гражданин Николаев, а утверждать, что Николаев и Зайденберг одно и то же лицо, пока нет никаких оснований.

— Мне дежурный сказал, что это квартира Зайденберга, — обернулся Сергей к коллеге. — Но здесь прописан Николаев? Почему решили, что хозяин Зайденберг?

— Баба эта и сказала, что тут квартира Зайденберга, — раздраженно ответил Витька. Неужели Серов не понимает, как ему сейчас придется вертеться с этим клятым убийством проститутки в неизвестно чьей квартире, битком набитой электронными штучками, словно правительственный особняк или секретный объект оборонного значения?

— Ясно, — протянул Сергей, хотя никакой ясности абсолютно не было и даже не предвиделось: все запутано, и бедного Витьку остается лишь пожалеть.

— Ясно… — передразнил Майоров и легонько подтолкнул Серова к двери. — Еще не все тайны мадридского двора тебе известны. Пошли, ознакомлю с некоторыми достопримечательностями здешнего замка, пока прокурорские не вцепились.

Заинтригованный Сергей последовал за ним в другую комнату, где около окна темнел открытый люк хитроумно устроенного под паркетным полом тайника. Заглянув в него, Серов убедился: там пусто. Интересно, какие, как выражается Витька, «тайны мадридского двора» тут скрывались?

— Видал? — Майоров вконец помрачнел. — Просто дом с привидениями, мать его! Буквально шагу не ступить, чтобы не вляпаться в новое дерьмо. Что тут было?! Кто забрал — тот, кто унес записи с мониторов, или другой человек? Кто пристрелил Нинку и оставил незапертыми двери? Откуда взялся пропуск Зайденберга в тумбочке и кто такой этот Николаев? Где он сам, в конце концов?!

— Мне кажется, опустошил тайник, забрал кассеты и убил Лолу тот, кто искал здесь Зайденберга и его деньги. А вот нашел или нет?

Серов опустился на колени и осторожно отвернул край ковра. Виктор сразу подался вперед и тихонько присвистнул: вместе с куском оборванной тонкой золотой цепочки на полу лежал небольшой исламский медальон в виде полумесяца с прилепившейся к нему крохотной звездочкой, с малюсеньким зеленым камушком в середине…

Лева открыл глаза и с удивлением обнаружил, что находится не на своей кухне, а в совершенно незнакомой ему скудно обставленной комнате старого дома с высокими потолками и узким окном. Со стен свисали лохмотья обоев, на побелке потолка серо-зелеными узорами расплылись пятна давних протечек, но пол был еще ничего, из крепкого паркета.

Однако самое главное, что Зайденберг оказался прикованным надетым на правое запястье наручником к трубе батареи парового отопления — левый браслет замыкался на ней, как кольцо на проволоке, по которой на дачах всяких жлобов бегают сторожевые псины, оберегая сады и огороды.

В голове еще плавал хмельной туман, и из него обрывочными картинками появлялись неясные образы: на полу лежала Лолка в луже крови, Лева бежал, кто-то хватал его и он вырывался из последних сил, боднув нападавшего головой в лицо и разодрав ему рубаху на груди… Чертовщина, да и только! Ему же надо сейчас открыть другой тайник, взять деньга и скорее мотать из города, пока лысоватый блондин с рысьими глазами и его команда вновь не сцапали за жабры. И тут страшная мысль заставила Зайденберга похолодеть: его обманули! Взяли деньги и, напоив вусмерть, перевезли в другое место, чтобы потребовать новый выкуп?

— Очнулся, шакал?

Лева с трудом повернул голову на голос. На стоявшем в углу покрытом клетчатым пледом продавленном диване сидел смуглый черноволосый мужчина с усами. С виду так, ничего особенного, рубаха и джинсы, но на коленях у брюнета лежал автомат. От этого Зайденбергу стало не по себе.

Черноволосый встал, положил автомат на диван, подошел к пленнику и врезал ему ногой по ребрам, заставив бедного Леву выгнуться от боли.

— Собака! — зло прошипел усатый. — Зачем голова бил, скотын?! А? Одежда рвал, кусал сумасшедший!

Он схватил Зайденберга за волосы и заставил запрокинуть голову. Заглянул в его глаза и, увидев в них метавшийся страх, злорадно рассмеялся, показав крупные, прокуренные до желтизны зубы. От усатого пахло дешевой парфюмерией, прогорклым табачным перегаром и… смертью. Это Лева уже научился определять безошибочно.

Значит, слишком много он нагрешил, если ни один из богов не пожелал услышать его мольбы и принять деньги, даровав взамен спасение. Или боги не нуждаются в подачках, тем более ворованными долларами, а хотят от человека иных жертв во искупление зла, привнесенного им в мир?

В комнату заглянул еще один усатый брюнет, удивительно похожий на первого. Он о чем-то спросил приятеля на неизвестном Леве языке и весело заржал. Первый мучитель выпустил волосы Зайденберга, брезгливо вытер пальцы о джинсы и пошел к столу, где запищал мобильный телефон.

— Да, — ответил усатый. — Да, очнулся. Хорошо.

Он положил телефон на стол и вернулся к Леве. Тот ожидал, что его снова начнут бить, но брюнет присел перед ним на корточки и вкрадчиво спросил:

— Дэньги гдэ?

— Какие деньги? У меня ничего нет! Ничего! Я нищий!

— Э-э, зачем кричишь? — меланхолично пожал плечами брюнет. — Я нэ глухой. Хозяин звонил, скоро придет. Не будь осел упрямый, отдай дэньги.

— Нет у меня ничего, — и Зайденберг отвернулся. Что толку говорить с истуканом, который едва может объясняться по-русски, а уж про его интеллект и подумать страшно.

Интересно, кто его новые охранники: цыгане, азиаты или кавказцы? Скорее последнее, но какого они роду-племени неизвестно — для Левы все уроженцы Кавказа были на одно лицо, как негры или китайцы. Неужели их хозяин такой же тип и с ним не удастся найти общего языка? И сколько им нужно? Наверное, отрывочные видения, всплывавшие в памяти, — не алкогольный бред: Лева подвергся нападению этих людей в собственной квартире. Но как такое могло случиться и почему привиделась Лолка, валявшаяся на полу в луже крови? Неужели черные придурки прибили непутевую бабу и теперь в квартиру нельзя и нос сунуть, чтобы не оказаться в лапах ментов? Или окровавленная проститутка всего лишь кошмар? Как бы узнать?

Тем временем второй охранник принес Леве стакан сока и бутерброд. Есть не хотелось, но сок пленник выпил с жадностью и попросил еще. Дали, и он пил сколько хотел. Потом под конвоем водили в туалет, но планировку квартиры выяснить не удалось — скорее всего, это была старая коммуналка с множеством комнатушек и закоулков. Когда вернулся, у батареи уже положили тюфяк и занавесили окно. И еще одна маленькая радость: разрешили курить. Все это обнадеживало.

Вскоре появился и загадочный «хозяин». В комнате царил полумрак, и Зайденберг не мог разглядеть его лица, но заметил, что это молодой, довольно высокий мужчина. Он сел на стул около стола, на котором стояла лампа, и направил ее свет на пленника.

— Все как в дешевеньких детективах, — съязвил Лева, но «хозяин» в ответ лишь рассмеялся:

— Вы так полагаете, Лев Маркович? Зря! Могу согласиться, что происходящее в какой-то мере напоминает детектив, но вот что дешевый — ни в коей мере. Речь идет об очень крупной сумме и ставки соответственно высоки.

— А именно?

— Жизнь, например!

— Убьете? — решился прямо спросить пленник.

— Я вас умоляю! — в притворном изумлении всплеснул руками «хозяин». — Зачем же так? Если не договоримся, у вас отнимут и жизнь и деньги другие люди, а не мы.

— Кто, позвольте узнать?

— Ознакомьтесь! — «хозяин» бросил пленнику плотный конверт. Открыв его, Зайденберг увидел несколько цветных фотографий, и кровь застыла в жилах, словно его внезапно окунули в ледяную прорубь.

Это монтаж, попытался убедить себя Лева, но сам же себе не поверил: какой монтаж, кто теперь станет заниматься такой фигней, впустую потратив время и деньт? Проще все выполнить в натуральном виде. Но если не монтаж, то что делать, как спасти хотя бы остатки денег и, главное, собственную жизнь? Мертвому деньги не нужны.

На фотографиях Зайденберг увидел лежащую на полу в луже крови Лолу — не зря, значит, ему чудился этот кошмар? — и самого себя, сидящего на стуле около заставленного бутылками стола.

— Эти фотографии очень дорого стоят, Лев Маркович! — как сквозь вату донеслись до пленника слова «хозяина». — Очень дорого! Как вы понимаете, если их отдать вместе с вами нашим доблестным блюстителям порядка, то они разберутся с «преступником и убийцей» по всей строгости закона.

Зайденберг закурил и прикинул: в квартиру теперь точно не сунешься! Наверняка эти гады сообщили ментам об убийстве, а если не сообщили, то по такой жаре труп Лолы скоро начнет разлагаться и пойдет ужасающая вонь. Тогда менты появятся сами. И вообще, страшно видеть на фотографии мертвое тело той, кто еще несколько суток назад дарил тебе свои ласки и тепло прекрасного тела. Мало ли что он намеревался сам застрелить ее, но ведь не сделал этого! Однако суть не в Лолке, суть в другом — «хозяин» правильно оценивает сложившуюся ситуацию и, следовательно, поведет речь о выкупе за те деньги, которые Зайденберг успел положить на счета в зарубежных банках! Что делать, что? Одни обобрали, другие тоже, третьи могут убить, а он прикован к трубе, безоружен и нет никаких документов. Если и сбежишь, то в кармане не найдется даже мелочи на метро.

— Надеюсь, вы понимаете? — прервал его мрачные размышления «хозяин».

— Понимаю, — вздохнул Лева и попросил: — Уберите свет, глазам больно. Мы можем поговорить и в полумраке.

А сам загадал: согласится или нет? Если да, то пиши пропало, а если нет, есть шанс выкрутиться. Почему? Да потому, что «хозяин» не захочет показать лицо, а тому, кого обрекли на заклание, можно показывать все, что заблагорассудится.

— Потерпите, — усмехнулся «хозяин», и Лева тайком с облегчением перевел дух.

Хотя какое, к чертям, облегчение? Нашел себе верную примету, дурачок: они спокойно перережут горло, даже если ты никого не видел! Гарантия жизни — деньги!

— Ну, если вы все понимаете, то должны быть готовы заплатить за свою жизнь и свободу. Или, может быть, я ошибаюсь?

— Нет, почему же, — Зайденберг облизнул пересохшие губы. «Хозяин» щелкнул пальцами — один из охранников тут же подал пленнику стакан холодного сока. — Почему же, — повторил Лева, возвращая пустой стакан. — Вы не ошиблись, но хотелось бы знать, представляете ли вы мое истинное финансовое положение?

— Вполне, — заверил «хозяин». — Думаю, пять миллионов долларов вас окончательно не разорят. Если станете упрямиться, то придется выложить семь.

— Нечего выкладывать, — угрюмо проворчал Зайденберг. Почему все вымогатели до тошноты похожи друг на друга и ведут одни и те же разговоры? — Меня обманули и обокрали, когда я собирался уехать за границу, а буквально вчера группа неизвестных уголовников заставила меня отдать последнее. Сожалею, господа, но вы немного опоздали!

— Ну, ну, не надо серчать, а тем более лгать. Денежки у вас, Лев Маркович, имеются, и вы их отдадите нам, если не хотите попасть в лапы российского правосудия и отдать все алчным государственным чиновникам. Нет, я понимаю, есть другой путь — в психушку, но там все до капли высосут врачи. Поверьте, они отлично умеют выкачивать деньги, а психушка не лучше тюрьмы, а то и похуже. Есть и третий путь: к пыткам и принуждению раскошелиться. Но самый лучший — первый.

— На ваш взгляд, — парировал Лева. — Предположим, у меня деньги в Швейцарии. Но это чисто умозрительное предположение! Только предположение, и не более того. Как я их возьму, сидя в этой вонючей дыре прикованным к батарее? Да еще не имея никаких документов, даже российского паспорта? Или вы полагаете, что я волшебник, маг и кудесник? Нет, вы ошиблись, я не волшебник и денег у меня нет!

Зайденберг закурил и устало прикрыл глаза. Интересно, что последует после его отказа? Начнут пытать, угрожать, морить голодом и мучить жаждой? Могут не давать спать, накормить каким-нибудь психотропным дерьмом, но все напрасно — чтобы взять деньги, пленника нужно вывезти за пределы страны: как ни вертись, а сам себя за задницу не укусишь!

Отдавать его ментам они тоже не будут: тогда точно прощай баксы! Пытать и мучтъ бесполезно, если не собираешься вывозить, а в квартиру они сами не пойдут — надо быть круглым идиотом, чтобы соваться на место убийства. Однако, если прикажут тупым брюнетам, пообещают им хорошо заплатить, то они полезут хоть к дьяволу в пасть.

Вопреки опасениям пленника, «хозяин» отнесся к его заявлению достаточно спокойно, можно даже сказать, равнодушно.

— Что же, воля ваша, — поднимаясь, процедил он. — Пока могу дать некоторое время на размышления. Подумайте, еще разок посмотрите на фотографии, взвесьте все «за» и «против», а потом вновь поговорим.

— Когда?

— Когда я сочту нужным.

— Но должен же я знать, сколько мне отпущено на размышления?

— Никто не знает, сколько нам отпущено вообще, — философски заметил «хозяин», погасил лампу и вышел из комнаты.

В первый момент после яркого света Лева ничего не видел, а когда проморгался, на диване валялся злой усач с автоматом…

«Хозяин» вышел в прихожую и приказал провожавшему его охраннику:

— Глаз не спускать! В туалет под конвоем и опять на цепь. Кормите как следует, ни в чем не отказывайте: захочет икры — дайте, пусть жрет. Главное — получить деньги! Пусть подумает, а я вскоре наведаюсь. Да, телефон не занимайте, держите его все время под рукой и в той комнате, где он сидит. Если вдруг захочет со мной говорить, то ждите звонка, а сами на связь не выходите. И из квартиры не высовывайтесь. Все понял?

— Да, да, — буркнул охранник и открыл массивную дверь. — Когда вас ждать?

— В любую минуту.

Спустившись по лестнице, «хозяин» вышел из парадного в грязный двор-колодец старого московского дома и свернул в подворотню-тоннель. Десяток шагов — и он очутился на залитой ярким солнечным светом оживленной улице центра столицы. Стараясь держаться в тенечке — уж больно припекало, — «хозяин» направился к ближайшей станции метро, заглядывая по дороге в разные бутики и супермаркеты, останавливаясь у киосков и витрин уличных павильонов. Кажется, за ним никто не увязался? Но лишний раз провериться не мешало.

В метро он успел вскочить в вагон, когда двери уже закрывались, но проехал всего одну остановку и поднялся наверх. Отыскав в длинном ряду припаркованных у края тротуара машин светлую «мазду», он открыл дверцу, сел за руль и, влившись в транспортный поток, неожиданно свернул в тихие переулки, где начал кружить, словно отыскивая нужный номер дома. Несколько раз он разворачивался и ехал в обратном направлении, пока ему не наскучило это занятие. Тогда светлая «мазда» вырвалась на магистраль, и через четверть часа «хозяин» остановился у таксофона. Набрав номер и услышав ответ, он сказал:

— Я там был. Пока все нормально.

— Проверился?

— Как всегда. За мной чисто. Правда, меня немного беспокоит, что Ахмед неизвестно где потерял свой медальон. Помните, у него на шее болтался на цепочке полумесяц со звездочкой? Боюсь, не остался ли он в квартире?

— А ты не бойся, — коротко хохотнул собеседник. — Это несущественно. Обойдется и без своей цацки, нехристь!

— Как слышимость?

— Нормально, берет твой разговор даже в прихожей. Но главное, чтобы связь не прерывалась в час «икс».

— Я им приказал… — начал было «хозяин», но его прервали:

— Не сотрясай зря воздух, мы слышали. Пока, можешь отдыхать!

«Хозяин» повесил трубку, вытер потный лоб и ухо платком и подумал, что встроить радиомикрофон в стандартную телефонную трубку мобильной связи было неплохой идеей: оказывается, через него операторы слышали даже его разговор с охранником в прихожей. Стоит это учесть и не болтать лишнего при посещении квартиры.

Интересно, все запишут на пленку или так и просидят с наушниками до часа «икс»? Впрочем, не его ума это дело и нечего совать нос куда не следует: меньше знаешь — дольше живешь!

Опасность Фомич почуял сразу, как чует ее уже не раз травленный матерый зверь, с ходу влетевший в охотничью облаву: пусть он еще не уловил ноздрями запахи человека и железа, грозящие ему гибелью, не увидел страшных красных флажков, очертивших последний круг его жизни, но он точно чувствовал — они где-то здесь, рядом, и теперь спасение зависит от него самого, от его выдержки, умения, смелости и хитрости. Иначе собаки, злобно урча, начнут рвать его еще теплое, дымящееся мясо, поглощая вместе с плотью его прежние силу и бесстрашие…

У каждого человека, даже если он стучит ментовскому подполковнику на некоторых своих бывших дружков и подельников, все равно есть свои собственные дела, о которых никаким Сергеям Иванычам знать не положено. Вот по таким делам сегодня и отправился Фомич. Он договорился встретиться на Таганке с одним приятелем — тот должен ждать его около рядов цветочников, расположившихся напротив входа в старое серое здание станции метро «Таганская-кольцевая». При встрече предполагалось тихомирно посидеть за пивком и обсудить возникшие проблемы, касающиеся добывания финансов, а при достижении договоренности отправиться вместе еще к одному приятелю, чтобы предложить ему войти в долю. Групповухи Власов не боялся, а провернуть заманчивое дельце ему одному было просто не под силу.

Конечно, Фомич не был волком, но вся его жизнь, в особенности долгие годы, проведенные в зоне, развили в нем поистине уникальную способность реагировать на приближающуюся опасность.

Опасность он почуял в метро, по дороге на место встречи, и забеспокоился — в таком состоянии на стрелку лучше не ходить. Но кому за ним таскаться и кому качать права? Ментам он без надобности, поскольку там, как самый надежный щит, прикроет от любых невзгод и напастей драгоценный Сергей Ваныч: не будь только сам идиотом и не подставляйся по-глупому. Мужикам из безопасности Горелый — так прозвали когда-то Власова за ожог на левой руке, полученный в раннем детстве, — тем более не интересен, потому что никаких государственных тайн или связей с заграницей у него нет. Даже любого госслужащего Фомич по блатной привычке предпочитал обходить за версту. Вот только Серова обойти не удалось.

Тогда остаются лишь свои, и они могли прийти по его душу в том случае, если где-то просочилось, что Горелый ссучился и стал стукачом. Но где и от кого могло просочиться? Не сам же подполковник на него бочку покатил? Хотя, кто знает, он мужик неоднозначный и вполне мог решить расстаться с осведомителем, переставшим таскать ему каштаны из огня, именно таким простым и страшным образом: через собственные каналы связи с криминальным миром сдать его тем, на кого он стучит. У каждого настоящего сыщика таких каналов превеликое множество — одни сами собой отмирают, другие возникают, третьи на подходе, и все тихой сапой. Поэтому Фомич почувствовал себя весьма неуютно и немедленно попытался определить с максимальной точностью, откуда ждать неприятностей. Глупо допускать, что порвется лента эскалатора как раз тогда, когда он будет подниматься или спускаться, и огромные машины зажуют рухнувшую в пролом дико кричащую от ужаса толпу. Не стоило ждать лихого прорыва грунтовых вод или обрушивания сводов вестибюля, а вот того, что тебя спихнут с края платформы под поезд, чтобы размозжило башку или убило током, побаиваться следовало.

Впрочем, кто может спихнуть с платформы? Только человек, особенно если он действует не один. Вот и надо выяснить, кто тут интересуется Власовым?

И Фомич завертелся ужом. Он выскакивал из вагонов, взбегал по ступенькам переходов с радиальных веток на кольцо и пересаживался обратно, неожиданно останавливался у книжных лотков или цветочниц, нырял в готовые закрыться двери отправляющегося поезда и переходил на станциях из вагона в вагон, а на долгих перегонах стриг глазами лица пассажиров, старательно выискивая тех, кто ему уже хоть раз сегодня попался на глаза, — память у Власова была, как говорят в народе, лошадиная. К тому же, как он вполне справедливо рассудил, кто бы ни затеял охоту за ним, много загонщиков не будет — не та сошка стукачок Фомич, чтобы устраивать на него царские облавы, да и жаден стал народец на деньги, а государство сильно обеднело. Поэтому рано или поздно он все равно вычислит тех, кто неведомым образом подал ему сигнал о своем присутствии, лишь подумав нехорошее, глядя в спину или затылок предполагаемой жертвы.

Изворачиваться и убегать Анатолий умел, но все равно примерно через час он понял: оторваться в метро, где всегда удавалось исчезнуть без следа, на сей раз вряд ли получится. Зато определились те, кто тянулся за ним, как нитка за иголкой.

Преследователей оказалось трое — крепкие мужики лет тридцати, ничем особенно не выделявшиеся в пестрой толпе пассажиров. Первый — среднего роста блондин в голубой джинсовой рубашке с закатанными рукавами, открывавшими мускулистые руки, и в темных джинсах — не пойми как обычно оказывался всегда чуть впереди Фомича. Второй — жилистый малый в светлой «ла-косте» и брюках из кремовой плащовки — таскал целый ворох свернутых в трубку газет и, встав неподалеку от Анатолия в качающемся вагоне, разворачивал, словно фокусник перед детишками, то одну, то другую. Третий — с круглой добродушной физиономией и чуть приплюснутым боксерским носом — то возникал, то пропадал, то у него в руках появлялась сумка из пестрой болониевой ткани, то исчезала. Впрочем, радовало лишь одно: судя по экипировке, эти бойцы не имели при себе оружия. Хотя носят же кобуры с пистолетами и на ноге!

Встречу с приятелем, ждавшим на Таганке, озабоченный Власов решил пустить побоку: потом можно позвонить или встретиться и извиниться. Главное, чтобы была у тебя такая возможность в дальнейшем — встретиться или позвонить. Сейчас важнее уйти живым и невредимым, а потом разберемся, что к чему и почему. Четверо мужчин, словно связанных невидимой нитью, уже полтора часа мотались по разным веткам метрополитена, и один из них, страстно желавший избавиться от остальных, никак не мог этого добиться, а остальные никак не соглашались сдаться и в ответ на все новые и новые выверты беспокойного клиента молча находили контраргументы, заставлявшие того в отчаянии закусывать губу до крови.

Наконец, решив, что дальше так продолжаться не может и пора положить конец дурацким гонкам, Фомич выскочил из метро на «Курской». Этот район он знал хорошо, к тому же предприимчивые строители изрыли там все кротовыми ходами, а у вокзала всегда полно народу. Тут тебе электрички, тоннели, ведущие к перронам и в залы ожидания, камеры хранения с рядами металлических ячеек, буфеты, киоски, праздношатающаяся публика. И открытый путь в кварталы старой Москвы с ее кривыми переулочками и проходными дворами.

Очутившись на улице, Анатолий на секунду приостановился около дверей вестибюля «Курской-радиальной», сделал вид, что прикуривает, и бросил быстрый взгляд налево — туда, где у протянувшегося на добрых полторы сотни метров стеклянно-алюминиевого здания вокзала, между беленьких пластиковых павильонов скрывались входы в тоннели. И тут же наткнулся взглядом на уже успевшую опротиветь рожу малого в светлой «ла-косте». Ясно. В ту сторону хода нет! Придется по подземному переходу на другую сторону Садового кольца и дворами к Покровке или на бульвар, а там уж как Бог даст! По крайней мере есть надежда, что тут, на вольном воздухе да среди закоулков, проклятая троица от него отвяжется. Должны же они, черт бы их побрал, когда-нибудь потерять его след?!

Власов быстрым шагом спустился в переход, поднялся наверх и сразу направился мимо ювелирного магазина и церковной лавки в глубь длинного проходного двора. Вернее, это был даже не один, а целая система сообщающихся между собой дворов и запутанных проулков, выводивших в Лялин и в Подсосенский переулки, а оттуда, через другие проходные дворы, к бульвару и дальше, к Солянке. Тот, кто слабо ориентировался в этом лабиринте, неизбежно должен отстать, потеряться среди строений, грязных мусорных баков и спортивных площадок, окруженных покосившимися обветшалыми заборами, проиграть во времени и упустить преследуемого. А Фомичу страстно хотелось, чтобы его упустили: кто знает, какова сегодня ставка на непонятных бегах, в которых он принужден участвовать? Вдруг цена ей ни много ни мало, а жизнь?

Скорее, скорее! Анатолий невольно убыстрял шаг. Закоулки хорошо, но недалеко есть прекрасный «сквозняк», как называют на жаргоне проходные подъезды. Этот был шедевром и не раз помогал Власову избежать нежелательных встреч, но пользовался он им очень редко и лишь в случаях крайней необходимости. Похоже, сегодня как раз такой случай.

В замечательном подъезде раньше располагались разные организации, а теперь их место заняли офисы фирм — по паре на этаж старинного дома, одно крыло которого выходило на Хохловку, а другое на бульвар. Выход во двор, скрытый от глаз не посвященных в таинства подъезда, был не самой главной его достопримечательностью. Великое достоинство заключалось в том, что, поднявшись на третий этаж и открыв скромно приткнувшуюся рядом с нишей лифта дверь, можно было попасть в галерею, выводившую в другой подъезд, а из него через черный ход выйти во двор, соответственно тоже проходной, быстренько очутиться в Колпачном переулке и оттуда, через Потаповский, вновь нырнуть в лабиринты старой Москвы. Тогда все эти любители газет и плосконосые только и увидят Толю Горелого! Адью!

Фомич метнулся за угол дома и побежал мимо детской площадки с избушкой на курьих ножках и деревянными гномами, охранявшими пыльную песочницу. Так, теперь еще раз за угол и в подворотню. Кажется, впереди никто не маячит и сзади тоже не слышно топота чужих ног, однако радоваться и праздновать удачу еще рано. Лучше на всякий случай свернуть в следующий проходной двор: так надежнее да и к спасительному «сквозняку» ближе.

Теперь скорее мимо автостоянки, на другую сторону бульвара и в подъезд, пока никто натужно не сопит в затылок. Используй преимущество на всю катушку, отрывайся так, чтобы больше на хвосте не висли.

«А если около дома начнут караулить? — мелькнула паническая мысль. — Ведь не в метро же они ко мне приклеились, а откуда могли вести, кроме как от дома?»

Хорошо, пусть так, но это обмозгуем потом: сейчас главное — оторваться!

Власов распахнул дверь и шмыгнул в прохладный полумрак подъезда. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, помчался по лестнице наверх и тут внизу гулко хлопнула дверь. Анатолий не удержался и, свесившись через перила, посмотрел — кто вошел?

Мать бы их! Да это же жилистый мужичонка с газетками! Резвый малый, ничего не скажешь, придется брать ноги в руки, не то самого возьмут за задницу!

Уголовник рванул наверх еще быстрее и в мгновение ока очутился около заветной двери на галерею. Распахнул ее, сделал несколько шагов и остановился — навстречу ему шел блондинчик в джинсовой рубахе! Как они сумели опередить его и перекрыть путь к спасению? Неужели им тоже известен этот дивный «сквозняк»?

Куда теперь двигать, назад или вперед? За спиной наверняка окажутся двое, а впереди пока один. И Власов решительно двинулся на блондина, слегка наклонив голову и готовясь под шаг садануть его ногой в пах. Драться Анатолий умел и не боялся, а в зоне не раз приходилось попадать и не в такие переделки.

— Стой! — неожиданно приказал блондин в джинсовой рубахе. — Ни с места!

Фомич лишь ухмыльнулся в ответ: кишка тонка оказалась остаться один на один? Но тут что-то щелкнуло в руке блондинчика, и Власов предпочел остановиться.

Мужик в джинсовой рубахе держал в правой руке пистолет-авторучку: однозарядную игрушку, достаточно крупного калибра и немалой убойной силы. Однажды Анатолий видел, как из такой штуки с расстояния в несколько шагов пробили насквозь ящик с песком. Проводить эксперименты с собственной фигурой в узкой галерее, где и увернуться-то нельзя, а спрятаться тем более некуда, ему совершенно не хотелось — пуля, она, как известно, дура!

Власов, не спуская глаз с черного зрачка ствола в руке блондина, сделал шаг назад и похолодел — под левой лопаткой противно и тонко кольнуло острой сталью, прорвав ткань рубашки и слегка оцарапав кожу.

«Шило или заточка, — понял Фомич, и ему стало жаль себя до невозможности. — Обложили, суки! Но на блатных эти деятели не похожи. Кто же пришел по мою душеньку? Да не все ли тебе равно, кто именно? — издевательски откликнулся внутренний голос. — Сейчас ткнут под лопатку, насадят сердце, как на шампур, и сунешься мордой в пол, а они перешагнут и на выход…»

— Не дергайся, — тихо сказали на ухо, обдав запахом табака и пива. — Оружие есть?

Не дожидаясь ответа, ловкие руки прошлись сверху вниз по телу застывшего Анатолия, проверив даже самые потаенные места. Видно, парни опытные.

Фомичу надели на правое запястье браслет наручника, а другой защелкнул на своей руке похожий на боксера плосконосый. Колоть под лопаткой перестало, блондин спрятал пушку-авторучку.

— В чем дело, братва? — осевшим голосом решился спросить Власов. — Я что, арестован?

— Иди, — Анатолия легонько подтолкнули в спину. — И не вздумай дергаться, если не хочешь неприятностей.

Через черный ход его вывели из подъезда в захламленный двор, сунули в рот сигарету и дали прикурить. Потом показали сотовый телефон и лист бумаги.

— Слушай внимательно, — велел блондин. — Сейчас наберем номер твоего шефа, и ты озвучишь этот текст. Знаешь, как в зоне: шаг вправо, шаг влево — побег! Так и здесь: словом больше, словом меньше — и ты отправишься к маме, на Калитники. Осознал?

— Какой шеф, да вы чего? — вполне натурально разыграл удивление испуганный Фомич.

— Во, так и работай, стукалка, — нехорошо ухмыльнулся «боксер». — Артист в тебе пропадает. Давай вещай!

Анатолию сунули в руку трубку. Осведомитель почувствовал, как по спине у него ручьем потек пот: холодный, липкий, смертошный. В какие еще игры его втягивают? Сейчас пасть не откроешь, так всадят пулю в лоб или шило между ребер запустят, а если с этими сейчас полюбовно — потом с тобой Серов разберется. Да что же делать-то?

— Да! Слушаю, Серов! — раздался в трубке знакомый голос.

— Это я, — прокашлявшись, едва выдавил из себя осведомитель.

— Анатолий Лексаныч? Хочешь чем-то порадовать или повидаемся вечерком?

— Вечером не могу. — Власов покосился на жилистого, держащего около правого уха миниатюрный наушник, проводок от которого тянулся к какому-то прибору.

Наверняка разговор прослушивался, а то и записывался. Действительно, лишнего тут не ляпнешь. А с другой стороны, что ему Серов — родной брат или отец? Нашелся тоже благодетель, все жилы вытянул своими вопросами и нервы вымотал, заставляя прыгать на проволоке, как ярмарочного паяца, и постоянно ходить по краю пропасти, заглядывая в жуткую бездну. И сегодня тоже: он сидит себе в кабинетике и покуривает, а Толик Власов должен потеть с наручником на запястье и мучиться ожиданием решения своей судьбы после того, как произнесет предложенный текст. Ну и получи, ментовская зараза!

— Не могу, — повторил Фомич. — Дела у меня, с корешами надо общаться, иначе нам и побалакать будет не о чем.

— Это верно, — меланхолично заметил Серов. — Так что у тебя новенького? Можешь сказать?

— Попробую. Ты тут одним другом интересовался, помнишь? Еще карточку показывал.

— Да, как же, — сразу оживился Сергей Иванович. — Неужели ты его нашел? Где он?

«Ишь, как всполошился, — отметил про себя осведомитель. — Знают эти подлецы, на что опера зацепить».

— В залоге твой крестничек, — заговорщически понизив голос, сказал Власов. — Могу адресок подсказать…

Мякишев встретил Серова неласково. Облаченный, несмотря на жару, в темный костюм и накрахмаленную сорочку с галстуком, Трофимыч напоминал нахохлившегося старого ворона, исподтишка высматривающего, чем бы поживиться. Наверное, он собрался сегодня на прием к высокому руководству или только что побывал там и получил очередную клизму за… Да мало ли за что вливают в уголовном розыске? Хотя бы за то, что стреляют на улицах. За то, что не раскрыто множество серьезных преступлений, за то, что в стране бардак, а те, кто поумнее, давно покинул опостылевшую службу в органах, но их места все чаще и чаще занимают недоумки, которые, набравшись ума и опыта, тоже уходят, и тянут лямку те, кому просто податься некуда — никому эти бедолаги не нужны со своим скудным умишком и полным отсутствием оборотистости. Зато они научились лихо превращать в кормушку саму службу!

— Зайденберга обнаружили, — не стал тянуть Сергей. Он без приглашения уселся напротив начальства и закурил.

— М-да? — Трофимыч кольнул подчиненного взглядом из-под насупленных бровей, но привычного к его выходкам и настроению Серова это нисколько не смутило.

— Лев Маркович в заложниках, выкуп с него хотят получить, — стряхнув с кончика сигареты пепел в забитую окурками пепельницу, сообщил Сергей скучно, как о самом будничном деле. Впрочем, теперь это и было самым будничным делом. — Адресочек у меня есть.

Принесенная подполковником новость Мякишеву очень не понравилась: всем нутром старого интригана он интуитивно чуял — где-то здесь кроется подвох, но вот в чем он? Как бы узнать? Но не зря же картежники шутят, что если знал бы прикуп, то жил бы в Сочи, а то и в Лас-Вегасе, поскольку времена изменились. Однако при любом изменении времен и правительств, смене лозунгов и государственного курса Александра Трофимовича никогда не оставляло желание получить штаны с лампасами и красную шапку — то есть стать генералом. Сейчас, когда до заветных погон без просветов было практически рукой подать, рисковать особенно не хотелось.

— Оформи получение данных оперативным путем и загони информацию в РУОП, — благожелательно посоветовал Трофимыч. — Пусть они там корячатся, это как раз по их части: заложники, выкупы. Тем более есть адресок. Надежный источник сообщил?

— Фомич, — поделился Серов, и Мякишев почувствовал, как екнуло сердце.

Бог ты мой, ведь он сам называл этот псевдоним Аркашке Пылаеву, не оттуда ли ветер дует, от драгоценного Павла Ивановича, совсем недавно проявлявшего активный и ничем не прикрытый интерес к тому, бросил ли Серов заниматься делом об ушедших на Запад деньгах и бизнесменах? Кажется, Зайденберг там тоже фигурировал? Да, точно!

Нет, вязаться с подобной гадостью — все равно что самому себе нагадить в карман. Серов что, он еще молодой, но через него тень неудачи падет и на Мякишева — стоит лишь раз обделаться, как тут же скажешь прощай прежнему авторитету и доверию руководства главка, а это равносильно тому, что собственными руками вырыть себе могилу. Это Сереге представляется, что жизнь бесконечно длинная и он всегда успеет сделать и то и другое, и вырастить детей, и обеспечить семью, и построить карьеру. Как же, успеешь! На поверку жизнь оказывается слишком короткой, и ее кончик, как у той веревочки, вот он, уже вьется перед глазами, навевая мысли об ужасном мраке небытия. И понимаешь, как нужно всегда торопиться в быстротечности дней, как беречь себя, чтобы успеть и детей завести, и вырастить их, и обеспечить семью. Особенно в таких условиях, когда страна шарахается из одной в крайности в другую. Вернее, когда ее шарахают.

И Серов хочет, чтобы Александр Трофимович ввязался в авантюру? Да еще догадываясь о ее подноготной? Вполне вероятно, что ничего экстраординарного ждать не нужно, но и поберечь свой зад не мешает.

— Фомич? — переспросил Мякишев, выигрывая время. — И чего ты задумал? Брать штурмом квартиру, где держат этого, как его?

— Зайденберга.

— Вот-вот, Зайденберга. А если это пустышка или твоему стукачу нарочно подсунули дезинформацию, желая его проверить? Прелестный случай: не успел он узнать о заложнике, как туда летит толпа милиционеров в бронежилетах и касках, вышибает двери, палит из автоматов, а в квартире никого! Зато все предельно ясно с Фомичом! И в ту же ночь он получит либо нож между ребер, либо пулю в затылок.

— Проведем предварительную разведку, — не сдавался Сергей. — Используем технику. Дом я уже осмотрел.

— Успел, значит, — желчно усмехнулся Трофимыч. Ну почему этот упрямец, которому он, несмотря ни на что, даже на его скверный характер и ершистость, в душе искренне симпатизирует, никак не желает ничего понимать? Бросил бы клятого Зайденберга и бежал от него в другую сторону! А он уже домик, видишь ли, осмотрел, торопыга!

— Успел, — с оттенком вызова ответил подполковник.

Мякишев тут же сбавил тон: ни к чему заводить свару, лучше подумать, как при успехе не упустить свой кусок пирога, а при неудаче успеть убрать голову и подставить под топор начальства чужую.

— Хорошо, что осмотрел, но зачем нам все-таки туда лезть?

— Ну как же! Зайденберга наверняка держат в заложниках те, кто застрелил Лолу в квартире на набережной. Помните, убийство гражданки Лукиной, она же Нинка Центровая?

— Ладно, — Трофимыч втянул голову в плечи и ногтем мизинца почесал плешь, все еще раздумывая, как бы половчее уйти от скользкого дельца, но так ничего и не придумав, повторил: — Ладно, только все хорошенько проверь, прежде чем рваться в бой. Вдруг там никакого Зайденберга?!

— Да там он, там, — усмехнулся Серов. — Нутром чую!

— Ага. Вот если обделаешься, то нутро-то тебе наизнанку и вывернут, а отвечать придется головой! Я тебе точно говорю.

— Не надо меня стращать, Александр Трофимыч! Мы же не первый год работаем вместе и отлично знаем друг друга.

— Чужая душа все равно потемки, — окутываясь табачным дымом, словно желая скрыть за ним лицо, пробурчал Мякишев. — Ты вон подполковник, начальник отдела, а ведешь себя словно мальчишка-оперативник, которому не терпится доказать, что и он уже сыскной волк. Тебя давно прозвали Волкодавом, я же знаю. Так кому и чего ты еще пытаешься доказать? Не возражай, не надо! Иди, подготовься хорошенько, а людей тебе дадут…

Когда за Серовым закрылась дверь, Трофимыч устало повалился грудью на столешницу и прикрыл глаза. Нестерпимо хотелось распахнуть дверцы старого шкафа и сделать хотя бы глоток из заветной бутылочки, но нельзя: сегодня сплошные вызовы к руководству и одно совещание на другом. Расслабиться удастся только вечером, да и то не в полной мере, поскольку завтра опять напряженный день.

«Знаем мы, видишь ли, друг друга, — вспомнив разговор с Сергеем, раздраженно подумал Мякишев. — Откуда нам друг о дружке все знать? Если мы о чем и догадываемся, то лишь о том, кто чего стоит, какова кому истинная цена. И все!»

К вечеру Сергей знал практически все о квартире, где находился Зайденберг, — общую площадь, расположение комнат, где наиболее толстые капитальные стены, где какая дверь, куда выходят окна и что там нет телефона. Нашли хозяина квартиры, некоего Шурова, который жил у жены в Выхино.

Испуганный неожиданным визитом парней из органов, — наверное, в каждом из россиян где-то глубоко внутри сидит в генах давний страх перед беспределом властей, — Шуров откровенно признался, что квартиру он сдал одному знакомому за доллары, дабы иметь приварок к семейному бюджету, а чтобы его не обстригла налоговая инспекция, договор о съеме жилплощади он не оформлял.

Как вскоре выяснилось, приятель Шурова оказался весьма оборотистым малым и пересдал квартиру азербайджанцу, державшему на рынках овощные и фруктовые лотки. Имел с этого полторы сотни баксов и тихо радовался своей находчивости, пока к нему не нагрянули раздраженные сыщики. Самое неприятное ждало их впереди — квартира, как гулящая девка, пошла по рукам. Али, так звали азербайджанца, в свою очередь, тоже ее кому-то пересдал, а тот еще, и теперь выяснить, кто же на самом деле реально там проживает, просто не представлялось возможным. Главное, хозяин постоянно получал деньги, его приятель приносил их ему, получая от Али, но сам Али как в воду канул: оперативники проверили все рынки и точки, где торговала подобная публика или нанятые ими продавцы.

— А чего мне? — уныло тянул Шуров. — Деньги-то давали! Квартира давно ремонта требовала, а мебели в ней осталось…

И он обреченно махнул рукой, давая понять, что оставленное им квартиранту даже нельзя назвать мебелью. Зато он дал запасные ключи, но, как оказалось, кто-то из постоянно меняющихся временных хозяев успел сменить замки. На этом проработку данного направления Серов решил прекратить и, если бандиты не сдадутся, просто вышибить дверь, благо она не бронированная.

Специалисты из технических служб установили: в квартире находятся не менее трех человек и примерно каждые два часа они связывались с кем-то по радиотелефону, но для налаживания перехвата этих переговоров требовалось время, а Серов не хотел терять темп — мало ли что произойдет, когда преступники почуют возню вокруг себя? Зайденберг нужен живым, он слишком важный свидетель, и Сергей горел нетерпением начать с ним работать, вытрясая из Льва Марковича имена, явки и номера счетов.

Дом блокировали в половине десятого вечера. Командовавший бойцами спецотряда майор — в полном снаряжении, в бронежилете и каске, с автоматом на шее — подошел к Серову и дружелюбно улыбнулся:

— Знакомый вроде? Мы с тобой винный склад брали, так?

— Угадал. Но сегодня работка будет ювелирная. Центр и, самое главное, заложник мне нужен живым.

— Сделаем, — без энтузиазма пообещал майор, разом потеряв все дружелюбие. — Рванем дверь и сразу засандалим «черемуху». Опомниться не успеют, как мы уже в дамках. Лады?

— Не знаю.

— Сомневаешься в моих ребятах? Ты же видел их в деле, там, на складе.

— Да нет, в твоих я не сомневаюсь, — успокоил его Серов. — Неизвестно, кто там сидит с заложником и какие у них планы. Рванешь дверь, а они пустят ему пулю в лоб: ведь на это много времени не требуется, нажал на курок — и, как ты выразился, в дамках. А человек мне живым нужен.

— Здесь одновременно через дверь и через окна не получится, — отрезал майор и насупился.

Вечно эти оперативники мудрствуют: так им не так, эдак не эдак! Их послушать, так лучше всего встань на голову и почеши левой пяткой правое ухо, одновременно выпив кружку пива и стреляя из автомата точно в цель. Нет уж, не дождетесь — будет так, как будет, а заложник майору не брат, не сват и вообще он майору нужен, как лишняя дырка в голове. Не взяли бы его засевшие в квартире обормоты — у спецназа меньше приключений. А его бойцы не клоуны и не каскадеры; скоро начнут стрелять, и его задача — обойтись без жертв и, желательно, вообще без всякой пальбы — она лишь в боевиках хороша, а в реальной жизни раскаленный кусок свинца попадает в чье-то тело и безжалостно корежит его. Кровь, грязь, стоны и хрипы раненых… Приятного мало.

И разве так трудно догадаться, кто сидит в квартире? Наверняка кавказцы, раз они без конца пересдавали друг другу квартирку. Или подполковник не прорабатывал эту операцию через своих стукачей? Тогда дело еще хуже, поскольку поведут их на штурм практически вслепую, а этого майор крайне не любил и, если бы его воля, то вообще отказался бы веста людей в неизвестность. Но воля была не его.

— Сделаем красиво, — не желая осложнять отношений с начальником отдела, уже мягче сказал командир группы спецотряда. — Взрывчатку на петли и замок, а там дверь сама рухнет, и сразу газ! Возьмем!

Он постарался произнести это уверенно, как бы убеждая себя и других, что все пройдет как нельзя лучше, но получилось неубедительно.

— Хорошо, — согласился Серов.

Майор благодарно кивнул и отошел. Сергей влез в бронежилет и надел каску — отсиживаться в тылу, пока будут брать квартиру, он не намеревался. Так, пистолет лучше засунуть сзади за пояс, а автомат в руках. Ну, теперь наверх и с Богом!

Входя в подъезд следом за майором, Серов оглянулся и увидел Пылаева — Аркадий Петрович торопливо облачался в бронежилет, затягивая застежки на липучках. Значит, узнав об операции, он тоже решил участвовать в ней? Сергей ему ничего не говорил и присутствие зама, с одной стороны, его обрадовало, — все-таки старается себя показать, а под пулями дешевой популярности не заработать, — а с другой — почему-то вызвало некоторое раздражение. Почему?

Однако на раздумья времени не оставалось. Майор предупредительно придержал дверь подъезда, и Серов, миновав полутемный тамбур, начал подниматься по лестнице, стараясь держаться рядом с командиром группы. Как во всех старых домах, лестница была широкой, с длинными пролетами и вытертыми ступенями, давно потерявшими свой первоначальный цвет. Пахло пылью и кошками. Зеленовато-серая краска на стенах местами облупилась, из-под нее проглядывала штукатурка.

— Может, через мегафон предложим сдаться? — шепотом спросил Сергей, понимая, что городит несусветную чушь.

Сдадутся они, как же, держи карман шире. Нема дурных, как говорят на Украине: пока преступники не почуют силу противника и не поймут, что их вот-вот уничтожат, они ни за что не сдадутся, а станут цепляться даже за призрачную возможность вывернуться и уйти. А если им нечего терять и за каждым столько, что хватит на десяток «вышек», тем более глупо предлагать им сложить оружие. Но ведь людей жалко и очень хочется заполучить Леву Зайденберга живым и невредимым, чтобы мог говорить, подлец!

В ответ на вопрос Серова майор только досадливо дернул плечом: какие переговоры, если подрывники уже у дверей? И вообще неужели подполковник не понимает, что одной рукой за две титьки сразу не схватишься — либо надо вести переговоры, либо штурмовать. Его дело не произносить монолога, как Гамлет, не торговаться с теми, по ком пуля плачет, а действовать, действовать!

И он махнул рукой. Два подрывника бесшумно подошли к двери квартиры и прикрепили к ней несколько зарядов взрывчатки таким образом, чтобы при взрыве дверь бросило ударной волной внутрь квартиры. Специалисты работают, ничего не скажешь.

Серов поудобнее перехватил автомат, проверил, под рукой ли противогаз, и мысленно отметил: времени уже прошло вполне достаточно, чтобы успеть облачиться в бронежилет и каску, но Пылаева не видно…

Духота и сытный обед клонили в дрему, и Лева блаженно закрыл глаза. После визита «хозяина» дали некоторые поблажки, и грех этим не воспользоваться. Накормили узника жирной шурпой и жареной бараниной, дали грамм пятьдесят отличного коньяка и пачку хороших сигарет. Когда Зайденберг попросил еще и черного кофе, он ожидал услышать в ответ брань и получить ногой по ребрам, однако кофе дали. Сварен он был бездарно, но в Левином положении выбирать не приходилось.

И еще одно приятное новшество: наручник отцепили от трубы. Правда, первый усач хмуро объяснил, что такая милость только на время сна. Сами сторожа спать не собирались: они сидели у стола, положив на него автоматы, и играли в неизвестную Зайденбергу карточную игру, возбужденно сопя и тихо переговариваясь на своем языке.

Охранники не открывали шторы, в комнате было сумрачно, поэтому им пришлось зажечь люстру, чтобы играть. Свет внезапно погас. Лева недоуменно поднял голову, а один из охранников разразился проклятиями и начал щелкать выключателем, но лампочки не загорались. Второй тоже бросил карты.

— Проверь!

Повинуясь приказу, напарник кинулся в коридор, но и там свет не горел. Не было его на кухне, в ванной и туалете. Одновременно перегореть все лампочки не могли, значит, квартира оказалась обесточенной? Такие шутки давно и хорошо знакомы, поэтому охранник на цыпочках подкрался к двери и посмотрел в потайной глазок.

Увиденное потрясло его и заставило в испуге отшатнуться. На слабо освещенной лестничной площадке бесшумно двигались люди в касках и бронежилетах с автоматами в руках. Мгновение, и они исчезли из поля зрения. Кто это, объяснять не нужно, и у охранника нехорошо заныло под сердцем в предчувствии большой беды. Быстро вернувшись в комнату, он шепнул товарищу:

— На лестнице менты! В жилетах и касках. Квартира обесточена.

Тот резко вскинул голову и ощерил зубы, как норовистый жеребец. На его лице застыло выражение жуткой злобы и страха, и он хмуро буркнул:

— Пристегни!

Мгновенно догадавшись, о чем речь, охранник подскочил к недоумевающему Леве и пристегнул один браслет наручников к трубе. Тем временем напарник торопливо тыкал пальцем в кнопки мобильного телефона.

— Алло! — хрипло закричал он в микрофон, как только ему ответили. Плевать, здесь можно хоть стрелять, все равно менты, собравшиеся взять их, ничего не услышат. — Нас обложили. Вырубили свет. Сейчас начнется!

— Сбавь тон, — спокойно ответили ему. — Не надо истерик! Немедленно переводите пленного в кухню, а в коридоре устройте баррикаду.

— Какие баррикады, слушай? — тихо сказал охранник. Первый всплеск эмоций уже прошел, уступив место равнодушной усталости, которая обычно охватывает людей, осознающих, что они оказались в безвыходном положении. — Взорвут дверь и задушат нас газом, как кроликов в норе. Ты понимаешь?

— Понимаю, я все прекрасно понимаю и сейчас немедленно предприму меры, чтобы вас оставили в покое. Надо немного продержаться, и они уйдут!

— Ха! Я лучше брошу автомат и пойду в тюрьму!

— Не смей! — в голосе собеседника появились жесткие нотки. — Тебя и там найдут и накажут за ослушание! Это приказ: продержаться десять минут, максимум пятнадцать. Потом они уйдут, я гарантирую.

— А если нет?

— Мы теряем время, — абонент начал раздражаться, — Похоже, ты начинаешь превращаться в сопливую бабу! Заложника на кухню, в коридоре — баррикаду! Если через пятнадцать минут вас не оставят в покое, можешь сдаваться. Засекай время! — Раздалось пиканье отбоя.

Охранник выругался и сложил телефон. Хорошо говорить «продержитесь пятнадцать минут», когда ты в безопасности и далеко отсюда. А тут сейчас начнется кромешный ад! Заложника не жаль, никакие его деньги не вернут жизни. Но и ослушаться означает то же, что умереть: пощадят менты, так убьют свои. Отступникам нет пощады, и приговор приведут в исполнение, не взирая ни на какие препятствия.

Может быть, извернуться по-хитрому? Продержаться не пятнадцать, а пять минут — в горячке скоротечной схватки вряд ли кто будет засекать время. Но мало ли что?.. Ну, хорошо, если не пять, то хотя бы семь минут. Стоит учесть и то, что у тех людей, с которыми имеешь дело, могут быть свои осведомители и среди милиционеров, и через них потом узнают, как все происходило. Поэтому заложника надо перевести и, хотя бы для видимости, накидать барахла в коридоре.

— Что? — прервал его размышления второй охранник.

— Тащи этого барана на кухню и там пристегни к батарее, а я попытаюсь прикрыть дверь.

— Они обещали помощь, — напомнил напарник, подталкивая к дверям ничего не понимавшего, испуганного Зайденберга.

Лева видел: опять что-то затевается нехорошее и под угрозой не только он, но и его стражи. Неведомая опасность пугала, от страха мутило так, что хотелось вывернуться наизнанку, выблевав шурпу и баранину вместе с коньяком и черным кофе.

— Мы должны продержаться пятнадцать минут! — рявкнул старший. — Потом, если не придет помощь, имеем право сдаться.

— У-у, шайтан! — зло прошипел напарник и потащил Леву на кухню, где усадил его на пол около окна и пристегнул браслет наручника к трубе, чтобы заложник не мог высунуться и поглядеть в проем двери или в окно. Окна наверняка возьмут под прицел снайперы, а если богатый баран схватит шальную пулю, никому от этого не станет лучше.

В коридоре глухо бухнуло — свалился шкаф. Через секунду первый охранник появился на кухне и положил на стол мобильный телефон.

— Намочи платки, — велел он второму.

— Мало помогает, — буркнул тот. Но все же подошел к раковине и открыл воду.

— В чем дело? Вы можете сказать? — набрался смелости помертвевший от ужаса Лева.

Его сторожа переговариваются по-своему, вокруг тихо и без всяких видимых причин вдруг гаснет свет, его волокут на кухню и заряжают автоматы. Когда натягивали на голову полиэтиленовый пакет, было все ясно, а тут?

— Сиди спокойно, — закрывая лицо до глаз мокрым платком, приказал первый охранник. — Тебя это не касается. Главное, не высовывайся!

— Да, все будет нормально, — криво усмехнулся второй, нервно дернув щекой, заросшей черно-седой щетиной.

И тут в прихожей рвануло так, что лопнули и посыпались стекла.

В нескольких кварталах от дома, где разворачивались все эти события, в тихом дворике стояли неприметные «жигули». В салоне сидели двое мужчин и, лениво покуривая, слушали миниатюрный приемник. Складывалось впечатление, что станция передает какую-то радиопостановку, из динамика доносились неясные звуки и гортанные голоса.

Водитель в пестрой футболке тихо переводил:

— Разговаривает с напарником, велит перевести барана на кухню… Намерены продержаться пятнадцать минут… Просит намочить платки. Наверное, надеются заменить ими противогазы?

— Не знаю, — покрутил головой его товарищ и вынул из перчаточного отделения небольшой прибор, похожий на маленький транзистор с кнопкой на передней панели. Выдвинув длинную телескопическую антенну, он выставил ее в открытое окно и положил палец на кнопку.

— Рано! — остановил его водитель.

— Не волнуйся, я не тороплюсь. Наверное, он положил телефон на стол? Слышал, какой был звук? Это не взрыв?

— He думаю.

— Вообще-то я не люблю, когда микрофон всаживают в трубку. Питание там слабое, и микрофончик слишком быстро выдыхается.

— Пока слышимость хорошая, — возразил водитель, покрутив колесико настройки. — А надолго и не надо: полагаю, все решится за четверть часа.

— Наверное. Лишь бы не пропустить момент.

— Главное, они на кухне.

— Да. Слушай!

В динамике приемника зашумело, словно по нему вдруг стегнули бичом.

— Взорвалось! Вышибли дверь!

Палец пассажира застыл на кнопке прибора с антенной. Казалось, рука даже побелела от напряжения.

— Подожди, подожди, — тихо приговаривал водитель. — Еще нет сигнала, что они вошли. Наш человек подаст его, и вот тогда!..

Подрывники шустро отскочили в стороны, и через мгновенье грохнул взрыв. Как и рассчитывали, дверь упала внутрь квартиры, и тут же один из бойцов выстрелил в клубящийся пылью дверной проем, пустив в него гранату со слезоточивым газом. Она как-то слабо и несерьезно хлопнула — или так показалось после взрыва? — и, следом за хлопком гранаты, из квартиры ударили автоматные очереди, кроша штукатурку на противоположной стене лестничной площадки.

Засевшие в квартире непрерывно простреливали коридор, не давая бойцам спецотряда проникнуть в помещение. Видимо, преступники вели огонь по очереди, сменяя друг друга, — пока один стрелял короткими злыми очередями, другой перезаряжал оружие. Сколько они так могут отстреливаться: полчаса, час, сутки? Кто знает, сколько боеприпасов у них в запасе — а если там целый склад? А кроме него еще и немалый арсенал всевозможных видов вооружения. И отчего на них не действует граната со слезоточивым газом? Уже все, кто находился на лестничной площадке, натянули противогазы — так нестерпимо щипало глаза и раздирало носоглотку, — но преступники оказались упорнее отравляющих химических веществ.

Операция грозила затянуться, и Серов невольно вспомнил, какую кислую мину состроил Мякишев, когда узнал, что Сергей намерен освобождать заложника своими силами с помощью спецотряда и не собирается передавать бразды правления в руки Управления по борьбе с организованной преступностью. Трофимыч предвидел грядущие неприятности и заранее делал различные телодвижения, во избежание осложнений. Однако Серов, подобно засевшим в квартире, оказался «впертым малым» и не захотел понять начальство. Но он не жалел об этом: если удастся заполучить живым Зайденберга, то…

Впрочем, не надо загадывать, Леву еще только предстоит вытащить из квартиры, где по долгому, задымленному белесым туманом «черемухи» коридору гуляли жуткие свинцовые сквозняки автоматных очередей.

Майор, командовавший группой, резко отстранил бойца с гранатометом, взял у него оружие и знаками показал, чтобы подчиненные встали на четвереньки. Обученные парни поняли его и быстро построили подобие гимнастической пирамиды.

Майор вспрыгнул на их напряженные спины, просунул ствол гранатомета под верхнюю притолоку выбитой двери и трижды нажал на курок. Бум! Бум! Бум! Сквозь треск автоматных очередей было слышно, как внутри квартиры хлопнуло, кто-то закричал, его голос завис на долгой, разрывающей слух высокой ноте, и белесый туман, выползавший из проема, начал сгущаться.

«Еще пара минут, — Серов поправил засунутый сзади за пояс пистолет, — и все кончится. Такого количества отравы не вынесет даже слон. Да и то, пора завязывать: дом жилой и почти в самом Центре. Завтра досужие репортеры распишут, как играли в Сталинград».

Майор спрыгнул на пол, выложенный ровными квадратиками затертой метлахской плитки, отдал бойцу гранатомет и подошел к Сергею. Приподняв маску противогаза, сказал:

— Там шкаф поперек коридора. Первая граната в него попала. Сейчас пойдем!

Он подмигнул и натянул маску. Серов в ответ кивнул. У него мелькнула мысль, как там Лев Маркович, в прелестной атмосфере пороховых газов и «черемухи»? Не привык к подобной вони господин шоумен, ему, наверное, лучше среди ароматов дорогих дамских духов? Хотя за кулисами хватает иных запахов — пыли, потных тел танцоров, грима, магнезии и канифоли. Да что там запахи, жив ли вообще Зайденберг? В такой кутерьме он запросто мог угодить под шальную пулю или преступники пристрелили заложника, чтобы потом не болтал лишнего. Как у Левы со здоровьем, тоже неизвестно: мог и кондратий хватить от страха. Ладно, ждать недолго, сейчас все выяснится.

Один автомат смолк, но второй упорно продолжал огрызаться. Сергей посмотрел на часы: прошло тридцать семь секунд с того момента, как майор запустил в квартиру еще три гранаты со слезоточивым газом.

Второй автомат неожиданно смолк, наступила гнетущая тишина. Спецотрядовцы на лестничной площадке застыли, как в детской игре «замри» — через несколько секунд им предстояло войти в коридор, где их могли встретить свинцом: игры, в которые играли эти мужчины, велись по своим жестоким правилам, поскольку такие игры отнюдь не детские, а подлые и кровавые. Правда, с одной стороны, их осеняли лозунги государственных интересов в обеспечении правопорядка и защите граждан, но ведь и на войне солдаты воюющих армий исповедуют разные принципы?! И не важно, что здесь стреляли друг в друга граждане соотечественники, иногда даже живущие в соседних домах…

Майор первым нырнул в дверной проем. Серов поспешил за ним, но его опередили два бойца, державшие автоматы на изготовку. Они ловко перепрыгнули через поваленный поперек коридора шкаф и кинулись в комнаты. Через секунду квартира гудела от топота тяжелых ботинок.

Главных действующих лиц нашли на кухне. И сразу стало ясно, почему бандиты смогли так долго продержаться — разбитое окно, высоченные потолки, да и сама кухня поражала гигантскими размерами.

Зайденберга, прикованного наручником к батарее парового отопления, Серов увидел сразу же, как только переступил порог кухни: Лева буквально висел на браслете. Лицо шоумена покрывали красные пятна, из глаз ручьем текли слезы, а на полу застыла лужица рвотных масс. Судя по всему, заложник был жив, но потерял сознание. И то слава Богу, медики откачают.

Тут же находились и преступники — двое жилистых темноволосых мужчин среднего возраста: один лежал у порога без признаков жизни, придавив телом автомат Калашникова, а второй сидел у стены, зажав голову ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. По всему полу под ногами раскатывались стреляные гильзы и валялись пустые рожки от автоматов.

Первым делом бойцы забрали оружие, а потом стали надевать бандитам наручники. Сергей кинулся к Зайденбергу и вставил ключ в замок браслетов. Сегодня ему несказанно повезло — заложник остался жив. Грозившая надолго затянуться операция успешно завершилась в считанные минуты, и зря Трофимыч строил кислые мины, предлагая спихнуть тухлое дельце в Управление по борьбе с организованной преступностью. Надо бы, наверное, майору бутылку поставить?

Двое сидевших в темно-зеленых «жигулях» мужчин молча курили и слушали доносившиеся из динамика транзистора треск автоматных очередей и хлопки взрывов. Внезапно приемник замолчал.

— Отказал микрофон? — свистящим шепотом предположил тот, кто держал палец на кнопке прибора с антенной.

В ответ водитель отрицательно покачал головой, призывая к молчанию. В следующую секунду из динамика донеслись непонятные звуки, но их перекрыл пронзительный зуммер.

— Сигнал! — чуть не подпрыгнул водитель.

Его напарник вдавил кнопку прибора, сложил антенну, бросил замолчавший транзистор в перчаточное отделение и устало потер ладонями щеки.

— Не выспался с этим дерьмом… Ну, поехали?

— Хочешь полюбоваться на плоды? — включая мотор, усмехнулся водитель.

— Зачем? — равнодушно пожал плечами пассажир. — Там и так все ясно. Давай на базу…

Зайденберг не стоял на ногах, и Сергей усадил его на колченогий стул: пусть отдохнет, пока не уберут с дороги шкаф, а потом заложника вытащат из насквозь провонявшей «черемухой» квартиры и отдадут в руки медиков. Честно говоря, возиться с перепачканным блевотиной, трясущимся от страха Левой не слишком хотелось.

Внезапно в комнате грохнул сильный взрыв. Серова отбросило к стене, на него кинуло Зайденберга, а стоявший у порога майор отлетел к окну. Уши заложило, как при полете на самолете, когда начинается перепад давления на высоте, все вокруг заволокло известковой и кирпичной пылью, и из ее облака вдруг вырвались неестественно длинные, ярко-алые языки пламени.

«Как в ночном кошмаре», — успел подумать Сергей. Ему не хватало воздуха, он хотел сорвать маску противогаза — плевать на клубящуюся пыль и едкий запах слезоточивого газа, только бы вдохнуть полной грудью, разодрать рот в крике, позвав на помощь! Разве тебя кто-нибудь услышит в противогазе? Нет, ты будешь задыхаться в пыли и гари, пока не задохнешься совсем.

Руку придавил упавший сверху тучный Лева, и Серов с трудом сбросил его с себя, мельком подумав — а жив ли еще этот боров? Но сейчас не до него, хотелось самому вырваться из ада и дышать, дышать, дышать!..

Скорее на улицу, под открытое небо, на волю из каменного мешка!

Сергей встал на четвереньки. Голова кружилась, в глазах туман. Или это просто запорошило стекла маски? Надо выпрямиться и найти выход, но как трудно удержаться на ногах! Так и кажется, что все вокруг качается и плывет, а пол норовит ускользнуть из-под ног и треснуть по затылку.

Неимоверным усилием воли Серов заставил себя сделать шаг к двери, и тут показалось, будто само небо обрушилось ему на голову. Звездные миры и незнакомые галактики со страшной скоростью разлетались в разные стороны, и он, невесомый, воспарил в бескрайнем черном пространстве, стремясь к яркому свету, лившемуся ему навстречу и зовущему стать частью его, обещая ласку, покой и умиротворение. Но кто-то невидимый вдруг с противным скрежетом захлопнул не то люк, не то окно, и лучезарный свет исчез, словно его не было. Сергей погрузился в мрачную тьму и закричал от ужаса, но крик его поглотила немая пустота.

Глава 4

Стоя у окна кабинета, Никишин курил и смотрел во двор, где, собравшись в кружок у машин «скорой помощи», балагурили водители. Пока они травили байки и угощали друг друга сигаретами, у него обстановка немного легче. Конечно, в его отделении лежит много тяжелых больных, но по крайней мере не добавится новых, если «скорые» на приколе.

Кто бы знал, что ему придется заниматься чуть ли не военно-полевой хирургией и еще многим таким, о чем в благословенные времена в госпиталях системы органов внутренних дел даже не вспоминали? Ну, потоком шли язвенники — работа нервная, не всегда успевали люди вовремя питаться, — тут понятно. Вторая категория: гипертоники и сердечники. И то, попробуй прослужить двадцать пять лет, как в стародавнюю пору забривали в солдатики, и выйти в запас без единой болячки?! Да если ты даже на складе считал портянки, и то наживешь какую-нибудь болезнь, а уж про тех, кто ловил преступников, и говорить нечего.

Теперь что ни день везут с пулевыми и осколочными ранениями, жуткими травмами и контузиями. Страшно смотреть, а надо немедленно оказывать помощь. Сроки выслуги до пенсии снизили, но все тем же нескончаемым потоком, а может быть, даже еще более полным, шли язвенники, сердечники, гипертоники. И раненые, раненые, раненые…

Услышав звонок телефона, Никишин выбросил окурок в форточку и подошел к столу. Наверное, это из дома — сегодня он дежурит, уже вечер и жена решила узнать, как идут дела и можно ли планировать что-то на завтра? Однако, сняв трубку, вместо нежного голоска супруги он услышал знакомый начальственный баритон:

— Валерий Николаевич?

— Да, я, — Никишин невольно подобрался: когда общаешься с высоким начальством, пусть даже по телефону, все равно стоит держаться настороже. — Добрый вечер.

Он знал, что звонивший ему человек не любит «играть в солдатики», как некоторые, и предпочитает гражданские формы обращения, поэтому позволил себе поприветствовать его не по уставу.

— Дежуришь? — полуутвердительно спросил начальственный баритон. — Как там? Порядок?

— Стараемся, — скромно ответил Никишин, не вдаваясь в подробности. И так ясно: порядок — заслуга начальника отделения.

— Старайся. Сейчас к тебе нового больного подвезут, готовься встречать.

— Кто-то из руководства? — осторожно уточнил врач. Лето жаркое, на улице просто пекло, и не удивительно, что у людей в возрасте начинают сдавать сосуды или прихватывает сердечко. Особенно если перенервничал, а это сейчас обыденное явление.

— Почти, — собеседник усмехнулся. — Начальник отдела из городского управления розыска.

— Да? А почему к нам? В городе ведь есть свой госпиталь.

Иногда можно позволить себе задать лишний вопросик, чтобы лучше уяснить ситуацию и понять желания руководства. Однако все нужно дозировать во избежание недовольства и раздражения вышепоставленных лиц. Не зря же в бессмертной комедии сказано: спаси нас, Боже, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь. А того хуже, ежели окончательно и бесповоротно запишут в бестолковые придурки. Нет, начальству можно иногда задавать наводящие вопросы, но понимать его намеки нужно с полуслова. Иначе никогда не сделаешь карьеры!

— Там все забито! Решили к тебе. Ты же у нас классный специалист.

Последняя фраза прозвучала, как вызывающая издевка всевластного хозяина над услужливым холопом, но Валерий Николаевич сделал вид, что принял ее за комплимент.

— Ну что вы, — умело изображая смущение, пробормотал он. — Просто в меру сил и возможностей… А что с ним?

— Трагедия, — вздохнули на том конце провода. — Освобождали заложников, а квартира оказалась заминированной. Сначала один взрыв, потом второй. Несколько человек погибли. В общем, хорошего мало. Парня здорово помяло, он без сознания. Кстати, его фамилия Серов. Сергей Иванович Серов, подполковник милиции.

— М-да, — притворно-сочувственно протянул Никишин и, чтобы не молчать, поскольку руководство не проявляло инициативы, решился на новый вопрос: — Он, наверное, еще молодой?

— Тридцать пять, по-моему. Толковый сыщик, однако боюсь, что состояние слишком тяжелое. Жалко, Валерий Николаевич, парня. Кто знает, выживет ли? — За этими словами последовала непродолжительная, но весьма красноречивая пауза, а затем баритон продолжил: — В любом случае ясно, что ему больше не служить. В какое ужасное время мы живем, а? Вот так вот молодые, здоровые, когда нет войны, получают страшные раны и травмы. Боюсь за сына, Валерий Николаевич, честное слово, боюсь. Но разве можно мальчишку удержать?

«Ну, за наследника, положим, опасаться тебе нечего, — саркастически хмыкнул про себя врач. — Своего-то ты пристроил в самое теплое местечко: никто и никогда ему не нанесет ни ранения, ни травмы, если только жена или приятели по пьянке на даче. А то, что он никогда не полезет освобождать заложников из заминированных квартир, понятно и ежу».

Но вслух сказал совершенно другое.

— Совершенно с вами согласен. Вы, как отец, постарайтесь повлиять. Хотя, если бы молодость знала, если бы старость могла!.. Что же касается подполковника Серова, то мы постараемся сделать все от нас зависящее. Можете не сомневаться.

— Я не сомневаюсь. Сделайте даже более того, что возможно. Надеюсь на вас.

Для Никишина уже все было предельно ясно: подполковник, которого доставят с минуты на минуту, наверняка фигура весьма специфическая, иначе не последовал бы этот звонок сверху. Ну, с начальством спорить, все одно что писать против ветра. Привезут ранбольного, тогда и посмотрим, что там, а затем станем решать остальные вопросы. В конце концов кроме присяги есть еще и клятва Гиппократа!

«Брось! — мысленно остановил он себя. — Перестань выламываться. Какие, к чертям, клятвы Гиппократа, если ты давно выполняешь то, что прикажут, и не смеешь ослушаться, дабы не остаться без куска хлеба и значительных благ, которые обеспечивает послушание? Ради этого ты сделаешь все. Твои дети тоже вырастут, и тогда им поможет человек с начальственным баритоном или его дети. А кто желает пустить своих малюток в жизнь, как голых в волчью стаю?»

— Как там Муляренко? — поинтересовался начальственный баритон.

Этого вопроса Валерий Николаевич ждал и боялся. Еще недавно занимавший пост начальника одного из главков всесильный генерал-лейтенант Георгий Леонтьевич Муляренко сейчас лежал опутанный проводами медицинских приборов и безучастно смотрел в белый госпитальный потолок помутневшими от боли глазами. Его сердце, много лет без устали гонявшее кровь по большому и сильному телу, сейчас слабо трепыхалось в груди, как худой мешок с водой, печень отказывалась служить, легкие с трудом втягивали и выпускали воздух, и почки словно намертво зажало. И что случилось с этим жизнелюбивым здоровяком? Скрутило его буквально в считанные дни. Неужели люди так переживают выход в отставку и лишение всей полноты власти, что сами себя ставят на край могилы?

Никишин придумал генералу прозвище «Дон Джорджи» — как в западных фильмах про заправил мафии. Нет, Валерий Николаевич не знал ничего определенного о прошлом Муляренко или его связях, но то, что им интересовался начальственный баритон, говорило о многом. Придуманное для больного прозвище доктор держал при себе: надо быть круглым идиотом, чтобы распускать язык.

— Боюсь загадывать, — уходя от прямого ответа, грустно произнес Никишин, ловко давая понять, что как в него ни верят, как на него ни надеются, а против природы не попрешь. Иногда вытащить пациента из ямы просто невозможно, поскольку медики не чудотворцы.

— Значит, плох? — заключил баритон. — Так я и думал. Не берег себя Георгий Леонтьевич, не берег, о здоровье совершенно не думал. Вот так все мы, суетимся, цепляемся за ерунду, гонимся за призраками, а потом приходит срок, и… Большая будет потеря!

Валерий Николаевич дипломатично промолчал, понимая: отвечать не нужно, этого от него сейчас просто не требуется. Достаточно слушать.

— Но ты старайся! — резко изменив тон, велел невидимый собеседник, и врач отчеканил:

— Сделаем все возможное.

— Да, ты уж, голубчик, сделай, — смягчился баритон и неожиданно спросил: — Небось засиделся уже в майорах?

— Есть маленько, — подобострастно ответил Никишин.

— Ничего, у нас всегда ценили хороших специалистов!

В трубке запикали короткие гудки, и врач положил ее.

Нет, это не разъединили на линии — просто у звонившего ему человека такие привычки: он никогда не здоровался и не прощался, считая это излишней честью для тех, кто стоял на служебной лестнице ниже его, и резко прекращал разговор, сказав все, что хотел. А тот, с кем он говорил, был обязан безошибочно понять все намеки и недомолвки и выполнить не высказанные до конца пожелания, как самый строгий приказ. Никишина как раз за это и ценили — он умел понимать и старался выполнить.

Не оставив времени перекурить и поразмыслить после разговора с высоким руководством, затрещал аппарат внутренней связи, и Валерий Николаевич подумал: наверное, звонят сообщить о поступлении нового больного — того самого подполковника Серова. Снимая трубку, он выглянул во двор — от стеклянных дверей приемного покоя медленно отъезжала «скорая»…

Спустившись вниз, Валерий Николаевич прошел застекленным коридором-переходом и очутился в приемном отделении. Да, он верно предположил, что привезли пострадавшего при взрыве подполковника — на топчане лежал серо-зеленый бронежилет, а на нем изрядно помятая каска, видимо, принявшая на себя удар либо балки, либо глыбы спрессованного цементом кирпича. Рядом, сваленная в кучу, валялась грязная одежда со следами крови — рубашка, брюки, еще что-то. Кровь — это уже хуже! В любом случае, раненый попадет к нему в отделение, и не только потому, что этого хотел человек с начальственным баритоном.

— Где больной? — спросил Никишин у сестры.

— Повезли на рентген, — ответила она. — Сейчас позвонят оттуда. Возьмете его к себе?

— Как он? — Валерий Николаевич взял со стола удостоверение и раскрыл его. Со стандартной фотографии на него чуть исподлобья взглянул симпатичный мужчина с широким подбородком, слегка прищуренными глазами и по-мальчишески непокорным вихром на макушке. Так вот он каков, подполковник Сергей Иванович Серов.

— На одежде кровь, он ранен? — Никишин обернулся к сестре. — Дежурный врач его уже осмотрел?

— Поверхностных повреждений или ранений не нашли. Скорее всего, кровь чужая. Водитель «скорой» говорил, там страх что творится! А больной без сознания.

— Понятно.

Делать тут явно больше нечего. Надо возвращаться в отделение и готовиться к приему Серова. Впрочем, свободные боксы всегда готовы. После рентгена подполковника наверняка поднимут в реанимацию, и дежурный врач будет сопровождать его, пока не сдаст с рук на руки.

Никишин закрыл удостоверение и положил его на край стола. Повернулся, чтобы уйти, и тут его взгляд упал на модные туфли раненого, небрежно брошенные под стул. Один полуботинок лежал на боку, будто специально показывая слегка стоптанный каблук и часть подошвы.

«Снашивает преимущественно по внешнему краю, — машинально отметил врач. — Кажется, где-то я читал, что именно так снашивают обувь люди, отличающиеся независимым характером, предприимчивостью и смелостью. То есть натуры деятельные и храбрые. Любопытно узнать, во что же этакое вляпалась эта деятельная натура? Хотя лучше никогда не знать подобных вещей, а жить по старому принципу: каждый кулик на своем болоте велик!»

В отделение Валерий Николаевич вернулся как раз перед тем, как привезли на каталке Серова, до горла укрытого простыней.

— Зачем закутали? — поморщился Никишин и откинул застиранную ткань.

Как он и ожидал, Сергей Иванович оказался мужчиной крепкого сложения, с хорошо развитыми мышцами и, надо полагать, высоким. Сейчас, когда он лежал на каталке, определить его истинный рост было трудно. С помощью медбрата и дежурной сестры раненого переложили на кровать, прилепили к широкой груди датчики и включили монитор — теперь хитрая японская машина проследит за пульсом, давлением и частотой дыхания подполковника, регистрируя каждое сердечное сокращение и передавая все на компьютер в ординаторской, а при малейшей опасности подаст сигнал тревоги.

— Что рентген? — начальник отделения пальцами осторожно приоткрыл правое веко больного и заглянул в зрачок.

— Обошелся без переломов, — ответил Кульков. Он сегодня дежурил в приемном покое. — Повезло мужичку, там, говорят, практически всех в лепешку, а вот он и еще один майор остались живы.

— М-да? — неопределенно промычал Никишин и маленьким фонариком-карандашом посветил в глаз неподвижно лежавшего Сергея. — Смотрите, Владимир Викторович, он не реагирует на свет! Зрачок не сужается.

Кульков наклонился и посмотрел через его плечо. Выпрямившись, уверенно сказал:

— Я полагаю, надо диагностировать как состояние средней тяжести. Все кости целы, в том числе и черепные, ранений нет, но наверняка имеется сотрясение мозга, о чем свидетельствует потеря сознания на несколько часов. Потом несомненно проявится амнезия, которая быстро исчезнет.

В принципе тощенький, похожий на подростка Володя Кульков прав, но ему не звонил начальственный баритон и он не имел еще такого опыта, как майор Никишин, решивший дать урок молодому коллеге. Иногда полезно слегка охладить горячие головы. Помогает прочувствовать должную дистанцию.

— Вы полагаете? — скучно переспросил Валерий Николаевич. — Ну что же, посмотрим.

Никишин прослушал стетоскопом трудную клетку Серова, взял его запястье и стал считать пульс, словно не доверял монитору, ежесекундно показывавшему на экране, как бьется сердце. Потом вынул из кармана специальный узкий пенал, развинтив его, достал длинную иглу и методично, словно нанося невидимый узор, начал потихоньку колоть неподвижного Сергея, продвигаясь от лба и лицевых мышц к шее и груди, а там и ниже, до кончиков пальцев ног.

— Вот видите? Видите? — полушепотом, словно приглашая Кулькова в сообщники, приговаривал Валерий Николаевич. — Типичная мышечная атония! Видите?

— Вы хотите сказать?.. — Кульков поправил сползавшие с потной переносицы очки.

— Правильно, — с видом профессора, наконец услышавшего от студента верный ответ, важно кивнул начальник отделения. — Состояние тяжелое! Отметьте: у него обездвиженность, нет нормальной реакции зрачков. И без стетоскопа налицо нарушения дыхания, а тут, — он показал на монитор, — ясно видно брадикардию. Посчитайте пульс больного! А вы говорите, состояние средней тяжести. Сейчас мы его подключим к аппарату и потом начнем разбираться. Кстати, в приемном покое видел его удостоверение. Он же из городского управления. Почему его привезли к нам?

Вопрос был задан на всякий случай, чтобы лишний раз прикрыться, если вдруг начнутся какие-то разговоры. Чистосердечный Кульков непременно вспомнит, как внимательно отнесся к поступившему больному опытный Никишин и как недоумевал, почему к нему в отделение вдруг попал офицер из городского управления. Такой свидетель всегда пригодится.

— Там кого-то брали, — жарко зашептал Владимир Викторович, — но когда ворвались в квартиру, все взорвалось. В городском госпитале не оказалось мест и его привезли к нам. Надеюсь, он встанет?

— Мозги у всех одинаковые, — сухо заметил Валерий Николаевич, которому Кульков уже был не нужен и начал даже раздражать. — Я имею в виду не мыслительные способности. Надеюсь, вы это понимаете?

— Да, — быстро согласился тот и прыгающей походкой, за что его окрестили Кузнечиком, направился к выходу.

— Готовить аппарат? — тихо спросила неслышно подошедшая сзади медсестра. — Будем подключать?

— Пока подождем. Идите на пост, я скажу.

Пост был буквально в трех шагах, за стеклянной перегородкой. Сестре неимоверно хотелось спать: чтобы заработать побольше, она часто выходила на сутки и хронически недосыпала. Сейчас лето, надо что-то сколотить к зиме, а с осени опять начнутся занятия в институте, предстоит стиснув зубы тянуть до заветного диплома На помощь родителей рассчитывать не приходилось, они сами сидели почти без гроша, как большинство госслужащих. Сейчас глухая ночь, у нее на попечении лишь трое больных и все под мониторами. Скорее бы убрался начальник отделения, тогда можно и прикорнуть за столом, уронив голову на руки. Хоть полчаса, но сон поможет взбодриться и даст новые силы…

Валерий Николаевич в раздумье остановился у выхода из бокса. Как поступить: залечить подполковника или пустить все на самотек? То, что в подобных случаях необходимо делать в экстренном порядке — инъекции, рентгены и прочее, — сделано, и вполне можно ограничиться ролью пассивного наблюдателя, поскольку в душе Никишин был согласен с Кузнечиком и не считал состояние Серова крайне тяжелым. Но ведь можно и так залечить, что человек уже к утру отправится к Творцу. И потом ни одна комиссия не подкопается!

С другой стороны, ты сам тоже когда-нибудь предстанешь перед Богом! Есть он или нет, еще никто не доказал. Но зачем пускаться в теософические рассуждения — ничему сущему на земле не суждено избежать смерти, и как знать, что ждет тебя за этим порогом: все перешагивают его лишь в одну сторону. Не придется ли там держать ответ за этого человека, стоит ли брать лишний грех на душу, которая и так далеко не безгрешна? Пусть себе лежит Серов Сергей Иванович и пытается выкарабкаться! И пусть спор между жизнью и смертью разрешит тот, кто дал ему счастье или несчастье жить среди людей.

Да, пусть будет так! Одно дело, служить ли еще подполковнику в органах, и совершенно другое — жить ли, ходить ли по траве, целовать ли женщин, плакать и смеяться, любить и ненавидеть! Пусть будет, как будет!

— С аппаратом подождем, — проходя мимо поста, бросил Валерий Николаевич в ответ на вопросительный взгляд медсестры. — Я послежу за больным по компьютеру из ординаторской.

Сестра молча кивнула и, как только начальник отделения удалился, она поудобнее устроилась за столом и почти сразу задремала — если с кем из больных станет плохо, чуткие приборы тут же поднимут вой, и она немедленно проснется, а ей нужно всего-то полчасика, не больше.

Сергей очнулся внезапно, будто его толкнули в бок. Открыл глаза и увидел над собой белый потолок, слабо освещенный лампой дневного света, горевшей где-то сбоку. Прямо от потолка начинался блекло-зеленый кафель стен, и Серов подумал: кто это догадался так выкладывать стены кафелем?

Голова казалась странно пустой и тупо болела, слегка мутило, и не было никакого желания двигаться. Мысли текли лениво, постоянно путались, но, как ни странно, это совершенно не раздражало, а, наоборот, даже доставляло своеобразное удовольствие, словно играешь в некую игру, где нет ни начала, ни конца и можно в любой момент изменить правила. Однако не худо бы и разобраться, где он. Что же такое над ним: ящик, прибор, телевизор? Если телевизор, то почему экран повернут в сторону так, что неудобно смотреть? Дурацкая штука на правой руке и что-то прилеплено на груди, а от липучих фишек к ящику пучком тянутся провода.

Так, а если попробовать вспомнить, где он был и что делал до того, как очутился в странной комнате, где одна стена из кафеля, а другая стеклянная, словно в фильмах абсурдного ужаса? Там тоже часто люди попадали неизвестно куда и им приходилось несладко, пока они не начинали понимать — все вполне реально и всему есть свое объяснение.

Где же он все-таки был? Никак не вспомнить, и стоит напрячься, как тут же головная боль усиливается, а пошевелить рукой или ногой нет ни сил, ни желания. Может, он просто видит нелепый, дурной сон, навеянный духотой раскаленного безжалостным солнцем города? А утром проснется как ни в чем не бывало и вновь ощутит бодрую упругость мышц?

— Т-с-с!

Сергей с трудом приподнял голову и посмотрел туда, откуда донесся звук. Увиденное заставило его от удивления приоткрыть рот.

Придерживаясь рукой за алюминиевый косяк стеклянной двери, на пороге стоял совершенно голый лысый старик с непонятными бляшками на груди, почти потерявшимися в густой седой поросли.

«Я брежу? — равнодушно подумал Серов. — Или это неведомым образом ко мне явился легендарный “снежный человек”?»

— Т-с-с! — повторил старик и опасливо оглянулся. — Не шуми!

Сергей хотел сказать, что он и не собирался шуметь, поскольку старик наверняка призрак или привиделся ему во сне, а там шуми не шуми, этим ни призраков, ни кошмары не прогнать. Но губы не слушались, из горла вырвался лишь хрипловато-сиплый клекочущий звук.

— Тихо! — свистящим шепотом приказал старик и медленно, вытянув перед собой руки, словно слепец, подошел к лежавшему Серову. — Тихо, я тебе плохого не сделаю.

С кряхтением он опустился на край кровати и, одышливо отдуваясь, быстро зашептал:

— Я слышал, ты городской? Кроме тебя, просто некому, понимаешь? Некому! Ты должен помочь.

Серов хотел и понять, и помочь, однако при всем желании ничего не мог понять и ничем не мог помочь странному голому старику. Да и чем поможешь призраку, нежданно явившемуся тебе в сновидениях? Сочувствием? Да вот незадача, язык отказывался повиноваться, поэтому даже слов сочувствия не удалось произнести.

— Худо тебе? — старик пристально вгляделся в лицо подполковника. — Да ты меня слышишь? Моргнуть можешь?

Сергей медленно закрыл глаза, и старик довольно засопел. Он разжал кулак и показал Серову скомканный носовой платок.

— Тут телефон, когда выйдешь, позвони. Спроси Бориса. Это очень важно, слышишь?

Сергей опять медленно прикрыл глаза в знак того, что понял, о чем его просят. Происходящее в этом чудном сне его начинало забавлять — как в приключенческом романе про графа Монте-Кристо, честное слово. В свете люминесцентной лампы лицо старика отливало мертвенной бледностью, глаза казались темными точками, а рот черным провалом, окруженным серебристым облачком седой щетины. Привидится же такое!

— Хромой бес меня подставил, — наклонившись ближе к лицу Серова, зашепелявил старикан. — Крыса проклятая! Он старой выучки, не раскусил я его вовремя, а теперь отсюда уже не выйду! Скажи Боре, мол, Дед просил привет передать. Запомнил или у тебя сейчас голова худая?

Серов игриво подмигнул правым глазом, подумав, что если он закроет оба глаза, то диковинный пришелец может еще, чего доброго, решить: человек, к которому он явился, соглашается с предположением о худой голове. Нет, Сергей прекрасно понимал, что говорил старик, и каждое его слово накрепко врезалось в память.

— Ну и ладно, — облегченно вздохнул Дед и торопливо засунул скомканный платок под подушку Серова. — Прощай, сынок. Ты молодой, выкарабкаешься. Ты должен выйти и позвонить, понял?

— Вы тоже… — неожиданно для себя прошептал Сергей. И, уже бодрее продолжил: — Встанете.

— Ага, — на губах старика появилась слабая улыбка. — Заговорил, молчальник!.. Не, я не выйду. Сон мне сегодня был.

Он сгорбился, уронил руки с набухшими венами между коленей и печально опустил голову. Если бы в его позе не было столько трагизма и безысходности, наверное, он показался бы ужасно смешным: голый, покрытый седым пухом растительности, лысый, небритый, тощий. Не зря говорят, что трагичное и смешное всегда ходят рука об руку.

— Димка приходил, брат мой, — тихо говорил Дед. — В форме, знаешь, как была в сорок первом, с петличками. Я его спросил: куда ты? А он ответил, что на фронт, и позвал меня с собой. Взял за руку и повел… Но с фронта-то Димка не вернулся! Я мальчишкой был, плохо его помню, а тут он как живой. Раньше в снах он ко мне не приходил, а теперь пришел. Значит, срок настал?

«Какие сны, если он сам сон или призрак? — недоуменно подумал Сергей. — Что он рассказывает о своем брате? Или привидения тоже видят сны?»

— Платок мой сохрани.

Старик тяжело поднялся и медленно пошел вон из бокса, переставляя изуродованные подагрой босые ступни по истертому линолеуму. И, словно проплыв мимо лампы, как это и полажено нормальному призраку, исчез во мраке. Не раздалось ни единого звука: ни шороха, ни скрипа, ни шарканья ног…

Внезапно навалилось непреодолимое желание спать, и Серов, едва закрыв глаза, провалился в забытье, из которого его вырвал неприятный звук. Он ныл и ныл на одной ноте, как, стараясь привлечь внимание издерганной матери, ноет капризный ребенок. Однако в этом звуке таилась смутная угроза или предупреждение о страшном несчастье.

Сергей разлепил веки: уже светало — летом рано становится светло. Наверху все тот же белый потолок, с одной стороны все та же блекло-зеленая кафельная стена, а с другой — стенка из стекла, перехваченная алюминиевыми переплетами. Он лежал на кровати, над ним странная, похожая на телевизор коробка на кронштейне, а рядом тумбочка со стаканом воды. Похоже, здесь больница или госпиталь. Ну да, он же не гражданский человек, и случись с ним что, его должны доставить в госпиталь. Значит, что-то случилось?

Попытка напрячь память привела к новому приступу головной боли, да еще противный надоедливый звук словно сверлил мозг, не давая ни секунды покоя и вызывая неудержимое желание немедленно вскочить и куда-то бежать. Однако тело казалось чужим и тупо непослушным, а сонливость заволакивала глаза. Да что же это с ним, в конце концов?

— Выключите монитор! — раздраженно крикнул незнакомый мужской голос, и, к немалому облегчению Серова, терзающий нервы звук оборвался.

Сразу стало слышно шарканье тапочек и сдавленный всхлип женщины, а потом голос того же мужчины:

— Ну, ну, перестань! Тут нет твоей вины, ты же не Бог. Он и так немало прожил, а уж как пожил!

— Все равно, — опять всхлипнула женщина.

— Хватит, — чуть повысил голос мужчина, — я сказал, перестань! Позови кого-нибудь, и опишите вещички, а я позвоню родным.

— Да какие у него вещи?

— Хоть одна зубная щетка, — отрезал мужчина. — Все-таки генерал-лейтенант, не кто-нибудь. Да, солдат вызови, чтобы отвезли тело в морг.

«Кто-то умер? Или это я умер и теперь слышу, что происходит рядом с моим телом на земле?» — эта мысль не показалась Сергею страшной, наоборот, вместе с ней возникло облегчение: больше бояться нечего и самое страшное позади. Хотя, кто знает, позади или впереди?

Послышались приближающиеся шаги, и в бокс заглянул незнакомый моложавый мужчина в зеленом хирургическом облачении. Он бросил быстрый взгляд на монитор, потом всмотрелся в открытые глаза больного и улыбнулся.

— Ну, жив, курилка?

— Жив… — едва слышно прошептал подполковник и спросил: — Где я?

— В госпитале. Лежи, не двигайся, ты жив и, Бог даст, встанешь на ноги. Все нормально, спи! Тебе сейчас полезно поспать.

— Что произошло? Кто-то умер?

— Спи, милый! Обо всем поговорим потом, лады? А теперь спать, спать!

Серов послушно закрыл глаза и опять провалился в забытье, но слова одетого в зеленую хирургическую робу врача уже крепко засели в мозгу и больше не терялись среди разбредавшихся во все стороны мыслей.

Вновь он пришел в себя, когда в окно уже заглянуло солнышко, квадратик яркого света лежал на блеклом кафеле, напоминая, что есть другая жизнь, где плещут волны, шумят деревья ц люди делают то, что им хочется, а не лежат прикованными к больничным койкам. Ах, почему мы все начинаем ценить нашу простую и нервную жизнь только тогда, когда сами ляжем под монитор, чтобы врачи помогли разрешить спор между жизнью и смертью?

Непонятный скрип заставил Сергея повернуть голову. Через стеклянную стену палаты он увидел, как два наголо стриженных парня в застиранных синих госпитальных пижамах толкают каталку, на которой вытянулось полностью укрытое простыней неподвижное тело. Резиновые колесики каталки скрипнули на линолеуме, когда солдатики стали разворачивать ее, и Серов понял, что этот звук и привлек его внимание.

— Эй, — позвал он парней. — Эй, ребята!

Но получился лишь сиплый шепот, и занятые страшным грузом парни не услышали его и не откликнулись. Зато услышала медсестра.

— В чем дело? — в бокс вошла молоденькая, похожая на сдобную булочку девушка. — Больной, вам надо спать!

— Кто умер? — с трудом размыкая пересохшие губы, спросил Серов. — Скажите, это очень важно.

— Вам нельзя волноваться! — Сестра недоуменно поглядела на него: неужели он был знаком с покойным?

— Я буду больше волноваться, если мне не скажут!

— Хорошо, — она тряхнула головой. — Генерал Муляренко, старый и очень больной человек. А теперь спите!

— Пить, — попросил Сергей, а напившись, предпринял новую попытку кое-что узнать у толстушки. — Кем он был? И что со мной?

— Потом вам все скажет врач. Спите!

Она ловко поправила подушку, укрывавшую его простыню и вышила. Серов уставился в потолок и попробовал вспомнить, кто такой генерал Муляренко? Кажется, он слышал эту фамилию, но где, когда и в связи с чем? Ясно одно: сейчас он, Сергей, в госпитале, с ним что-то произошло, но выздоровление возможно, а ночная встреча вполне может оказаться бредом или сном.

Серов сунул под подушку левую руку, и пальцы наткнулись на скомканный носовой платок…

Сколько раз он проваливался в забытье и выныривал из него, как из темного омута, Серов не мог сказать: казалось, его специально накачали снотворными и напрочь отшибающей память гадостью, чтобы он бесконечно соскальзывал из призрачного бытия в серое, такое же призрачное небытие. И не давали покоя вопросы: то, что случилось ночью, случилось наяву или привиделось? И зачем приходил старик? Позвать за собой туда, откуда нет возврата? И почему под подушкой оказался платок?

Наконец удалось зацепиться за берег бодрствования, причем довольно прочно, и больше не поддаваться внезапно наваливающейся дреме. Который час, Серов не знал, но, судя по характерному дребезжанию жестяных кастрюль и запаху больничной кухни, наступило время трапезы. Сейчас все и узнаем.

— Завтракать будете? — в бокс заглянула знакомая уже толстушка.

Что же, если завтрак, значит, еще утро, в больницах обычно кормят довольно рано. Стало быть, сейчас нет десяти утра, а за завтраком должны последовать процедуры и обход врачей.

Сам Серов никогда в больницах не лежал, но успел изучить больничные порядки, когда болела покойная мама и еще когда занимался одним сложным делом, связанным с убийством в известной клинике.

— Да, — ответил Сергей медсестре. — Я голоден как волк.

— Ну вот, поспали и голосок стал лучше, — она, приветливо улыбнувшись, поставила на тумбочку поднос: стакан чая с сахаром, каша, пудинг и бутерброд с сыром. — Осторожно, чай горячий.

Сергей хотел пощупать стакан и с испугом обнаружил — правая рука слушается плохо! Это его правая, которой он не раз отправлял противников в нокаут, его правая, которой он шутя укладывал соперников в армреслинге и жал двухпудовые гири?

Он с усилием сжал пальцы, обхватил стакан и не почувствовал, что в нем кипяток. Надо попробовать, действительно ли чай так горяч? Однако, когда Серов попытался поднести стакан к губам, он выскользнул из руки и упал на пол, но не разбился. Тут же появился его временный ангел-хранитель — пухленькая сестричка.

— Что случилось? Вы не обожглись?

— Там действительно кипяток? — Сергей посмотрел на покрасневшую правую руку: его, родную, вдруг по воле злой судьбы ставшую непослушной, как чужая.

— Устраивайтесь поудобнее, — решительно заявила девушка, — я вас сама покормлю. Не стоит волноваться, пол подотрем.

— Тут реанимация?

— А что? Ну-ка, открывайте рот, вспомним детство золотое.

— Что со мной? — слизывая с ложки кашу, как бы между прочим поинтересовался Серов.

— Ничего страшного. Просто ушиблись.

— Ушибся? — Где это он так приложился, что загремел в реанимацию? — А где и когда?

— Не помните? — как о чем-то совершенно несущественном, спросила сестричка. — Открывайте рот! Вот так, молодцом… Скоро придет доктор, с ним и обсудите.

— Вот приедет барин? — горько усмехнулся Серов, под простыней украдкой щупая левой рукой пальцы правой.

В душе, подобно отдаленному, еще плохо различимому звуку, который с каждой минутой становится все громче и громче, начала нарастать глухая, неясная тревога, готовая заполонить его всего. Нет, нельзя паниковать и впадать в истерику, но и происходящее отнюдь не внушало оптимизма! Как он оказался в госпитале, а это явно не городская больница, а госпиталь, если в нем умирают генералы?! Что с ним стряслось, отчего никто не хочет ему сказать? Он осмотрел и даже ощупал всего себя — конечности на месте и, если не считать ломоты в теле, словно его били палками несколько дюжих молодцов, да странностей с правой рукой, все в полном ажуре. Впрочем, какой тут ажур?

Не успели закончить завтрак, как появился уже знакомый мужчина в хирургической робе. Его сопровождали одетые в белые халаты некрасивая высокая женщина в очках и среднего роста бородатый крепыш.

— Стаканчик не удержали? — сразу догадался хирург. — Ничего, Сергей Иванович, бывает. Давайте мы вас посмотрим, не возражаете? Меня зовут Валерий Николаевич, я начальник отделения, а это мои коллеги. Как вы себя чувствуете?

— Ничего, — уклончиво ответил Серов, прикидывая, с какой стати к нему пожаловала целая комиссия.

— Как вас к нам доставили, помните? — спросил бородатый.

— Нет, — чуть помедлив, признался Сергей. — Просто проснулся в этой палате голым и с проводами.

— В котором часу? — вступила в разговор очкастая врачиха. Серов лишь недоуменно пожал плечами: разве он может это знать, не имея часов? О загадочном сне, или явлении призрака в виде голого лысого старика, он решил умолчать — кто знает, как эта троица отреагирует на подобные рассказы? Вдруг это психиатры? А он тут им и подкинет дровишек в костер! Обеспечена тогда ненужная запись в истории болезни.

С другой стороны, под подушкой лежит платок. Утром Сергей украдкой достал его и развернул: на ткани шариковой ручкой нетвердым почерком был крупно выведен номер телефона и имя: Боря. От него тянулась стрелочка к слову «Дед». Носовой платочек в коричневатую клетку, замызганный, мятый, но… реальный!

Вот поди и разберись, что тут к чему? Стоит ли привлекать себе в помощь врачей, собравшихся около его больничной койки? Наверное, не стоит.

Естественно, про то, помнит он что-нибудь или нет, они спрашивают не из праздного любопытства. Но не кроется ли и тут какая западня для простодушного дурачка? Всякое случается — умирающий генерал мог так подействовать на Сергея, что тот, подобно лунатику, сам накарябал нечто невразумительное на носовом платке. Не зря же утверждают, что в момент смерти у человека высвобождается огромная психофизическая энергия, способная действовать на других людей. Сергей никогда не был мистиком, но… Но в жизни всегда есть место совершенно необъяснимым вещам.

— Прекрасно, — снова взял инициативу в свои руки Валерий Николаевич. — А какой вчера был день недели?

— Среда? — неуверенно предположил Серов.

И тут начали сыпать вопросами очкастая мымра и бородач. Их интересовало, в каком году и когда родился больной, как зовут его родителей, что он любит, где служил и с кем.

Потом Валерий Николаевич достал из длинного пенала тонкую иглу и осторожно начал колоть ею Сергея сначала в лоб около волос, потом над бровями, около носа, в шею, плечи, руки. При этом он постоянно спрашивал:

— Говорите, что вы чувствуете? Здесь больно? А тут?

Бородатый подтянул рукава халата, и когда начальник отделения закончил, промял всего Серова от макушки до ступней.

— Мне скажут наконец в чем дело? — не выдержал Сергей. — Или я должен оставаться на положении безгласного болвана?

— Ну, ну, не нужно волноваться, — успокаивающе похлопал его по плечу Валерий Николаевич. — Все не так страшно. Вчера вы участвовали в серьезной операции и в результате стычки с преступниками получили легкую травму головы. Ушиб. Все пройдет, мы вас подлечим, и снова встанете в строй. И месяца не пройдет, я вам обещаю.

Сергей посмотрел на него с недоверием: вчера? Какая-то операция, бандиты? Нет, ничего не отложилось в памяти. Ничего!

Но какой смысл врачу лгать? Наверное, все именно так и есть, как он говорит?

— Дома знают, где я?

— Позвонили, не переживайте. Вот через несколько дней переведем в отделение, и ваши родные придут навестить. Да вы сами их встретите в коридорчике или на улице, ручаюсь!

«Ручается он, — тоскливо подумал Серов. — Казенные слова, легко слетающие с губ и не обязывающие совершенно ни к чему. Потом я с него не сумею потребовать ответа ни за какие торжественные обещания. А что делать?»

Пригласив после осмотра больного членов консилиума в свой кабинет, Никишин включил электрочайник и угостил бородатого коллегу сигаретой. Обмен мнениями начали, не дожидаясь чая.

— На мой взгляд, картина ясная, — на правах хозяина заявил Валерий Николаевич. — Не повезло парню, да что поделать. Жалко, конечно, когда такие молодые мужчины, но…

После такой преамбулы он пустил в ход свои аргументы, не забыв упомянуть и «кузнечика»-Кулькова, дежурившего ночью в приемном покое: ведь он тоже осмотрел поступившего в госпиталь подполковника и полностью согласился с диагнозом Никишина. Таким образом, сам того не ведая, бедный Кузнечик сослужил ему добрую службу.

— Ярко выраженная атония, — прихлебывая чай и глубоко затягиваясь табачным дымом, уверенно вещал Валерий Николаевич. — Не отмечалось реакции зрачков, не чувствовал холодного и горячего, не смог даже удержать во время завтрака стакан с чаем. Паралич правой руки, пусть частичный, но паралич.

— Скорее у него парез, — не согласилась очкастая дама, так не понравившаяся Серову. — Просто парез и нет никакого паралича! Посмотрите, как он быстро восстанавливается! Могучий организм. Я уверена, все полностью нормализуется, причем очень скоро.

— Я не разделяю вашего оптимизма, — возразил бородач. — А наоборот, склоняюсь к мнению Валерия Николаевича и Кулькова, первыми осмотревших раненого.

— Да поймите, с таким диагнозом мы оставим его на улице, — не выдержала очкастая. — А если у него нет выслуги, на какие шиши жить?

— Получит пенсию по инвалидности, — ободренный поддержкой, Никишин немедленно перешел в атаку. — Что вы предлагаете? Оставить в строю инвалида, больного человека? Он же начальник отдела в уголовном розыске, носит оружие, командует офицерами, ему доверяют судьбы людей. Вы понимаете, что это значит? А если у него на почве мозговой травмы начнутся припадки? А я более чем уверен, что их не удастся избежать! Нет, уважаемая Галина Ивановна, органы не богадельня! А оставлять больного на улице никто не собирается.

— Конечно, конечно, — тут же согласился бородатый доктор. — Кто гонит? Полечим, пройдет медицинскую комиссию…

— Ваш диагноз перечеркивает все, — нервно поправила очки Галина Ивановна, но больше спорить не стала, понимая, что, во-первых, это бесполезно, а во-вторых, себе дороже пререкаться с Никишиным, который, как говорили, имел связи наверху и быстро делал карьеру.

Как знать, пройдет год или два и он запросто может занять кресло начальника госпиталя, и ей тогда уже не работать в этом тихом сытном месте — зарплата регулярная, дежурства раз в несколько месяцев, к трем ты уже свободен и еще можешь покормиться за казенный счет. Некоторые брезгуют больничной кухней, но когда в кошельке не густо, становится не до брезгливости: полковники и генералы тоже эту кашу едят.

Так стоит ли заводиться из-за незнакомого, чужого ей человека и в лице Никишина наживать себе смертельного врага? Ну, положим, Валерий Николаевич несколько ошибается в диагнозе, и что? По ее мнению, травма у этого подполковника не столь тяжелая и он скоро встанет на ноги. И пусть встает! А она подумает о себе и детях, о маме и муже и… согласится с Никишиным.

— Впрочем, если вы настаиваете, — нерешительно проговорила Галина Ивановна, стараясь отступить, сохраняя достоинство. — Вам виднее, поскольку вы принимали пациента ночью. И лечить его тоже вам.

— Вот именно, — сделал полупоклон в ее сторону Валерий Николаевич. — Благодарю вас, коллега, что мы пришли к единому мнению…

Проводив сослуживцев, Никишин блаженно развалился в кресле. Он заслужил отдых после тяжелой ночи! Надо же, сколько событий сразу. Иногда и за месяц не наберется стольких потрясений, как сегодня — одна смерть генерала Муляренко чего стоит! Все, включая самого Георгия Леонтьевича, знали, что это вот-вот может случиться, но как всегда, при всем ожидании случившееся оказалось совершенно неожиданным.

Да, ушел «Дон Джорджи», отлетела его душа, унося в адское пламя или райские кущи множество неразгаданных тайн, за обладание которыми не только историки будущего, но и сотрудники современных спецслужб дали бы очень многое. Однако «Дон Джорджи» ушел и теперь никогда ничего не скажет. Никому! А в последние недели Муляренко находился в строгой изоляции — при желании руководства для отдельных пациентов в реанимации можно создать режим похлеще тюремного.

К тому же свалился на голову подполковник Серов — сколько с ним возни! Сегодня додавили Гальку, а бородатый Игорек свой человек, потом к нему в отделение Сергея Ивановича и спихнем. На этом карьера молодого многообещающего сыщика закончится. Естественно, нужно помочь ему встать на ноги, и пусть себе шагает, только подальше от системы, забравшей у него лучшие годы и здоровье.

Валерий Иванович начал переодеваться. И тут затрезвонил телефон. Догадываясь, кто звонит, Никишин поторопился снять трубку и официально представился:

— Слушаю, майор Никишин.

— Что? — как всегда, не поздоровавшись, коротко бросил начальственный баритон.

— Сегодня ночью скончался Муляренко, — слегка понизил голос Валерий Николаевич.

— Царствие ему Небесное… Один был?

— Да. Скорее всего, умер во сне. Рядом дежурила медсестра на посту, — сразу догадавшись, о чем идет речь, поспешил успокоить врач. — Нормальная девушка, проверенная.

— Ладно. Родным позвонили?

— Конечно, все как положено. Тело сейчас в морге, вскрывать я пока не велел: может быть, родные не захотят?

— Умница, — похвалил баритон. — За это и люблю! Ну а как герой с Петровки?

— Еще не все обследования проведены, — немного замялся Никишин. — Однако он пришел в себя, и обнаружились весьма неприятные вещи. В общем, я буду настаивать на комиссовании из органов с диагнозом «травматическая энцефалопатия». Думаю, так и для него будет лучше. Еще молодой, найдет новую дорогу в жизни.

Майор говорил и боялся остановиться, а еще пуще страшился, что начальственный баритон внезапно прикажет замолчать или на том конце провода просто бросят трубку, и в наушнике зачастят гудки отбоя, ставя точку за точкой на карьере, на отдыхе за границей, на новой шубе для жены, на квартире, на машине, на всей жизни…

— Это серьезно? — перебил его баритон. — Ну, эта твоя… «патия»? Жить-то он с ней будет или нет?

— Какая жизнь у припадочных дураков? — отважился на циничную шутку Валерий Николаевич. — Вы это считаете жизнью?

Понравится такой ход руководству или нет? От этого сейчас зависело многое. И когда в трубке послышался легкий смешок, Никишин с облегчением перевел дух.

— Спасибо, подполковник, — пророкотал баритон.

— Прошу прощения, — быстро проговорил Валерий Николаевич, опасаясь, что собеседник положит трубку. А хотелось понять все правильно. — Я майор медицинской службы…

— Был! — рявкнул баритон. — Мне лучше знать, подполковник!

На Цветной бульвар Мякишев вышел через Колобовские переулки. Машину брать не стал, отправился пешком, решив сегодня отобедать не дома и не в закрытом для рядовых сотрудников зале для руководства ГУВД, а в городе. Тому была весьма немаловажная причина — очередная встреча с «Чичиковым».

Идя навстречу пожеланиям Александра Трофимовича, тот пригласил его в китайский ресторанчик, расположенный в тихом переулочке неподалеку от Неглинной. «Чичиков» обещал хорошую кухню и гарантированное отсутствие чужих глаз и ушей. Естественно, по телефону во время приглашения на встречу он об этом прямым текстом не распространялся, обошелся намеком.

Ругаясь про себя последними словами, Мякишев несколько раз проверился, чтоб убедиться в отсутствии «хвоста». Кто бы подумал, что на старости лет придется заниматься подобным? Тем не менее приходилось, черт бы их побрал! С этими пертурбациями вообще скоро перестанешь понимать, где свои, а где чужие, кому можно доверять, а кому никогда и ни под каким предлогом, и кому ты на самом деле служишь?!

В не столь уж давнем прошлом одного из министров внутренних дел назначили в министры госбезопасности, и один из его новых подчиненных, страстно желавший стать генералом, сделал начальству неоценимый подарок, раскрыв агентуру госбезопасности в органах внутренних дел. Да, он получил вожделенные лампасы, но сколько голов полетело сначала в одной системе, а затем в другой!.. А сколько светлых умов покинули органы госбезопасности и внутренних дел, когда один министр поделился с другим плодами предательства нового подчиненного!.. До чего доходят люди, лишь бы урвать кусок посытнее!..

Позже и сам предатель — иначе Александр Трофимович его назвать просто не мог, да и как еще назвать человека, поднявшего руку на святая святых, на агентуру? — получил по заслугам. Министра обвинили во всех грехах и посадили в «Лефортово», а новоиспеченного генерала вышибли на гражданку, перед которой любой служивый человек, особенно в чинах, всегда испытывал панический страх, подобный страху младенца, которого отрывают от мамкиной титьки: как жить без мамки-системы? Она обует-оденет, накормит-напоит, денег даст и защитит. Сирый ты без нее, голый и голодный!

Министры сменялись, а оперативная работа как была, так и осталась, поэтому стоило и поберечься, тем более в нынешней неразберихе, когда нет друзей, но есть временные альянсы, и тебя в любой момент, с одной стороны, могут заподозрить и начать разрабатывать, вычисляя, кому ты продался, а с другой — могут тривиально сдать, когда станешь не нужен. Это раньше своих людей прикрывали и «консервировали» до лучших времен, устраивали на теплые места и продолжали вести по жизни. Раньше, но не теперь.

Переулки были почти безлюдны, и Трофимычу ничего не стоило провериться. По Цветному он дошел до Трубной и, продолжая петлять, направился к месту встречи, надеясь, что никакой шальной опер из управления не залетит сейчас туда, куда он держит путь. Не то поползет слушок о Мякишеве, обедавшем в китайском ресторане. Плевать бы на любые разговоры, но вот беда — они непременно дойдут до ушей, которые прикреплены к умной голове. И она отдаст приказ потянуть за нитку… Есть же мудрая присказка про коготок, погубивший всю птичку?

Впрочем, глядишь на нынешних оперов и диву даешься: иные на таких иномарках раскатывают, к каким осторожный Трофимыч и близко не стал бы подходить. У него старая выучка и выставляться на всеобщее обозрение он ни за что не захочет, даже если обломится миллион долларов и с ним удастся удрать на Багамы или на Фиджи. И там Мякишев вел бы довольно скромный — естественно, по местным меркам — образ жизни. Это уже в крови и никаким щелоком не вытравить, поскольку такое поведение для разумного человека то же самое, что для зверя или птицы защитная окраска. По-научному — мимикрия!

«Вот и будем мимикрировать», — усмехнулся Александр Трофимович, входя в ресторанчик. Услужливый узкоглазый молодец в белом кителе и тонких черных брюках проводил его в зал с декоративными фонариками, разноцветными занавесями из стекляруса и лакированными бамбуковыми перегородками.

Кабак Мякишеву начинал нравиться. Зал от входа не просматривался, нет бьющей по ушам музыки и шумных компаний. Правда, где-то едва слышно играли национальные китайские инструменты, выводя тарабарскую мелодию, но придется отдать дань уважения национальным традициям и немного потерпеть. А вот и драгоценный «Чичиков».

Поздоровавшись с Павлом Ивановичем, гость присел напротив него за столик и отметил, что нынче его тайный поводырь выглядит задумчивым и несколько озабоченным. Дай-то Бог, если эта озабоченность не по поводу дел Александра Трофимовича.

— Неприятности? — взяв протянутую «Чичиковым» папку меню, настороженно спросил Мякишев.

— Нет, все нормально, — вяло ответил Павел Иванович. — Жара донимает. Возраст, друг мой, к сожалению, уже далеко не юношеский, давление скачет, сердечко шалит.

«Врет, подлец, — решил Трофимыч. — Где-то ему хвост прижгли, да разве этот темнила сознается? Из него все калеными щипцами вытягивать нужно, да кто мне позволит такое? А как хотелось бы попробовать себя в роли Малюты Скуратова, особенно с этим рафинированным интеллигентом, вечно грозящим тебе удавочкой».

— Мне остается полагаться на ваш вкус, — он бегло просмотрел меню и вернул его «Чичикову». — Блюд китайской кухни я не знаю.

— Но есть желание попробовать?

— Отчего нет?

— Тогда возьмем капустку по-сычуански, рис с овощами, супчик из плавников акулы и пельмешки. А запьем пивком и чаем с печеньем. Кстати, они вкладывают в печенье бумажки с предсказаниями. Довольно любопытная штука.

Мякишев кивнул и закурил сигарету. Суп из акульих плавников? Попробуем, все равно, насильно есть никто не заставит, да и не обед важен, а беседа за столом. Что-то ему на сегодня приготовил Павел Иванович: чем огорчит, обрадует или озадачит?

— Что там у вас случилось? — «Чичиков» потер ладонью затылок. Видно, его действительно донимало давление. По такой жаре гипертоникам не сладко.

Заметив это, Мякишев подумал: вот было бы славно, если бы Паша взял и окочурился. Да хоть прямо здесь, сейчас. И свобода нас примет радостно у входа? Нет, избавишься от одного — появится другой, а деньги все равно нужны.

— Вы о чем? — сделал он непонимающее лицо.

— О Серове, — морщась от боли в затылке, «Чичиков» бросил в рот маленькую таблетку из пластикового пенальчика и запил соком.

— Неприятная история, — скривился Трофимыч. — Поехали освобождать заложника, а квартира оказалась заминирована. Радиомина. И не одна, а две. Когда ворвались в помещение, откуда-то дали сигнал, и сначала рвануло в комнате, потом на кухне. Мне до сей поры неясно: как они могли узнать, когда взорвать мины?

— Техника, — заметил Павел Иванович, оживавший просто на глазах. Импортные лекарства действовали безотказно, но вполне вероятно, что это и обычный нитроглицерин.

— Наверное. Теперь там работает следственная бригада: разбирают завалы кирпича. Приложило прилично, почти во всем доме и рядом стекла вышибло.

— М-да… Много жертв?

— Хватает. Заложника и обоих бандитов в лепешку, несколько бойцов ранено, один, находившийся в квартире, погиб. Серов и майор, командовавший группой спецотряда, госпитализированы. У нашего крестничка что-то с головой, а майору руки-ноги перешибло и тоже сотрясение мозга. Ничего, я его знаю, он малый здоровый, выкарабкается.

— Кого вы имеете в виду: майора или Серова?

— Оба хороши. Надеюсь, встанут.

— Да, будем надеяться, — принимаясь за закуски, согласился «Чичиков». И предупредил: — Суп подадут в конце, у них такой обычай. Кушайте.

Пища оказалась острой, обильно сдобренной непривычными специями и пряностями. Она разжигала аппетит и пробудила у Трофимыча желание выпить — грех без рюмки при такой богатой и острой закуске, но обстоятельства диктовали необходимость воздержания. Что же, придется запечатать себя, как джинна в бутылке, и терпеть.

— Что-нибудь уже нашли? — осведомился Павел Иванович.

— Так, обрывки проводов, радиодетали, — безошибочно поняв, что тот хочет услышать, ответил Мякишев. — А ведь я предупреждал, чтобы не совались в эту квартиру.

— Почему? — заинтересованно посмотрел на него «Чичиков».

— Так, — Трофимыч почесал загорелую плешь. — Интуиция.

— У вас гигантский опыт, — не то с уважением, не то со скрытой издевкой сказал Павел Иванович, сохраняя самое невозмутимое выражение лица. — Видимо, Серов надолго теперь застрянет в руках медиков, а то и вообще не сможет вернуться к исполнению своих обязанностей. Поэтому, дорогой Александр Трофимович, нужно подумать о назначении Пылаева начальником отдела. Готовьте бумаги, скоро они пригодятся.

Столик стоял у стены, но не был придвинут к ней вплотную. И, спрятав за ним руку, «Чичиков» передал Мякишеву плотный конверт, который тот незаметно убрал в карман.

«Ну что, Саша, — мысленно обратился он сам к себе. — Получил тридцать серебреников? А они начинают Аркашку двигать, уже из заместителей в начальники отдела. Без году неделя в сыске, а поди же ты, руководителем будет, мать его! Так, глядишь, мальчик и на мое место рот разинет, а добренькие дяди его подсадят? Не зря, стало быть, я это подозревал? Неужели они специально убрали Серегу? И как мне попридержать Аркашку?»

— Торопиться не нужно, — занимаясь пельменями, приговаривал Павел Иванович, — но и забывать о моей просьбе не следует.

Мякишеву захотелось взять со стола графин с соком и обрушить его на затылок старого знакомого, чтобы тот ткнулся мордой в миску, разрисованную голубыми извивающимися драконами, а кровь из разбитой головы смешалась с темным соевым соусом. А потом выбить из-под него стул и безжалостно врезать ногой по почкам — как все сыщики, Трофимыч умел драться и мог избить противника с изощренной жестокостью. Однако, смиряя возникшие желания, он крепко сцепил руки и проговорил сквозь зубы:

— Я не забуду.

Наверное, это прозвучало весьма двусмысленно, а может быть, помимо желания Мякишева, даже с угрожающим оттенком, поскольку Павел Иванович вдруг поднял голову и с некоторым недоумением посмотрел на него. И Трофимыч поспешил улыбнуться, сглаживая возникшую неловкую паузу.

Суп он есть не стал, хотя варево оказалось неплохим на вкус. До супа ли сейчас, когда голова раскалывалась от думок, как повесить клятому Аркашке гири на ноги?! Но пока ты вынужден выполнять, что прикажут, и, упаси Бог, ослушаться! Значит, думай Трофимыч, думай, как всех перехитрить, обвести вокруг пальца и остаться на коне. Пусть тебя некоторые считают недалеким любителем заглянуть на донышко бутылки, пусть держат за кондового мента, а ты им и преподнесешь сюрпризик!

— Суп не понравился? — отметил «Чичиков». — Конечно, к азиатской кухне нужно привыкнуть, но в ней есть свои прелести, каких не найти ни в одной из европейских… Чай выпьете? А вот и печенье с предсказаниями.

Он с улыбкой подал Мякишеву круглый шарик из обжаренного теста, и, суеверный, как все люди опасных профессий, Трофимыч загадал — что здесь написано, то и сбудется!

— Благодарю.

Он, по примеру Павла Ивановича, налил чая в пиалу и разломил печенье. Вытянул бумажную ленточку и прочел четко отпечатанный на промасленной бумажке текст: «Ваши паруса надувает ветер перемен. Умело управляйте ими».

«Ветер перемен? Это точно!» — усмехнулся Александр Трофимович.

— Что вы вытащили? — спросил «Чичиков».

— Это глубоко личное, — загадочно улыбнулся Мякишев и, как чашу с вином, поднял пиалу с чаем.

К удивлению Серова, неделя в реанимационном боксе пролетела незаметно — то брали кровь, то приезжала дребезжащая тележка с аппаратом для снятия кардиограмм, то обход врачей, а к вечеру молоденькие сестрички непременно заглядывали в «стек лянную клетку» — как окрестил свое временное место пребывания Сергей, — чтобы поболтать с молодым симпатичным пациентом, рассказывавшим занимательные истории.

Начальник отделения тоже не оставлял своим вниманием, и благодаря его усилиям, а также заботе остального медперсонала Серов вскоре почувствовал себя значительно лучше: лекарства и могучий организм неуклонно делали свое дело. Постепенно прекратились мучительные головные боли, возникавшие при малейшей попытке вспомнить, что предшествовало «стеклянной клетке», меньше стали трястись руки и ноги, когда он садился или приподнимался, появился аппетит, и подполковник поверил в выздоровление.

— Так, так держать! — осматривая его, приговаривал Валерий Николаевич и снисходительно похлопывал по крепкому плечу. — Главное, сила есть!

Кто не знает продолжения знаменитой поговорки, но Серов промолчал, не желая отвечать колкостью на замаскированную насмешку. Он приметил, что начальник отделения вообще по характеру мужичок вредный, занозистый и любит цепляться: есть такие, которых хлебом не корми, а дай сунуться куда не следует. Пусть им даже сопатку разобьют, но они, утирая красные сопли, все равно станут собачиться и язвить. Видно, предки у Никишина бродили по Руси скоморохами и в генах передали потомкам неистребимую любовь к «красному словцу», цепляющему за печенки и заставляющему публику выходить из себя.

— Да, сила есть, — Валерий Николаевич решил смягчить допущенную бестактность. — Кости целы, мясо нарастет. Поднимемся, Сергей Иванович!

В принципе подполковник, наверное, хороший человек, приятный в общении — вон как медперсонал к нему липнет, — но Никишин заранее невзлюбил его, как только услышал о нем по телефону. Невзлюбил за то, что чуть было не взял из-за него на душу смертный грех. Хорошо, сейчас обошлось, а дальше как? Эта мысль мучила Валерия Николаевича, изводила до осатанения, и он бесился, не зная, к кому и как придраться.

Зато у Сергея с головными болями ушла и непроницаемая темнота, застилавшая память. Словно начала потихоньку приподниматься завеса, скрывавшая прошлое. Нет, Серов прекрасно помнил, кто он и откуда, помнил родителей, родных и знакомых, номера телефонов и даже номер своего пистолета. Помнил все, кроме того, что произошло накануне трагедии, приведшей его на госпитальную койку.

Первое воспоминание, прорвавшееся сквозь туман, показалось ему странным и нереальным — он стоял в чужой кухне, а у его ног, прикованный браслетом наручника к трубе парового отопления, скорчился мокрый и грязный Лев Маркович Зайденберг. А сам Сергей почему-то был в бронежилете, каске, с автоматом и даже в противогазе!

Наверное, это все же не воспоминание, а рожденный в мозгу образ: после убийства Лолы стало ясно, что Зайденберг где-то поблизости, а не слинял за границу, и слишком сильно хотелось достать его и задержать. Вот он и привиделся в таком странном обличье. Как иначе объяснить?

Но возвращавшаяся память упрямо подкидывала одну картинку за другой, и Серов старался увязать их между собой, постоянно прислушиваясь к внутренним ощущениям — не шевельнется ли в мозгах приступ тошнотворной боли? Кажется, нет, тогда нужно рисковать и идти все дальше и дальше, выстраивая в логическую цепочку всплывающие воспоминания. Не ждать же в конце концов, когда ему соизволят раскрыть глаза добренькие медики? Да и знают ли они сами все до мелочей? Откуда им, ведь они не были там, где его положили на носилки и сунули в открытый люк санитарной машины. Это он там был, он все видел, он обязан вспомнить все, каждую деталь: жест, взгляд, шорох…

В один из вечеров он вдруг ясно вспомнил, как поднимался по обшарпанной лестнице старого дома рядом со знакомым майором из спецотряда. На площадке у двери квартиры возились подрывники, и молоденький боец с болтавшимся на груди противогазом изготовился стрелять из гранатомета.

В палате было почти совсем темно, свет давно погасили, только в коридоре тускло светился ночник на столе медсестры, и Серов мог очень живо представить картины из прошлого, лежа с открытыми глазами и глядя в потолок. И прошлое поплыло перед ним, как на экране.

Вспышки автоматных очередей из мрачного провала прихожей, где клубилась пыль и плавали белесые космы слезоточивого газа. Уже знакомая по первому воспоминанию кухня, и опять он увидел там прикованного к трубе наручником Зайденберга. И еще какие-то люди рядом, а потом он тянет Леву к столу и вдруг на них обрушивается непонятная чудовищная сила.

Серов встряхнул головой. Видение исчезло. Однако, похоже, Лев Маркович Зайденберг ему не привиделся, а на самом деле был там? Судя по всему, проводилась операция по его задержанию? Но отчего он вспоминается не иначе, как прикованным к трубе? И кто стрелял из коридора? Да, и вот еще один пока неразрешимый вопрос: почему в мыслях постоянно вертится Фомич, любивший помянуть чужих покойничков?

Вспомнил! Сергей рывком сел и замер — ударит боль в голове или нет? Обошлось! И он с облегчением выдохнул скопившийся в груди воздух. Слава Богу, обошлось!

Итак, Фомич стукнул о Зайденберге, которого взяли в заложники. Точно, все так и было! А Трофимыч не хотел, чтобы они сами освобождали Левку, но предложил загнать информацию в Управление по борьбе с организованной преступностью. Серов настоял на операции и, скорее всего, в ходе нее получил травму. Вот отчего Зайденберг все время вспоминается прикованным к батарее. Тогда к месту майор из спецотряда, стрельба и подрывники. Однако что же произошло в квартире? Ведь они ворвались в нее, это точно, и он не только видел Леву — тот был у него в руках, и Серов собирался выводить пленника. И тут…

И тут словно вновь накидывали таинственное покрывало и хрустальный шар переставал показывать картины случившегося. С каждым днем воспоминания становились все более связными, однако Сергей ни с кем ими не делился и постоянно предпринимал все новые и новые попытки проникнуть за порог тайны, скрывавшей последние сцены перед госпиталем. Но пока безуспешно.

Примерно через неделю Серова перевели в отделение. Он отказался от отдельной палаты и попросился в двухместную. Его соседом оказался трузный отставной пожарный — большой любитель поесть всласть и неисправимый храпун.

У него Сергей попросил кусочек газетки и завернул в нее сохраненный носовой платок: все время пребывания в боксе он его прятал, а когда вывозили на каталке в отделение, по примеру покойного генерала зажал в кулаке, чтобы никто ничего не заметил. При переводе передали принесенные отцом или тетей Клавой белье, спортивный костюм и тапочки, но сурово следивший за порядком и решивший самолично проводить больного Валерий Николаевич Никишин разрешил надеть лишь трусы.

— Ничего, в отделении облачитесь, там уже не моя воля и власть. Передавайте привет Игорю Викторовичу. — В ответ на недоуменный взгляд Серова объяснил: — Он будет вашим лечащим врачом. Помните, приходил вместе со мной, плотный такой, с бородой?

И впился в лицо Сергея испытующим взглядом. Серов кивнул: помню, мол, как же! И Никишин тут же расслабился, заулыбался и пожелал скорейшего выздоровления.

В палате наконец удалось привести себя в надлежащий вид. Заглянул бородатый Игорь Викторович, шутил, ободрял во время осмотра и разрешил самостоятельно ходить в туалет, чему Сергей был несказанно рад, утка и судно осточертели до невозможности, да и стыдно перед молодыми сестричками…

Посетителей пускали с пяти вечера, но уже задолго до этого часа Серов начал волноваться. Он не сомневался, что к нему непременно придут — либо отец, либо тетя Клава, а то и вместе, — однако пугало другое: как он встретится со своими старичками? Сергей их единственная надежда и опора, но теперь опора серьезно зашаталась и готова рухнуть, а все надежды остались неоправданными: у него до сей поры нет ни семьи, ни детей. Папе и тете давно хочется понянчиться с внуками, но сын и племянник ни тпру ни ну, и все разговоры на эту тему, а в особенности устраиваемые теткой смотрины, его лишь крайне раздражали…

Отец пришел ровно в пять. Он вежливо постучал в дверь палаты, и у Сергея замерло сердце, когда он осипшим голосом сказал:

— Да, входите.

Сказал, как будто не знал, кто стоит по ту сторону двери, и тут же заторопился сесть, чтобы встретить отца хотя бы не лежа. Вообще-то он мечтал встретить родных в коридоре или в госпитальном парке, но раз еще не разрешают ходить даже в столовую, расположенную на том же этаже, то о парке не приходится и мечтать.

Иван Сергеевич вошел с заранее приготовленной легкой улыбкой на побледневших губах, и сын, соскочив с высокой кровати, обнял отца, не дав ему сказать ни слова. Он сразу уловил, как трудно старику сейчас прямо держать спину, как предательски блестит в глазах слеза, и поспешил на помощь, давая время отдышаться и успокоиться.

Уткнувшись носом в гладко выбритую теплую щеку отца, Сергей, как в детстве, ощутил знакомый запах крепкого одеколона и сладковатого, с медовым привкусом трубочного табака. И вдруг с незнакомой ему раньше ревностью подумал: наверное, после смерти матери у отца были какие-то женщины? Ведь он до сей поры, несмотря на возраст, интересный, стройный мужчина, а природа неизбежно требует своего, и сопротивляться ей глупо — либо станешь больным, либо загремишь в психушку. Однако сын не мог пожаловаться на невнимание отца, и ни одна чужая женщина никогда не переступала порог их дома и не претендовала на роль мачехи Сергея. За это он всегда был крайне благодарен и признателен отцу.

— Ну, как же так? — Иван Сергеевич легонько похлопал сына по спине, и тот разжал могучие объятия. — Почему ты был неосторожен?

— Ничего, все нормально, — Сергей усадил отца на стул. Теперь, когда папа немного успокоился, можно и поговорить. — Видишь, уже на своих двоих и с каждым днем все лучше.

— Пойду покурить, — ни к кому не обращаясь, объявил сосед-пожарный и, важно неся свой огромный живот, выплыл в коридор.

— Храпит? — подмигнул отец. — Или еще не знаешь?

— После обеда стекла дрожали. Думаю, ночью тоже зарядит. Да ладно, — отмахнулся Сергей, видя, что отец сейчас наверняка начнет предлагать переговорить с врачом о переводе в другую палату. — Тут здоровых нет. Вот, возьми и отнеси домой. Убери до моего возвращения.

Он вынул из-под подушки и протянул Ивану Сергеевичу газетный сверток. Он взял, быстро ощупал длинными чуткими пальцами, удивленно приподнял бровь, но ничего не спросил и спрятал сверток в карман летнего пиджака — при любой погоде Серов-старший не изменял давно устоявшимся привычкам и всегда ходил в пиджаках и светлых рубашках с галстуком.

— Сними пиджак, — предложил Сергей. Теперь он мог быть спокоен: платок, переданный ночью призраком, сегодня же попадет домой.

— Ты помнишь, что произошло? — вешая пиджак на спинку стула, как бы ненароком поинтересовался отец.

— Естественно, — сын постарался улыбнуться уверенно и безмятежно, но привычка не лгать родителю взяла верх. — Правда, некоторые детали ускользают из памяти. Ну это ничего, врач говорит, память восстановится, и достаточно быстро. А почему ты спрашиваешь?

— Да, конечно, все непременно наладится, — тут же подхватил Иван Сергеевич, и Сергея насторожила его излишняя поспешность. — Я разговаривал с твоим лечащим врачом. Игорь Викторович считает, что все самое страшное удалось успешно миновать. Тетя Клава тебе пирогов напекла, фруктов купили, а к выписке твой любимый торт испечет. Ты только поскорее выздоравливай!

Высохшей старческой ладонью, с «гречкой» на тыльной стороне, он ласково погладил сына по плечу, и от этой неожиданной ласки всегда столь сдержанного отца у Сергея защипало в глазах.

«Господи! — подумал он. — Дай мне силы встать и выйти отсюда на своих ногах! Ведь старики тоже как дети: сначала они вырастили меня, а теперь, став беззащитными, нуждаются во мне».

— Володя Тур звонил, — сообщил отец. — Приятель твой.

«На всякий случай проверяет, помню ли я, и тут же деликатно подсказывает, — понял сын. — Надо порадовать папу».

— Как его нога?

— Гипс сняли. Учится ходить с палочкой, но чаще прыгает на костылях. Танечка теперь, по-моему, живет у них и ждут только, когда Володя сможет нормально ходить, чтобы отправиться в ЗАГС.

— Да, еще один больной, — усмехнулся Сергей. — Может быть, нам с ним стоит поменяться местами? У него голова в порядке?

— Ты полагаешь, что каждый, кто собрался в ЗАГС, умалишенный? — отец сердито поджал губы: это был давний их спор и предмет непрестанных разногласий.

— Ладно, оставим это, — примирительно предложил Сергей. — Лучше ответь: там было два взрыва или один? И кто погиб? Не отворачивайся, папа, я же знаю: ты наверняка наводил справки, звонил старым знакомым. Не беспокойся, я не разволнуюсь и никакие осложнения мне не грозят. Все равно ведь я узнаю, когда приедет кто-нибудь с работы. Придут же они меня навестить?

— Надеюсь. — Иван Сергеевич всем своим видом показывал, что не намерен развивать эту тему. Но Сергей был настойчив, и отцу пришлось уступить.

Коротко, не вдаваясь в излишние подробности, Серов-старший рассказал, что когда группа захвата ворвалась в квартиру, там находились два бандита и заложник. Потом, судя по показаниям очевидцев, грохнул первый взрыв и, меньше чем через полминуты, — второй. Сергея и командовавшего группой майора отправили в госпитали, один боец погиб, оба бандита и заложник — тоже. На месте происшествия до сих пор работают эксперты.

— Печально, — вздохнул Серов-младший. — Опять обрыв, а я так надеялся!

— Ты о чем? — подозрительно покосился на него Иван Сергеевич. Уж не заговаривается ли, часом, услышав дурные вести?

— Нет, папа, все нормально, — обняв отца за плечи, улыбнулся Сергей, хотя улыбаться ему совсем не хотелось. — Там, в той злосчастной квартире, в заложниках держали человека, который обвинялся в убийстве. Но я полагаю, он его не совершал. Просто его решили раскрутить на деньги и убрать, а от него тянулась нитка к очень интересным связям.

— Ничего, выйдешь, свяжешь концы с концами. Я уверен!

— Дай бы то Бог, как любит говорить наша Клава. Вот только одного я не пойму: если заминировали заранее, значит, они ждали, когда мы придем, или знали, что мы точно придем? Но как они могли узнать, что мы уже там? По телефону?..

Тур объявился через пару дней — с одной стороны его поддерживала сияющая Татьяна, а с другой служила опорой инвалидная палка. Зато уже обе ноги — и здоровая, и больная — были в нормальной обуви, и неунывающий Володька выглядел так, словно в любой момент мог отбросить надоевшую клюшку и пуститься вприсядку. Но, судя по тому, как он осторожно ступал на сломанную ногу, с которой недавно сняли гипс, до пляски еще было далеко.

Первое, что спросил Серов после шумных взаимных приветствий, это не говорили ли они кому-нибудь о его болезни? Татьяна дружила с Элкой Ларионовой, которая уехала на гастроли, и Сергей не хотел, чтобы девушка знала, что с ним приключилось.

— Нет, мы немы как рыбы, — заговорщически приложила палец к губам Татьяна.

— Ладно, рыбка моя, — обнял ее Тур. — Распорядись там, а мы пока пошепчемся.

Татьяна мигом нашла банку под цветы, вымыла ее, поставила цветы на тумбочку и начала выкладывать фрукты и пакетики с деликатесами, а Володька тихо спросил у приятеля:

— Сереж, ты помнишь, что случилось или нет?

— Почему это вас всех так интересует? — с досадой поморщился Серов. — Меня уже врачи этим замучили, а тут еще ты! Ну помню, как пошли, как стрелять начали, как я проклятого Зайденберга от батареи отцепил, а потом взрыв и темный провал.

— Автомат взял, да? — продолжал допытываться Тур. — Наверное, и Макарова прихватил? Знаю я твою привычку совать сзади за пояс.

— По-моему, да, — неуверенно ответил Сергей, пытаясь вспомнить подробности того трагического вечера. Кажется, он действительно сунул пистолет сзади за пояс брюк. — Слушай, зачем тебе?

— Надо, — грустно усмехнулся Володька. — Дело в том, что твой пистолет исчез.

— Как? — недоуменно вытаращился на приятеля Серов.

— Не знаю! — Тур сокрушенно развел руками. — Если бы знал или был провидцем, непременно сказал бы. А так не знаю! Испарился!

— Перестань, я серьезно. Где пистолет? Не проглотил же я его? И потом, в сознание я пришел только в госпитале.

Он на секунду замялся, решая: стоит ли рассказывать Туру о голом старике? Нет, взялся молчать, так молчи; если не признался ни докторам, ни родному отцу, то не признавайся и приятелям. На Востоке издавна говорят — если не хочешь, чтобы тайна стала известна врагу, то не доверяй ее даже другу, поскольку дружба не может длиться вечно. Конечно, Володька — парень надежный и проверенный, но кто знает, что станет с ними дальше вытворять капризная и переменчивая судьба? В наши времена и люди, и обстоятельства меняются удивительно быстро и, к сожалению, далеко не всегда в лучшую сторону.

— Начальство, конечно, злится, — понизив голос, рассказывал Володька. — Ребята во всех подробностях расписывают, какие там случаются баталии, но Трофимыч по старой памяти тебя в обиду не дает.

— Не обольщайся, ему нужно и себя прикрыть.

Действительно, с чего бы Мякишеву горой вставать на защиту подчиненного? Это совсем не в характере Трофимыча, никогда не любившего попусту рисковать своей плешивой головой. А резон для риска он всегда определял самолично, и никто не мог его переубедить, если Трофимыч сказал «нет». Значит, Сергей ему зачем-то нужен, и не исключено, нужен всего лишь как жертвенный баран, которому можно раскроить ножом горло и напоить жаждущих крови грозных жителей милицейского Олимпа?

Танечка вымыла арбуз и поставила его на тумбочку. Тур достал нож и с хрустом надрезал полосатую корку. Из-под ножа брызнул сладкий красный сок, он показался Сергею кровью, жертвенной кровью, а хруст — предсмертным хрипом.

— Ты чего? — слегка подтолкнул его локтем Володька и протянул большой сочный ломоть. — Держи!

Серов взял и подумал: раньше он ни за что не додумался бы до подобных ассоциаций, а теперь они сами лезут на ум. Уж не сдвинулось ли нечто в его мозгах, незаметно, зато основательно? Да только как это узнать? Впрочем, есть один способ.

— Володь, — выплевывая косточки, обратился он к Туру, — помнишь, у тебя знакомый доктор-психиатр был? Чуть ли не профессор.

— Почему был? Он жив-здоров и действительно профессор. Только ты несколько преувеличиваешь значимость моей персоны: он друг нашей семьи, вернее, старый друг отца.

— Ты можешь попросить его посмотреть меня?

Тур испытующе поглядел на приятеля и утвердительно кивнул, но тут же поспешил уточнить:

— Хочешь, чтобы он пришел сюда? В госпиталь?

— Зачем же, — отказался Сергей, хотя ему очень бы этого хотелось. — Ворошить осиное гнездо и навлекать на свою голову новые невзгоды? Вдруг его здесь кто-то узнает? Нет, лучше проконсультируюсь, когда выпустят на волю.

Вытирая руки салфеткой, Володька подкинул новую идейку:

— Скоро гулять разрешат. Может, в парке состыкуетесь?

— Я же сказал, — недовольно поморщился Серов, и приятель умолк.

Доели арбуз, поболтали о всякой ерунде и стали прощаться. Сергей выполз проводить друзей на лестничную площадку, пройдя через весь длинный коридор отделения. Оказывается, вон на какие подвиги он уже способен! Силы прибывают с каждым днем, и случившееся с ним иногда кажется кошмарным наваждением, привнесенным сюда, в светлый мир, из чужой и мрачной сюрреальной вселенной, лишь изредка дающей знать о себе катастрофами и нелепыми смертями, когда защитный барьер не выдерживает напора зла и ненависти. Однако как бы там ни было, то, что случилось, уже случилось, и повернуть время вспять никому не дано.

— Жаль, Зайденберг очень бы пригодился, — прощаясь, Тур чуть дольше задержал руку приятеля в своей, и тот понял: Володька собирался еще что-то спросить или сказать, но при Татьяне не хочет этого делать.

— Ладно, — Серов похлопал его по плечу и поплелся к открытому окну — хотелось покурить в одиночестве и подумать. Не тащиться же в курилку, где бесконечно велись надоевшие до чертиков разговоры о службе?

Прикурив, Серов оперся локтями о подоконник и выпустил струю дыма в духоту летних сумерек, потихоньку начинавших окутывать город. Сквознячок подхватил табачный дым и растворил его в вечернем воздухе.

М-да, жратвы ему наносили столько, что полгоспиталя прокормить можно. А тут кусок в горло не лезет! Да, он похудел, штаны болтаются, но это ерунда, если самое главное — твое будущее — скрыто туманом неизвестности и старательно завуалировано нагромождениями пустых слов, лживых заверений и липовых гарантий. И варится за спиной густая юшка, которую скоро предложат расхлебать подполковнику Серову, а когда внезапно обернешься — сзади или никого, или все стоят с приклеенными к рожам благожелательными улыбочками и снисходительно переглядываются: больной, чего с него взять?

Естественно, про варево он фигурально. Но куда мог подеваться пистолет? Тульская сталь крепка, ее не раздолбаешь кирпичами… Если захотят, против него могут выдвинуть серьезное обвинение. Утрата табельного оружия! Вот почему отец так насторожился, когда Сергей полез за свертком — он знал, в чем могут обвинить сына, и боялся, что тот передаст ему оружие и попросит отнести домой.

И еще Игорь Викторович постоянно таскает к нему разных специалистов — то отоларинголога, то окулиста, то дерматолога. Они все как один радостно заключают: подполковник Серов абсолютно здоров! Но от этого ничуть не легче на душе — чует она: таким способом начинают протягивать подполковника Серова через медкомиссию. А с какой целью, позвольте спросить? Просто проверяют, все ли в порядке после случившегося?

Нет, непременно нужно показаться психиатру со стороны: пусть посмотрит и скажет правду, какой бы она ни была.

— Вот ты где!

Услышав знакомый голос, Сергей оглянулся: вдруг у него слуховые галлюцинации? Не верить глазам? Перед ним стоял улыбающийся Мякишев. В белой рубашечке с короткими рукавами, пиджак свернут и переброшен через руку, а на поясе брюк висит маленькая щегольская кобура с бразильским револьвером — теперь среди руководства стало модным иметь экзотическое оружие. Кто завел себе «вальтер» ППК, как у знаменитого Джеймса Бонда, кто — американские короткоствольные крупнокалиберные револьверы типа «агент», а Трофимыч раздобыл аж бразильскую пукалку калибром девять миллиметров. Если с близкого расстояния продырявить, мало не покажется.

— Дай прикурить, — Мякишев сунул в рот сигарету и прикурил ее от окурка Серова. Выпустив дым через стиснутые желтоватые зубы, Трофимыч дежурно справился: — Как здоровье?

— Ничего, ползаю. Спасибо, что приехали навестить.

Сергей недоумевал, как сюда занесло Александра Трофимовича, обычно за версту обходившего любые медицинские учреждения. Неужели в нем проснулись простые человеческие чувства, и он решил проведать больного?

— Вот, гостинцы тебе, — Трофимыч поставил на подоконник яркую полиэтиленовую сумку с изображением пальм и красоток. В ней лежала гроздь крупных бананов, яблоки, апельсины, виноград и какие-то сверточки.

— Да что вы, спасибо, у меня и так все есть.

— Ничего, ничего, бери. Сестричек угостишь, — заместитель начальника управления игриво подмигнул и неожиданно спросил: — Из особки к тебе еще никто не подкатывался?

— По поводу? — насторожился Серов, сразу поняв, что под «особкой» Трофимыч имеет в виду инспекцию по личному составу, призванную вести дознание среди сотрудников. Обычно тех, кто служил там, остальные сотрудники люто ненавидели.

— Ладно, ладно, — шутливо погрозил пальцем Мякишев. — Мне ты можешь турусы на колесах не катить! Или ты действительно не знаешь ничего?

— Ничего, — эхом отозвался Сергей. — А что я должен знать?

Начальник кольнул его взглядом, словно пробуя на прочность и пытаясь проникнуть внутрь, чтобы как рентгеном высветить все потаенные уголки души, но, видимо, сочтя это занятие абсолютно бесперспективным, вздохнул.

— Говорил я тебе, Серега, чтобы ты не вязался с этим тухлым делом? Говорил! Хорошо, живой остался, а чего добился, чего выиграл, от того, что настоял на своем и не послушал старика Трофимыча? Вот это вот, госпиталь? И нервотрепку?

Он промокнул плешь платком и достал из кармана сложенный вчетверо чистый лист бумаги. Развернул его и положил на подоконник перед Серовым.

— Бери ручку и сейчас, прямо здесь, скоренько пиши объяснение, нет, лучше рапорт на мое имя об утрате табельного оружия. Номер пистолета помнишь?

— Вы чего, Александр Трофимыч?!

— Пиши, пиши! — зло зашипел начальник. Сейчас живой и еще не уволенный из органов Серов был для него хорошим противовесом Пылаеву, и стоило попытаться всячески затянуть агонию: чем позже Аркашку назначат на пост, тем лучше для Мякишева. — Пиши, — повторил он. — Нечего сюда особке нос совать, сами во всем разберемся и спишем твою железку. После таких дел не дам я заслуженного оперативника таскать по инстанциям. Ну, чего вылупился? Когда тебя увезли в госпиталь, не нашли пистолет и здесь его при тебе не оказалось. Вот и пиши, что не знаешь, где и как произошла утрата, поскольку в момент проведения операции по освобождению заложников случился взрыв и ты без сознания оказался в реанимационном отделении госпиталя. Главное, не упусти, что сознание потерял в момент взрывай пришел в себя лишь сутки спустя.

— Меньше суток, — уточнил Серов.

— Не рассуждай! — приказал Трофимыч. — Пиши!

Сергей написал, и Мякишев бережно спрятал бумагу в портмоне из желтой кожи и опустил его в бездонный карман брюк.

— По-моему, на комиссию они меня готовят, — закуривая новую сигарету, удрученно поделился Серов.

— Не боись, — хлопнул его по плечу начальник. — В обиду не дадим. Долечивайся и отправляйся в санаторий, а там видно станет. Думаешь, мне на одном из ключевых отделов такой начальник, как ты, не нужен? Кстати, как выпишут, ты все-таки выбери времечко, забеги и передай кому-нибудь свою агентуру: сколько она без работы болтаться будет, пока ты по госпиталям да санаториям? Стукач, он все время должен чуять дыхание опера в затылок.

Предложение, вернее, плохо завуалированный приказ Серову очень не понравился, и он уныло сказал:

— Не станут они ни с кем работать, кроме меня.

— Ничего, заставим, — заверил Трофимыч и начал прощаться.

Вернувшись в палату, Сергей разобрал сумку и с удовольствием обнаружил в ней пару блоков приличных сигарет: сам курящий, Мякишев не забыл о привычках Серова, который просил принести курево знакомых — отец и тетка уговаривали его бросить курить и стали ограничивать «поставки». А как тут не закуришь? Тут и горькую запьешь…

Ночью Сергей проснулся, как тогда, в реанимации, когда появился голый старик — совершенно внезапно, словно его толкнули в бок.

Сосед заливисто храпел. Сквозь верхнюю стеклянную фрамугу над дверью из коридора в палату проникал слабый свет дежурного освещения. На тумбочке стоял недоеденный арбуз и горой лежали бананы. За открытым окном — ночь была душная — неумолчно шумел огромный город.

Серов зажал ладонями уши и подумал: все сходится к одному — его готовят на «выкидон»! Да он и сам чувствует, что болен, иначе откуда бы эти внезапные пробуждения и звон в голове — надоедливый, готовый свести с ума?!

Как дальше жить? Пенсию дадут нищенскую, а на руках двое стариков. Хорошо еще, не успел обзавестись семьей и детьми, а то чем их кормить? Слава Богу, отец не произнес ни слова упрека, но… Как ни хорохорься, как ни пытайся распушить хвост, придется самому себе ответить на самый главный вопрос — сможешь ли ты работать? А если нет, то что ты будешь есть?

Глава 5

Чай пили в беседке, сплошь увитой цветущим плющом, успевшим по решеткам добраться до самой крыши. И от этого там всегда царили тень и прохлада, что особенно приятно в такое жаркое лето. А чай из старинного тульского самовара, попыхивающего дымком, и варенье из ягод собственного сада — вообще наслаждение — какая же беседа на вечерней зорьке без чая из самовара?

Сирмайс подцепил ложечкой в розетке ягоду войлочной вишни, раскусил ее, ощутив, что она даже в варенье сохранила нежный, чуть кисловатый вкус, и выплюнул косточку. Разве все эти новомодные коттеджи за высоченными заборами с телекамерами и сигнализацией, какие понастроили нувориши и принявшие образ жизни криминальных боссов члены правительства, могут сравниться со скромным двухэтажным домиком, рубленным из бруса и облагороженным кусочком подмосковного леса, забранным по периметру в сетку?

Леонид Сергеевич протянул руку и сорвал небольшой бело-розовый цветок вьюнка — в детстве они называли их граммофончиками. Повертев цветок в пальцах, Сирмайс грустно улыбнулся: где оно, его детство, в какую даль скрылось, почему ушло туда, откуда нет возврата? Пусть оно было не всегда сытым, пусть он когда-то претерпел множество унижений, пусть чего-то недополучил, но отдал бы теперь все, лишь бы вернуть его, хотя бы ненадолго. Ведь только в детстве мы бываем безмятежно и лучезарно счастливы, а что нам чего-то недодали или мы чего-то недополучили, начинаем понимать значительно позже, уже повзрослев и набив шишек на лбу, которым пытались открыть двери, ведущие в светлое будущее. Нет, не всего человечества, а в собственное, которое, как мы считали, принадлежало нам по праву рождения в этой стране.

Как же, принадлежало! «Вспотеешь ждать», как любил говорить отец маленького Леньки — человек тихий, болезненный, но желчный и скрупулезно педантичный. На работе его никогда не замечали и поняли, как не хватает Сирмайса-старшего, только когда он умер. Так вот, отец частенько любил вечером пофилософствовать и поучал сына-школьника:

— У нас многое переняли от татаро-монгольской орды, которой платили дань! Думаешь, за триста лет ига они лишь кровь подпортили? Нет, они нашим идиотам свою идеологию правления вживили, вот в чем ужас! Когда на Руси ценили человека? Да никогда! Погляди в свои учебники: как гений, так непременно трагическая судьба. А почему? Да потому, что монголы людей никогда не ценили и не считали: десять тысяч туда, десять тысяч сюда, все они пыль под копытами коня хана! Вот и наши тоже научились орать: «Бабы еще нарожают!» А кто не таков, давай его удавим!

Сына эти рассуждения не слишком занимали, в том возрасте у него возникли свои проблемы, и он плаксиво тянул:

— Пап, меня мальчишки жидом дразнят, а какой же я жид, если волосы светлые?

— Не обращай внимания на дураков, — досадливо отмахивался родитель. — Твоим предком был латыш из преторианской гвардии большевиков. Латышский стрелок! Сначала стрелял в немцев, потом в своих, дальше — в русских, а в конце его самого стрельнули, когда интересы власти переменились. Все, что нам от него досталось, это фамилия.

О преторианской гвардии Ленька тогда не знал, «большевики» были для него пустым звуком, а пацанам, которые его дразнили, он решил набить морду — отец ясно и правдиво ответил: они не евреи! Тогда нечего тут…

Набить морду просто так не удалось, и Ленька начал заниматься спортом, появились новые приятели, новые увлечения, девчонки, а там жизнь закрутила… И только сейчас, вспоминая отца, он думал, что судьба бывает удивительно несправедлива к некоторым людям, как была она несправедлива к его отцу, когда дала ему острый, аналитический, по-макиавеллиевски изощренный ум и не отпустила здоровья. Впрочем, что там здоровье, когда и окружающая обстановка никак не позволяла раскрыться талантам Сирмайса-старшего! Но какие, должно быть, мучения испытывал Сергей Петрович, воспаряя разумом и будучи накрепко прикованным к земле?! Танталовы муки…

Сидевший напротив за столом Антипов налил себе еще чаю из самовара, и журчание льющейся из краника струи кипятка оторвало Леонида Сергеевича от размышлений.

— Какие новости у Бориса Матвеевича? — поинтересовался он у помощника, отправив в рот еще одну ягодку войлочной вишни.

— По данным Шлыкова, они пока затихли, — Владимир Серафимович всегда четко отделял собственное мнение и собственные сведения от тех, которые представляли шефу иные доверенные лица и сотрудники: это их мнение, их сведения, пусть потом они за них несут ответственность. — Вяло так ковыряются около Рогозина, что-то вынюхивают окольными путями и подписали Шамрая себе в помощь.

— Полина?

— Ее не трогают, — Антипов закурил сигарету с ментолом, и кружившая над вареньем оса, почуяв запах дыма, недовольно загудела. — Сделали вид, что она их совершенно не интересует. Квартиру Борис Матвеевич сменил, технику поставил, а старую квартиру решил использовать в качестве приманки.

— Шамрай не лучше Станкевича и прочих подлецов, — выплюнув косточку, зло процедил Сирмайс. — И вообще не нравится мне все это. Затишье перед бурей! Одни пропадают неизвестно куда, другие прикидываются тихушниками, третьи норовят незаметно запустить руку тебе в карман. Что за страна, в конце концов? Будет тут когда-нибудь порядок или нет?

— Об этом говорят и пишут уже не первое столетие, — с улыбкой заметил помощник.

— А-а, — отмахнулся Леонид Сергеевич. — Говорят, пишут… А порядка как не было, так и нет! Хорошо еще, есть такие люди, как Боря Шлыков, не то вообще ложись и помирай, а деньга кто будет делать? Уехать за границу легко, да вот жить там русскому человеку трудно… Что они, совсем не топчутся около Полины? Это же такой лакомый кусок!

— Совсем.

— Странно, она всегда их так интересовала.

Сирмайс откинулся на спинку плетеного кресла, жалобно скрипнувшего под тяжестью его большого тела, закурил сигарету и посмотрел в низкий дощатый потолок беседки, словно там мог прочесть ответ на мучавшие его вопросы: почему противники внезапно резко снизили активность?

— Говорят, Муляренко умер в госпитале, — помолчав, сообщил Антипов.

— Царствие Небесное, — перекрестился Леонид Сергеевич и подумал, что не здесь ли таится отгадка странного поведения врагов. Георгий Леонтьевич ушел в мир иной и унес многие грехи, вот они и притихли, не зная, как дальше играть без этой фигуры и какие ходы предпримет Сирмайс, когда ему станет известно о кончине генерал-лейтенанта.

Да, фигура была мощная, знатный был человек, сильный, однако теперь все в прошлом, как когда-нибудь окажутся в прошлом и они с Антиповым, и другие: лягут в одну многострадальную землю враги и друзья, примирившись навеки. Но пока они на земле, возможны лишь перемирия, но не примирения!

Что же, смерть Муляренко многое объясняет и многое осложняет, не решая возникших проблем и только туже затягивая завязавшиеся узлы. Как там писал в своей справке Шлыков? Этот довольно толковый и любопытный материал Сирмайс уже досконально изучил, но теперь, услышав о кончине генерала, хотел взглянуть на подготовленные Бормотухой материалы новыми глазами.

Открыв папку, он пролистнул несколько страничек в поисках абзаца, который раньше привлек его внимание. Ага, вот он: в столице остались жена и дочь сбежавшего на Запад миллионера Рыжова, ранее тесно связанного с Шамраем. Нитка? Непрочная, можно даже сказать, гнилая, но все же нитка! Почему не попробовать размотать клубочек и не подобраться поближе к Владику Шамраю? А через него высмотреть и других, прощупав все его связи из ближнего и дальнего окружения. И вот любопытная деталь — с этой дочкой сожительствовал подполковник милиции Серов, занимавшийся делом ее отца.

«На отца дело, а у дочери тело», — скаламбурил Леонид Сергеевич и усмехнулся. Ловок подполковник и хитер или это просто стечение обстоятельств, которыми он воспользовался? Занятная у него кличка: Волкодав. Интересно, кто ее ему дал — противники или соратники? Иногда это может сказать о человеке значительно больше, чем многие тома тщательно собранных бумах.

— У Шлыкова есть досье на Шамрая? — не отрываясь от справки, спросил Сирмайс.

— Естественно.

— Очень хорошо. Надеюсь, у него имеются и материалы по делу приятеля Владислава Борисовича, некоего Рыжова?

— Я должен уточнить, — Владимир Серафимович достал мобильный телефон и начал набирать номер.

— Пригласите его с материалами сюда, — распорядился Леонид Сергеевич. — Попьем чайку, поговорим. А попозже сходим на озеро, искупаемся. Вода прелесть, как парное молоко. И моим домашним развлечение, они любят, когда гости.

— Да-да, сейчас его разыщут.

Сирмайс захлопнул папку и бросил ее на стол. Поднес к губам чашку с остывшим чаем — он всегда пил только из своей персональной чашки, и все домашние знали об этом, как и приближенные к нему люди, допущенные к домашнему столу. Прихлебывая чай мелкими глотками, он лукаво прищурил глаза: может получиться весьма пикантная штучка, если задуманное удастся претворить в жизнь. Ну да Боря Шлыков не зря провел время в спецслужбах, став большим мастером интриги провокаций, настолько беспринципными не имеющим ничего святого за душой, что шеф предпочитал удерживать этого циника на своей стороне, не давая ему переметнуться к противнику. Шлыков знал: вильни он хвостом, и все благорасположение Сирмайса тут же обернется лютой ненавистью — Леонид Сергеевич приложит все усилия и не пожалеет денег, чтобы Бормотухе вогнали пулю в лоб и закопали на три метра под землей в деревянном бушлате.

Впрочем, зачем думать о плохом? Когда Борис приедет, надо поговорить с ним насчет дочери этого Рыжова — кажется, Ларисы? Она постоянно испытывает стесненность в средствах и жаждет любым способом исправить положение. Так отчего бы ей не помочь? Нет, заниматься филантропией никто не намерен, но можно же повесить перед глазами девицы золотую приманку в виде исчезнувших папиных денег? Обычно такие вещи срабатывают безотказно! И стоит поинтересоваться ее сердечным дружком. Уж больно у него занятная кличка, Волкодав! Есть ли у этого Волкодава мозги, или он только и умеет стрелять да защелкивать наручники?

Антипов, закончив телефонный разговор, убрал аппарат.

— Борис Матвеевич прибудет в течение часа.

— Прекрасно, — Сирмайс допил чай, аккуратно поставил чашку на блюдце, промокнул губы салфеткой и поднялся. — Хочешь ежика посмотреть? Ребята в лесу поймали, я разрешил пока оставить, но с уговором, что всего на несколько дней. Это не игрушка, у ежей сейчас как раз самое время сбора запасов на зиму, нельзя его обрекать на гибель.

— Так до осени еще как до небес.

— Ничего, не так долго, как кажется. А дети пусть приучаются уважать и любить природу и не лишать другое существо свободы.

— В партии зеленых вам бы цены не было, — с долей иронии, позволительной близкому сотруднику, заметил Антипов.

— А что? — не принял шутки Сирмайс. — Зеленые зелеными, а может, мы еще и свою партию создадим?

На проходившую в одном из престижных клубов презентацию лекарственных препаратов фирмы «Санрайдер» Жуков приехал загодя. Поставил машину на стоянку и прошел в большой зал, где развернули экспозицию. Около одного из стендов он еще издали заметил колченогого, опирающегося на неизменную трость, и направился к нему.

«Придумал же местечко для свидания, — недовольно думал Иван Андреевич. — Тут и закурить-то неудобно, среди врачей, больных и лекарств. Хотя ему теперь лекарства нужны, как хлеб или воздух. Но курить не бросает, старый сморчок!»

— Добрый день, Николай Семенович, — тихо поздоровался он, подойдя к колченогому почти вплотную.

— Добрый, — отозвался калека, даже не повернув головы. — Смотрите, друг мой, все это может вам в жизни не раз пригодиться.

— Лекарства? — Жуков недоуменно поднял бровь. — В общем-то, я здоров и пока не жалуюсь.

— Вот именно, пока! Организм подтачивается незаметно, день за днем, и когда замечаешь, что болезнь вылезла наружу, бывает уже слишком поздно!

Иван Андреевич скрыл досаду и промолчал, по опыту зная: спорить с Николаем Семеновичем, когда он во вздернуто-заведенном состоянии, бесполезно, а то и небезопасно — старикан обозлится и, будучи злопамятным, отомстит. К несчастью, с возрастом у него чувства все чаще берут верх над разумом. Да что поделать, если неслышно подошла старость и потихоньку крадет у тебя ум и здоровье, настойчиво подталкивая к темной холодной яме? Впрочем, старик, тьфу-тьфу, еще ничего и, как старый конь, борозды не портит.

И все же лучше придать лицу приличествующее случаю выражение и согласно кивать. Что, Жукову, трудно проявить интерес к этим таблеткам?

— Доктор Тайфу-Чен с Тайваня разработал методу сбора и использования лекарственных трав, из которых готовятся препараты, — переходя к следующему стенду, объяснил хромец. — Китайцы вообще мастаки на всякие выдумки. Именно благодаря им мы знакомы с бумагой, деньгами, порохом, компасом и боевыми искусствами.

— У нас многое было не хуже, — немного обиженным тоном заметил Жуков. — Кстати, где они выращивают травку? Сейчас кругом экология еще та! Иногда лучше глотать чистую химию.

— Находят места Сам знаешь, за границей не все так погано, как нас много лет пытались убедить.

— Ну, нас с вами, положим, и не особенно убеждали.

— Прекрати, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — Николай Семенович сердито пристукнул тростью о покрытый бесцветным лаком паркет, и собеседник почел за благо замолкнуть, чтобы не раздражать старика. — Устроил, понимаешь, фейерверк, а толку от него не больше, чем от елочной хлопушки!

— Позвольте не согласиться, — язвительное замечание задело Ивана Андреевича за живое. — Вы же сами выражали неудовольствие, что Левка до сих пор болтался тут, как дерьмо в проруби! Теперь его нет, а вместе с ним — и некоторых ненужных людей.

— А деньги где? — прошипел Николай Семенович.

«Вот оно что, деньги! — разозлился Жуков. — Мы прикидываемся идейными борцами, но на самом деле всех нас всегда интересовали и интересуют лишь деньги! Впрочем, честнее те, кто этого никогда не скрывал, а ты, драгоценный, любишь рядиться в одежды бескорыстного мудреца, а сам хапаешь и хапаешь. Зачем, все равно в могилу ничего не утянешь!»

Он отвернулся, сделав вид, что разглядывает схему. Благо в этот момент неожиданно пришла помощь в виде двух беспрестанно трещавших, словно сороки, модно одетых женщин, задержавшихся у стенда. Поэтому продолжить разговор удалось, только когда болтушки отошли.

С актерской легкостью придав лицу скорбное выражение, Иван Андреевич приготовился оправдываться, но колченогий уже несколько остыл.

— Вот так всегда, — усмехнулся он. — Если бы не проклятая автокатастрофа, сделавшая меня неполноценным человеком, показал бы вам, как нужно работать! Да, да! Я не зря приехал на эту выставку. Меня действительно интересуют лекарства. К сожалению. А по вечерам я совершаю прогулки с собакой в обществе Владика Шамрая, по которому тюрьма плачет.

Жуков слушал молча, надеясь, что калека сейчас отольет желчь и успокоится окончательно. Пусть выговорится, иногда полезно. Что же до того, по кому чего и кто плачет, то тут можно поспорить, но можно и согласиться: по каждому из нас кто-то или что-то плачет. По одним пуля, по другим — веревка на виселице, по третьим — хорошая палка, а по некоторым скучают камеры тюремных замков.

— Думаете, такая жизнь сладка? — продолжал Николай Семенович. — А тут еще добавили горечи: денег Зайденберга найти не удалось, и я серьезно подозреваю, что Шлыков и компания обошли нас на повороте, оставив пустую квартиру, труп проститутки и бессознательного Левку. Ладно, ты, Ваня, хитрован, напридумывал разных разностей и даже сумел некоторых заманить в ловушку, вот только захлопнули ее полупустой! Твой знакомый жив и уже на ногах. Понял?

— Понял. Но и вы поймите: гладко бывает лишь на бумаге, а жизнь непременно вносит свои коррективы, не всегда приятные для нас. Главное: решена основная задача, а с остальным разберемся! Игра еще не закончена.

— Есть мысли? — вскинул голову колченогий.

— Есть.

— Прекрасно.

Публика уже потянулась в зал, где дегустировали разные лечебные чаи и миловидные девушки в национальных китайских костюмах подавали гостям маленькие фарфоровые пиалы с напитками из трав, приготовленными по древним рецептам, сохраненным на протяжении многих веков и вновь вернувшимся к людям, дабы облегчить их страдания. Телесные — да, но как быть с душевными?

Взяв по пиале чая, который, если верить рекламе, помогал выводить из организма шлаки, калека и Жуков отошли в сторону.

— Противник мечется, — попробовав чай, Николай Семенович удовлетворенно причмокнул. — А ничего вроде?.. Они огрызнулись, и пришлось на время притихнуть, оставив в покое ведьму. Так, ковыряемся около Рогозина: пусть все думают, что мы сосредотачиваем внимание на нем. К этому положим твою игру, Ваня. Но смотри, не обдернись, сдавая карты!

Предупреждение Ивану Андреевичу не понравилось, однако он сделал вид, что не понял намека.

— Вы по-прежнему уверены, что ведьма — ключ?

— Если не ключ, то связующее звено и их глаз. И козырная карта, которую трех не разыграть!

Колченогий тихо рассмеялся и легонько похлопал собеседника по плечу, как бы приглашая посмеяться вместе, но Жукову было не до веселья: он желал получить от хромца как можно больше информации, чтобы сопоставить ее с той, которой располагал сам. Отсюда непременно многое станет более ясным и понятным. А профессионалу иногда достаточно намека или вскользь брошенного замечания. Даже одного слова!

— Они тоже в паузе? — уточнил он, имея в виду противников.

— Пока да, — важно ответил колченогий. — Думаю, некоторое время будет сохраняться статус кво, а потом… Впрочем, не стоит загадывать! Помните, как святой апостол Павел писал в Послании к римлянам: если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми… Вряд ли такое возможно в наше время, поэтому загадывать не станем. Кстати, скоро непременно начнутся всякие новации, затягивание гаек, переделы и прочее, следовательно, найдутся желающие смыться отсюда с деньгами.

— Согласен. А вы не жалейте, что Серов остался жив: больше он не сунет нос в чужие дела.

— Ну, я всегда говорил: что Бог ни сделает, все к лучшему! — Николай Семенович тонко улыбнулся и пожал руку Ивана Андреевича выше локтя. — Идите, друг мой. Думаю, вам тут уже порядком наскучило, а у меня есть еще некоторые делишки.

И он захромал туда, где раздавали проспекты и яркие буклеты. Жуков недоуменно пожал плечами — ему казалось, что они не договорили до конца, — но спорить не стал и с чувством облегчения покинул клуб. Он никогда не любил больницы, поликлиники и прочие лечебные заведения, так же, как не выносил разговоров на тему болезней или обсуждений лекарственных препаратов.

Ладно, по крайней мере выяснили, что старик недоволен, но удалось его убедить не тратить попусту порох на разносы и выговоры: кто виноват, что у Серова башка необычайно крепкая и уцелела под несущими смерть обломками и взрывной волной? Кто виноват — исполнители акции, сам Жуков, неугомонный Серов или его ангел-хранитель? Поэтому нечего…

На улице после кондиционированной прохлады клуба навалилась жара, и Иван Андреевич поспешил сесть за руль: ветерок продует, станет полегче. Вырулив на оживленную магистраль, он привычно втиснулся в бесконечный транспортный поток и подумал: время идет так же быстро, как мчатся по трассе разноцветные машины — все в одну сторону! Колченогий тоже не вечен, и надо постоянно держать руку на пульсе, чтобы успеть вовремя подхватить выпавший из ослабевших пальцев скипетр.

А с гибелью Левы Зайденберга еще ничего не кончилось, и как все сложится дальше, никто не скажет, только разве Господь Бог? Как бы исхитриться и выяснить, на чьей он стороне в завязавшейся смертельной схватке…

Славка разлил по стаканам остатки водки, любовно чмокнул пустую бутылку в донышко и отправил ее под стол, а на освободившееся место водрузил новую, полную «христовой слезы». Уже который день для него не прекращался неожиданный праздник с выпивкой, приличной закуской и даже знакомыми шалашовками, пару раз остававшимися ночевать. Все как у людей, все путем, а о том, что может таить в себе день грядущий, Славик давно отучился задумываться, не желая попусту обременять голову. Долгие месяцы в переполненных и душных камерах следственных изоляторов, а потом годы, проведенные в зонах под гавканье сторожевых псов, сформировали у него твердый жизненный принцип — думать вредно для здоровья! Вторым принципом стало: жить сегодняшним днем, а завтра что Бог даст, то и будет! Есть лишняя пайка, так сожри ее сейчас, не откладывая, не то отнимут, или, того хуже, пырнут завтра заточкой в печень, или пришибет бревном на погрузке. Сколько он видел загадывавших на будущее, и ни у одного ничего не высветило. Поэтому ну его к бесу!

Он подцепил на вилку кусочек ветчины и поднял стакан.

— Давай!

— Будем! — чокнулся с ним сидевший напротив Фомич.

Это на его деньги гудели и приглашали шалашовок. После памятной встречи в заветном «сквознячке», когда его заставили звонить Волкодаву по мобильному телефону, Власов решил: жизнь его кончена, и как только он скажет последнее слово, наступит и последняя минута. Пустят пулю в сердце из «авторучки» или полоснут ножом по горлу — и захочешь, да не сумеешь закричать, захлебнувшись кровью.

К его удивлению, странные мужички забрали у него телефон и словно испарились, как привидения под первыми солнечными лучами.

Секунду спустя Фомич кошкой шмыгнул в неприметную щель и очутился в соседнем дворе, а оттуда рванул к Покровке и зарысил в лабиринт старых улочек у Мясницкой.

Естественно, он постоянно петлял, заскакивал в проходные дворы и подъезды, надеясь скинуть с хвоста возможную погоню или слежку: кто знает этих парней — вдруг отпустили лишь с целью позабавиться и потом лишнего поглумиться, когда решат кончить комедию и замочить тебя в пропахшей нечистотами подворотне? Или выслеживают, куда он рванет? Однако чутье подсказывало, что в данный момент он им до лампады — это серьезные люди, и они не станут гоняться за всякой вшивотой, а он, как ни пыжься, для них навсегда останется вшивотой. Им нужен оперок, господин Серов по кличке Волкодав! Они его начнут обкладывать, и упаси Бог несчастного Власова позвонить своему хозяину и предупредить, что его стукач ни сном ни духом никогда ничего не знал о взятом в заложники еврее. Тогда точно пришьют, а сейчас еще есть надежда вывернуться.

Надежды надеждами, но всю голову сломаешь, пока придумаешь нечто путное, и Анатолий Александрович понуро поплелся домой. Кажется, за ним никто не следил, но на душе от этого легче не стало — Волкодав тоже не помилует!

По дороге он позвонил приятелю, и тот немедленно выгрузил на него весь запас московских вариаций общероссийского мата, помянув родню Фомича до седьмого колена. Оно и понятно, дело сорвалось, поскольку Власов не явился на условное место встречи. Успокоив дружка, Анатолий дал отбой намеченным мероприятиям, а дома весьма категорично предложил сожительнице отправиться на недельку к матери, подсластив пилюлю парой сотен долларов из личной заначки. Баба в создавшейся ситуации лишь обуза, путы на ногах.

— Опять залетел? — взвизгнула подруга. — Отдай все, не жмотничай, отберут ведь на обысках.

— Тихо ты, дура! — цыкнул Фомич. — Дела у меня, ясно? На вот еще сотенную и вали. Вернешься, когда позову.

— Толя, миленький, — пытаясь его разжалобить и выжать еще хоть одну заветную бумажку, она приготовилась пустить слезу, размазывая по щекам тушь с ресниц, но он быстренько вытурил ее за дверь.

Ничего, пускай проветрится, тем более, мать ее живет в Лобне, где в случае чего не сразу додумаются искать, а в паспортах у них никаких штампов нету.

Вздохнув с облегчением, он наскоро перекусил, собрал самое необходимое в сумку, рассовал по карманам все имевшиеся в доме деньги, сунул в специально сделанный в брюках, очень глубокий часовой кармашек у пояса любимый выкидной нож, заточенный до бритвенной остроты, и вышел из квартиры.

Для начала стоило проверить адресок, который он назвал сегодня Серову по телефону. Нет, Фомич не намеревался ломиться в двери квартиры или даже входить в подъезд дома, где она располагалась. Нет, он просто медленным шагом прогуливающегося человека пройдет мимо и посмотрит, что там происходит. Опытному глазу иногда достаточно всего одной или двух незначительных деталей, чтобы уловить суть всей картины. Конечно, идти туда опасно, но действовать дальше с завязанными глазами, не представляя, что тебе грозит, тоже совершенно невозможно!

Увиденное потрясло его — вокруг уже незаметно скапливались менты, явно намереваясь лезть в ту чертову квартиру. Уж кто-кто, а Власов вряд ли мог в этом ошибиться: насмотрелся, к несчастью. Всем своим существом он понимал, что задерживаться тут не стоит, но в силу совершенно неясных причин не мог уйти и, словно безумный, кружил по кварталу, где разворачивались события. Жуткое место пугало и притягивало одновременно. Наверное, так чувствует себя убийца, когда его влечет туда, где он оставил бездыханную жертву.

Взрыв заставил его замереть на месте и внутренне сжаться от ужаса. Фомич не желал верить тому, что случилось самое страшное и теперь злосчастная судьба состроила мерзкую гримасу, показав несчастному Толику такую козью рожу, какой он еще отродясь не видал. Нет, не может такого быть, наверное, это не там, а где-то еще, и совсем не то, что он думает!

Однако бухнул второй взрыв, и Власов испуганно втянул голову в плечи — теперь ему нечего рассчитывать на милость ментов, они начнут его искать и сделают все, чтобы он получил свинцовую пайку при задержании. Он подставил их, страшно и кроваво подставил, а этого никто никогда не прощает и даже не пожелает слушать объяснения. Да и что он будет объяснять и, главное, кому? Если Волкодав сам полез на эту хату, то…

Нет, линять отсюда, как можно скорее линять! Байки про мужичков с пистолетом-авторучкой и звонок по мобильному телефону с бумажкой перед носом можно оставить, как говорится, для внутреннего пользования, а из города нужно смываться, пока не пришили. Есть надежные кореша под Киевом и в Казахстане, помогут пристроиться и никаких пограничных контролей там не предвидится. Остается лишь сказать спасибо за прозрачные границы, соперничество и взаимную нелюбовь ментов из бывших союзных республик.

Фомич припустил к метро, стремясь поскорее покинуть ставший еще более опасным для него район, но тут же замедлил шаг: на фиг привлекать к себе внимание. И потом, почему он так уверен, что взорвалось именно в том адресе, который его заставили назвать Серову?

Но сердце подсказывало — там, там! И внутренний голос призывал бежать без оглядки.

Вот этого-то, по мнению Власова, как раз делать не стоило, а лучше сначала осмотреться. Наверняка сейчас начнут все перекрывать и всех проверять: на вокзалах, в аэропортах, в междугородных автобусах. Зачем ему лишняя головная боль? Тем более абсолютно неясно, куда и к кому подаваться, и нет билетов.

Спустившись в метро, он решил для начала поехать к Славке по кличке Ластик, полученной им из-за фамилии Ластиков. Там Фомича вряд ли станут искать: Славка давно в завязе, болтливостью не отличается и живет на отшибе — в Капотне. Причем один, что особенно ценно. Там можно пересидеть штормягу, написать малявки корешам в Хохляндию и Казахстан, дождаться ответа и тогда двигать…

Ластик принял радушно, а когда увидел приличную водку и хорошую закуску — разные карбонаты, копчености и соленую рыбку, — и вовсе расцвел. Работал он на рынке, собирал и разбирал шатры-палатки торговцев, и на следующий же день слетал отпроситься у бригады в загул. Такое не раз случалось, члены рыночного братства выручали друг друга и поэтому отнеслись к просьбе Славки с полным пониманием, но предупредили: его доля будет в это время уходить в карманы подельников.

Из похода на улицу Ластик принес международные конверты с марками, свежего хлеба и картошки. Пока варилась картоха, Фомич накарябал послания и попросил Ластика сбегать опустить их в почтовый ящик. Теперь надо ждать ответа и по возможности не высовывать носа. Из всех развлечений оставались телевизор и водка. Да еще знакомые девки с рынка, которых приводил Ластик.

— Будем, — повторил Фомич и посмотрел на толстые Славкины пальцы, сжимавшие стакан. Их украшала полинявшая татуировка «СЛОН».

Когда-то эта нехитрая аббревиатура расшифровывалась как «Соловецкий лагерь особого назначения», и ее кололи на руках те, кого туда отправляла новая власть, обожавшая всякие сокращения, в том числе сокращение численности населения своей страны. Позже, в иные времена, старая татуировка приобрела новое значение, и ее стали расшифровывать как «смерть легавым от ножа».

Власов вспомнил про свой ножичек, спрятанный в сумке, и усмехнулся — Славка никогда никого не зарезал и не убил, а накололся из дешевого форса, хотя против легавых ничего особенного не имел. Что может иметь против них вор-неудачник, к тому же давно завязавший? Ластик небось даже околоточного своего, то бишь участкового, не видел лет десять. Спросить? Проверить, угадал или нет?

Но вместо этого Анатолий Александрович спросил о другом:

— Что у тебя за звук такой? Словно скребутся?

— А-а, мыши, мать их! — Славка выпил и кинул в широко открытый рот кусок ветчины. — Пей, хрен с ними! Видал, у нас магазин сделали на первом этаже, ну, с той стороны дома? Вот они и прут везде, заразы. Я вот думаю, может, кота завесгь?

— Мыши?

Фомич встал, в одних носках, неслышно ступая по половицам, прокрался в переднюю и прислушался. Кажется, тихо. Неужели и правда мыши? Но скрежет был явно металлом по металлу, а мышей со стальными фиксами он еще отродясь не видывал. Выглянуть в глазок?

Власов приподнял заслонку и приник глазом к окуляру дверного глазка, ожидая увидеть пустую лестничную площадку, но увидел лишь непроницаемую черноту, из которой вдруг что-то очень сильно ткнуло его в глаз, да так, что разом погасло сознание.

И Анатолий Александрович Власов осел у дверей квартиры приятеля с простреленной головой, поймав пулю прямо в глаз через дверной глазок.

Славка на шум выскочил в прихожую, увидел окровавленное тело и хотел закричать, но тут дверь распахнулась и в проеме появилась темная фигура, за которой маячили неясные тени. Ластик попятился, а фигура вскинула руку и выстрелила. Славик получил от незваных гостей пулю в лоб и рухнул на пороге единственной комнаты.

— Оружие оставить? — деловито спросил стрелявший.

— Нет, — ответил ему мужчина в темной рубашке. — Контрольные в голову, гильзы не собирать и быстро вниз.

Приглушенно бухнули еще два выстрела, затем раздались торопливые шаги по лестнице. У подъезда ждали два автомобиля. Как только трое мужчин вышли и расселись, водители тронули с места.

— Меня подбросьте к Вешнякам, — попросил мужчина в темной рубахе. — Оттуда я и позвоню ментам: пусть посуетятся.

Игорь Викторович знал свое дело, и пальцы на руке Сергея потихоньку стали обретать прежнюю силу и чувствительность. Головные боли практически не беспокоили. Серов стал гулять в парке госпиталя и там же встречал посетителей, а ходили к нему почти ежедневно отец, тетя Клава да приезжали Володька с Татьяной. Со службы больше никто не появлялся.

В один прекрасный день Игорь Викторович предложил поехать в загородную больницу для долечивания, а потом отправиться в санаторий.

— Когда еще соберетесь, — уговаривал он. — А ваш организм нуждается в отдыхе, медицинском контроле и лечении.

— Нет, — немного подумав, отказался Серов. — Знаете, дома и стены помогают.

— Ну, как хотите, — обиженно поджал губы врач. — Ваше право не соглашаться, но я бы хорошенько подумал.

— Уже подумал, — заверил Сергей. — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я еще способен мыслить?

— Я вас умоляю! — выставил перед собой ладони Игорь Викторович. — Домой так домой. Дадим открытый больничный…

Встречать из госпиталя приехал отец: он еще накануне твердо заявил, что не позволит сыну ехать до дома одному.

— Ничего, возьмем такси, — как о давно решенном деле, сказал Иван Сергеевич. — Слава Богу, пока не нищие, а здоровье всегда дороже.

Сюрприз ждал их около ворот. Пока отец расписывал, какие яства и пироги приготовила Клава, сын вглядывался в неясные фигуры, мелькнувшие впереди. Ну, так и есть, это же Володька Тур с палочкой-выручалочкой и Татьяной, поддерживавшей суженого с другой стороны. Разве без них обойдутся торжества с пирогами?

— Как он похудел, — продолжая улыбаться подходившим Серовым, шепнула Татьяна.

Действительно, когда она познакомилась с начальником и приятелем своего жениха, то увидела цветущего, полного сил, уверенного в себе ироничного мужчину, а теперь к ним приближался худой, казавшийся выше ростом человек с ранней сединой на висках, чем-то отдаленно напоминавший прежнего Серова, прозванного Волкодавом. Словно у Сергея появился брат, который был старше лет этак на десять и уже немало повидал на своем веку. И это горькое знание залегло в складках морщин и холодком притаилось в глазах.

— Молчи, — сердито буркнул Володька и старательно изобразил на лице радостную улыбку.

— Ну-у, отмаялся наконец?! — громко сказал он, обнимая Сергея. — В гости пригласишь?

— Мне еще для полноты счастья не хватало кровников и объявления вендетты, — засмеялся Сергей. — Что за вопрос? Сейчас поймаем такси и поедем.

— Такси? — удивленно округлил глаза Тур. — Зачем такси? Мы тут посоветовались с Татьяной и решили, что лучше на другом транспорте.

— В метро?

— Э-э! — подражая восточному человеку, раздраженному тем, что собеседник его не понимает, Володька картинно закатил глаза и залопотал с акцентом: — Зачем такси, зачем мэтро, дарагой?! Там вэздэ платить надо, а мнэ нэ надо! Вот!

Он вывел приятеля за ворота и показал на длинный белый «форд-скорпио» с дизельным движком.

— На нем поэдем!

Сергей лишь тихонько присвистнул: неужели, пока он валялся по госпиталям, Тур настолько разбогател? Такая, даже подержанная, тачка потянет не меньше, чем самые новенькие «жигули» престижной модели.

— Твоя?

Володька с сожалением вздохнул и перестал дурачиться.

— Нет. У знакомого выпросил по поводу встречи старого друга. Садитесь, сзади открыто…

— Как же ты с больной ногой за рулем? — усаживаясь в «форд», обеспокоенно спросил Сергей. — Педали-то можешь выжать?

— Ерунда, — отрезал Тур. — Сюда же доехали? И вообще хуже, когда ходишь, а не ездишь: через некоторое время стопа просто повисает, словно тряпочка, и нет никаких сил поднять ее, а нога подкашивается. Врачи говорят, что в гипсе ослабли связки. Тренирую теперь, массаж Татьяна делает, но все равно в машине лучше.

— Ну-ну, авто-Маресьев, — мрачно пошутил Иван Сергеевич. — Аккуратнее! И дома за столом к бутылочкам не тянись!

— Слушаюсь, — улыбнулся Володька и тронул с места.

По дороге Сергей жадно смотрел в окно — в госпитале ему казалось, что за последний месяц нечто изменилось в облике города, что он стал иным, чем был до того злосчастного взрыва, что он не узнает некоторые улицы, дома, не отыщет знакомых с детства примет в облике столицы.

Нет, все по-прежнему. Почти засохшие липы по краям тротуаров на Тверской и Садовом кольце совсем не давали тени и медленно умирали в бензиновом чаду, уныло глядя на свои уродливые отражения в зеркальных стеклах витрин супермаркетов и бутиков. Бог мой, сколько же их развелось? И что ни месяц, одни разоряются и закрываются, а на их месте тут же возникают новые, с более крутыми ценами, чтобы тоже кануть в Лету и уступить освободившееся место еще более крутым ценам и деловым ребятам, которые их диктуют, не понимая того, что за счет ограбленного населения не разбогатеешь.

И, как прежде, в этом Вавилоне, где невообразимо перемешались жалкие крохи коренных москвичей с алчущими ордами лимиты, никому ни до кого нет дела, если только ты не умудрился затронуть жизненно важных интересов другого человека. Вот тогда держись!

Впрочем, стоит ли так ругать провинцию? По большому счету, это не место рождения или жительства, а уровень интеллекта, воспитания и мировоззрения…

Тур вел машину осторожно, не лез в левый ряд и старательно соблюдал все правила движения. Татьяна держала на коленях его палочку-выручалочку и изредка посматривала в зеркало заднего вида на Серовых, словно спрашивая: как вы там?

Заметив это, Сергей ободряюще улыбнулся ей, кивнул на Володьку и показал большой палец. В знак понимания девушка прикрыла глаза, и это вдруг напомнило первую ночь в реанимационном боксе и неожиданно появившегося из темноты голого лысого старика со скомканным носовым платком в жилистом кулаке. Странная история, и, наверное, он правильно сделал, что не стал о ней распространяться.

Иначе могли бы насильно упечь в «санаторий закрытого типа», посчитав маленько сдвинувшимся умом.

Несмотря на пробки, приехали довольно быстро. Тур припарковал белое чудо техники, и вся компания поднялась наверх. Конечно, не обошлось без слез, но тетя Клава сумела совладать с собой — или помогли заранее выпитые таблеточки? — и вскоре все уже сидели за накрытым по-праздничному столом, в центре которого стояло большое блюдо с пирогами.

— Давайте отметим, — Иван Сергеевич открыл бутылку шампанского и разлил его по фужерам, капнув немножко и сыну. — Выпьем за тот день, когда прогремел злосчастный взрыв. Да, я не оговорился, поскольку считаю, что в тот вечер Сергей родился второй раз.

— Перестань ерунду молоть, — сердито оборвала брата тетя Клава. — Один раз Сереженька родился, зато в рубашке. Вот за это и поднимем бокалы!

И только теперь Сергей действительно поверил, что он наконец дома. С детства знакомые перепалки между обожавшими друг друга отцом и теткой, знакомые обои в гостиной, лепнина на высоком потолке и отреставрированный им вместе с отцом старинный камин. Господи, как же ему не хватало всего этого!

Владимир и Татьяна не стали задерживаться надолго, деликатно отговорившись тем, что еще нужно отогнать машину хозяину. Они выпили чаю и откланялись. Тетя Клава дала им с собой пакет с пирогами: она никого из гостей не выпускала из дома без гостинцев. Сергей вышел их проводить в прихожую и, пожимая Туру на прощание руку, негромко спросил:

— Как насчет доктора?

— Всегда к твоим услугам, — сразу поняв, что речь идет о частной консультации у знакомого психиатра, ответил приятель. — Как соберешься, сразу звони.

— Спасибо.

Не успел Сергей вернуться в гостиную и занять свое место за столом, как призывно затрещал телефон, и, опередив отца, сын снял трубку.

— Слушаю, Серов.

— Привет! — на том конце провода натужно закашлялись, но, кажется, это голос Мякишева? С той поры, как он совершенно внезапно объявился в госпитале и отобрал у Сергея объяснение, Трофимыч не звонил и не появлялся. Что ему нужно на этот раз? — Привет, — прокашлявшись, повторил Александр Трофимович. Да, это был именно он. — Как ты там?

— Добрый день, — осторожно ответил Сергей и знаком показал отцу, что это со службы. — Дома всегда лучше, чем на казенных харчах.

— Это верно, — и Мякишев без лишних предисловий объявил: — Повидаться нам надо. Знаю, что у тебя открытый больничный, что тебе предлагали долечиться, но надо! Понимаешь?

— Понимаю, — без всякого энтузиазма ответил Серов и подумал: теперь с этим гребаным пистолетом с него не слезут, пока все нервы окончательно не вымотают. А что делать? Отказаться встретиться с заместителем начальника управления?

— Ну, коли понимаешь, тогда все тип-топ, — немного оживился Трофимыч. — Завтра машину подошлю. Когда лучше, в десять? Как раз сразу после пятиминутки и побалакаем.

— Хорошо, — согласился Сергей и тут же услышал гудки отбоя. Похоже, Мякишев не желал, чтобы ему вдруг задали какой-нибудь уточняющий вопрос. Но ведь завтра, лицом к лицу, он этого все равно не избежит!

Сославшись на то, что хочет отдохнуть, Сергей после чая отправился в свою комнату.

— Звонили со службы? — в спину ему бросил вопрос отец, и сразу наступила настороженная тишина.

— Да, Мякишев, — как о чем-то совершенно обыденном, сказал сын. — Утром пришлет машину, хочет повидаться.

Старики сразу расслабились, и Сергей слышал, как они потихоньку включили телевизор. Папа, наверное, сейчас раскурил трубку и поудобнее устроился в кресле — все дома, сын на ногах, и, Бог даст, жизнь наладится, — а тетя Клава начала собирать со стола посуду.

Сергей тоже закурил и подошел к столу. Около старинного резного письменного прибора лежала записка — четким почерком отца было выведено всего четыре слова: «Тебе никто не звонил». Сергей стряхнул пепел в бронзовую пепельницу, скомкал бумажку и поднес к ней огонек сигареты, глядя, как тонкий лист превращается в черные ломкие кружева пепла. Честно говоря, он надеялся, что ему позвонят Эльвира или Лариска, но ни одна из близких женщин не поинтересовалась его житьем-бытьем.

Около лампы лежал небольшой газетный сверток — тот самый платок, переданный ему лысым стариком. Да, вот телефон и имена, написанные шариковой ручкой. Еще одна, пока не разрешенная загадка? Есть ли смысл сейчас ею заниматься? На сегодняшний день куда важнее узнать, чего хочет Трофимыч — Серова заставили полностью пройти всех врачей, и он понимал: это медкомиссия, готовая в любой момент решить его дальнейшую судьбу. И их благожелательными замечаниями о его крепком здоровье обольщаться не стоило — все это шито белыми нитками в расчете на дурачков. А Серов себя к таковым не относил.

Ладно, разберемся! Ждать осталось недолго. Сергей бросил платок в ящик стола, решительно задвинул и закрыл на ключ. Сначала пусть сделает ход Мякишев.

Машина подъехала ровно в десять — солидная черная «Волга» с молчаливым водителем за рулем. Молчание было его капиталом, если он не желал пересесть с этого престижного авто на какой-нибудь «козел» в захудалом округе: начальство не любит трепачей.

До управления доехали, не проронив ни слова, если не считать того, что поздоровались, когда Сергей сел в машину. Пройдя через центральный вход, Серов привычно раскрыл перед постовым удостоверение и вошел в здание. Сколько лет он ходил сюда, в любое время года, в любое время суток, а будет ли ходить теперь?

В приемной за столом секретаря было пусто. Когда-то здесь бессменно сидела Антонина Ивановна Ермолина, которую знали и любили многие поколения сыщиков, но время неумолимо, и она давно на пенсии. Сергей приоткрыл дверь кабинета Мякишева.

— Разрешите, Александр Трофимович?

— Заходи, — Мякишев вышел из-за стола, пожал Серову руку, выглянул в приемную и запер дверь кабинета на ключ.

Жестом предложив подполковнику располагаться в кресле у стола, Трофимыч открыл большой шкаф и из-за пухлых папок с делами выудил бутылку коньяка «Белый аист» и два тонких хрустальных стакана. В ящике стола нашлись конфеты и лимон, а в тумбочке — чашки и баночка растворимого кофе «Моккона».

— Ты ведь гость у меня дорогой? — фальшиво пропел Мякишев, включая импортный электрочайник.

Дотянуть до исполнителя партии Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь» Трофимычу явно не удалось, зато он старался быть радушным хозяином — разлил по стаканам коньяк, тонко нарезал перочинным ножом лимон, открыл коробку конфет и небрежно бросил на стол пачку «Данхилла».

Сергей насторожился: зная привычки начальства, глупо прельщаться радушным приемом и сладкими улыбками и столь же неразумно считать себя очень нужным и важным, коли за тобой пригнали служебную машину. И он решительно отодвинул в сторону свой стакан.

— Извините, Александр Трофимович, нельзя мне, доктора не рекомендуют. А вот кофейку я выпью.

— Что так? — притворно изумился Мякишев и, секунду поколебавшись, все-таки выпил из своего стакана и бросил в рот дольку лимона.

— Мозговая травма, — вздохнул Серов. — Неужели вы не в курсе, что меня соборуют? Через всех врачей прогнали, комиссию полностью прошел и теперь осталось лишь отправляться на Цент ральную военно-врачебную. А там снимут погоны, дадут инвалидность, и, как говаривали раньше, гуляй в народное хозяйство. Теперь народного ничего не осталось, придется гулять по этапу первоначального накопления капитала.

— Вот как? — Трофимыч прикинулся весьма удрученным и опечаленным. Он плеснул в свой стакан еще коньяка и вполне искренне сказал: — За твое здоровье!

Выпив, он опять закусил лимоном, не притронувшись к конфетам, а потом начал сосать сигарету, окутываясь сизым облаком дыма. И из этого облака, как пророк, вещал:

— Наплюй на них, Серега! Не дадим тебя в обиду, мы с тобой еще горы свернем…

Слушать его фальшивые заверения Серову быстро надоело, да и зря терять время не хотелось, поэтому он неожиданно для начальника заявил:

— Кончайте, Александр Трофимыч! Чего тут друг перед другом политесы разводить после стольких-то лет? Неужели вам кадровик не приносил бумаги на меня? В жизни не поверю. Ведь вы все знаете и бумаги читали!

— Читал, — нисколько не смутился Мякишев. Он выключил чайник, сам положил в чашки ложечкой растворимого кофе и залил его кипятком, словно старался выдержать паузу или выиграть время, собираясь с силами перед атакой. — Читал, — невыразительно повторил он. — И все знаю, но все равно хочу тебе помочь.

— Чем? — теперь пришла пора удивиться Сергею. Неужели Трофимыч действительно решил отстоять его перед всеми комиссиями и оставить на должности? В сущности, Мякишев мужик упрямый и настырный, но сумеет ли он сладить с оравой медиков? Тем более мозги такая штука, которую никак невозможно проверить! Что ни скажи, все может оказаться верно!

— Чем? — эхом откликнулся Трофимыч. Он наклонился над столом. — Душу облегчить тебе хочу… Сознайся, взял ведь грех на душу, а? Не простил ему?! Ты пойми, я один сейчас тебя могу прикрыть, а потом, как говорится, сочтемся угольками. Вот тебе истинный крест святой — тут никакой техники сейчас нет, беседу нашу никто не записывает, поэтому не бойся быть откровенным. Мякишев тебе — как спасательный круг, мы ведь столько лет вместе!

Серов вдруг почувствовал себя так, будто стоит на краю пропасти и сделай даже самое легкое, но неверное движение и — полетишь в бездну. И даже звук голоса поглотит жуткая глубина, как в ночных кошмарах. И со дна этой пропасти его не вытянет никто. Никогда.

Он, не отводя взгляда от лица шефа, попытался улыбнуться.

— Я не понимаю…

— Колись, — как уголовнику прошипел Трофимыч. — Пока не поздно, еще есть возможность перевести стрелки, понимаешь? Я с тобой в кошки-мышки не играю!

— Какие кошки-мышки, о чем вы?

— Упорный, — с легким смешком констатировал Мякишев и закурил новую сигарету. — Обычно наш брат быстро разваливается, а ты рожками упираешься. Да кто поверит, глядя на твои плечищи, что ты больной и тебе пришла пора получать пенсион по инвалидности? А выслуги-то у тебя, Серега, нет! Пенсию поплатят-поплатят, да и перестанут, а в органах не восстановят и жить на подачки не удастся. И денег у государства на таких, как ты, нет и не будет. Можешь не сомневаться.

— Я не сомневаюсь.

— Сомневаешься! Во мне сомневаешься, не хочешь поговорить по-человечески, зажался весь, а, кроме как от меня, помощи ждать неоткуда!

— В чем, собственно, дело? — холодно спросил Сергей, так и не притронувшийся ни к чему стоявшему на столе. Он даже не взял сигарету. — Объясните наконец!

Трофимыч бросил на него цепкий пытливый взгляд и нервно забарабанил пальцами по столешнице, не обращая внимания на надрывавшийся телефон: пусть трезвонит, сейчас тут дело поважнее, а руководство он предупредил, что будет занят и не сможет откликнуться. Его крайне занимал завязавшийся с Серовым психологический поединок. Но поединок ли? Вдруг Серега и в самом деле ни сном ни духом? Тогда ситуация предстанет в совершенно ином свете, а пока нужно попробовать давить и выяснить все, хотя бы для себя лично. А как распорядиться результатами и что потом предпринять, всегда найдется время подумать.

— Ты вчера выписался? — устало прикрыл глаза Мякишев. — Днем, где-то в обед, так?

— Да, — подтвердил Сергей, не понимая, куда тот клонит.

— И вчера же ближе к вечеру на квартире некоего Ластикова в Капотне из твоего пистолета расстреляли Фомича и его приятеля, хозяина квартиры. Ты понял? Или уже отучился соображать, пока валялся на госпитальной койке?

Серов похолодел. Закружилась голова в предвестии дикой боли, готовой раскроить череп, а в кончиках пальцев начали пульсировать тоненькие иголочки — уколют, пропадут и вновь уколют.

Плевать на выпады начальства, можно пропустить их мимо ушей, тем более ситуация совершенно не та, чтобы сейчас ерепениться и затевать пустую свару. Вот, оказывается, где и как выплыло его исчезнувшее табельное оружие, пропавшее после взрыва! Как же, пропадет такая штука, жди! Через нее теперь всех собак на Сергея можно повесить и не только обвинить в утрате оружия, но и в двойном убийстве!

А что, все очень складно получается. Сначала подполковник Серов делает вид, что пропал его пистолет, потом, выйдя из госпиталя и не тратя времени даром, устанавливает, где находится агент Фомич, который навел его на заминированную квартиру, и не долго думая отравляет его вместе с приятелем в лучший мир, тем самым отомстив за свои неудачи и «подставу» со стороны стукачка, наверняка выполнявшего заказ криминальных боссов. Логично? Для кого-то, может быть, и да, но в действительности это просто бред! И есть свидетели, что он из госпиталя направился домой и не выходил больше до сегодняшнего утра. Кстати, сам Мякишев звонил ему, чтобы договориться о встрече!

«О чем ты!» — оборвал он себя. Тем, кому нужно утопить именно тебя, такое алиби — полное фуфло: для них твои отец и тетка заинтересованные лица!

М-да, положеньице-то, оказывается, хуже губернаторского! Тот же Мякишев в любой момент от всего отговорится и скажет, что к телефону подходил отец Серова, голоса у них очень похожи, и даже близкие знакомые их путают. Иван Сергеевич вполне мог сыграть роль своего сына перед телефонным собеседником, тем более что опыта отставному полковнику не занимать.

Нет, хватит фантазировать на заданную Трофимычем тему, а то уже не только покалывает в кончиках пальцев, но и подкатывает легкая тошнота, а затылок и правую половину головы начинает ломить, словно в темя вбили кол и пытаются развалить твой череп на две неравные части. Хотя почему пытаются, они и хотят его развалить. А он никак не поддается.

— Я не отучился соображать, — медленно выговаривая слова, поскольку язык казался чужим, а губы не слушались, ответил Серов. — Но подумайте сами, Александр Трофимович, что же я, в реанимации пистолет под подушкой прятал или под матрасом? И никто ничего не заметил? А взрыв я устроил сам, в целях провокации? Ведь существуют документы и опись того, что при мне было, когда я поступил в госпиталь. Кстати, заметьте, в бессознательном состоянии!

— Значит, не брал греха на душу? — недоверчиво прищурился Мякишев и, не выдержав, плеснул себе в стакан еще коньяку. Выпил, вновь закурил и жарко выдохнул: — Я понимаю, время сейчас такое… Если ты его и пришил, так помогу. Как на духу клянусь!

— Я же сказал! — Серов чуть повысил голос.

— Ну да, ну да, — закивал Трофимыч. — Вот только застрелили же из твоего ПМ твоего же агента. Правда, интересно?

— У вас сейчас допрос? Вы официально получаете от меня показания по делу как старший начальник?

— Почему допрос? Зачем мне тебя допрашивать? Мы, как добрые приятели, должны все решить, понимаешь? Лично я считаю, что получается полная ерунда и подозревать тебя глупо. Но есть и странные совпадения: при взрыве почти всех поубивало, и Левку Зайденберга тоже вместе с бандитами. Только ты и майор из спецотряда уцелели. А теперь пристрелили агента, который сказал тебе, где держали Зайденберга.

— Настучал, — с нехорошей улыбкой уточнил Серов. — Не сказал, а настучал.

— Можно и так, — к его удивлению, охотно согласился Трофимыч, допивая кофе. — Пусть так, если тебе нравится, я не стану возражать. Только теперь у покойного Фомича не спросить, какая сорока ему на хвосте принесла про заминированную квартирку! И знал ли он, подлец, что она заминирована? Неразрешимая задачка, Серега! И не спросить, откуда он узнал про Левку Зайденберга.

— Я сказал, — признался Серов. — Просил вынюхать, где тот скрывается.

Мякишев приподнял брови и недовольно чмокнул губами — сюжет, чтоб его! Серега никак не хотел бросать дело об ушедших на Запад бизнесменах, настропалял агентуру на их розыск, и тут начались странные и страшные события: сначала убийство в квартире Зайденберга, потом заминированная хата с горой трупов, а следом ушли на тот свет сообщивший о ней осведомитель вместе со своим дружком. И никакая сволочь не подумала, что будет делать Александр Трофимович, как станет искать ключи к загадке — не из служебного рвения, но ради сохранения собственной задницы и головы!

Сдается, те людишки, которые подсунули ему Пылаева, да и сам Аркашка будут пострашнее, чем он о них думал. И времени, может быть, у Мякишева осталось совсем немного, значительно меньше, чем он рассчитывал. И на Серова теперь уже не опереться — раньше надо было опираться, а не только использовать его, как кота, который таскает каштанчики из огня! А теперь у тебя, Трофимыч, эту стальную подпорку вышибли из-под руки и ковыляй сам, как знаешь, к логическому концу.

— Полагаю, там ждали не тебя, — имея в виду заминированную квартиру, сказал Мякишев, сам не веря в то, что говорит. И подумал: Серегу точно соборовали и уберут, как бы он ни желал помочь подчиненному, чтобы тот потом помог ему. Уберут!

Кадровик все бумаги приготовил, отправят парня на ЦВВК и дадут на год инвалидность: все, кончился подполковник Серов! Ему еще будут платить положенные деньги, пока нет приказа об увольнении со службы по состоянию здоровья, однако это копейки, которые протекут между пальцами, как вода. А жить надо.

— Не знаю, — покрутил головой Сергей, — не знаю, кого там ждали и ждали ли вообще.

— Ну, гадать можно сколько хочешь. — Трофимыч заглянул на дно чашки, словно надеясь найти нужный ответ на кофейной гуще. Однако кофе был растворимый. — Ты не тушуйся, — продолжил он, отставив чашку. — Я полностью на твоей стороне и сделаю все, чтобы тебя не дать в обиду. И попробую на медицину нажать. А уж коли ничего не выйдет, так проводим как положено. Ты уж не обессудь и не держи зла на старика Мякишева.

«Лжет и привычно лицемерит, — равнодушно, как будто сказанное совершенно его не касалось, отметил Серов. — Я для него все равно что покойник, и вопрос лишь в том, когда меня зароют: сегодня или завтра? Но положено над гробом произносить прочувствованные слова, он их и произносит. Ладно, хрен с ним!»

Трофимыч взял бутылку и стаканы, спрятал их за толстыми папками в шкафу, и Сергей понял — разговор подошел к концу. Все, что хотели у него спросить, спросили, все, что могли услышать, услышали.

— Ты это, — начальник отвел глаза в сторону, — пока не уезжай никуда, договорились?

— Подписочку дать? — с иронией улыбнулся Серов.

— Прекрати, — по-доброму попросил Мякишев. — И так тошно, а ты тут еще ерничаешь. Тебя куда подбросить?

— Если можно, к Туру.

— Хочешь навестить приятеля? — Трофимыч подтянул к себе лежавшую на приставном столике рацию, вызвал водителя и приказал ему подать машину к центральному входу и отвезти подполковника Серова, куда тот скажет. — Я не прощаюсь надолго.

— Типун вам на язык, — пожимая руку начальника, пожелал Сергей, — лучше встретимся по иному поводу. Тогда, может быть, и рюмку выпью…

Тур встретил приятеля радушно, несмотря на то, что тот заявился без предупреждения, свалился словно снег на голову, разрушив утреннюю семейную идиллию. Как понял Сергей, Володька и Татьяна встали поздно и, пока он вел с Трофимычем полную скрытых угроз, ловушек и недомолвок беседу, они еще видели третий сон, блаженно почивая на широченном диване. Судя по всему, после развала фирмы, в которой Татьяна работала секретаршей, она решила полностью посвятить себя домашнему очагу.

Как бы там ни было, сейчас Серов хотел лишь одного — поскорее показаться профессору психиатрии или невропатологии, который дружил с родителями Тура: может быть, он даст ответы на некоторые мучившие Сергея вопросы?

Пока Володька дозванивался до профессора, Серов пил чай на кухне и мрачно размышлял, чем ему лично грозит гибель Фомича, которого, если верить Мякишеву, застрелили из табельного оружия Сергея. Кстати, в этом Трофимычу стоит целиком и полностью верить: зачем ему лгать, какая выгода? Если Серова хотели отстранить от работы, то это с успехом достигнуто, и вскоре он вообще «покинет ряды», как любили выражаться кадровики, и станет бывшим подполковником милиции, бывшим оперативным работником и бывшим начальником отдела, а всем бывшим не положено совать нос куда не следует! Древний, как мир, закон.

Так вот, неприятностей кому-то, страстно желавшему от него избавиться, Серов более не принесет. Частным образом заниматься тем, что его интересовало по службе, невозможно, хотя бы по причине полного отсутствия денег. А их понадобилось бы огромное количество: уж если по закону тебе никто не хочет помочь и приходится запугивать да грозить, то когда ты лишен должностного положения, и подавно информацию остается только покупать. Не станешь же пугать людей тем, что прибьешь, если не скажут? Тут же настучат, и ты очутишься за решеткой. Это бандита сложно поймать, а бывшего мента — нет ничего легче, вот он, дуралей!

Не поэтому ли заварена вся крутая кашка — чтобы он больше и думать не смел реанимировать дело бизнесменов, полинявших на Запад? Не тут ли собака зарыта?

Теперь надо думать, как отбиваться от каверзных вопросов на допросе в прокуратуре — наверняка они будут вести следствие по факту убийства двух человек. И кто-то уже ведет следствие по факту взрыва на квартире, где содержали в заложниках Зайденберга. Интересно, кто? И кто из прокурорских наложил лапу на дело об убийстве Лолы? Если выяснить некоторые любопытные детали об этих борцах за правопорядок и законность, а к ним нарыть немного компромата, то картина сразу начнет проясняться. Но кто же тебе позволит это сделать? И кто, черт его побери совсем, завладел пистолетом Серова?!

— Сейчас поедем, — оторвал его от невеселых размышлений заглянувший на кухню Тур. — Машину придется ловить.

— Поймаем. Не волнуйся, я не такой немощный.

— Вот это мы скоро и узнаем, — шутливо пригрозил Володька. — Учти, Егорыч никогда хвостом не виляет, он считает, что больной должен знать всю правду.

— Егорыч?

— Валентин Егорович. Так зовут профессора.

Татьяна поехала с ними, не желая даже ненадолго расставаться с милым дружком, а может быть, еще и потому, что хотела побыстрее узнать мнение медицинского светила о состоянии здоровья Сергея: как-никак тот ухаживал за ее подругой.

Машину поймали быстро — подвернулся левак на «Волге», — а ехать оказалось недалеко, на Арбат.

Серов ожидал увидеть седого старичка, но обманулся: профессор был модно одетым, моложавым мужчиной средних лет в туго накрахмаленном белом халате. Своими манерами он напоминал какого-то известного актера, но кого именно, Сергей никак не мог уловить и из-за этого сердился на себя: раньше память его никогда так не подводила. Если он решал, что человек похож на кого-то, то четко и точно мог его идентифицировать с двойником.

Валентин Егорович долго расспрашивал Серова о его бедах и болячках, попросил полностью раздеться и осмотрел.

— Ну что же, молодой человек, — вытирая руки полотенцем, произнес он. — По большому счету я удовлетворен.

— Чем? — Сергей застыл с брюками в руках.

— У вас крепкое сложение и, должно быть, крепкая нервная система. Атлетический тип, но психика подвижна и ранима. Ну да это больше по части психологов, а вас, как я понимаю, интересует иное? Вы одевайтесь, одевайтесь.

— Извините, — буркнул Серов, натягивая брюки. — Не про чужого ведь рассказываете?

— Логично, — улыбнулся Валентин Егорович. — Должен вас порадовать: мое мнение таково, что никакого паралича у вас не было, а имелся парез, который почти исчез, и если вы в дальнейшем будете благоразумны, он пропадет, не оставив по себе даже печальных воспоминаний.

— Что вы имеете в виду под благоразумием? — Сергей застегнул рубашку и присел около стола.

— Покой и полное отсутствие стрессов. Вас, кажется, хотят комиссовать из органов? Не стоит противиться судьбе, голубчик. Поверьте, провидение обычно знает, что делает: оно дало понять, как ценна жизнь, и хочет сохранить ее для более важной миссии на земле. Считайте это религиозным идеализмом, но тем не менее…

Он закурил и жестом предложил Серову сигарету. Тот взял, прикурил и глубоко затянулся. Что ему делать вне органов, если он умеет лишь ловить бандитов? Переучиваться на бухгалтера или самому становиться бандитом?

— Я смогу еще служить? — он набрался духу задать терзавший его вопрос.

Профессор ответил без колебаний:

— По большому счету да! С одной оговоркой.

— Какой?

— После восстановления. Должен пройти реабилитационный период, а сколько времени он займет, знает только Бог! Я, например, не возьму на себя смелость называть конкретные сроки.

— И что нужно делать, чтобы реабилитироваться?

— Отдыхать, — Валентин Егорович развел руками. — Не нервничать, гулять на свежем воздухе. В общем, покой и отсутствие стрессов. Вы быстро восстанавливаетесь, и все наладится. Пропишем элениум, попринимайте на ночь.

— Говорят, от него наступает импотенция?

— Вам, я думаю, это не грозит, — рассмеялся профессор. — Но берегитесь перенапряжений, голубчик. И моральных, и физических. По крайней мере в ближайшие два-три месяца. Ходьба, легкая гимнастика, хороший крепкий сон, лекарства и покой. Тогда гарантировано выздоровление. А в свою уголовную милицию вы потом сможете вернуться, если захотите.

«Мое желание, — подумал Серов, — вовсе не определяет того, смогу я вернуться или нет. Однако профессору трудно понять все хитросплетения чуждой для него милицейской жизни. Да и зачем ему?»

— А если покоя не будет? — Сергей пытливо взглянул в глаза Валентину Егоровичу. Тур говорил, что врач не любит вилять хвостом. Вот и проверим.

— Тогда могут возникнуть не совсем приятные явления. Мы называем их «птималь», то есть малые припадки.

— М-да? — Серов потер подбородок. — И с чем их едят?

— Они невкусные, — профессор поморщился. — Это так называемая посттравматическая элептифоидная энцефалопатия. Лучше выдержать рекомендации и вернуться в строй, чем познакомиться с этой гадостью. Там и временные выпадения сознания, и прочая ерунда не самого приятного свойства. Вот моя визитка, звоните, а через месячишко, если не затруднит, покажитесь еще разок. Жаль, конечно, что нет вашей истории болезни, но да уж тут…

— Спасибо, — Сергей спрятал визитку и откланялся.

Визит к профессору его не разочаровал, не напугал, но и не дал исстрадавшейся душе долгожданного облегчения. Выходило, что медики из госпиталя и поликлиники правы и ему лучше покинуть свою беспокойную службу?! Не мог же Валентин Егорович с ними сговориться?

Зато профессор обнадежил: рука восстанавливается и будет нормально действовать! И вообще есть перспектива полного выздоровления. Кажется, он так и сказал: все пройдет, не оставив по себе даже печальных воспоминаний? Но он сказал и другое — не стоит противиться Судьбе, которая дала понять, как ценна жизнь!

Хочешь — называй его мистиком, хочешь — списывай воззрения на модную теперь показную религиозность, однако этим своим высказыванием он больно задел душу Серова, внеся в нее смятение, — а если и взаправду все предопределено свыше и не стоит рыпаться? Дали понять: уйди вовремя. И для Провидения не важно, что ты не дотянул до пенсии год-другой, что жить-то, по большому счету, не на что и придется перебиваться случайными заработками, которые еще тоже нужно найти.

— Все нормально? — осторожно спросил Тур, когда Сергей вышел из кабинета. Татьяна тоже встала со стула, напряженно ожидая ответа.

Серов не стал вдаваться в подробности.

— Лучше, чем я думал, и значительно лучше, чем считают наши врачи. Просил через месяц показаться. Да вот не знаю, удобно ли? И заплатить, наверное, нужно?

— Ты что! — Тур заковылял к выходу. — Хочешь его поссорить с моим семейством? Он не возьмет, даже не пытайся.

— Ну, тогда низкий поклон и спасибо.

— На здоровье. Поехали к нам?

— Нет, мне в другую сторону, — отказался Сергей, хотя совершенно никуда не спешил. Но зачем мешать влюбленным?

Лучше пройтись пешочком до дома и подумать. Подумать и посчитать, сколько ему еще выдадут зарплат, и прикинуть размер пенсии по инвалидности. Теперь такие подсчеты не лишние, и надо приучаться жить в ином ритме, чем жил до сих пор. А заодно заглянуть в аптеку и купить лекарство, прописанное Валентином Егоровичем…

Домой Сергей вернулся к обеду. Едва войдя в гостиную, он сразу же понял: его ждали с нетерпением и сильно переживали. Тетя Клава измяла весь передник, видимо, комкая его во вспотевших от волнения ладонях, а отец выкурил подряд несколько трубок, чего он себе обычно не позволял.

Сергей хотел прошмыгнуть в свою комнату, чтобы хоть немного приготовиться к ожидавшей его лавине вопросов, но сделать это не удалось.

— Что на службе? — отец глубоко затянулся неизвестно какой по счету за сегодня трубкой и кольнул сына острым взглядом.

— А-а-а, — отмахнулся тот, совершенно не намеревавшийся посвящать отца во все заморочки непростой ситуации.

Ни к чему Ивану Сергеевичу лишний стресс, который может привести к микроинфаркту и очередному рубцу на сердце. Уж кто-кто, а отставной полковник немедленно поймет, чего с чем едят в этой истории, и не на шутку переполошится, зная по себе, каковы нравы в наших хваленых органах, где никогда не умели да и не хотели ценить людей. Особенно умных и самостоятельных.

— Нечленораздельные звуки мне ничего не объясняют, — раздраженно заметил отец.

— Ничего существенного, — сын по возможности честно поглядел ему в глаза: лгать, так уж изобретательно. — Трофимыч угощал коньячком и кофе, обещая устроить пышные проводы. Но, как я думаю, он по своему обыкновению врет и даже сам себе не верит.

— И это все?

— Предлагал похлопотать, чтобы медики оставили меня в покое.

— Значит, все-таки нуждается в тебе?

— Не знаю, — чистосердечно ответил Сергей. — Многое не совсем ясно. Желая этот вопрос до конца прояснить, я отправился по рекомендации семейства Туров к профессору психиатрии. Кстати, Мякишев любезно дал мне машину.

Сергей выложил на стол визитку Валентина Егоровича. Как он и ожидал, она немедленно превратилась в козырного туза, позволив ему взять инициативу в собственные руки и перевести разговор в менее опасное русло.

Первым визиткой завладел отец. Он надел очки и, попыхивая трубкой, изучил все перечисленные на прямоугольничке мелованного картона титулы и звания маститого медика, а затем передал карточку сестре.

— Что он сказал? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Иван Сергеевич, казалось, напрочь забыв о поездке сына на службу.

Это могло бы обмануть кого угодно, но отнюдь не Сергея. Он прекрасно знал: все обстоит совершенно не так! Как сонный кот играет с мышкой, а потом вдруг неожиданно ловит уже чаявшего себя спасенным грызуна, так и папа выждет подходящий момент, чтобы попытаться прижать сына к стене и выведать всю правду.

«Похоже, скоро наступят “счастливые” времена, когда мне просто будет некому довериться, кроме собственного отца», — с горечью подумал Сергей и ответил:

— Все не так плохо. Профессор уверяет, что спустя некоторое время я смогу вернуться в строй… Ладно, вымою руки и расскажу все за обедом.

Переключить внимание удалось, и родные умиленно внимали рассказам о Валентине Егоровиче. Отец одобрительно кивал, а тетка украдкой вытирала концом фартука увлажнившиеся глаза и подкладывала любимому племяннику лакомые кусочки. И вдруг неожиданно заявила:

— Профессора и академики хорошо, а вот раньше это дело бабки в деревнях лечили. Надо и нам такую найти! Если хорошая, то как рукой все снимет. А там пойдешь ты опять голову подставлять за этих обормотов или нет, дело второе. Главное — здоровье.

— Я тоже за это, — прихлебывая чай, согласился Сергей. — Да где же ее взять, бабку-то?

— Знакомые есть, поищем, — оживилась тетя Клава, и племянник понял: в ближайшее время она будет загружена и ждать с этой стороны каверзных вопросов не стоит.

Сергей улизнул к себе, закурил и блаженно растянулся на диване, бездумно глядя в потолок. Господи, как же хорошо хоть немного побыть в одиночестве и ничего при этом не делать. Впрочем, разве возможно убежать от самого себя?

Вскоре из узора трещинок на потолке явственно сложилось и начало гримасничать лицо плешивого Мякишева, а в ушах зазвучал его голос: «Ты уж не обессудь и не держи зла на старика…»

Хорошенькое дело, не держи зла! Хотя что толку держать его на Трофимыча — он продукт системы, ее обкатанный спазмами интриг каловый камушек, спрятавшийся в складках прямой кишки и мечтающий лишь о том, чтобы вместе с очередной порцией прошедших по всем извилинам и отдавших все соки ненасытному молоху переработанных масс не оказаться на улице, пока не нашел приличного местечка или не успел сколотить капиталец.

Нет, Трофимыч ему не друг и не враг: он друг только себе и враг лишь тем, кто непосредственно угрожает его благополучию. А Серов угрожал, но не прямо, а опосредованно, и при умелом подходе дело можно повернуть в любую сторону…

Да ну его к чертям, Александра Трофимовича! Пусть занимается своими делами и не мешает Серову заниматься своими. Только вот дел-то у Сергея как раз никаких нет. Разве что смотреть телевизор, слоняться по комнатам или сесть играть с отцом в шахматы? Ненавистное занятие для обоих, но иногда все-таки играли, чтобы убить время и скуку.

Так какие дела? К профессору сходил, лекарство купил, стукачей своих он передавать пока никому не намерен, да и Трофимыч, вопреки ожиданиям, не заикнулся об этом — наверное, так прижало с убийством Фомича, что голова пошла кругом и стало не до текучки. В поликлинику ехать рано. За то время, пока крутил любовь с Лариской, растерял всех знакомых девиц, а едва успел познакомиться с Эльвирой, как она тут же укатила из Москвы и вернется еще не скоро.

Читать не хочется совершенно, а по телевизору нет ничего путного. Проводя все время на работе, Сергей никогда не задумывался над проблемами свободного времени — обычно его оставалось в обрез, но теперь все время стало свободным и нет ни подружки, ни таких же бездельничающих приятелей.

Позвонить разве Лариске? Не каменная же она, в конце концов! Да и ключи надо бы отдать, а то расстались как-то не по-людски, даже не сказав друг другу не то что «прощай», но даже «до свидания», хотя прожили не один год.

С другой стороны, во многом виновата она сама — не надо заводить скандалов, требуя от него невозможного: как и где ему добыть деньги ее сбежавшего за границу отца? Вот уж действительно, волос долгий, а ум короткий — прикинула бы, осуществима ли ее просьба, а потом начинала бы ерепениться и пыхтеть, как перекипевший самовар. Но у Ларки все сплеча и без оглядки. Рубанула и гуляй, правда, потом кричала, просила вернуться, когда он уходил. Но, может быть, вернуться еще не поздно?

А что потом, когда приедет с гастролей Эльвира? Как разбираться со своими дамами?

«Плевать! Все это будет потом», — сказал сам себе Серов.

Перед его мысленным взором мигом пронеслись соблазнительные картины — вот Лариска снимает колготки и нарочно дает ему полюбоваться стройными загорелыми ногами, прежде чем обнять и жарко задышать в шею, прижимаясь к его плечу своей упругой красивой грудью с затвердевшими от нестерпимого желания сосками. А потом он весь уходит в нее, растворяясь без остатка, словно сахар в кипятке, в ее нежности и любви, ненасытных ласках, сгорая, словно бумага в бушующем пламени, в страсти и тая, как лед, от ее прикосновений.

О, если бы не ее характер! Они могли бы стать идеальной парой.

Серов протянул руку, намереваясь взять очередную сигарету из пачки, но пальцы ощутили пустоту. Пришлось встать, открыть стол и достать новый блок сигарет… Будет ли у него теперь возможность покупать сигареты блоками?

На пол шлепнулся газетный сверток, и, подняв его, Сергей легонько присвистнул: да это же заветный платочек! Вот и дельце нашлось? Не позвонить ли таинственному Боре прежде, чем вновь наводить мосты к Ларунчику?

Отчего нет? Сергей развернул сверток, положил перед собой платок и набрал номер телефона, еще не зная, что это номер, по которому иногда отвечает сама Судьба.

Трубку сняли после третьего гудка, и глухой баритон лениво пророкотал:

— Да?

— Добрый день, — Серов решил быть вежливым и как можно менее официальным: это всегда располагает к человеку, даже когда ты всего-навсего говоришь с ним по телефону.

— Добрый.

— Это Сергей беспокоит, мне нужен Борис.

— А вы кто и откуда?

— Ну, в настоящее время практически никто, — грустно улыбнулся Сергей. — А от кого? От Деда из госпиталя.

— Вы это серьезно, господин Никто? — тон баритона немедленно изменился и стал вкрадчивым. Однако за этой вкрадчивостью таилась плохо скрытая угроза: если ты шутник или провокатор, то очень скоро пожалеешь, что решил развлечься или подзаработать таким способом!

— Как нельзя более. Мы вместе лежали в реанимации. Борис — это вы?

— Нет, подождите минуточку, не вешайте трубку, сейчас он подойдет.

В наушнике наступила мертвая тишина: ни привычных шорохов, ни треска помех на линии, а просто глухо, словно трубка сделана из цельного куска литой пластмассы и в ней нет ни мембран, ни проводочков. Сергей не знал, что в настоящий момент хитрая электроника устанавливает номер, с которого сделан звонок и переводит его за многие километры, в подмосковный особняк Бориса Матвеевича Шлыкова.

Одновременно приборы проверили, нет ли на линии подслушивающих устройств, и обеспечили дальнейшие переговоры по радиоволнам — тут все ухищрения против прослушивания и записи были напрасны, но зато имелись иные преимущества.

— Алло! — Сергей встряхнул трубку, раздумывая, не повесить ли ее и на этом покончить даже с воспоминаниями о странном эпизоде в биографии, но тут в наушнике щелкнуло, и мужской голос весело откликнулся:

— Угу?! Это Сергей? Я Борис. Где вы, говорите, встречались с Дедом?

— В госпитале, в реанимационном боксе, — Серов не обиделся на недоверие, он сам тоже проверил и перепроверил бы, если дело серьезное. Может быть, лучше всего было вообще не вязаться с этим?

— Любопытно, — протянул Борис. — И что он просил передать? Или ничего не просил? Кстати, как он себя чувствует?

— Он умер. Умер как раз в ту ночь, когда мы с ним говорили. И, сдается, вы об этом прекрасно знаете.

— Ну, ну, давайте не сердиться, — миролюбиво предложил Борис. — Надо встретиться и переговорить. Не стоит все доверять связи, а за свой бестактный вопрос приношу извинения.

— Хорошо. Завтра я свободен. Называйте место и время. И скажите, как вас узнать?

— Завтра? Нет, давайте лучше сегодня. Если у вас мало времени, я пришлю машину. И вы все передадите.

«И этот хочет прислать машину, — усмехнулся Серов. — Неужели ему так нужен носовой платок? Хотя, кто его знает, вдруг на нем тайнопись? Шпионские страсти, мать бы их! Да ладно, пусть забирают и отваливают».

— В реанимации лежат голые люди, — недовольным тоном ответил он собеседнику. — Передам на словах, а вы чем подтвердите, что вы тот самый Борис?

— А куда же вы звоните?

— Да, конечно, — немного смешался Сергей и подумал, что после травмы голова у него стала работать хуже, чем раньше, и он не улавливает элементарных вещей.

— Где вам удобней? — собеседник сделал вид, что не заметил замешательства Серова.

— А вы где хотите встретиться?

— На Мясницкой. Там есть одно уютное местечко.

— Я приду пешком, — отказался от предложения подвезти его Сергей. — В котором часу? И назовите адрес.

— Можете не найти.

— Я коренной москвич.

— Тем не менее, — не уступал Борис. — Давайте лучше так: через сорок минут вас будет ждать серый «мерседес». Там, где трамвайный круг у метро. Знаете? Немного прокатитесь, а потом водитель проводит. Договорились?

— Ладно, — нехотя согласился Серов и положил трубку.

Вся эта история перестала ему нравиться. Да вот беда, уже взялся за гуж…

— Ты уходишь? — спросил отец, когда Сергей предпринял безуспешную попытку незаметно проскочить через гостиную. Интересно, теперь родитель постоянно будет тут дежурить?

— Пройдусь немного, — солгал сын и, дабы избежать дальнейших расспросов, быстро вышел из квартиры.

До назначенного места встречи было не так уж близко, и он прокатился на троллейбусе до Сретенки, а потом пошел пешком.

Небольшой серый «мерседес» стоял именно там, где обещали. Серов подошел, открыл дверцу и сказал водителю, что он на встречу с Борисом. Шофер в ответ приветливо улыбнулся и кивнул на заднее сиденье. Дождавшись, пока Сергей усядется и захлопнет дверцу, он плавно тронул с места.

Немного проехали вдоль бульвара, свернули в переулок и начали петлять. Негромко мурлыкало радио, машина мягко колыхалась на поворотах, проскакивая один переулок за другим, пока наконец не остановилась в широком дворе у дверей, ведущих в полуподвальный ресторанчик. Водитель вышел, предупредительно открыл дверцу перед пассажиром и знаком предложил следовать за собой.

«Немой, что ли?» — подумал Серов. Броской вывески с названием ресторана он не увидел, только небольшая медная табличка была прикреплена у дверей. Серов не успел прочитать, что на ней написано. Зато можно примерно определиться, как водила ни крутил: оказались они неподалеку от знаменитого магазина «Чай» с интерьером в китайском стиле.

Шофер провел гостя мимо почтительно поклонившегося швейцара и двух здоровенных вышибал, ощупавших Серова маленькими тупыми глазками, свернул за угол и вошел в бар, где за столиком в углу сидел единственный посетитель — модно одетый мужчина с рано поседевшей пышной шевелюрой. Водитель тут же исчез, и Сергей понял — нужно присесть за столик к седому щеголю.

— Добрый вечер, я Иван, — представился тот, когда Серов устроился напротив. — Борис сейчас будет. Выпьете что-нибудь?

— Лучше не надо. У меня была травма головы.

— Серьезная?

— Сотрясение мозга. Но вы можете не сомневаться, я в здравом уме и твердой памяти.

— А я не сомневаюсь, — мягко улыбнулся новый знакомый. — Тогда, может быть, чашечку кофе, чай или что-нибудь прохладительное?

Сергей выбрал последнее.

Седой поднялся, по-хозяйски прошел за стойку, за которой не было бармена, открыл холодильник и взял из него несколько баночек с пепси и бутылку боржоми. Заодно прихватил тарелку с бутербродами.

«Решили поговорить без свидетелей, — отметил Серов. — даже прислуге не доверяют. Кем же для них был покойный генерал Муляренко? И не обманутся ли они в своих ожиданиях? Ведь сказать-то имя, в сущности, ничего не могу, так, пару-тройку фраз. А в случае осложнений прорваться через кордон швейцара и двух громил со сломанными ушами будет не просто. Но зачем думать о плохом? А как не думать, когда не знаешь, кто эти люди. Сейчас криминалом и уголовщиной самого низкого пошиба пронизано все, начиная от верхних эшелонов власти, кончая мелким бизнесом. Впрочем, самый известный российский вор и растратчик Александр Ментиков тоже начинал с торговли пирожками с зайчатиной».

Благодарно кивнув, он принял от седого Ивана холодную баночку пепси, открыл ее и вылил содержимое в стакан.

— Чем вы тут пробавляетесь?

Сергей обернулся на голос и увидел вошедшего в бар лысоватого блондина с лукаво прищуренными хищными рысьими глазами. Такие глаза редко встретишь, но зато запоминаешь надолго.

— Вот и Боря, — представил Иван.

Блондин прошел за стойку и быстрым взглядом пробежал по этикеткам бутылок, выставленных на зеркальных полках. Снял одну и подбросил на широкой ладони.

— Это тяжелый темный ром «Капитан Морган», названный в честь знаменитого пирата, которого королева Великобритании Елизавета пожаловала в рыцари и назначила губернатором Ямайки. Все почти как у нас. Но не в этом дело! Ром — это запах моря и цвет награбленного испанцами золота, это напиток романтиков и искателей приключений, благородных авантюристов и отважных моряков.

Прихватив с подноса три высоких стакана с толстым дном, он подошел к столику, отдал бутылку и стаканы седому и протянул Серову руку:

— Борис.

— Сергей.

Рукопожатие блондина оказалось крепким, а рука — сухой и теплой, с чуть шершавой на ладони кожей, какая бывает у людей, занимающихся спортом или не чурающихся работы на приусадебных участках. Впрочем, судя по внешнему виду модно одетого и выхоленного Бориса, он вряд ли копался в земле.

— Итак, — Борис сел и подвинул к Сергею стакан, в котором на три пальца было налито темно-золотистого рома. — Что вы хотели нам передать?

— Вам? — Серов изобразил удивление. — Речь шла лишь о Борисе.

— Можете говорить при Ване, у меня нет от него секретов. Что просил передать Дед? И, кстати, как он с вами смог связаться? Насколько мне известно, его держали в строгой изоляции.

Сергей в двух словах рассказал, как попал в госпиталь и о посещении ночью его бокса странным лысым стариком.

— Он сказал, что его подставила хромая крыса, у которой старая выучка, — закончил свой рассказ Серов.

Иван и Борис быстро переглянулись и полезли за сигаретами. Борис угостил Серова «Ротмансом» и, слегка наклонившись над столом, спросил:

— А он еще что-нибудь передал?

Сергей решил отдать им платок: зачем ему эта «реликвия»? А для седого Ивана и лысоватого Бори мятый кусок ткани может представлял, некую ценность, хотя весьма сложно предположить какую, если на нем нет тайнописи.

— Вот, — он положил на стол грязный скомканный платок, и Борис проворно схватил его, словно эта тряпка была величайшим сокровищем.

Развернув, он впился взглядом в каракули, разбирая номер телефона, потом спрятал платок в карман и поинтересовался:

— Надеюсь, он в том виде, в каком вы его получили?

— Если вы имеете в виду, стирали платок или нет, то его не стирали, не гладили и не подвергали никаким иным видам обработки.

— Сразу видно сотрудника органов, — засмеялся Иван и поднял свой стакан. — Давайте помянем Георгия Леонтьевича. Пусть земля ему будет пухом. Хороший был человек.

— Очень хороший, — поправил Борис. — Ужасная смерть, тяжелая потеря. Царствие ему Небесное! Почему вы не пьете?

— Травма головы была, — объяснил Серов.

— Ну, глоточек за старика можно, — и Борис тронул краем своего стакана стакан Сергея. Тому не осталось ничего иного, как пригубить, а потом под испытующими взглядами хозяев сделать большой глоток.

Спиртное обожгло глотку и горячим сгустком прокатилось в желудок. Серов запил его минеральной и закурил. Он и раньше не слишком баловался спиртным, но тут отказываться показалось неудобным. Ром побежал у него по жилам, будоража кровь и вызывая легкий шум в голове. Борис и Иван тоже выпили, причем до дна, и седой вновь наполнил их стаканы, а свой Сергей прикрыл ладонью. Настаивать в этот раз не стали.

— Это вам, — Борис подал гостю конверт. Серов взял, открыл и увидел приличную пачку стодолларовых купюр.

— Я не возьму, — он хотел вернуть конверт, но лысоватый блондин его не принял.

— Не нужно отказываться. Вы доставили нам ценную информацию практически с того света, а такая работа заслуживает вознаграждения. Тем паче вы сейчас на мели.

— С чего вы решили?

— Мы кое-что уже знаем о вас, а неповоротливость нашей административной машины всем давно известна. Вроде бы положено дать энное количество окладов пострадавшему сотруднику, назначить пенсию и предоставить льготы, но улита едет и когда еще будет… Берите, это наша благодарность. Поверьте, деньги лишними не бывают.

— Я в курсе. Но кто это «мы»?

— Вам достаточно знать, что здесь нет криминала, — отрезал Борис. — Можете не беспокоиться. Выпьете еще?

— Нет, благодарю, — Серов встал. — Я, пожалуй, пойду. Приятно было познакомиться.

— Еще раз вам спасибо. Проводи, Ваня, человека и скажи, чтобы доставили до дома.

— Не нужно, я прогуляюсь.

— Да, погода прекрасная, — согласился Борис.

Оказавшись на улице, Серов сел на лавочку в том же дворе и украдкой, чтобы не заметил никто из прохожих, пересчитал деньги. Щедрость Бориса и компании оказалась выше всяких ожиданий — в конверте лежали три тысячи долларов. Так кем же был для них покойный генерал: неужели отцом или любимым дедушкой?

Сунув конверт в карман брюк, Сергей медленно побрел к выходу со двора, раздумывая, что были времена, когда три штуки баксов являлись целым состоянием, а теперь их хватит лишь на подержанную тачку. Но в его положении это хорошие деньги.

Неожиданно он увидел впереди до жути знакомую фигуру: соблазнительные бедра туго обтягивала короткая юбка; в меру полные, стройные ноги цокали высокими каблучками модных туфель; русые, кое-где до рыжины выгоревшие на солнце пряди длинных волос небрежно разметались по плечам. И эта походка, когда женщина словно плывет, не касаясь асфальта, но каблучки привлекают внимание своей дробью и бедра призывно чуть покачиваются, а на губах наверняка застыла многообещающая и чуть презрительная улыбка! Скольких она обманула и свела с ума?!

Лариска! Точно она, никаких сомнений, все ее — ноги, походка, волосы. Что она делает тут, на Мясницкой? Хотя какое это имеет значение, если судьбе угодно вновь свести их здесь, сегодня, сейчас!

Сергей почувствовал, как его всего охватывает буйное желание, похожее на сумасшествие умирающего с голода при виде полного роскошных яств стола. Да разве у них с Лариской не превращались ночи в пиры любви, когда она щедродарила ему всю себя, а он в ответ выкладывался без остатка, но желание все равно оставалось неудовлетворенным, и душапросила: еще, еще!

— Лариса! — окликнул он, но девушка не обернулась. Наверное, не услышала его голоса за шумом машин?

Впрочем, Лариска всегда была гордячкой. Она знала себе цену, всегда знала, и, пожалуй, только Серов мог сбить с нее спесь, да и то не всегда.

Ловко лавируя между прохожих, Сергей кинулся догонять девушку и сразу почувствовал, как в затылке появилась тянущая боль, а потом начало ломить, словно череп пытались вскрыть тупым топором. Он даже на секунду приостановился, однако тут же опять побежал, догнал девушку, схватил ее за локоть и с силой развернул лицом к себе.

— Лариса!

Но на него с испугом смотрела совершенно незнакомая женщина лет под сорок. Ее возраст выдавали морщинки около глаз, уже не поддававшиеся никакой косметике, и кожа на шее, грозившая со временем превратиться в черепашью.

— Пустите! — вырвав руку, визгливо закричала она. — Нахал! Да помогите кто-нибудь, он же пьяный!

Некоторые прохожие остановились, а неподалеку мелькнули форменные кепи патрульных: в центре города найти блюстителей порядка куда проще, чем на окраинах.

Объясняться с патрулем у Серова не было ни малейшего желания, поэтому он невразумительно пробормотал извинения и ретировался, метнувшись в первый проходной двор.

Естественно, никто из прохожих даже не пытался его остановить — ищи дураков геройствовать на улицах! — и Серов выбрался в переулок, а там свернул в следующий двор. Тут возможные преследователи его точно не выроют, даже если захотят!

Боже, как болит затылок, а в глазах мелькают разноцветные искры — словно со страшной скоростью мимо проносятся микроскопические светлячки. Зачем он только выпил рома?! Захотелось, видите ли, уважить хозяев и, как истинному искателю приключений, глотнуть свободы.

«Ты уже нашел приключения на свою задницу, — опускаясь на лавку, невесело усмехнулся Серов. — Такие, что аж до головы достали!»

В тенечке стало немного полегче и боль как будто улеглась, но вдруг вспыхнула с новой силой, раскаленной иглой вошла в мозг, и Серов зажмурил глаза, стараясь совладать с навалившимся приступом…

Когда он пришел в себя, то с немалым удивлением обнаружил, что стоит на лестничной площадке и сжимает в руке связку ключей, собираясь отпереть сейфовую дверь Ларискиной квартиры. Как он попал сюда?

Необъяснимо, но факт, с которым приходится считаться. Что же делать: открывать дверь или повернуться и уйти? И потом мучиться, что не увиделся с ней, не поговорил, не поставил все на свои места? Уйти, чтобы сидеть и гадать — как ты очутился около ее дверей? А надо ли гадать? Наверное, его привел сюда «автопилот» — добираются же в стельку пьяные мужики до дома, не помня ничего. Серов тоже мог оказаться «в стельку» — он ведь давно не пил и хороший глоток крепкого рома сыграл с ним предательскую шутку.

Но тело Лариски, какое у нее тело! Оно манило Сергея своей атласно гладкой кожей, великолепной грудью с темными сосками, крутыми бедрами и стройными икрами. А губы, какие у нее губы!..

Сергей чертыхнулся сквозь зубы, решительно, но бесшумно вставил ключ в замочную скважину и мягко повернул его четыре раза — уж ему ли после того, как эта квартира чуть было не стала его вторым домом, не знать всех секретов замков? Смешно! А вот о том, что будет дальше, он совершенно не желал задумываться: что будет, то и будет.

Слава Богу, Лариска не меняла замки, и дверь открылась. Тихо притворив ее за собой, Серов вошел в прихожую и остановился, прислушиваясь. Из комнаты доносились звуки музыки и негромкие голоса. У Ларуньки гости? Нежелательный момент, да чего уж теперь, не возвращаться же. Небось не чужие они с Ларкой, предложит место за столом и даст кусок хлеба?

Стараясь не шуметь, он подошел к двери в гостиную, которая, как он помнил, была обставлена мебелью из мореного дуба — покойный папаша Лариски не скупился для единственной дочери, — заглянул в нее. Да, хозяйка была не одна. Одетая в легкое платье из бледно-зеленого шелка, который так прекрасно гармонировал с ее рыжеватыми волосами, она медленно плыла по комнате в танце, легко переступая стройными ногами, обутыми в туфли на высоких каблуках. Ее вел долговязый брюнет примерно одного возраста с Серовым. Ничего особенного Сергей в нем не увидел: чуть сутуловат, белая рубаха, модный галстук, но костюмчик очень дорогой. А на столе шампанское, два бокала и легкая закуска. Большую коробку шоколада и пышный букет алых роз наверняка притащил брюнет.

Из динамиков музыкального центра лилась мелодия томного аргентинского танго. Серов прислонился плечом к косяку и мрачно разглядывал танцующую пару. Похоже, брюнет решил здесь обосноваться вместо него? Вон как почти по-хозяйски облапил Лариску, положив поросшую темным волосом руку ниже талии.

«Зачем ты здесь? — спросил себя Сергей. — Зачем пришел: только ради ее тела или хочешь возродить былую близость, когда две души становятся одной? Удастся ли? Да и хочешь ли ты этого на самом деле? И захочет ли она?»

Однако какой-то озорной бес уже успел вселиться в него, опровергая все доводы рассудка, и, когда закончился танец, Серов громко захлопал в ладоши:

— Браво! Бис!

Лариса и ее гость вздрогнули и обернулись. Увидев Сергея, хозяйка задохнулась от негодования:

— Ты?!

В этом местоимении было столько чувств, начиная от ярости и кончая горькой обидой и ревностью женщины, покинутой ради соперницы, что Серову показалось, будто его сильно толкнули в грудь. Однако за последнее время он привык получать удары и похлеще.

— Между прочим, — доставая из кармана сигареты, обратился он к долговязому брюнету, — дарить девушке букет ярко-красных роз считается дурным тоном.

— Кто вы такой и как сюда попали? — высокомерно вскинул голову брюнет. — Хотя я, кажется, догадываюсь… Пошел вон!

— Ну-ну, потише, — лениво предупредил Серов, проходя в комнату. — Не зли меня, не надо!

— Сергей, отдай ключи и уходи, — глухо сказала Лариса. — Уходи немедленно. Ты слышишь?!

— Кажется, вас просили отдать ключи и убраться отсюда? — подступил к нему брюнет, но Сергей легко отшвырнул его в угол, как шкодливого котенка: это не противник!

— Давай поговорим, — присаживаясь на стул, предложил он побледневшей девушке.

— Я уже пыталась с тобой говорить, если ты помнишь, — презрительно скривила она губы. — А теперь уже не о чем!

— Вот как? — Сергей обернулся и слегка двинул ногой успевшего выбраться из угла брюнета, отправив его на диван. — Мне казалось…

— Да, тебе казалось! — отрезала Лариска и загородила собой нового ухажера. — Уходи, Сергей, уходи!

По ее тону Сергей понял: сейчас ему действительно лучше убраться отсюда, а потом, может быть, позвонить и поговорить. К тому же брюнет выудил из кармана пиджака рацию и что-то бормотал в микрофон. Наверное, вызывал охрану?

Озорной бесенок уже совершенно овладел Серовым, и Сергей не тронулся с места, когда в прихожей раздался тяжелый топот. Лариска сжалась в комок в углу дивана и смотрела на мужчин ненавидящими глазами. А мужчин в комнате прибавилось: появились два крепких парня. Брюнет приказал:

— Уберите отсюда этого… И поучите маленько! Кстати, у него надо отобрать ключи от квартиры.

— Ладно, я уйду, — Серов встал, сделав вид, что уступает силе, и неожиданно обрушил стул на голову одного из бросившихся к нему телохранителей брюнета.

Тот успел поставить блок, но удар все же достиг цели, и охранник рухнул на пол. Лариска пронзительно завизжала, ее новый ухажер почел за благо ретироваться на кухню, а в гостиной началась молодецкая потеха.

Телохранители знали свое дело, но и Серов был не промах. Отбиваясь от градом сыпавшихся на него ударов, он пытался контратаковать, совсем забыв, что правая рука у него ненадежна и нет в ней былой силы. Хрустели под могучими кулаками челюсти и ребра, раздавался глухой мат, летели оторванные пуговицы, и кровь, сочившуюся из разбитых носов и губ, торопливо смахивали тыльной стороной ладони, чтобы успеть поставить новый блок и отбить удар, способный разом погасить сознание.

Трещала мебель, звенела разбитая посуда, весь пол был усеян алыми лепестками роз вперемешку с осколками хрусталя и фарфора — в пылу битвы опрокинули стол, за которым недавно сидела молодая пара, не предполагавшая, во что выльется их романтическая встреча…

Серов был близок к победе, но тут противник получил численное преимущество — схлопотавший по голове стулом телохранитель оклемался. Сергея зажали в углу и пытались вырубить ударами ног с дальней дистанции, опасаясь ответных сокрушительных ударов, но он еще держался, не давая им достать ни голову, ни корпус. Однако Серов чувствовал, что долго ему не продержаться: парни против него бьются здоровые, не валявшиеся еще в реанимациях и не измотавшиеся на службе, где что ни день, то новая нервотрепка. Надо прорываться и, оставив за противником поле боя, уходить.

— Добейте, добейте его! — стоя в дверях, истерически кричал брюнет, прибежавший поглядеть, что делается в гостиной.

Его телохранители старались, как молотобойцы в сельской кузне, отрабатывая заплаченные хозяином доллары.

«Уходи, уходи!» — всей кожей, всем своим существом чуял Серов немой призыв Лариски. Она зажала рот ладошкой, в широко раскрытых глазах стоял ужас.

Да, надо уходить, но как уходить, когда эти мордовороты не дают и секунды передышки, а плечи уже налились свинцовой усталостью, и ноги давно потеряли прежнюю легкость?

И все же Сергей подловил одного на прямой удар, одновременно уперся ему кулаком в плечо, развернул и вырвался из угла. Вырвался, оставляя в руках противников клочья одежды, пятная свежей кровью светлые обои Ларискиной гостиной. И тут он пропустил сильный удар в голову. В ушах возник неприятный гул, потом — тонкий звон, и опять нестерпимо заломило в затылке, да так, что стало темнеть в глазах и перед ними опять замелькали разноцветные искры. К горлу подкатила тошнота, колени стали ватными…

Глава 6

Сергей пришел в себя совершенно неожиданно и с изумлением огляделся по сторонам — где это он? Темнота, в стороне тускло светит одинокий фонарь и кругом чахлые кусты. Похоже, это сквер или парк. Но как он попал сюда?

Боже, какая боль! Он хотел схватиться за голову руками и с удивлением обнаружил, что сжимает в кулаке связку ключей и мятую стодолларовую купюру. Что за вздорная притча? И отчего до крови ободраны костяшки пальцев на правой руке, неужели он дрался? Тогда бред все россказни о параличе правой руки! Какой, к чертям собачьим, паралич, если он может крепко сжимать кулак и бить им по зубам? Однако кого он бил и где?

Серов посмотрел на часы. Тикают и показывают четыре. Надо полагать, четыре утра, поскольку темно. Вот задачка так задачка, где же он побывал, с кем подрался и как попал сюда?

Сунув руку в карман брюк, Сергей нащупал плотный конверт. Вытащил его и увидел, что конверт разорван, а в нем лежат несколько стодолларовых купюр. Он пересчитал их — ровно шесть, а седьмая в кулаке. Семь счастливое число. Впрочем, не худо бы и вспомнить, откуда взялись доллары. Уж не ограбил ли он часом кого-нибудь, пока выключилось сознание?

Это пугало до дрожи — ужасно, когда тело живет самостоятельно, не подчиняясь разуму, которого, по большому счету, в эти моменты просто нет! Или нет всего лишь контроля над разумом? Да какая, в сущности, разница, есть разум или его нет, есть над ним контроль или он полностью отсутствует, если ты не знаешь, где был и что делал! Неужели это и есть те самые малые припадки, о которых говорил профессор? Тогда плохи дела, и никак не стоило сегодня пить, тем более проклятый крепкий ром.

Стоп! Вот и проблески воспоминаний: он пил ром в баре с двумя мужчинами. Попробуем пойти дальше. Зачем он там оказался и почему согласился выпить? На то, должно быть, имелась веская причина?

И тут словно прорвало плотину. В памяти всплыли лысоватый Борис и седой Иван, конверт с долларами, поездка к Лариске и драка с телохранителями долговязого брюнета, подарившего бывшей любовнице Сергея огромный букет алых роз. Вот с кем он подрался!

Серов ощупал сначала лицо, потом все тело. Конечно, ему досталось и пора отправляться домой, поскольку там наверняка уже сходят с ума, не дождавшись его возвращения к ужину.

Кстати, помнится — при этом Сергей саркастически скривил разбитые губы: ему, видите ли, помнится! — за «информацию с того света», как выразился Борис, денег дали значительно больше. Где же они? Отняли на квартире у Лариски?

Серов тяжело поднялся и поплелся на шум проходивших мимо машин, грустно размышляя о случившемся: экая глупость, приятель, вламываться в квартиру бывшей пассии, когда там другой мужчина. И тут же сердце ревниво царапнула мысль: кому теперь достанется роскошное тело Лариски, кому она подарит горячие ласки? Неужели брюнету?!

Ах, как Сергею хотелось съязвить, сказав, что японцы рекомендуют будить любимую, целуя ее сначала в левый, а потом в правый глаз, и тут же дать брюнету по глазам — сначала по левому, затем по правому, чтобы тот месяц не снимал темные очки и боялся посмотреть на себя в зеркало. А что? Япошки, говорят, великие мудрецы в любви, драке и чайной церемонии. Отчего бы не последовать их советам?

Выйдя на незнакомую улицу, он поймал машину и уговорил водителя довезти до дома за зеленый стольник. По тому, как глядел на него шофер и как неохотно он согласился, по его напряженной спине Сергей понял: видок у него аховый и надо хотя бы умыться, прежде чем заявляться в родные пенаты.

Умылся он у крана для полива, еще сохранившегося в их дворе как реликт старой Москвы, и поднялся к себе. Тихонько вошел в прихожую и, увидев тонкую полоску света, пробивавшуюся из гостиной, обреченно махнул рукой — закрыться в комнате и привести себя в порядок теперь не удастся.

— Где ты был?

Отец сидел в кресле с трубкой в руке, а тетя Клава, укрывшись пледом, прикорнула на диване.

Серову-старшему стоило отдать должное: при виде сына ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь чуть сузились глаза, да пальцы крепче сжали потухшую трубку.

— Не нужно будить Клаву, — шепотом попросил Сергей и знаком предложил отцу пройти в другую комнату.

— Где ты был? — входя следом за ним и прикрыв за собой дверь, повторил Иван Сергеевич. — Изволь отвечать!

— Не шуми… К Лариске меня занесло.

— Возвращение блудного любовника? — Иван Сергеевич подал сыну зеркало. — Полюбуйся! Ручная работа, может быть, добавили ногами? Думаю, это не Лариска! Кстати, ты, свинтус этакий, мог бы хоть позвонить?!

Помимо его воли в этом возгласе слышалась такая боль и отчаяние, что Сергей не выдержал и обнял отца, прижавшись щекой к его сухому плечу.

— Мне страшно, папа, — прошептал он. — Я не мог позвонить, не мог предупредить, потому что временами я сам не осознаю, что делаю.

— Бог с тобой! — Иван Сергеевич отстранил сына и пытливо взглянул ему в глаза. — О чем ты, Сережа?

— У меня, по-моему, птималь.

— Что?

— Малые припадки, как сказал профессор. Последствия травмы. Сегодня я позвонил по тому телефону, который был на платке, встретился с людьми и передал то, что меня просили. И там уговорили выпить немножко, помянуть покойного. А потом — провал! Понимаешь, полный провал, черная темнота, и вдруг я выныриваю из нее у дверей Ларискиной квартиры с ключами в руке! Открываю, а она там с каким-то брюнетом танцует танго.

— И ты полез в драку? — Иван Сергеевич усадил сына на диван.

— Нет, драку начали телохранители этого брюнета.

— Значит, он из богатеньких?

— Наверное, — Сергей равнодушно пожал плечами и благодарно кивнул, когда отец подал ему ватку и бутылочку со свинцовыми примочками. — Главное другое: моя правая действует отлично, а вот голова иногда живет сама по себе.

— Пока это единичный случай, — с надеждой заметил отец.

— Нет, — покачал головой сын. — После драки опять наступил провал, и я обнаружил себя в сквере.

— Тебе необходимо срочно лечь в хорошую клинику. Я утром позвоню Валентину Егоровичу, и мы все решим. Или даже лучше свяжусь с профессором Белкиным.

— Ага, и скажи ему, что твой сын стал забывать, кто он есть и где его дом.

— Не паясничай, — немного повысил голос отец.

«Милые старички, — с горечью подумал Сергей. — Твой профессор такой же всеми забытый пенсионер, как ты сам. Ваши знания, опыт и, главное, порядочность теперь никому не нужны. Ну и что твой профессор: поахает, поохает, даст совет и на этом все закончится?»

Но вслух он сказал совершенно иное:

— Хорошо, позвони.

— Ты согласен лечь в клинику?

— Посмотрим. Надо вообще подумать, как жить дальше. Врачи предупреждали, что такие явления, о которых я тебе сказал, могут возникать при перенапряжении и приеме алкоголя, но потом все пройдет.

— Это не насморк! — отрезал Иван Сергеевич. И, помолчав, добавил: — Иди мойся и спать, утром заклеешь лицо пластырем, а для Клавы что-нибудь придумаем. И я тебя прошу…

— Больше не повторится, — поняв с полуслова, заверил Сергей.

В ванной, стоя под душем, он подумал: если бы остались все доллары, жить было бы куда проще, а теперь этих денег хватит лишь на крайний случай. Но не пойдешь же к Борису вновь — хотя его телефон и сохранился, переписанный с платка в записную книжку — и не поплачешься, что неизвестно куда задевал деньги. Это не в детской сказочке, когда мужичку дарили один волшебный подарок за другим, а он никак не мог их сохранить. Это суровая правда жизни.

Как ни странно, он не испытывал никакой неприязни к Лариске. Мало того, он ревновал ее к этому противному брюнету, даже на свидания таскавшему за собой дюжих мордоворотов. Хотя Лариску тоже можно понять — какой из Серова муж, особенно после травмы мозга? Ему лечиться надо, восстанавливать здоровье, а ей надо замуж, устраивать себя, пока товар, который у нее есть, в самом соку и не перезрел. Это раньше, когда был жив папаша, она не думала о деньгах и могла позволить себе предаваться любовным утехам совершенно бездумно, но после гибели Николая Ивановича ситуация разительно изменилась. Ларка стала просто нищей! В любом случае Сергей не обеспечит ей уровень жизни, к которому она привыкла. Печально, но факт…

Утром, пока сын еще спал, отец, как обещал, позвонил профессору Белкину и рассказал ему о состоянии Сергея.

— Я прекрасно понимаю ваше беспокойство, уважаемый Иван Сергеевич, — проговорил маститый в прошлом медик. — Однако, по моему мнению, особенных причин для паники пока нет. Краткие выпадения сознания бывают у травматиков, особенно после физического или нервного перенапряжения. Вы говорили, он выпил?

— Да, правда, сказал, что немного. Зато ром!

— О! Кто же пьет ром в такую жару, да еще после сотрясения мозга? Хотя сейчас чего только не понавезли в Россию. А были времена, Иван Сергеевич, когда мы за счастье считали армянский коньячок…

— Были… Но что же нам делать, ведь он не помнит ничего. Страшно!

— Чтобы положить в клинику, нужно согласие больного, — помолчав, вздохнул Белкин. — Теперь новые порядки: никто не позволит положить человека в больницу, тем более психиатрического или неврологического типа, против его желания. Стоит Сереже только заикнуться, что он не хотел, как у докторов начнутся неприятности. Поймите меня правильно, Иван Сергеевич, кому охота терять кусок хлеба.

— Я понимаю, — сокрушенно откликнулся Серов-старший.

— Давайте пока понаблюдаем. Пусть принимает элениум и соблюдает режим, я полагаю, подобные явления прекратятся через некоторое время, особенно если вести себя правильно. Вы говорили, сын показался Дударю?

— Да, Валентину Егоровичу.

— Он хороший специалист, даже отличный. Пусть не теряет с ним связи. А вы звоните, всегда рад!..

Подслушивающее устройство, установленное на распределительном щитке телефонов в подъезде Серовых, бесстрастно фиксировало этот разговор и передало его в виде радиосигналов дальше — в стоящий на соседней улице старенький грязный «запорожец», в котором была смонтирована ретранслирующая аппаратура. Поэтому дежурный оператор получил возможность записать разговор Ивана Сергеевича с профессором Белкиным с опозданием всего на доли секунды.

Прослушав запись, он довольно прищелкнул языком и подумал, что шеф будет очень рад. И тут аппаратура выдала сигнал о новом телефонном звонке — на сей раз звонили Серовым.

— Да, — послышался из динамика сонный голос Сергея.

— Проспался? — зло спросила Лариса. — Ты, жуткая скотина! Привези ключи и положи их в почтовый ящик! Я не желаю больше никогда видеть твою образину, мерзавец!

Он хотел что-то сказать, но Лариса уже бросила трубку. Сергей набрал ее номер, но она, по всей вероятности, отключила телефон — из наушника потекли долгие, противные гудки.

Оператор ехидно усмехнулся и щелкнул тумблером, выключая запись. Диктофон перестал мотать ленту и перешел на режим ожидания. Оператор набрал номер и, услышав в трубке знакомый голос, сообщил:

— Есть новости.

— Можете прокрутить?

— Секунду.

Пока шеф слушал запись разговоров Серова-старшего с профессором и Серова-младшего с Ларисой Рыжовой, оператор закурил и флегматично пускал кольца дыма. Судя по всему, совершенно не интересовавшая его работенка по прослушиванию телефона квартиры Серовых вот-вот должна закончиться. Что толку от этих дурачков, если тут нельзя наскрести даже горстки информации, которую можно выгодно перепродать? Кого интересуют эти бывшие менты? Кто способен заплатить за информацию о них, не психиатры же, которые лечат младшего? А стоит начать рыть, как не исключена возможность заработать холодную квартирку на кладбище, откуда уже никогда не переедешь — если точно не знаешь, кому продать товар, вполне можешь нарваться на готового продать информацию о тебе. И тогда ты — покойник.

— Любопытно, — прослушав запись, отметил шеф.

— Снимаемся? — с затаенной надеждой спросил оператор.

— Рано, — немного подумав, решил шеф. — Переведите в автоматический режим, и пусть прослушивают запись в конце каждых суток, а потом станет видно.

— Ясно.

Дождавшись пока шеф отключится от связи, оператор зло брякнул трубку.

Черт бы их всех побрал! Чего они вцепились в припадочного мента и его малахольного папашку? Впрочем, не его дело — перевод на автоматический режим тоже благо.

— Разрешите?

Владислав Борисович поднял глаза и от удивления перестал жевать: рядом с его столиком появился колченогий, одетый в дорогой летний костюм и с неизменной тростью в руке: без нее он не мог сделать и шагу.

— Да, конечно, прошу, — Шамрай с трудом проглотил застрявший в горле кусок и запил его минералкой.

Откуда здесь, в правительственном учреждении, взялся калека, да еще как сумел подкараулить Владислава Борисовича во время обеда? Хотя что удивляться: у старика и широкие возможности, и солидные связи, о которых Шамрай мог только догадываться, ему ничего не стоило пройти сюда и подождать, пока знакомый оставит свой насквозь прокуренный кабинет и отправится перекусить. Сейчас нужно держать себя в руках и не выказывать перед колченогим никакого удивления, а тем паче растерянности или страха. Ясно как божий день, что появился он тут не просто так, но и Шамрай ему не мальчик!

— Что будете кушать? — к столику подошла кокетливая официантка.

— Мне только апельсиновый сок, — попросил колченогий и, когда она отошла, доверительно пожаловался Владиславу Борисовичу: — Погода меняется, все кости болят. При таком состоянии хочется уравнять внутреннее давление с внешним.

— Полагаете, станет еще жарче?

Шамрай уже сумел справиться с кратким замешательством, вызванным появлением колченогого, и обрел прежнее равновесие духа. В конце концов надо и поесть, а то котлетка по-киевски остынет.

— Нет, — калека поджал узкие губы и кивком поблагодарил официантку, поставившую перед ним высокий стакан с соком. — Думаю, пойдут дожди.

— Давно пора.

Владислав Борисович прикидывал про себя, зачем притащился колченогий, не рассказывать же о погоде? За ним раньше не замечалось склонностей подменять гидрометеоцентр. Но не надо его ни о чем спрашивать или торопить: сам скажет, если уже пришел.

С другой стороны, у этого человека есть и такая привычка — разжечь любопытство, напустить туману погуще, внести сумятицу в мысли и, ничего толком не объяснив, уйти, оставив собеседника мучиться догадками.

— Появился наш старый знакомый, — пригубив сок, сообщил колченогий.

— Кого вы имеете в виду?

— Все того же Волкодава, который чуть не вцепился вам в горло, — желчно усмехнулся калека. — Его выписали из госпиталя.

— Оказывается, вы его не добили? — с оттенком презрительного недоумения спросил Шамрай.

Кажется, его мелкий выпад попал в самую точку: хромой очень не любил признавать свои промахи и каяться при неудачах. Ну ничего, пусть проглотит и поерзает, не одному же Владиславу Борисовичу получать острые шпильки под ребра!

— Все вы, молодые, вечно торопитесь, — колченогий развалился на стуле. — Вам хочется немедленно все решить кардинально, а быть торопливым без меры нельзя!

— Возможно. Но вы сами не раз говорили, как сильно он мешает!

— Разве я отказываюсь от своих слов? Отнюдь! Кстати, знаете, где побывал наш друг, едва успев сменить госпитальную пижаму на цивильную одежду?

— На работе? — предположил Владислав Борисович, внутренне уже готовясь, что сейчас, как листья по осени, посыплются новости самого пренеприятнейшего свойства.

Каких же еще новостей ждать, если проклятый Волкодав опять вырвался из лап колченогого и первым делом рванул на работу? Как только старик промахнулся, с его-то опытом и возможностями?! Отрыгнется кровавой отрыжкой этот его промах, ох отрыгнется!

— Туда его вызывали, — едва заметная улыбка тронула губы хромого. — Возникли некоторые сложности у нашего Сергея Ивановича: теперь его попрут отовсюду. А потом он нанес визит Ларисе Рыжовой!

— Да? — Подобные сообщения Шамрая мало интересовали. — Ну и что? Они же сожительствовали. Для мужчины вполне естественно после долгого воздержания отправиться к старой любовнице.

— Ну, девочка как раз далеко не старая, и до старости ей… — колченогий засмеялся, но тут же оборвал смех и наклонился над столом, понизив голос. — Симптоматично, что после гибели Зайденберга он идет к дочери сбежавшего на Запад миллионера! Может, он полагает, что Лариска остается единственной ниткой, потянув за которую ему удастся размотать клубок?

— Что мотать, что? — вскинулся Владислав Борисович. — Вы же сами сказали: его поперли отовсюду. Или не так?

— Так! И мотать он будет только собственные нервы или долгий срок, причем за чужие грехи. — Хромец многозначительно поднял указательный палец с желтоватым от никотина ногтем и показал в улыбке прокуренные зубы. — У своей подруги, — продолжил он, — Серов устроил безобразную сцену, затеял драку с охранниками нового ухажера Ларисы, а когда его крепко поколотили, ударился в бегство, причем усеял путь отступления стодолларовыми купюрами.

— Что? — Шамрай от изумления выпучил глаза. — Вы же твердили, что он из неподкупных, на лапу не берет, а на ментовскую зарплату баксы покупать не станешь.

— Знаете, сколько он выбросил? — прищурился колченогий. — Больше двух тысяч!

— Боюсь, он объехал вас на кривой кобыле, — погрустнел Владислав Борисович. — Даже я не стал бы бросаться такими деньгами. Но, может быть, это связано с его болезнью?

— Хотелось бы надеяться, — калека допил сок и, тяжело опираясь на трость, поднялся. — Но я боюсь, это не так. И вам советую бояться.

Не попрощавшись, он захромал по проходу между столиками к выходу из столовой, неуклюже загребая больной ногой по темно-бордовой ковровой дорожке, покрывающей лакированный паркет.

— Зараза! — бросив на стол скомканную салфетку, выругался Шамрай. — Испортил весь обед, сукин сын!

Вечно хромой пес нагадит в душу и отвалит как ни в чем не бывало! Бояться он, видите ли, советует, старый идиот! А теперь весь обед колом в желудке встал, а нервы и так давно словно расстроенная балалайка. Какая все-таки скотина! Мало того, что вместе со своим хваленым Сергеем Сергеевичем не убрали ментовского опера, не загнали его хотя бы в тьмутаракань подглядывать за доярками, так еще и пугают!

Ладно, надо успокоиться и заставить себя хотя бы на время забыть о неприятном разговоре — впереди еще долгий рабочий день…

Очередной циклон или антициклон обрушился на город внезапно. Еще вчера по телевизору милые девушки обещали жаркую и солнечную погоду, а уже ночью завыл, заметался по улицам сердитый северо-западный ветер, поднимая пыль на тротуарах и мостовых, скручивая ее в маленький смерч и гоня перед собой в неведомую даль. По небу поплыли тучи, и утро пришло блеклым, прохладным, грозя пролиться из низких тучек холодным моросящим дождем.

Как ни странно, по такой погоде Сергей почувствовал себя значительно лучше. В ванной, разглядывая свое отражение в большом зеркале, он отметил, как похудел за последнее время и что физиономия, конечно, серьезно подпорчена и придется ждать еще минимум неделю, пока она примет прежний вид. И то благо: в доме нашлись свинцовые примочки, да использовал старый проверенный способ с прикладыванием мокрой газеты.

За завтраком он сказал отцу, что собирается поехать к Женьке Твердохлебову, с которым они вместе выросли и служили в армии.

— Зачем? — подозрительно покосился на сына Иван Сергеевич. Как было спокойно на душе вчера, когда Сергей весь день провел дома. Но, с другой стороны, не заставишь же сидеть сиднем тридцатипятилетнего мужчину? Противоестественно! Как ему объяснить! Но сможет ли он понять, пока сам не стал отцом, что самое страшное — это пережить своих детей?

— Поговорить, — ответил Сергей. — Насчет работы. Женька теперь в бизнесе, а нам на пенсии не прожить.

— Не рано ли ты собрался работать?

— Я же сказал: хочу поговорить! Это не значит, что уже завтра начну трудиться.

— Хорошо, поступай как знаешь. Только оставь, пожалуйста, телефон Евгения и скажи, когда тебя ждать.

— К обеду. Записку с номером телефона положу на столе.

Из дома Сергей вышел далеко не в радужном настроении: неужели отец начнет постоянно пасти его, как малолетнего недоумка? Ну, было один раз, а это для вполне сохранившего разум нормального человека отличная наука — теперь никто ни под каким видом не уговорит выпить даже кружку пива! Однако не стоит обижаться на отца за чрезмерную опеку, ты и так доставил родителям множество неприятностей и заставил их немало поволноваться.

Да вот беда — чем отплатить за ласку, заботу, бессонные ночи, если сам болен и практически лишился средств к существованию? Может быть, Женька поможет выбраться?

Офис фирмы Твердохлебова располагался неподалеку от Садового кольца, в одном из старых переулков, где раньше был известный научно-исследовательский институт вакцин. Сергей свернул во двор и задержался около небольшого памятника доктору Гаазу. На постаменте было написано: «Спешите делать добро». Доктор бедных, он всю жизнь посвятил борьбе с коварными болезнями. Ах, добрый доктор Гааз, кто бы вылечил наше общество? Где взять такого врача, который заставил бы нечистых совестью властей предержащих перестать обкрадывать народ и страну?

Ага, вон стоит темно-зеленый «мерседес» и рядом с ним еще несколько иномарок — наверное, это машины фирмы Твердохлебова, а сам он, заранее предупрежденный по телефону, должен быть на месте.

Кстати, в бизнесе Женька преуспел и научился лихо втаскиваться во все щели, где пахло хорошими деньгами, — об этом Сергей узнал, наведя некоторые справки через общих знакомых. Что же, Твердохлеб, или Сухарь, как его звали в армии, всегда был деловым парнем и умел пристроиться поближе к кухне и подальше от начальства. Впрочем, старой дружбы он не забывал и несколько раз обращался к Серову с просьбами помочь по мелочи: преимущественно это касалось трений с ГАИ. И каждый раз напоминал, что он, в свою очередь, готов оказать посильную помощь, коли возникнет нужда. Вот нужда и постучалась в двери Серовых.

К удивлению Сергея, секретарша у Сухаря оказалась немолодой и совершенно непривлекательной. Зато хорошо знала свое дело. Сверившись со списком, она связалась по интеркому с шефом, и через минуту гость уже входил в кабинет хозяина фирмы.

За последние два года, пока они не встречались, Женька почти не изменился — все такой же белобрысый, тощий, с выпирающими над воротом сорочки кадыком на жилистой шее и длиннющими руками. Сергей звал его заняться боксом — с такими-то лапами, как у орангутанга, — но Твердохлебова мало привлекал спорт, и он наотрез отказался, особенно от бокса. Теперь, когда у Женьки появилась возможность одеваться за границей, на нем был отлично сидевший модный костюм, и Серов, в стареньких джинсах и потертой кожаной куртке, почувствовал себя немного неловко. Тем более, тут же вошла секретарша с подносом: бутерброды с красной и черной икрой, с семгой и бужениной, вазочки с вареньем, шоколадные конфеты, кофе и чай. Но ничего спиртного, хотя Сухарь иногда любил заглянуть на донышко бутылки. Значит, он уже знает?

— Привет, привет! — Женька пошел навстречу, широко раскинув руки, и крепко обнял приятеля. Потом подвел его к дивану и усадил, устроившись рядом. — Похудел, бродяга. Стареть начинаешь?

— Попал в передрягу, — не стал вдаваться в подробности Сергей. — Здоровье пошатнулось, увольняют в запас.

— Понятно, — протянул Сухарь и подвинул ближе столик на колесиках. — Угощайся! Честно говоря, я рад, что ты обо мне вспомнил.

— Ты не спрашиваешь, что случилось, — взяв бутерброд, полувопросительно заметил Серов. — Значит, знаешь?

— Знаю.

— Откуда?

— Ну, милый мой, — рассмеялся Сухарь. — Не в безвоздушном пространстве живем.

— С отцом говорил? — прямо спросил Сергей.

— Говорил, — так же прямо ответил Твердохлебов.

— И что он тебе поведал?

— Слушай, пей чай! Ты чего, допрашивать меня пришел? Я что, не имею права поговорить с дядей Ваней? Ведь мы жили в одном дворе.

«Не скажет, — понял Серов. — А папа наверняка нагородил ему турусов на колесах. Поэтому и спиртного нет, а не то непременно выставил бы какой-нибудь замысловатый коньячок. Ну да ладно, я сюда не выпивать пришел».

— Ну да ладно, — повторил он вслух. — Знаешь так знаешь. Тогда помоги пристроиться на приличное место. Не пойду же я вахтером или охранником? Хотя бы начальником отдела или замом в приличную службу безопасности или охранную фирму. Кстати, у тебя есть своя безопасность?

— Я живу скромно, — отвел глаза Сухарь и подумал: добрый старый приятель так и остался в чем-то неисправимым идеалистом, готовым самоотверженно ловить жуликов и бандитов, убийц и мошенников, совершенно не замечая, что весь окружающий мир разительно изменился и то, что раньше считали непозволительным для порядочного человека, теперь вознесено на пьедестал и служит предметом поклонения. И все хотят быть такими: крутыми, богатыми, плевать на остальных и жить в свое удовольствие. И хапать, хапать!

Ради старой дружбы, ради памяти о разбитых носах и ободранных коленках, о жарких футбольных матчах около помойки, ради того, что Серега когда-то не щадя себя заступался за него — хилого и тощего, — он готов помочь другу детства и юности. Но вот будет ли тот готов принять помощь, которую ему предложат?

— Зачем тебе службы безопасности или охранные бюро? — Женька слегка поморщился, словно был недоволен сваренным секретаршей кофе. — У тебя не все в порядке со здоровьем. И медики тебе ни за что не дадут справку, что ты пригоден для такой работы.

— Справку можно купить, — возразил Сергей.

— И что дальше? — усмехнулся Сухарь. — В экстремальной ситуации ты можешь подвести и себя и других. Глупо! Угробишься, и кому от этого лучше? Это же все равно, как на службу вернуться, а тебе нужно потихоньку восстанавливаться. Здоровье, брат, оно одно!

Серов доел бутерброд, аккуратно вытер салфеткой пальцы и достал сигарету. Такого поворота, честно говоря, он не ожидал и в душе лелеял надежду, что Сухарь поможет влезть в приличную охранную фирму — мало ли у него связей? Но тот не захотел. Или специально отказывает по просьбе отца, напуганного последними событиями?

— Понимаешь, я ничего другого не умею, — признался Сергей. — Что же мне, сидеть дома и принимать по телефону заявки на уничтожение грызунов и тараканов? Или наниматься мыть стеклянные павильончики на остановках? Все на свежем воздухе и работенка не нервная.

Глубоко затянувшись, он выдохнул густой клуб табачного дыма и с горечью подумал: отец был прав, когда просил не гробить себя на службе. И вот он, подполковник милиции Сергей Иванович Серов, начальник отдела, раскрывший множество преступлений, теперь не нужен никому — система органов внутренних дел высосала из него все соки и отринула. И оставила лишь тонкую связующую нить в виде пенсионного обеспечения, на которое не прожить. Прав отец, да что теперь толку корить себя? Раньше надо было думать, ведь перед глазами постоянно был живой пример полковника в отставке Серова-старшего!

— Ну, зачем так пессимистично? — улыбнулся Женька. Он взял со стола конверт и бросил на колени Сергею. Тот открыл его и увидел пять стодолларовых бумажек.

— Ты что? — глаза Серова сузились от гнева. — Я не возьму! И впредь не думай ничего подобного, если хочешь, чтобы мы остались друзьями!

Сухарь в знак возражения махнул длинной рукой.

— Это не милостыня, а первая зарплата. И перестань корчить из себя оскорбленную невинность! Хочешь работать? Я даю тебе работу: по силам и по разуму, а также отвечающую самому главному — твоему умению держать язык за зубами!

— Значит, тут кроется нечто противозаконное? — насторожился Сергей.

В какие дела хочет впутать его Сухарь? Предложит отлаживать контакты с крышей из уголовничков? Нет, на это пусть не рассчитывает. Серов всю сознательную жизнь душил их, как крыс, а теперь, когда его подшибли те же уголовники, тем более ни за какие коврижки не пойдет с ними на сделки.

— Не гони лошадей, — знакомой поговорочкой Фомича ответил Женька, и это болезненно резануло слух Сергея. — Будешь заведовать магазином.

— Каким магазином? — вытаращился Серов.

Естественно, он знал: Сухарь занимается всем, что способно принести деньги, кроме проституции, торговли наркотиками и оружием, но никак не мог представить себя в роли завмага. Ерунда какая-то!

— Так, — Твердохлебов неопределенно покрутил в воздухе рукой. — Есть у меня на окраине павильончик со всяким барахлом: сигареты, газированная водичка, поношенные вещи…

— Сэконд хэнд?

— Вот именно, сэконд хэнд. — Женька тоже закурил и уселся в кресло напротив приятеля. — Никаких спиртных напитков или того, что привлекает нежелательную публику. И никаких продуктов. Одежду закупают за границей на вес, как утиль, и везут сюда, а я продаю.

Сергею стало смешно: кто сейчас купит засаленное барахло?

— Проторгуешься!

— Не проторгуюсь, — серьезно ответил Сухарь, — Немножко книжек, немножко игрушек, немножко парфюмерии. И сэконд хэнд!

— Отмываешь на нем бабки? — наконец догадался Серов.

— А что делать? Людям надо платить зарплату, надо платить налоги и многое другое. Ты просто не представляешь, как тяжела жизнь бизнесмена в нашей благословенной стране, особенно если он не связан с криминалом.

— Хорошо, — Сергей загасил окурок и тут же сунул в рот новую сигарету. Разговор заинтересовал его, и хотелось выяснить все до конца. — Но у меня нет опыта в торговле, как ты мне доверишь свою точку?

— Там две опытные продавщицы, они помогут, — заверил Твердохлебов. — Главное, молчать и, когда я позвоню, отдать людям товар и принять новый.

— Какой товар?

— Все тот же сэконд хэнд.

— И принять его же?

— Да.

— В чем смысл? Погоди, кажется, я въехал! Ты показываешь, что это барахло купили, а сам его уничтожаешь. Не знаю как: сжигаешь на свалке, раздаешь бомжам или закапываешь в землю, но уничтожаешь, поскольку он обошелся в копейки. А деньги перекачиваешь на эти счета с других доходов. Так?

— Ну, в общих чертах, — улыбнулся Сухарь. — Всю механику тебе знать ни к чему. Итак, по рукам?

В принципе предложение Женьки не пахло суровой уголовщиной — сейчас все изворачивались как могли. Настоящую зарплату, по ведомости, Сергею наверняка платить не будут, она осядет в иных местах и чужих карманах, а пятьсот баксов за то, что ты свой человек на нужном месте, на дороге не валяются — на службе ему столько никто никогда платить не станет! Если приплюсовать пенсию, то это спасение.

— Хорошо, — кивнул Серов.

— Учти, на работу придется выходить уже завтра.

— Даже выспаться не дашь? Ведь без персонального транспорта.

— Да, без транспорта тяжко. А насчет выспаться? Пожалуй! Можешь приходить в магазин к обеду, но обязательно должен присутствовать там вечером, чтобы в любой момент решить вопрос с товаром. Потом закрываешь лавку — и вместе с бабцами домой.

— Все под покровом темноты, — натягивая куртку, усмехнулся Серов. — Дамочки молоденькие?

— Таких не держим, — сухо ответил Женька. — Работа есть работа, и нечего ее смешивать с сексом. Кстати, если тебе понравится какая вещь, можешь взять ее даром.

— Что там может понравиться среди барахла?

— Не скажи. Случается, и нечто приличное проскочит. Ну, с Богом!

День догорал. Полный хлопот и наконец-то получивших разрешение неотложных дел, он только к вечеру позволил Леониду Сергеевичу немного расслабиться и собраться с мыслями. Оставалось еще одно дело, вернее, даже не дело, а давно возникшая проблема, превратившаяся в постоянную головную боль, мучившую день ото дня все сильнее и сильнее.

Сирмайса очень беспокоили отношения помощника Президента Алексея Григорьевича Рогозина с красивой женщиной Полиной Викторовной Гореловой, с которой его сам же Сирмайс и познакомил. Да, так и предполагалось — они станут любовниками и это еще крепче привяжет Рогозина к общему делу, но никак не предполагалось, что в игру вмешаются враждебные силы и начнут гнуть линию в свою сторону, создавая серьезную угрозу всем замыслам и выверенным расчетам.

Хотя что толку нервничать и распаляться гневом? Не зря сказано: не будь духом твоим поспешен на гнев, потому что гнев гнездится в сердцах глупых!

Неужели он глуп, если гневается на своих врагов? А что же, прикажете их лобызать и после удара по одной щеке подставлять другую? В Библии много чего умного сказано. Например, что, притесняя других, мудрый делается глупым, а подарки портят сердце; что конец дела лучше начала его, а терпеливый лучше высокомерного. Насчет дела и высокомерия, пожалуй, верно подмечено, однако как жить по христианской морали среди волчьей стаи, когда каждый так и норовит вцепиться в горло, а потом, попирая твой труп, издать победный вопль?! Самый лучший враг — мертвый! Вот какая мораль царит в мире большого бизнеса. Надуй ближнего, отними у него деньги, перехвати выгодный контракт, подкупи власть, заставь ее плясать под свою дудку, и сам стань незримой властью, а того, кто загородил тебе дорогу, смети с пути и уничтожь физически, ибо моральное уничтожение в наше время не значит ничего! Тут всех можно смешать с дерьмом, а они лишь отряхнутся и будут продолжать улыбаться как ни в чем не бывало. И лишь глубоко-глубоко в душе затаят злобу и будут ждать случая, чтобы ответить обидчику. А ответ один — смерть! Иначе тебя перестанут уважать и бояться, а на страхе держится многое, практически все.

— Антипов здесь? — нажав кнопку интеркома, спросил Леонид Сергеевич у секретаря.

— Да, ждет в приемной.

— Пусть заходит. И ни с кем меня не соединять!

Через секунду в кабинет зашел Владимир Серафимович, как всегда гладко выбритый, благоухающий дорогим одеколоном и безупречно одетый, словно сошел с обложки модного журнала.

Сирмайс молча кивнул ему и открыл дверь в комнату отдыха, пропуская помощника вперед. Вошел за ним следом и запер дверь на ключ. Здесь можно говорить свободно, поскольку комнату отдыха защищала суперсовременная электронная техника, готовая подать хозяину сигнал тревоги, если кто-нибудь попытается подслушать или подсмотреть. За кабинет тоже можно не беспокоиться — в него никто не войдет. В приемной ждал телохранитель, а секретарем у Леонида Сергеевича был родной племянник, закончивший высшую школу ведущей спецслужбы страны, но предпочтивший работу у дяди лейтенантским погонам и мизерному окладу.

Навстречу вошедшим из-за стола поднялся Шлыков. Судя по полной окурков пепельнице, он ждал уже давно.

— Привет, Борис Матвеевич, — протянул ему руку Сирмайс и дал знак Антипову прибрать на столе.

Здесь все были свои, и стесняться роли халдея нечего. Владимир Серафимович быстренько вытряхнул пепельницу, достал из холодильника тарелочки с закусками, соки и большую бутылку «Смирновской»: Леонид Сергеевич иногда любил пропустить рюмашку для снятия напряжения.

— Курить пора бросать, — Сирмайс снял пиджак, ослабил узел галстука, скинул туфли и с облегчением пошевелил ступнями. — Жмут… Или дворянская подагра начинается?

— Она бывает от устриц и шампанского, — меланхолично заметил Шлыков, нетерпеливо постукивая пальцами по пухлой кожаной папке, лежавшей у него на коленях. — Способствуют отложению солей.

— Шампанское я не люблю, устрицы тоже не ем. Беру пример с американцев, стараюсь вести здоровый образ жизни. Вот только они почти все бросили курить, а мы никак.

— Врут, — улыбнулся Антипов. — Мне доводилось бывать за океаном, там многие курят и пьют похлеще наших забулдыг. Только и слава, что Америка!

— Эта страна знаменита тем, что я в ней никогда не бывал, — засмеялся Сирмайс, но тут же оборвал смех и жестко спросил у Шлыкова: — Что там?

— Всяко, — неопределенно пожал плечами Борис Матвеевич.

Он не спеша раскрыл папку, достал из нее пачку бумаг и большой конверт с фотографиями.

— Неожиданно получили приветик с того света, — Шлыков положил перед Сирмайсом скомканный носовой платок. — Покойный Муляренко передал его в реанимации некоему Серову Сергею Ивановичу, получившему травму головы при попытке освобождения из заложников небезызвестного Левы Зайденберга.

— Подстава? — вытянув из лежавшей на столе пачки сигарету, Леонид Сергеевич щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

— Я проверял, — чуть ли не до шепота понизил голос Антипов, — Подполковника Серова готовят на увольнение. У него масса неприятностей, и они во многом начались с подачи калеки. Если необходимы подробности…

— Не надо, — Сирмайс вяло отмахнулся. — Дальше!

— Георгий Леонтьевич передал, что его подставила хромая крыса старой выучки, — наливая в рюмки «Смирновскую», сказал Шлыков. — Помянем старика?

— Потом, — буркнул Леонид Сергеевич. — Уже не раз поминали, Царствие ему Небесное. Но это, Боря, не новость, а лишь подтверждение наших косвенных данных! Этого, как его, отблагодарили? Погляди, вдруг он малый нужный и еще сможет пригодиться?

Борис Матвеевич согласно кивнул и налил себе сока: в горле пересохло и саднило от множества выкуренных сигарет, а во рту скопилась горечь. Но что это по сравнению с горечью, которая на душе? Разговор сейчас пойдет не самый приятный, и вряд ли шеф останется доволен услышанным.

Шлыков выпил сок и подумал: как хорошо, если бы он был простым, незаметным человечком и жил в провинциальной глуши, где не слыхали о многомиллионных контрактах, о вражде сильных кланов, имеющих поддержку в правительстве, о закулисных интригах, шпионской технике и снайперах, вооруженных бесшумными автоматическими винтовками. Да, но тогда он был бы нищим! А нищета унизительна. Зато рисковать головой тоже не слишком сладко. А еще нужно иметь мозги, способные мыслить быстрее и лучше противника. Если нет таких своих, то купи и заставь работать на себя чужие мозга! Он сделал все, но в одном месте его успели обойти на повороте, и это потянуло за собой целую серию пусть мелких, однако довольно болезненных проколов, вкупе давших противной стороне тактическое преимущество.

Сейчас придется каяться перед шефом в промахах, но лучше подать их несколько иначе, тем более война хоть и ожесточенная до предела, но тайная!

— Я выставил за всеми участниками нашего матча, — Шлыков иронично улыбнулся, давая понять, что даже в сложных ситуациях есть место шутке, — плотное наружное наблюдение. И вот…

— Погоди, — прервал Сирмайс. — Почему Зайденберг оказался в заложниках? Он же должен был париться в тюрьме за убийство сожительницы! Или я что-то путаю?

— Нет, все верно, — услужливо подтвердил Владимир Серафимович, и Борис Матвеевич почувствовал вдруг неодолимое желание дать этому холую по выхоленной морде.

Кто его, сукина сына, тянет за язык?! Сидел бы и молчал в тряпочку. Впрочем, чего на него злиться, если сам промахнулся, а портить отношения ни к чему: вечно Володька Сирмайсу шепчет на ухо. Наступит момент — шепнет то, что захочет Шлыков!

— Да, — сказал Шлыков вслух. — Владимир Серафимович, как всегда, демонстрирует феноменальную память. Но жизнь вносит свои коррективы: мы не сумели вовремя обнаружить контрнаблюдение противника за квартирой Зайденберга, и после нашего ухода они захватили его. Правда, уже около трупа проститутки и без денег. Благо, еще обошлось без вооруженного столкновения: оно было бы неизбежно при встрече с людьми хромого. Он очень любит использовать вайнахов, а для них мы тени, а не люди.

— Ладно, так или иначе, с Левой все, — Леонид Сергеевич взял рюмку и одним глотком влил в себя спиртное. Жарко выдохнул и закурил новую сигарету. — Подробностей не нужно, я знаю о взрыве. Дальше.

— Подробности как раз нужны, — вновь тонко улыбнулся Шлыков. — С Зайденбергом связана новая игра, в которую втянули подполковника Серова.

— Это тот… — Сирмайс пошевелил пальцами, словно пытаясь подобрать нужное слово, и Антипов немедленно пришел на помощь.

— Да, именно он принес последний привет Муляренко.

— Да! И чего там хромому надо?

— Вот это-то я и хочу узнать, — ответил Борис Матвеевич. — Поэтому выставил наружку, перепроверяю связи и перекупаю любую информацию.

— Чего нарыл?

— Мало утешительного. Они ведут наблюдение за Полиной.

— Я не ослышался? — Леонид Сергеевич даже подался вперед: ведь совсем недавно его убеждали в обратном.

— Нет. Мало того, несмотря на наш запрет, Рогозин продолжает тайком встречаться с ней.

— Этого следовало ожидать, — скривился Сирмайс. — Разыгрался на старости лет! Не догадались вовремя убрать девку. Теперь он завоет, если лишить его любимой игрушки. Впрочем, ты, Боря, подумай, может быть, ей лучше исчезнуть? И насчет мента покумекай. А сейчас отвечай как на духу: они зафиксировали контакты Рогозина с Полиной?

— Ничего не моту с уверенностью сказать, — развел руками Шлыков. — Противник располагает современной техникой, а постоянно устраивать на улицах пальбу тоже как-то… Единственный плюс — встречались они на даче Рогозина, а туда людям хромца хода нет!

— Он присылал за ней машину, — уточнил Антипов.

— Займитесь водителем, — раздраженно бросил Сирмайс, закуривая очередную сигарету. — И хватит тянуть, хватит! Мы и так знаем, кто подставил нам ножку и кто пытается набросить петлю на шею. Я не намерен вечно сидеть на деньгах и ждать у моря погоды. Подготовьте мне встречу с Рогозиным.

— Хотите взять все лично на себя? — Борис Матвеевич поднял на него рысьи глаза.

— Хочу! Если он встречается с бабой, которую я же ему и подсунул, и противник знает об этом, то нечего тянуть, надо идти напролом! Я решу все за один вечер.

— Поедете в машине с правительственными номерами? — деловито осведомился Владимир Серафимович.

— Да, — желчно усмехнулся Сирмайс. — И договорись с Рогозиным о встрече, только не по телефону. А ты, — он обернулся к Шлыкову, — подготовь своих бойцов и пусть отсекут любую чужую наружку. И никаких интеллигентских соплей!

— Я понял, — склонил лысеющую голову Борис Матвеевич. — Тут еще материалы относительно…

— Оставь, я почитаю, — отмахнулся уже занятый своими мыслями Сирмайс. — Утром заберешь. Я вас более не задерживаю, до завтра.

Борис Матвеевич и Владимир Серафимович как по команде одновременно встали и, отперев дверь комнаты отдыха, прошли через кабинет в приемную.

Шагая по ворсистому ковру, Шлыков подумал, как резко может измениться обстановка, а с ней и судьба человека, ставшего пешкой в игре сильных мира сего. Еще недавно Леонид Сергеевич носился с Полиной как с писаной торбой и даже велел дать ей охрану — смазливая девка была не только крючком для стареющего Рогозина, но и прикрытием для задуманной шефом крупномасштабной сделки, а теперь, когда Польке сели на хвост и возникла опасность утечки информации, шеф задумал убрать ее с арены, чтобы она не засветила более важные дела.

Воистину, судьба играет человеком. Девку тоже можно по-человечески понять: наверняка понадеялась, что коли сладилось с помощником Президента, то ей выпала в жизни фишка ломового счастья. Конечно, Алексей Григорьевич далеко не юноша, но лучше остаться богатой вдовой, чем прозябать в нищете при живом муже. Но теперь мечтам не суждено сбыться.

Обсуждать эти вопросы с Антиповым осторожный и недоверчивый Борис Матвеевич почел излишним — все одно, Володька оставит собственное мнение при себе, но толком ничего не присоветует.

Дружески попрощавшись с помощником шефа и секретарем, Шлыков спустился вниз. В машине по мобильному телефону позвонил Ивану Иншутину и попросил его через полчасика подскочить на «кукушку» — так Борис Матвеевич привычно именовал конспиративную квартиру. Надо обсудить сложившееся положение, а с кем обсудить, как не с Иваном Дмитриевичем? В случае чего именно его ребятам придется отсекать чужую наружку…

Оставшись один, Леонид Сергеевич плотно прикрыл дверь и стоя начал читать оставленные Борисом документы. Садиться в кресло не хотелось, ложиться на диван тоже: за день так насиделся, что спина отваливается.

Шлыков старательно отрабатывал деньги, которые Сирмайс тратил на свою безопасность, понимая под этим не только личную безопасность и безопасность членов своей семьи, но в первую голову безопасность бизнеса, который вывел его почти на самую вершину пирамиды власти. Вывести-то вывел, но удержаться здесь очень не просто, особенно когда тебя так и норовят двинуть по затылку и скинуть вниз, чтобы ты сгинул в безызвестности. Не удастся, тогда поступят иначе — как уже не раз поступали и с более значимыми людьми, чем Леонид Сергеевич. Например, с тем же Столыпиным или Кеннеди. Там, где пахнет большими деньгами, нет места никаким сантиментам и той штуке, которую когда-то один из вождей Третьего рейха назвал химерой совести.

Нет, не порадовал ничем Борис Матвеевич: Рогозин и Полина словно с цепи сорвались и окончательно потеряли головы — хорошо, пока лишь в переносном смысле. Но не зря еще с древности известно: тот, кого хочет покарать Бог, в первую очередь лишается разума. Всегда найдутся люди, готовые скрупулезно собирать компрматериалы и, когда придет срок, пустить их в ход. А эти безумцы со своей ослепляющей любовной страстью ставили под удар огромное дело. Да понимают ли они вообще, что творят?

Сирмайс открыл конверт с фотографиями и веером бросил их на стол. Сколько раз уже Борис приносил ему подобные снимки? Даже не упомнить.

Одна из фотографий привлекла внимание Леонида Сергеевича, и он выхватил ее из общей кучи, поднеся поближе к глазам. С глянцевой бумаги на него нелюдимо смотрел пожилой человек с массивной тростью, державший на поводке спаниеля. Рядом, с видом нашкодившего ученика, выслушивающего упреки строгого наставника, вышагивал усатый мужчина — Владислав Шамрай. А хромоногий — та самая крыса старой выучки, спровадившая в мир иной генерала Муляренко.

— Ты труп, труп!

Сирмайс бросил фото на стол и со злостью вдавил горящую сигарету в снимок, прямо в лицо колченогого, в его нелюдимые глаза. О, если бы он сейчас мог на самом деле ткнуть в них зажженной сигаретой, то, ни секунды не задумываясь, сделал это. Может быть, потом и побежал бы блевать, но сделал бы!

— Вылез из могилы? — прожигая тонкую бумагу, с ненавистью шипел Леонид Сергеевич. — Теперь тянешь туда за собой живых? Нет! Я отправлю тебя обратно в ад!

Быть завмагом оказалось делом необременительным. Сергей съездил посмотреть на «точку» в районе Лефортова, и в тот же день его оформили на работу по контракту, указав в нем мизерную зарплату. На вопрос о трудовой книжке Сухарь ответил так:

— Когда уволят из ментовки и отдадут на руки, тогда принесешь. Все?

— Все.

Серов вышел из офиса.

Проходя мимо памятника доктору Гаазу, он еще раз перечитал надпись на постаменте и задумчиво потер подбородок: призыв делать добро для нашего времени, прямо скажем, довольно странный, но тем не менее некоторые люди все же слышат его? Или он серьезно заблуждается и когда-нибудь поплатится за это?

Дома известие о том, что он начнет работать, приняли без особого энтузиазма, но и не слишком протестовали. Только напомнили о необходимости лечения и соблюдения режима, да верный своим привычкам отец попенял, мол, что за блажь — не уволившись в одном месте, устраиваться на другое.

— Все так сейчас делают, — лаконично возразил Сергей.

И ушел к себе, плотно притворив дверь комнаты, что в их семье означало просьбу не беспокоить. И не беспокоили.

Родные вскоре привыкли к его работе, как привык к ней он сам — вставал не раньше девяти, а возвращался самое позднее в восемь. Да и можно ли по большому счету назвать работой то, чем он занимался?

Кроме него на «точке» трудились две женщины — Зоя и Шура, — чем-то неуловимо похожие друг на друга, неопределенного возраста, но явно не моложе пятидесяти. Они часами перебирали старье, развешивали его на стойках или отпускали товар покупателям, случайно забредшим в их павильончик с тонированными стеклами. Как и предполагал Серов, поношенное барахло никому даром было не нужно, покупали только сигареты и газировку в больших пластиковых бутылках.

На работе новый заведующий сидел в крохотном кабинетике, курил и читал книжки, выбирая их на прилавке своего же магазина. В обед пил сваренный Шурой кофе и жевал бутерброды. Раз в день звонила секретарша Сухаря и справлялась, все ли в порядке.

Та же Шура вела немудреную бухгалтерию, а Зоя прибиралась в торговом зальчике, протирала прилавки и тонированные стекла. Сонно, тихо бубнил приемник, да калякали за тонкой перегородкой «девушки», как в шутку называл Сергей своих подчиненных. И так до вечера.

Потом магазинчик запирали, сдавали на попечение вневедомственной охраны и отправлялись по домам.

Через неделю Серов свыкся с таким полурастительным существованием и даже начал находить в нем определенную, ранее незнакомую прелесть. Не все же сломя голову гоняться за бандитами, есть на свете и тихие гавани, где душа находит покой, а тело имеет счастливую возможность постоянно пребывать в праздной лености. Пожалуй, зря он грешил на старого приятеля — Сухарь действительно хотел сделать как лучше, поэтому и отправил в стоячее болотце с неистребимым запахом старья.

Жизнь, однако, властно напоминала о себе. Пришлось поехать в поликлинику, а потом на службу — передать некоторые дела Аркадию Пылаеву, на время болезни Серова назначенному исполнять обязанности начальника отдела. Узнав об этом, Сергей лишь горько усмехнулся: все имеет свойство повторяться. Он, Серов, сменил на этом посту Мякишева, теперь Аркашка сменил Серова. Какая судьба ждет Пылаева — взлет, как у Мякишева, или неожиданное падение, как у Сергея?

В управлении к Трофимычу он не заходил — ну его к бесу! Не хотелось вновь выслушивать вкрадчивые, полные недомолвок и скрытых намеков речи — в служебных интригах Мякишев поднаторел значительно лучше, чем в оперативной работе.

Пылаев встретил Серова доброжелательно-равнодушно, но из показной участливости поинтересовался здоровьем и предложил выпить чаю. Сергей отказался. Аркадию он вообще никогда не симпатизировал, а теперь, когда тот по-хозяйски расположился в кабинете, Серов тем более смотрел на него с ревнивым недоумением — быстро же ты, приятель, начинаешь входить в роль вершителя судеб подчиненных и задержанных. Слишком быстро. Но дела передавать придется, как бы ты к Аркашке ни относился. Все равно уже больше не работать — отрезанный ломоть есть отрезанный ломоть.

— Ты насчет пистолета как? — фамильярно обратился Пылаев к Сергею, и тому не понравилось такое панибратство, ведь они раньше были едва знакомы, а вместе успели проработать совсем недолго.

— А что — как? — прищурился Серов. — Если нужно дать показания, я дам, а где оружие, не имею ни малейшего представления.

— Показания? Наверное, потянут в прокуратуру, — вздохнул Аркадий, фальшиво изображая сочувствие. — Дело у них. Да я ведь тоже тогда выезжал на место.

— Я видел, — усмехнулся Серов, вспомнив, как его заместитель неторопливо облачался в бронежилет, и было очевидно, что он не намеревается спешить на лестничную площадку, пока там свистят пули.

— Жуткая картина после взрыва, — разминая сигарету, сказал Пылаев, и Сергей внутренне напрягся: пожалуй, это был первый живой свидетель, способный рассказать о том, что произошло в тот злосчастный день. — Жуткая, — повторил Аркадий, прикуривая. — Наворочено страсть глядеть: горы битого кирпича, туча известковой пыли висит, как дымовая завеса, откуда-то вода хлещет и трупы, разорванные на куски.

Он судорожно повел плечами, как от озноба, и глубоко затянулся, явно ожидая вопросов, но Серов упорно молчал.

— Ты не переживай, — Пылаев поспешил заполнить возникшую неловкую паузу. — Пистолет найдется, куда ему деться? И не такое случалось. Главное, ты в той страшной передряге жив остался и руки-ноги целы. — Он заговорщически подмигнул. — А то перелом шейных позвонков — и всю жизнь паралитик! Что до Фомича, то я думаю, зачем тебе его убивать? Кстати, экспертиза тоже, бывает, ошибается, ее люди делают, а все мы грешны. Но прокурорские вряд ли просто так отвяжутся.

Тут не нужно быть провидцем. Достаточно поработать в органах лет пять, и безошибочно начнешь предсказывать ход дела и его перспективы. Серов проработал значительно дольше, поэтому согласился с мнением Пылаева, но развивать эту скользкую тему не стал, а ограничился формальной передачей дел и откланялся, обещав наведаться еще — бумаг накопилось множество, а за бумагами стояли люди, их было жалко отдавать в руки Аркадия. И Сергей тянул, словно надеясь на чудо, которое позволит ему спасти их от пылаевских лап, но чудеса случаются только в сказках. И все же, и все же…

Серов, выйдя из знаменитого здания на Петровке, отправился не домой, а на «точку» — там даже более тихая гавань, чем дома. Сонный обволакивающий покой под мерное журчание голосов Зои и Шуры, ведущих нескончаемую беседу.

Однако и в тихой гавани не высидеть всю жизнь: через несколько дней Сергея достали прокурорские следователи и попросили дать показания. В просторечии это именовалось допросом, и Серов отправился на него с тяжелым сердцем — между милицией и прокуратурой существовала давняя глухая вражда, а тут в руки следствия сами шли «жареные» факты, позволявшие вволю порезвиться на руинах, оставшихся после пресловутого взрыва. Как же, опять менты — теперь их, кажется, так звала вся страна — проявили чуть ли не преступную халатность и не подготовили должным образом операцию по освобождению заложника. А в результате погибли люди и нанесен значительный материальный ущерб.

Прокурорский следователь оказался седоватым тощеньким мужчиной с острым носиком, на котором чуть криво сидели очки с сильными линзами. Наверное, давным-давно поступая в юридический институт, он мечтал стать Шерлоком Холмсом — отважным, не знающим неудач сыщиком, — да подвело здоровье и пришлось заниматься писаниной, скрупулезно сводя одни показания с другими, строчить обвинительные заключения и составлять отчеты.

Уповать на доброжелательность следователя явно не стоило, и Сергей, про себя тут же окрестив того «Крючком», приготовился к обороне, стараясь ничем не раздражать «стоящего на страже» старшего следователя прокуратуры.

На вопросы Серов отвечал достаточно подробно, так, что Крючок едва успевал записывать его показания, но абсолютно честно вдруг заявил, что насчет взрыва абсолютно ничего не помнит, поскольку память отшибло при травме, и если следствию угодно, оно может получить об этом официальную бумагу от медиков.

— Амнезия, — со смущенной улыбкой развел руками Сергей. — Посттравматическая амнезия!

Он успел уже понахвататься всяких заковыристых медицинских терминов и давно понял: проверить, помнит он что-либо или нет, никак не возможно. Поэтому и решил спрятаться за этот щит, об который разобьются все атаки прокуроров. Пусть себе скрежещут зубами от злости и скрипят перьями, но он человек больной и ничего не помнит.

— А до взрыва? — недоверчиво покосился на Серова не ожидавший такого поворота Крючок. Уж не вздумал ли поиздеваться над ним милицейский подполковник? Хотя не похоже. Скорее всего, он действительно многого не помнит, иначе зачем бы докторам настаивать на его увольнении из органов по болезни?

Сергей рассказал, как он поднялся на площадку, кто там был, как он засунул сзади за пояс пистолет, слегка прикрыв его бронежилетом, а потом рванул в квартиру и стал отцеплятъ от батареи парового отопления наручник, которым был прикован к ней заложник, то есть Лева Зайденберг. Затем подтащил Зайденберга к столу, и тут наступила темнота в сознании и полный провал в памяти, после чего он очнулся в реанимационном блоке госпиталя.

— В какое время? — зачем-то уточнил следователь.

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — У меня не только часов, даже трусов не было. Лежал в костюме Адама. А вы про оружие у санитаров спросите.

— Надо будет, спросим. — Крючок кольнул его из-под очков недобрым взглядом и начал расспрашивать о характере взаимоотношений с гражданином Власовым Анатолием Александровичем.

О Фомиче всей правды говорить не стоило, да и сможет ли понять прокурорский следователь, какие складываются отношения между оперативником и его стукачом? Как ему объяснить то, чего он в жизни не нюхал и не пробовал: вербовать, заставлять работать на себя, прикрывать, а потом расставаться. По-разному расставаться, в том числе и так, как расстались с Фомичом. Это поймет лишь тот, кто сам побывал в шкуре стукача или опера.

В этой связи Серов довольно скупо объяснил Крючку, что не имел никакого отношения к гибели Власова. И вообще он устал, плохо себя чувствует и просит, если это возможно, прекратить допрос или перенести его на другой день.

— Ладно, — следователь недовольно поджал бледные губы. — Идите, Сергей Иванович. Подписку я у вас брать не стану, вы сами юрист и все прекрасно понимаете, но попрошу пока никуда не уезжать.

— Естественно, — заверил Сергей и с большим облегчением покинул здание прокуратуры. Никогда визиты сюда не доставляли ему ни малейшего удовольствия, а уж в качестве допрашиваемого, а то, спаси Бог, и подозреваемого, тем более.

На «точке», в его тихой гавани, поджидал незваный гость — заявился сосед-киоскер — румяный моложавый отставник. Он громко смеялся, еще громче разговаривал и беспрестанно шутил с Зоей и Шурой.

При ближайшем рассмотрении его румянец оказался склеротическим, улыбка — искусственной, а шутки — плоскими. Отставник принес бутылку водки и предложил распить ее со знакомством, имея твердое намерение стать частым гостем в магазинчике и постоянным собутыльником Сергея. Такие типусы прекрасно известны: сначала они один раз тебя угощают, а потом всю оставшуюся жизнь пьют за твой счет.

Пришлось соседа разочаровать сообщением, что уважаемый Сергей Иванович не пьет по причине болезни, и киоскер, покрутившись еще немного, отбыл восвояси. Серов видел, что отставник уходил крайне недовольным, но в конце концов Сергей, по прекрасному выражению Куприна, «не червонец, чтобы всем нравиться».

Ну-ка в болото этого старичка-бодрячка с его поллитровкой. Куда лучше выпить чайку с бутербродиком, покурить и почитать книжки. Зоя и Шура вяжут, приемник мурлыкает, часовая стрелка медленно ползет по циферблату, и никто не нарушает их прелестного уединения в провонявшем старьем павильончике с тонированными стеклами. Кстати, надо сказать Сухарю, чтобы поставил вентиляцию.

Поглядев за окно, Серов отметил, как у павильона остановился роскошный белый «мерседес» и из него вылез водитель — среднего роста мужчина в куртке и брюках из твида. Что-то в его лице показалось Сергею странно знакомым, и он мучительно напряг память, стараясь вспомнить, где и когда встречался с этим человеком. После травмы мозги иногда выкидывали удивительные штучки, но он уже привык на них не обижаться — свои как-никак!

Тем временем мужчина вошел в магазин, быстрым взглядом окинул прилавок и попросил пачку «Кэмела». Серов выглянул из своего закутка, посетитель задержал на нем взгляд и неуверенно улыбнулся:

— Сергей?

Господи, да это же Генка Казаков! В далекие времена они работали в одном подразделении, но Генку карьера сыщика не слишком прельщала, и он подался в другую епархию, а потом следы его и вовсе затерялись. Кто-то из общих знакомых говорил Сергею, что Казаков давно уволился из органов и занялся бизнесом. Наверное, Генка сумел достичь на новом поприще достаточных высот, если раскатывает на такой машине?

— Я, — Серов пожал Генке руку и легонько потянул его за собой. — Зайди на минутку. Все-таки столько лет не виделись. Чаю хочешь?

— Чаю? Нет, водички, если можно, — Казаков, усевшись, бросил на стол мятую купюру, но Сергей щелчком пальцев отправил ее ему на колени.

— Не обижай! Шура, дай нам, пожалуйста, водички!

Через секунду перед ними стояла открытая бутылка шипучки, два стакана и чистая пепельница.

— Значит, ты тут хозяин? — обведя глазами кабинетик Серова, усмехнулся Генка. — Чего так? Ты же вроде, в отличие от меня, службу любил? Я слыхал, в начальники выбился, но не думал, что именно здесь.

— Так вышло, — скривил губы Серов. — Получил при одной из операций травму, теперь увольняюсь. Пока вот тут работаю. Зато ты на каком аппарате!

— А-а… — Казаков залпом выпил стакан воды и блаженно затянулся сигаретой. — Если бы мой, так я бы давно продал. Хозяина вожу, как галерный раб. Представляешь, это я-то, с высшим юридическим образованием, целый день кручу баранку.

— Иди в нотариусы или в юротдел какой-нибудь фирмы, — посоветовал Сергей и подумал: в сущности, Генка мало изменился. Все те же постоянно бегающие по сторонам глазки-маслины, та же непоседливость и бесконечные жалобы, что ему хуже всех. А ведь давно известно: хорошо там, где нас нет!

— Не выгодно, лучше баранку крутить, — засмеялся Казаков и игриво подмигнул. — Вот ты чего тут делаешь? Шурум-бурум, старье берем? С твоим-то опытом и знаниями тебя любая охранная фирма или служба безопасности с руками оторвет. Я уже не говорю про твои связи.

— Какие там связи? Люди теперь что ни день меняются, не успеешь оглянуться, как уже все новые в креслах сидят.

— Ладно, ладно, не прибедняйся, — по-свойски похлопал его по плечу Генка. — Знаем мы вас, не в первый раз!

Он налил себе еще воды и жадно выпил: не иначе, вчера приложился к «бешеной коровке» и теперь страдал от похмелья, но за рулем баловаться пивком или чем покрепче не решался. Но уже после работы Казаков наверняка отведет душу, можно не сомневаться. Вряд ли он отказался от своих привычек с той поры, как работал вместе с Серовым.

— Значит, ты тут? — Казаков стукнул по столу ладонью, сунул в пепельницу недокуренную сигарету и встал. — Буду знать, где теперь обретается непризнанный гений сыска. Привет, был рад, заскочу на днях!

Он вяло пожал Сергею руку и заторопился к белому «мерседесу». Глядя вслед машине, Серов подумал, что Генка всегда был балабоном и так им и остался. «Буду знать», «заскочу» — обычные его словечки, но как он когда-то исчез из жизни Сергея на долгие годы, так исчезнет и сейчас, поскольку Серов не представляет для него никакой сферы притяжения…

Сергей редко ошибался в своих прогнозах, но в отношении Казакова он серьезно промахнулся и был несказанно удивлен, когда спустя два или три дня увидел около «точки» знакомый белый «мерседес».

Генка поздоровался с «девушками» и на правах старого знакомого без стука открыл дверь кабинетика Серова. Тот отложил книгу и предложил гостю присесть и выпить чаю. На сей раз Казаков не отказался.

— Я перетолковал со своим шефом, — размешивая ложечкой сахар в стакане, скромно сообщил он. — Ты же понимаешь, водила ему вроде второй жены и обязательно наушничает. А я не просто водитель, но еще и телохранитель!

— Вместе по бабам ходите? — съязвил Серов.

— Грубо, — брезгливо поморщился Генка. — Ходит он, а я сохраняю тайну. Понял? Так вот, я тут перетолковал со своим Константином и сказал, что, мол, классный специалист зазря пропадает. Парень что надо, голова на месте, и сам дай Бог, и связи, а уж про опыт и знания я молчу. Так вот, мой Максимов очень заинтересовался.

Серов молча грел ладони, обхватив ими стакан с чаем. Сегодня на улице мерзопакостная слякоть и все время кажется, что зябко. Простыл, что ли, слегка? Наконец нарушил затянувшееся молчание:

— Зря ты завел с ним этот разговор. Голова у меня как раз не на месте!

— Ты чего, малахольный? — недоумевающе уставился на него Генка.

— Почти, — грустно улыбнулся Сергей и, не вдаваясь в подробности, объяснил, что с ним произошло, почему он готовится к увольнению в запас и сидит здесь, среди подержанного барахла, а не в каком-нибудь престижном банке или процветающей фирме.

Плакаться в чужую жилетку не хотелось, да и особенно распространяться перед Генкой тоже ни к чему. Поэтому Серов ограничился чуть ли не протокольной констатацией фактов, однако у Казакова на все имелось свое мнение.

— Ну, ты дал, старик! — ошалело покрутил он головой и убежденно сказал: — Все это колеса! Как ты назвал, чего там у тебя?

— Ушиб головы и сотрясение мозга.

— Было! — многозначительно поднял палец Генка. — Понимаешь, было и прошло!

— К сожалению, не до конца, и ты меня ни на что не уговаривай.

— Ха! — Казаков хлопнул ладонями по коленям. — Да там работенка плевая, выеденного яйца не стоит, тем более временная, а бабки ломовые. Понял, чудак?

По его словам выходило, что особенно напрягаться не придется. У его шефа есть психически нездоровая родственница, которую вскоре должны отправить лечиться за границу — то ли в Швейцарию, то ли в Италию, — но не в этом суть. У богатых свои причуды, они хотят прикупить все на свете, поэтому шеф желает, чтобы, пока родственница еще здесь, за ней приглядели, когда она выходит на улицу.

Серов ждал, скажет Генка, что нужно с ним поделиться заработком или нет? И Казаков, ничуть не смущаясь, намекнул: за подобную халяву, какую он устраивает по старой дружбе, святое дело отвалить «комиссионные», тем более шеф для родни не скупится.

— Личная охрана? — задумчиво потер подбородок Серов.

Нечего говорить, Генка прав, это действительно халявная работенка: приглядеть за дамочкой, пока она гуляет по магазинам или в парке. Но что-то останавливало, призывало не торопиться давать согласие, несмотря на заманчивость предложения.

— А почему за ней не приглядят родные? И разве твой шеф не в состоянии нанять человека из охранной фирмы?

— Он хочет солидного, с опытом, — объяснил Казаков, отведя глаза в сторону, но потом все-таки признался: — Но ты подумай, если через фирму, какой мне интерес? А дома жрать хотят по три раза в день и желательно повкуснее.

— И от кого надо эту даму охранять?

— От нее самой. Я же говорил, она немного того, — Генка покрутил пальцем у виска. — До отъезда осталась неделя-другая, не засадишь же ее пока в дурдом? Да и как ее потом вывозить? Слушай, зато Константин даст десять кусков за две недели! Представляешь?! Десять кусков в баксах всего за четырнадцать дней. Где еще заработаешь такие деньги? Я много не хочу, дашь штуку, и я буду крайне благодарен: нормальный ход, десять процентов за посредничество.

— Значит, один дурак должен сберечь другого? — усмехнулся Серов.

— А ты про голову-то молчи! — сердито зашептал Казаков. — Зачем язык распускать?

— Когда нужно дать ответ?

— Если в принципе согласен попробовать, можем прямо сейчас подскочить к шефу. Не боись, обратно доставлю.

Сергей быстренько прикинул — у Сухаря можно по дружбе попроситься в краткосрочный отпуск, чтобы заработать девять тысяч. Впрочем, пока рано загадывать и разевать рот шире головы: с шефом Генки еще не встречались и ни о чем не говорили. Но, может быть, рискнуть?

— Ладно, давай прокатимся…

Машину Казаков водил отлично: умело минуя пробки и проскакивая через малопроезжие переулки, он домчал до Бауманской и вырулил на Басманную, где располагался офис фирмы.

«Унивеко» — прочел на табличке у входа Сергей и, следом за знакомым, прошел мимо вахтеров в длинный коридор. Генка открыл дверь кабинета Увидев Константина, Серов сразу подумал, что из всей затеи хрен что получится — за столом сидел тот самый брюнет, которому он испортил вечер у Лариски Рыжовой. Теперь только не хватало, чтобы за спиной неожиданно выросли его телохранители-мордовороты и все началось сначала. Сергей даже потрогал едва успевшую зажить разбитую бровь, и она отдалась болью, словно напоминая: будь настороже, не то опять мимо денег и с разбитой рожей!

— Вот, Константин Михайлыч, — подобострастно поклонился Генка, искательно заглядывая в глаза хозяина. — Как и обещал, привел надежного человека.

— Вижу, — откинувшись на высокую спинку рабочего кресла, процедил тот. — Вроде старый знакомый?

— Да, кажется, мы уже встречались, — кивнул Серов и собрался повернуться и уйти, не желая испытывать судьбу и нарываться на возможные неприятности. Все равно разговора не получится. Но ошибся.

— Погодите, — заметив его движение, попросил брюнет. Он вышел из-за стола и протянул Сергею руку. — Знаете поговорку: кто старое помянет, тому глаз вон? Если не возражаете, считайте, что я на вас не в обиде. Меня зовут Константин Михайлович Максимов.

— Сергей Иванович, — Серов пожал его узкую ладонь.

Может быть, шеф Генки Казакова не так глуп, а приличные деньги на дороге не валяются? Тогда нечего корчить из себя Отелло, особенно после того, как сам отвалил от Ларки.

— Присаживайтесь, Сергей Иванович.

Максимов выразительно повел бровью — Генка тут же исчез.

— Чем могу быть вам полезен? — Сергей взял предложенную хозяином сигарету и прикурил от большой настольной зажигалки.

— Геннадий рекомендовал вас с самой лучшей стороны, да и сам я видел вас в деле. Впрочем, молчу! — Максимов шутливо поднял руки, словно сдаваясь. — Ни слова больше… В общем, мне нужен человек с опытом и умением крепко держать язык за зубами. Казаков что-нибудь объяснил?

— В общих чертах, — и Серов решил сделать маленький выпад с целью проверить реакцию хозяина. — Насколько я понял, вам крайне нежелательна огласка, что в роду умалишенные?

— Если хотите, считайте так, — ни один мускул на лице Константина Михайловича не дрогнул, и Сергей отметил, что тот хорошо владеет собой. — Работа рассчитана примерно на две недели, до отъезда нашей родственницы в Швейцарию. Оплата хорошая. Я готов дать три тысячи задатка и окончательно рассчитаться после ее отлета, заплатив еще семь тысяч долларов. Начать желательно не откладывая, прямо завтра.

— Что конкретно я должен делать?

— Умеете водить машину? Прекрасно. Дадим вам на время работы авто, и будете дежурить у дома. Если дама не выходит, вы ждете. Если отправилась в город пешком, то следуете за ней тем же порядком, но она может поехать на машине.

— Вы не ограничиваете свободу ее передвижений и даже позволяете садиться за руль?

— Ну, нельзя же человека лишить всего? Она не в тюрьме и нисколько не виновата, что больна, — развел руками Константин Михайлович.

Он закурил и выпустил дым к потолку, а Серов отметил, насколько беспокойно, в отличие от лица, вели себя руки Максимова: он то поднимал их, то разводил в стороны, то тискал пальцы одной руки в ладони другой, а теперь играл золоченой зажигалкой «зиппо», пытаясь скрыть волнение. Лицо еще удавалось контролировать, а вот руки подводили. Хотя Сергей, наверное, тоже бы волновался, говоря о помешанной родне. Кстати, права ей они наверняка купили — теперь получили возможность управлять машинами даже те, кто раньше не мог об этом и мечтать.

— Да, естественно, — согласился Серов. — Я должен представлять вам какие-то отчеты?

— Только в тех случаях, если произойдет нечто экстраординарное или она с кем-то встретится. Для этого у вас будет фотоаппарат, и вы зафиксируете встречу на пленке. Деньги на бензин и карманные расходы ассигнованы в размере трехсот долларов в неделю. Устроит? Дайте ваши координаты, мы сейчас же оформим доверенность на машину.

Сергей взял листок бумаги и быстро набросал свои данные. Протянул записку Константину Михайловичу и прямо спросил:

— Зачем за ней нужно приглядывать?

— У нее мания самоубийства, — нехотя ответил Максимов.

— Склонность к суициду, как говорят правоведы и медики? — удивленно поднял брови Серов. — Ей нельзя доверять баранку! И как ночью?

— Ночью следить не нужно, — Константин Михайлович ослабил узел галстука, словно воротник сорочки душил его. — И вообще у нее появляется склонность к суициду, как вы изволили выразиться, только в периоды обострения болезни. Недавно был сильный приступ, а теперь, как надеются врачи, он повторится не скоро. Дома за ней есть кому присмотреть, а вот на улице вы будете отвечать за нее головой!

Серов посмотрел на большие настенные часы «ситизен»: время приближалось к обеду. В принципе он уже согласился, поэтому нечего выдрючиваться.

— В общем, прелестная ситуация, но я уже дал согласие и обратно своего слова не возьму.

— Отлично. — Максимов достал из сейфа и показал гостю большую фотографию.

С нее смотрела молодая, очень миловидная женщина с пышными рыжеватыми волосами. Красивые глаза, тонкие брови, пухлые, чуть приоткрытые тубы, кокетливый поворот головы. Конечно, не обошлось без искусного гримера и прекрасного фотографа, но тем не менее она очень хороша.

Жаль, что эта прелестная головка поражена ужасным недугом.

— Как ее зовут?

— Не имеет значения. Вступать с ней в контакт в ваши обязанности не входит. Запомнили? — Константин Михайлович быстро спрятал фото в сейф. — Она выше среднего роста и хорошо сложена. Думаю, узнаете, на то вы и профессионал. Вот деньги, а доверенность и ключи от машины Геннадий подвезет попозже.

Он подал Серову конверт. Тот, без ложной щепетильности, пересчитал деньги, «не отходя от кассы». Все верно, три тысячи триста баксов. Придется, видно, сегодня же звонить Сухарю и просить у него тайм-аут на пару недель, сославшись на досаждающие дела по прежней службе: все равно он это никак не проверит, а чтобы сказать ему правду, надо быть полным идиотом.

Сергей убрал конверт в карман.

— Где она живет?

— У «Кропоткинской». Завтра вас проводят. Рад, что мы достигли договоренности.

Константин Михайлович встал, давая понять: встреча окончена. Он одарил гостя дежурной улыбкой и, как только за ним закрылась дверь, тут же направился в комнату отдыха, схватил со стола бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка — нервы, черт бы их! Потом полез в тумбочку и вынул из видеомагнитофона кассету: беседа с Серовым была зафиксирована на видеопленку.

Утром Сергей встал пораньше — назвался груздем, полезай в кузов! Сейчас не придется разлеживаться, как уже привык за короткое время работы в магазинчике. Кстати, с Сухарем быстро удалось договориться, он предоставил Серову краткосрочный отпуск на пару недель и даже с сохранением содержания, но попросил, чтобы Сергей все-таки выкраивал времечко и заглядывал к Зое и Шуре.

— Подчиненные должны чувствовать заботу начальства, — рассмеялся Твердохлебов. — И не очень там упирайся рогами на службе. Привет!

Он повесил трубку, а у Серова осталось в душе чувство некоторой гадливости к себе: зачем обманул Сухаря? Да и дома тоже не сказал всей правды. Вот так, потихоньку и влезаешь в болото лжи, из которого трудно выбираться: сам себя запутал и уже плохо помнишь, кому и что говорил, на кого ссылался и какие доводы и оправдания приводил.

Ладно, Бог даст, разберемся, а пока — вперед! Вчера Казаков пригнал «жигули» третьей модели: не новенькие, зато вполне отлаженные и с полным баком, а в перчаточном отделении лежала доверенность на имя Серова. Между прочим, шелапутный Генка все-таки скумекал, что машину лучше оставить подальше от магазина.

Встреча с человеком Максимова была назначена недалеко от памятника Гоголю на бульваре, и Сергей заторопился — если опоздаешь и дамочка улизнет из-под надзора, то получится не слишком хорошо: только начал работать и в первый же день такой прокол! Тут тебе не сэконд хэнд!

Как Серов и ожидал, на условленное место прибыл на новенькой иномарке один из телохранителей — как раз тот, кому досталось стулом по голове. Видимо, получив от шефа строгие инструкции, он сделал вид, что не знает Сергея. Может быть, это и к лучшему? И Серов охотно включился в предложенную игру.

Следуя за темным «саабом», он доехал до большого старого дома на Остоженке, свернул во двор и зарулил на импровизированную стоянку неподалеку от детской площадки с чахлыми деревцами.

— Вон подъезд, — показал подошедший к его машине телохранитель Максимова. — А вон окна. Если приходит вечером, то там обязательно зажгут свет.

— А если не зажгут?

— Подожди три минуты — этого вполне хватит, чтобы подняться — и коли не зажгли, дуй проверять подъезд! Но в квартиру не суйся. Знаешь, как у дикарей? Табу!

Он заговорщически подмигнул и рассмеялся, а Серов подумал: этому костолому наверняка хочется продолжить то, что они не успели закончить у Лариски. Однако в планы Сергея никак не входило доставлять ему подобные удовольствия.

— Где ее машина?

— Вон, темно-красная «лада». Не сомневайся, она быстро не гоняет, не упустишь.

На прощанье мордоворот хлопнул тяжелой ладонью по крыше жигуленка Сергея и уехал.

Потянулись томительные минуты ожидания. Читать нельзя, не то пропустишь «объект», даже не заметив его, особенно если книжка интересная. Курить без конца надоело, да и можешь докуриться до жуткой головной боли, а тогда ты уже ни на что почти не пригоден. Вот и сиди, лупай глазами и внутренне напрягайся каждый раз, когда открывается дверь подъезда. Нет, пусть в магазинчике воняет старым барахлом и платят не в пример меньше, зато там ты сам себе хозяин, а в «топтунах», да еще когда приходится следить за ненормальной бабой, совсем не сладко. Однако теперь не откажешься — аванс взял, машину получил, фотоаппарат дали. Вот он лежит рядом на сиденье, заряженный пленкой и готовый щелкать затвором, как голодный щенок зубами.

Стоп! Кажется, это она? Ну да, точно: золотисто-рыжая грива разметавшихся по плечам волос, короткая курточка из тонкой кожи и дорогие модные джинсы, облегающие стройные ноги. Ну вот, появилась-таки, а он уже хотел прикинуть, сколько ему тут торчать без дела. И скажут ли несчастному топтуну, что он может быть свободен, если дама решит сегодня не выползать из дома? Едва ли — он на положении слуга, обязанного отрабатывать полученные деньга. Кстати, погода не очень — низкие облака, прохладно, того и гляди начнет накрапывать мелкий дождичек. Впрочем, кто знает, какая погода нравится тронутым, мечтающим покончить с собой?

Ну, куда направится дама: к автомобилю или прогуляется пешочком? Похоже, двинется на своих двоих, поскольку, даже не взглянув на «ладу», пошла к воротам.

Серов быстренько подхватил фотоаппарат, запер машину и кинулся следом за «объектом», отметив, что дамочка весьма недурна собой. Лицо ее он разглядеть не успел, но, если верить фото, женщина красива. А сегодня он увидел фигурку: высший класс! И, к глубокому сожалению, помутнение в мозгах?! Хотя давно замечено: Бог дает человеку что-нибудь одно — либо ум, либо крепкое здоровье, либо красоту, и крайне редко все эти дары перепадают одному человеку, а если перепадают, то судьба таких избранных, как правило, трагична.

«Объект» не торопился, и Сергей вздохнул с облегчением: по крайней мере не придется высунув язык бегать за взбалмошной особой. Так, куда это она, в магазин модной женской одежды? Ну, туда ему нет смысла заходить — бутик почти насквозь просматривается через витрину, а покупателей в нем нет. Лучше подождать на улице.

Ждать пришлось чуть ли не час, и Серов несколько раз проверял: там ли еще «объект»? Вдруг дамочка недвусмысленно решила сегодня окончательно рассчитаться с жизнью и, заметив за собой слежку, скрылась через черный ход и теперь, сидя за мусорным ящиком, пилит вены тупой бритвой? А он стоит тут, как истукан, и ждет!

От подобных мыслей бросало в дрожь, но, увидев через стекло витрины, как рыжеволосая придирчиво перебирает платья и костюмчики, он успокаивался: женщина всегда остается женщиной. Даже если у нее не все в порядке с мозгами, она хоть умри будет модниться и массу времени проводить в магазинах, особенно если позволяют средства.

Да и кто определил, что такое нормальная женщина? С точки зрения большинства мужчин, бабы вообще все ненормальные, как говорится, «сдвинутые по фазе», поскольку исповедуют совершенно иную, нежели противоположный пол, систему ценностей, в которую непременно входят тряпки, побрякушки и косметика. Некоторые даже становятся похожими на тунгусских шаманов, но только попробуй заикнуться об этом, как тут же тебя самого объявят дураком и умалишенным!

Ладно, прочь всякие мысли, двигай ногами и не упусти рыжеволосую: вон она вышла из бутика с большим пластиковым фирменным пакетом в руках. Куда теперь, домой, примерять обновки и вертеться перед зеркалом? Нет, идет дальше.

На всякий случай, чтобы не спугнуть «объект», Сергей перешел на другую сторону даже если она вздумает воспользоваться городским транспортом, он успеет вскочить в троллейбус следом за ней. Хуже, если мадам решит поймать левака — так быстро он не сможет найти машину и отправиться следом, поэтому остается одно: помешать ей уехать. Как? А любым способом, вплоть до того, чтобы взять на руки и отнести обратно домой. Кстати, такая ноша должна быть весьма приятной.

«Перестань! — оборвал он себя. — Совсем оборзел, даже на сумасшедших засматриваешься. Хотя она многим “нормальным” даст сто очков форы! Но следить за ней лучше вдвоем, а еще лучше — втроем и с машиной, имея связь по рации. Однако хозяин — барин, он нанял тебя одного, вот и крутись как знаешь».

Тем временем дамочка, покачивая бедрами и легко ступая стройными ножками, обутыми в туфли на высоких каблуках, не спеша шла по тротуару, иногда задерживаясь у витрин, заглядывала в киоски и, наконец, свернула к столикам уличного кафе-мороженого, раскинувшегося на тротуаре под веселыми полосатыми зонтиками.

Минуту помедлив, Серов перешел дорогу и нахально уселся за один столик с рыжеволосой: так она точно будет под его постоянным пристальным вниманием. Как он и ожидал, девушка не удостоила его даже взглядом — для нее он был обычным прохожим, случайно присевшим за один столик с ней. Ну и слава Богу! Желательно оставаться для нее в таком качестве все две недели. И хорошо, если ее отъезд в Швейцарию не задержится.

Сергей заказал мороженое и пару гамбургеров: кто знает, когда придется пообедать и придется ли вообще? Подумал и попросил еще бутылочку пепси с собой, а на завтра решил обязательно прихватить из дома термос с чаем и бутерброды. Иначе тут намотаешься и кишки к спине прилипнут — с поста ведь не уйдешь, даже пока дама обедает.

Теперь можно рассмотреть ее поближе. Да, она несомненно красива! Высокие скулы, в меру пухлые, хорошо очерченные губы, нежный овал лица, пышные и густые золотисто-рыжие волосы и миндалевидные глаза, выдающие примесь татарской или азиатской крови.

Когда официант подал заказ, она безразлично взглянула на него, и Серов поразился: Боже, да у нее глаза разного цвета?! Левый серо-зеленоватый, а правый зеленый. И это придавало ей еще большую своеобразную прелесть.

М-да, за слежку за такой красоткой надо просить дороже, чтобы не мучиться по ночам от сновидений, не дающих покоя мужскому естеству. Но кто бы знал? И как это все объяснишь тому же Константину Михайловичу? Впрочем, если он обратил внимание на сексапильную Лариску и тут же попал в ее сети, то он должен понять. Однако понять еще не означает заплатить! Так что мучайся и выкручивайся сам, бывший сыщик!

Она ела мороженое не спеша, как, наверное, делала все, и он тоже не торопился и не собирался заводить с ней разговор, хотя очень хотелось. Мимо нескончаемой рекой тек транспорт, и одна машина с тонированными стеклами притормозила у кромки тротуара возле кафе. Сергей невольно напрягся, но серебристо-белая иномарка тут же опять влилась в поток, и он украдкой вздохнул с облегчением…

— Вот они, — не оборачиваясь сказал водитель серебристо-белого «доджа» с тонированными стеклами.

— Вижу, — сидевший сзади человек надел на объектив фотоаппарата специальный фильтр и прямо через тонированное стекло начал снимать сидевших за столиком Серова и его «объект».

— Он сделал нам неоценимый подарок, — заметил водитель.

— Это точно! Трогай…

Серов доел мороженое и расплатился. Рыжеволосая красавица все еще слизывала розовым язычком сладкую массу с ложечки. Сумка лежала у нее на коленях, а пакет стоял у ножки стула. Проходя мимо, Сергей подумал: неплохо бы перетряхнуть содержимое ее сумочки, — тем более она весьма внушительных размеров, — и поглядеть, что же она таскает с собой? Вдруг кроме обычных дамских штучек, разных там помадок и теней, пробных духов и кружевных платочков найдется нечто заслуживающее более пристального внимания? Но кто тебе позволит заглянуть в ее сумку?

Он вновь перешел на другую сторону и загадал: куда она направится, от этого будет зависеть… А что, собственно, от этого может зависеть? Или ты уже начинаешь потихоньку увлекаться загадочной больной красавицей, строишь догадки и планы? Нет, ты должен быть холоден и бесстрастен, как робот.

Из кафе она отправилась домой — все так же медленно, совершенно не глядя на прохожих, останавливаясь у витрин и думая о чем-то своем. Серов проследовал за ней до подъезда и забрался в автомобиль. Интересно, на сегодня все или состоятся новые выходы рыжеволосой в свет? Тогда не мешает перекусить.

Есть еще не очень хотелось, но он открыл пакет и сжевал гамбургер, запив его пепси. Потом закурил, уставился на дверь подъезда, обитую некрашеной вагонкой, и стал вспоминать, где и как ему приходилось обедать за годы службы. Раньше устраивали недорогие комплексные обеды в «Будапеште» или «Русалке», а то компанией заваливались в «Прагу», «Лабиринт» или «Валдай» отведать шашлычков под рюмку коньяка. Золотое было времечко! Но чаще обедали в столовой на Петровке или на швейной фабрике в переулочке, где всегда в буфете было пиво. А случалось и остаться голодным.

Интересно, а как обедает рыжая? Ест на кухне, наскоро, из посуды, какая попадет под руку, или, эстетствуя, предпочитает красиво оформлять процесс принятия пищи? Готовит сама или кто-то прислуживаете доме? Константин Михайлович, кажется, упомянул, что за ней есть кому приглядеть — значит, она не одна? И не велели соваться в квартиру. Кто там с разноглазой красавицей: мужчина, женщина? Вероятнее всего, в квартире находится пожилая женщина, иначе зачем бы, при наличии молодого здорового мужчины, нанимать еще и Сергея. Да и не похоже, что рыжая замужем.

Но чужая семейная жизнь — тайна. Это Серову хочется, чтобы рыжая женщина была свободна, как ветер, поэтому он и думает, что замужние себя так не ведут. Еще как ведут: все люди разные и их поведение совершенно не зависит от того, семейные они или одинокие.

Рыжеволосая колдунья продолжала властно притягивать мысли, словно выходила к Серову из сырой туманной чащи охваченного осенним багрянцем леса и останавливалась на маленькой, освещенной скупым солнцем поляне, загадочно улыбаясь и маня за собой в глухомань. И он готов был сделать первый шаг…

Вновь она появилась около четырех. Сергей очнулся от размышлений и подобрался: куда «объект» на этот раз — по магазинам и кафе или придумает нечто новенькое? Судя по тому, что на ней джинсы, короткие сапожки и теплая куртка, выход не связан с официальными визитами. Хотя теперь все перемешалось и публика одевается так, как ей удобно, — среди бархата кресел и позолоты лож Большого театра запросто можно увидеть непритязательные холщовые костюмчики, а рядом неповторимый блеск бриллиантов и сияние обнаженных женских плеч.

Женщина подошла к своей машине, открыла дверцу и устроилась за рулем. Проверила дальний и ближний свет, прогрела мотор и потихоньку выехала со двора, направившись в сторону Садового кольца. Сергей рванул следом, боясь, как бы непредсказуемый «объект» не скрылся из глаз, но обошлось: ездила она так же медленно, как и ходила, поэтому следить за ней не представляло труда. Однако Серов не расслаблялся — вдруг ее спокойное и безмятежное поведение всего лишь отвлекающий маневр?

Но тут же урезонивал себя: кто, где и когда обучил бы ее подобным премудростям прожженного профессионала?

Тем не менее он старался не отпускать ее далеко и вместе с темно-красной «ладой» проскакивал через перекрестки. Возникшее волнение — как он будет чувствовать себя за рулем после травмы головы? — постепенно прошло.

Вскоре они выскочили на широкий проспект и полетели по нему, словно гонимые ветром сухие листья. И Сергей отчего-то вспомнил, как гонял по трассе на машине Лариски, а заходящее солнце высвечивало ее профиль и золотило прядь упавших на лоб волос. Неужели все это действительно было, причем совсем недавно?

В стороне остались Лужники, потом мелькнули кварталы Беляева и сахарно-белые одинаковые дома Солнцева. Скоро аэропорт «Внуково» — не туда ли она держит путь, сядет в самолет и куда-нибудь полетит? А что, ума на это у нее хватит и денег тоже. Нет, тьфу-тьфу, нечего будить лихо, пока оно тихо! Говорят, мысли могут передаваться на расстояние, а Серов вовсе не намеревался внушать «объекту» идею сесть в лайнер и взмыть в небеса.

Когда проскочили мимо поворота на аэропорт, Сергей с облегчением перевел дух и тут же вновь беспокойно заерзал — а если она гонит в другой город? С нее еще не то станется. Вдруг у нее в багажнике газовый баллон, и, когда кончится бензин, она переключит на него подачу горючего, а он, как придурок, будет метаться около своей заглохшей машины и толкать ее до заправки? Конечно, можно купить немного бензинчика у проезжих, но рыжая успеет уйти! А то, не приведи бог, задумает рвануть на таран, дабы разом покончить все счеты с жизнью?! Что тогда?

Ох, нервная работенка, весьма нервная. Зря Казаков твердил, что Сергей еще не раз ему скажет спасибо за такую халяву. Сам бы помучился на такой халяве, а потом приходил за это бабки просить. Тут с ней поседеешь и последнего здоровья лишишься, пока до вечера дотянешь.

Наконец движение на шоссе стало менее интенсивным. Серов позволил себе отпустить красную «ладу» немного вперед и слегка расслабился. Но куда же все-таки едет рыжая красотка?

Вон загорелись рубиновые стоп-сигналы на ее вылизанной машине. Мадам тормозит? Неужели приехали? Но поблизости нет ни мотеля, ни дачного поселка, ни поворота на захудалую грунтовку. Чего ей здесь понадобилось? И самому спрятаться совершенно негде — остается лишь одно: нахально встать позади, изображая поломку автомобиля. А коли она попрется в лес, придется идти за ней.

Сергей вырулил к обочине и остановился метрах в тридцати от «лады». Он выключил мотор, закурил и через ветровое стекло наблюдал, как рыжая вышла из своего авто, небрежно захлопнула дверцу и, перепрыгнув через кювет — кстати, перепрыгнула легко, — начала медленно прогуливаться вдоль обочины.

Докурив, Серов вышел из «жигулей» и покосился на «объект» — рыжая гуляла неподалеку и вроде бы не собиралась забираться в чащобу. Сергей открыл капот и склонился над горячим мотором, делая вид, что роется в двигателе, как вдруг услышал сзади звонкий голосок:

— Молодой человек!

Неужели рыжая? А кто же еще, если здесь, кроме него и ее, больше никого?

Комкая в потных ладонях кусок ветоши, он медленно обернулся. Она стояла в десяти шагах и приветливо улыбалась. Правда, ее улыбка была немного насмешливой.

— Пойдемте погуляем, — без лишних предисловий предложила она. — Ведь ваша машина в полном порядке? Что тут киснуть на обочине! Мне так хочется сходить в лес, а одной страшно.

— А идти туда с первым встречным не страшно? — облизав пересохшие губы, чужим голосом спросил Сергей.

— С первым встречным? — она весело рассмеялась. — Я заметила вас еще днем. Ведь вы моя новая нянька! Разве не так?

Глава 7

Как выяснилось, обязанности «няньки» могут быть не только обременительными, но и достаточно приятными. Полина — так звали рыжеволосую красавицу — оказалась очень милой в общении, лишенной всякого жеманства. Серов даже удивился: неужели она действительно психически нездорова? Судя по ее разговорам, этого не скажешь, но ведь он не врач-психиатр!

В город он возвращался уже спокойнее, надеясь, что после приятной прогулки Полина не сотворит никаких глупостей. Впрочем, наверное, ее тоже можно понять: хоть и не прямо, но она намекнула, что сильно страдает от одиночества и порой просто не знает, куда деть свободное время. И в глазах ее при взгляде на его руки мелькнул такой огонек, в котором Сергей никак не мог ошибиться, — так вспыхивали глаза у жадной до любовных ласк Лариски, когда она, изголодавшись после долгой разлуки, словно разъяренная тигрица, набрасывалась на него с неутоленной страстью.

Но чур меня, чур! Работа есть работа, тебе платят бабки не за прогулки и розовые сопли, а за другое: смотри в оба, чтобы «объект» был цел и невредим…

На прощанье, когда входила в подъезд, Полина махнула ему затянутой в тонкую перчатку рукой, и он в ответ мигнул фарами. Подождал, как было велено, и увидел, что в окне зажегся свет. Все, можно отправляться домой?..

После ужина он покурил с отцом, обсудил с ним последние политические новости и очередные перестановки в правительстве, на что обычно Иван Сергеевич разражался градом язвительных насмешек, и отправился к себе, пожелав родным спокойной ночи.

Растянувшись на диване, Сергей почувствовал, как он устал за полный неожиданных событий день. Наверное, врачи правы: ему даже думать пока не стоит о возврате на службу. Не хватит ни моральных, ни физических силенок тянуть сыщицкую лямку, пусть даже сидя в кресле начальника отдела — он не привык прятаться за чужие спины и будет не только проводить операции, но и участвовать в них, не говоря уже о повседневной оперативной работе.

И тут мысли перескочили на первый, но наверняка далеко не последний разговор в прокуратуре. Следователь обязан задокументировать каждый факт, и тут злиться на него незачем. Другое дело, с каких позиций он станет оценивать задокументированные факты, как интерпретировать их. Вот тут-то собака и зарыта! И опять же, сам он может смотреть так, а его начальство несколько иначе. Тогда и начинаются самые интересные игры в высшей лиге!

Ладно, черт с ними! Лучше вспомнить о прогулке под низким серым небом, когда они с Полиной брели неведомо куда по лесной дорожке, болтая о всяких пустяках. Помнится, он удивился, что она не курит — сейчас это так модно среди женщин. Серов хоть и сам был курящим, однако никогда не мог понять, что они-то в этом находят.

Ночью ему снился лес, но не сумрачный, в каком он был вчера, а яркий, словно насквозь пронизанный золотой канителью лучей. И в этом лесу, на пятачке поляны, покрытой радужным ковром цветов, он стоял вместе с Полиной и целовал ее разные глаза — сначала левый, серо-зеленый, а потом правый, зеленый, именно так, как советовали великие знатоки войны и любви, сыны Страны восходящего солнца.

И вдруг вместо Полины перед ним оказался похожий на покойника Генка Казаков и противным голосом проскрипел: «Бабки не зажимай, козел!» — и сунул под нос дребезжащий будильник. Сергей вздрогнул и проснулся, ошалело мотая головой…

В восемь он был на месте. Памятуя вчерашний опыт, сегодня Серов прихватил сверток с бутербродами, запасную пачку сигарет и термос с крепким сладким чаем — психически ненормальные люди непредсказуемы, и если вчера Полина гуляла с тобой на лесной опушке, то это еще ничего не значит!

Погода совсем испортилась. Временами моросил мелкий дождичек, оставляя сыпь капель на ветровом стекле, низко, чуть ли не задевая за крыши, ходили разорванные порывистым ветром тучи, а потом вдруг между ними проглядывало голубое небо.

Полина вышла около половины десятого. Увидев «жигули» Сергея, она немного потопталась у подъезда, как бы нечто решая для себя, потом направилась прямо к нему и распахнула дверцу машины.

— Привет!

— Доброе утро, — сдержанно улыбнулся Серов, помня о своих сомнениях и размышлениях.

Не зря же древняя мудрость гласит: на свете множество вещей, только умножающих суету и томление духа. Что лучше — сразу бросить несбыточные бредни и не терзать себя или без конца бередить душу и страдать? Вроде бы он пока не мазохист?

Полина ничего не знала о его размышлениях и, наверное, даже не догадывалась, как измаялся ее опекун без женской ласки. Она села рядом. Короткая юбка в черно-белую клетку не закрывала ее обтянутых прозрачными колготками круглых коленей. Длинные стройные ноги Полины были туго обхвачены высокими сапогами.

— Поехали на Воробьевы горы, — она расстегнула воротник теплой куртки из нубука и поправила шелковую косынку на шее, но потом вдруг сняла ее и положила на колени. И Серов не знал, что лучше: когда они едва угадываются под шелком или когда открыты его жадным взорам? — Может быть, отправимся на одной машине? — продолжала Полина. — Конечно, если это удобно. Ведь тебе все равно придется волочиться следом, да и водитель я не ахти какой.

«Как она просто и естественно перешла на “ты”, — подумал Сергей. — Без всякого усилия, словно мы впервые сказали друг другу “здравствуй” не вчера вечером, а чуть ли не год назад. Интересно, сколько ей лет? На вид не больше двадцати пяти. Есть ли у нее дети, была ли замужем?.. Но мне нельзя ее ни о чем расспрашивать, чтобы потом не обвинили, что я своим любопытством спровоцировал новый приступ. Придется ловить ее замечания и скупые слова о себе и на их основе составлять “портрет”. Кажется, вчера она говорила, что очень одинока?»

— Ну, поехали? — она откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.

Серов послушно включил мотор и вывел «жигули» со двора — на Воробьевы горы так на Воробьевы горы. Желание «объекта» для него сейчас, пока он в наемных работниках, почти закон, а находясь рядом, следить за ней куда проще.

А вот стоит ли составлять «портрет»? Пройдет меньше двух недель, и она улетит неизвестно на какой срок за границу и наверняка никогда уже не вспомнит о нем. Зачем он ей, а она ему? Что между ними общего: только то, что у обоих голова не в порядке?

Отчего ему всегда так «везет» с женщинами, отчего вечно приходится расставаться, и отнюдь не по собственной воле, с теми, кто тебе нравится? Лариска замучила его требованиями добыть наследство погибшего в Северной Африке отца, а как это сделать, если деньги краденые и вообще неизвестно, где и у кого находятся? Но она ничего не хотела знать. И вот результат — решив помириться, он застал у нее брюнета Костю, который натравил на него своих громил.

Ладно, сам Сергей тоже не святой: еще не успев расстаться с Ларунькой, он познакомился и сошелся с Эллой Ларионовой — очень привлекательной блондинкой, — однако она уехала на гастроли, оставив его в одиночестве до глубокой осени. Теперь рядом с ним сидит красавица Полина, которая должна уехать дней через десять, а он, хотя знаком с ней всего один день, уже желает ее и во снах и наяву. Странно, но ему кажется, что и она к нему неравнодушна. Однако стоит ли умножать свою суету и томление духа?

Незаметно доехали до смотровой площадки, и Полина попросила остановиться. Она вышла из машины, вытащила из сумки зонт, раскрыла его и жестом позвала Серова за собой.

Он запер машину, взял Полину под руку, и они медленно пошли по дороге, ведущей к небольшой церквушке. Мелкие капли дождя мерно постукивали по туго натянутой ткани зонта. Никто не попадался им навстречу и не шел сзади, только изредка проносились мимо автомобили со спешащими по своим делам водителями и пассажирами.

— Я люблю бывать здесь во время дождя, — тихо сказала Полина. — Город отсюда как на ладони и кажется затянутым дымкой. Нет, не бензиновой гари, как обычно, а легким флером романтики, скрывающим кровь и грязь, ложь и преступления, присущие любому мегаполису. И даже купола храмов не так режут глаз своим блеском.

— «Купола на Руси кроют золотом, чтобы чаще Господь замечал», — процитировал Сергей строки Высоцкого. — Они как заплатки на израненной душе.

Полина отбросила носком сапога мелкий камешек и брезгливо поморщилась, наступив на дождевого червя.

— Не знаю, не знаю… Иногда мне кажется, что нашему городу нужен большой и сильный ветер, как в песне Новеллы Матвеевой: чтобы он сдул с домов крыши, как с молока пенку, выдул всю грязь и нечисть…

Она зябко повела плечами и ускорила шаг. Он, бережно поддерживая ее под руку, вместе с ней вошел в церковь. Полина сняла с шеи платок и накинула его на голову. Купив три свечи, она поставила две у икон каких-то святых — Серов плохо в них разбирался и знал лишь Николая-угодника да Богоматерь, — а третью на канун, где обычно зажигали свечи в поминовение усопших. При этом девушка мелко крестилась и что-то шептала, то ли прося у Всевышнего исцеления от тяжкого недуга, то ли вымаливая прощение грехов.

Служба кончилась, в храме было почти безлюдно. Сергей тоже купил две свечи и поставил одну там же, где Полина, перед большой иконой, мысленно обратившись к Богу с просьбой спасти его и сохранить во всех напастях, а другую зажег в память мамы.

Выйдя из церкви, они примерно час молча гуляли под моросью, расхаживая взад-вперед по аллее. Серов обратился было с каким-то вопросом к спутнице, но она не ответила, сделав вид, что не слышит, и он решил не надоедать ей — занятая своими мыслями Полина, то нервно прикусывала нижнюю губу, то хмурилась, то улыбалась, словно никто за ней сейчас не наблюдал. А может быть, так оно и есть, и он для нее не более чем предмет мебели или фонарный столб?

— Мне надоело, — будто внезапно очнувшись, заявила она. — Поехали обедать. Только лучше туда, где хорошая кухня и мало народа.

— Поищем, — кивнул Сергей и повел ее к машине.

Тихое уютное кафе они нашли неподалеку от Усачевки. В юности Серов иногда любил заглянуть в Усачевские бани с компанией приятелей. Рядом чадил завод «Каучук», а чуть дальше, за станцией метро, было здание районного управления милиции, где Сергей начинал службу. Кстати, там же служил и Генка Казаков, «подписавший» его на эту «халяву», как он выражается. Кто знает, придется ли Серову всю жизнь благодарить его за это, как утверждал Генка? В любом случае, останется память как о чем-то необычном и немного загадочном. И конечно, о Полине.

Когда она сняла куртку, Сергей отвел глаза, чтобы не пялиться на ее грудь, обтянутую тонким шерстяным свитером болотного цвета, но куда денешься, если она сидит за столиком напротив тебя и надо развлекать даму разговорами? Настроение у Полины менялось, как ветер в мае, и молчаливая сосредоточенность уступила место болтливой оживленности.

— У тебя рассечена бровь, — Полина протянула руку, намереваясь коснуться его лба кончиками пальцев с длинными ухоженными ногтями, но тут же отдернула ее, словно боясь обжечься. — Ты дрался? Из-за женщины? Впрочем, я несу всякую чушь: сейчас не каменный век.

— И даже не Средневековье, — подхватил Серов, стараясь уйти от скользкой темы.

— А жаль, — вздохнула Полина.

— Жаль, что исчезли рыцари?

— Да.

— Зато в то время не было ни радио, ни телевидения, ни горячей воды, ни автомобилей.

— Но не было и атомных бомб, трагедии Чернобыля и загрязнения окружающей среды. Ведь мы живем в ужасающей экологической и моральной грязи. Весь город, вся страна, по большому счету весь мир.

— Ну, я не могу согласиться, — Сергей решил: нельзя ей дать распалиться, ибо неизвестно, чем это может закончиться. — Сегодня тоже есть рыцари. Правда, они не носят золотые шпоры и латы, мечи и копья, но важен дух! Экология страдает, согласен, но не все же в мире подлецы?

— Давай за это выпьем! — неожиданно предложила она и прищурила большие глаза с умело наложенными на веки легкими тенями. — По бокалу хорошего вина, а?

— Я не могу, — скучно сказал Серов и тут же нашел достойную отговорку: — Мне вести машину, а тебе мы можем заказать малагу или шампанское. Кстати, есть сладкий кипрский мускат.

— Одна не хочу.

Полина сразу как-то потухла и замолчала, опять погрузившись в себя. Неслышно ступая, подошел официант с подносом, расставил перед ними вазочки и тарелочки с заказанными блюдами и, тактично решив не нарушать интим молчания, не пожелал им вслух приятного аппетита, а поклонился и молча исчез.

— Вон, видишь, как они бегут? — почти шепотом сказала Полина.

Сергей проследил за ее взглядом и увидел стекавшие по оконному стеклу капли дождя — время от времени порыв ветра бросал их на стекло, и они скользили вниз, оставляя за собой короткие мутные дорожки, которые пересекали и смывали новые капли, принесенные очередным порывом ветра.

— Так и люди оставляют след лишь в своем поколении и живут, пока их помнят. Редко кому удается оставить след надолго… Мы ведь тоже исчезнем, Сережа.

Из ее глаза — правого, зеленого — выкатилась маленькая прозрачная слезинка, скользнула по высокой скуле и скатилась по щеке. Совсем как дождевая капля за окном.

— Полина! — окликнул девушку Серов, стараясь отвлечь от мрачных мыслей.

— Да, я здесь, я никуда не уходила, — она натянуто улыбнулась и вдруг рассмеялась и попросила: — Возьми вина, я выпью бокал! Только не очень крепкого.

Официант мигом принес заказанное. Полина, взяв бокал за ножку правой рукой и положив подбородок на тыльную сторону левой кисти, заглянула Сергею в лицо.

— Ты не боишься? — ее пухлые губы коснулись вина в бокале, словно целуя, и Серов представил, как она могла бы прикоснуться губами к его губам.

— Чего?

В горле у него слегка пересохло, и есть совершенно расхотелось. Ему хотелось подхватить на руки сидящую напротив женщину, покрыть ее всю поцелуями, зарыться лицом в золотые кудри и предаться безумству любви.

Нет, наверное, они сумасшедшие, и он и она! А он в особенности.

— Вот этого! — Полина поставила бокал на стол и показала на свой зеленый глаз. — Не боишься?

— Твоих разных глаз? Почему я должен их опасаться?

— Зеленый глаз — «глаз ведьмы»! — она улыбнулась, и ему вдруг показалось, что за этой улыбкой стоит такая пропасть лет! Что эта улыбка досталась ей от Евы, уговорившей Адама попробовать райское яблочко с древа добра и зла. Наверное, все женщины в чем-то колдуньи и ведьмы?

— Так говорила моя мама, — Полина погрустнела, но тут же встряхнула головой, рассыпая по плечам волосы. — «Глаз ведьмы» может погубить.

— Нет, я не боюсь, — помедлив, ответил он.

— Может быть, зря? Хотя, чего тебе бояться? Скоро все закончится и останутся лишь воспоминания, в том числе и о сегодняшнем дне. Все определено заранее, и мы невольники Судьбы.

— В чем-то да, но в остальном — нет.

— Тогда за свободу! — она сделала большой глоток вина и решительно отставила бокал в сторону.

Больше они к этому разговору не возвращались. Обсуждали нашумевший фильм, потом заговорили о живописи и быстро сошлись на том, что оба совершенно не понимают модернистских направлений и предпочитают старые добрые школы, вроде голландцев или русских классиков.

После обеда Полина попросила покатать ее по городу — просто так, без всякой цели — и, устроившись на заднем сиденье, свернулась там калачиком, как кошка. Разве только не мурлыкала от удовольствия.

Однако когда он решил, что Полина задремала, она вдруг приподнялась, взглянула в окно и разочарованно протянула:

— Уже домой? Я не хочу!

— Куда прикажете? — шутливо спросил Сергей.

— В парк! Мне так давно хочется прокатиться на карусели.

Он послушно свернул к парку, и они подошли к сияющей огнями большой карусели, установленной неподалеку от входа. Играла музыка, у детишек горели от восторга глаза, как это бывает только в детстве, когда вся жизнь кажется сплошным праздником.

— Я куплю билеты. — Серов хотел отойти к кассе, но Полина уцепилась за рукав его куртки и отрицательно мотнула головой.

— Не нужно.

— Почему? — удивился он. — Ты боишься, что закружится голова?

Кстати, не закружилась бы она у него самого, не то как потом добираться до дому? И так сегодня навалилось столько всякого.

— Нет, я боюсь разрушить мечту, — тихо ответила она и, как потерянная, потихоньку побрела обратно к машине.

До ее дома они ехали молча. Впрочем, особенно поговорить некогда: минут через десять были уже на месте.

— Проводи меня, — выходя из машины, попросила Полина, и у Сергея почему-то бешено заколотилось сердце.

Он взял ее под руку и, чтобы в голову не лезли разные мысли, попытался сосчитать число шагов до дверей подъезда, но сбился, решил развернуть ее к себе и сказать, что она начинает его мучить и что если в ней есть хоть капля…

— Не надо, — она сама обернулась к нему и приложила к его губам кончики пальцев.

Потом приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала его, коснувшись обветренных, слегка шершавых губ Серова своими горячими мягкими губами, разбудившими в нем бурю желаний. Он хотел обнять ее, прижать к груди, погладить по рыжим кудрям, но Полина ловко выскользнула из кольца его рук и скрылась за дверью…

Заснул Сергей не раньше половины третьего — воспоминания о поцелуе Полины томили «няньку», не давали покоя, горячили кровь и сладко дурманили голову. Он уже не вспоминал ни о Лариске, ни об Эльвире — они казались ему далекими и нереальными, а Полина была рядом, в плоти и крови, да еще в какой плоти! Эта плоть влекла и манила его, сводила с ума и заставляла строить, совершенно безрассудные планы. Нет, наверное, они действительно оба сумасшедшие, причем он в большей степени, и это ему, а не ей надо бы поехать в Швейцарию и подлечиться в престижном санатории под присмотром маститых профессоров. Боже, как быстро эта молодая женщина захватила его в плен! Но ведь и она сделана не из стали и камня, в груди у нее живое сердце, а не кусок гранита, иначе зачем она поцеловала его? Значит, Сергей ей не безразличен? А может, это просто привычная для нее форма благодарности за хорошо проведенный день?..

В восемь утра он был на посту напротив ее подъезда. Не в силах высидеть в машине, Серов вылез из нее и начал расхаживать, стараясь успокоиться. Кстати, почему ему не дали телефон квартиры Полины? Может, попросить его под благовидным предлогом проверки, дома ли она, когда они расстаются, и вообще на всякий случай.

«Брось, — остановил он себя. — Ты просто хочешь потрепаться с ней вечерком, хочешь услышать ее голос, и если не получишь ее номера, дашь свой, в надежде, что она сама позвонит тебе. К несчастью, это становится для тебя необходимым, а подобную болезнь не так-то просто вылечить».

На улице было прохладно, но тучи за ночь разогнал ветер, дома и деревья после дождя казались умытыми, и с трудом верилось, что всего несколько дней назад город буквально задыхался от изнуряющей жары.

Примерно через полчаса Серов начал терять терпение: неужели она не видит его в окне и не собирается выходить?

Обернувшись на звук хлопнувшей двери, он увидел Полину, и сердце против его воли радостно екнуло. Сегодня на ней была черная кожаная куртка, узкие черные джинсы, модельные ботиночки, а на шее развевался длинный алый шелковый шарф, как у Айседоры Дункан. Вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в ремень перекинутой через плечо большой сумки, Полина спрятала глаза за темными очками и, наклонив голову, почти побежала к красной «ладе». Сергей метнулся за девушкой и успел поймать ее за руку.

— Подожди! Куда ты?

— Оставь меня! — она резко вырвала руку, в ее голосе отчетливо послышались едва сдерживаемые рыдания.

Серов хотел вытащить ее из машины — разве можно позволить ей в таком состоянии сесть за руль? — но Полина опередила его: успела захлопнуть за собой дверцу и закрылась в салоне изнутри. Он прилип к стеклу и стал звать ее, просить, чтобы она открыла, но девушка сидела с каменным лицом, а потом включила мотор и, даже не прогрев его, тронула с места.

Сергей чертыхнулся — надо же, растяпа, не успел перехватить ее, когда она бежала к машине, а теперь лови ветра — и бросился к «жигулям». Прыгнул за руль и погнал с места в карьер, боясь потерять из вида красную «ладу». Какая непростительная глупость упустить Полину! С другой стороны, отчего она сегодня себя так повела, ведь он ничем не дал ей повода к этому? Неужели у нее начинается обострение болезни, о котором говорил ее родственничек? Знать бы еще, какая у прелестницы болезнь? Хотя, зачем ему знать, как называется эта болезнь. Не все ли равно, если человек уже болен, а он не врач-психиатр и ничем не сумеет помочь, кроме того, что он умеет делать? Но вряд ли его знания и умения пригодятся, особенно если он и дальше будет разевать варежку.

«Лада» выскочила на Садовое кольцо и понеслась к Центру, туда, где на огромных цепях висел Крымский мост. За ним парк, где они вчера так и не покатались на карусели. Кто знает, может быть, и к лучшему?

Сегодня, как и позавчера, Сергей попытался плотнее прижаться к машине Полины, не отпускать ее далеко и вместе проскакивать все перекрестки. Проехав мост, «лада» свернула к Октябрьской площади, где все еще стоял огромный памятник Ленину и стесанным белым клыком высилось здание МВД, обнесенное высокой кованой решеткой. Остряки шутили — это чтобы последние умные менты не разбежались. Однако сейчас Серову было, не до шуток.

Полина вела автомобиль нервно, рывками увеличивая скорость и постоянно рискуя в кого-нибудь воткнуться бампером или подставить свой багажник, поскольку, немного увеличив скорость, она почти тут же сбрасывала ее, словно пугаясь собственной смелости. Выехав на площадь, она повернула на проспект и помчалась к памятнику первому космонавту.

«Куда ее несет? — недоумевал Сергей. — Опять за город?»

Однако на площади Гагарина «лада» пошла на разворот и дальше гонки продолжались по Профсоюзной. Серов чувствовал, как взмокла от напряжения рубаха на спине, и испугался: лишь бы опять его не прихватил странный припадок, когда он переставал что-либо понимать и помнить, а будто завзятый алконавт действовал на «автопилоте». Потреплет ему нервы милая девушка, ох потреплет, а Генка считает, что Серову деньги чуть ли не даром валятся с неба. Дурак, право слово, дурак!

Не доезжая Калужской, «лада» повернула направо и завиляла между до тошноты одинаковых пятиэтажек. Наконец она остановилась, и женщина вышла. Захлопнула дверцу, нажала кнопку включения сигнализации на брелоке и вошла в подъезд. Сергей немедленно припарковался рядом, торопливо запер машину и кинулся за Полиной — благо, лифта в таких домах не бывает, а по лестнице, да еще на высоких каблуках ей от него не убежать. Если, конечно, ее не ждут в одной из квартир. Не дай бог!

Поднимаясь сразу через две-три ступеньки, он нутром почуял — его худшие опасения не лишены оснований, — а когда увидел, как Полина отпирает дверь, понял, что между ними может оказаться трудно преодолимая преграда. Серов в два прыжка миновал лестничный пролет и попытался схватить Полину за руки.

Она отпихнула его и неумело, зато больно ударила кулачком с зажатыми в нем ключами в грудь, но на такие мелочи Серов давно привык не обращать внимания. Вместе с ней, задыхаясь от жаркой близости ее тела, он втиснулся в крохотную прихожую, однако она сумела обмануть его и, пробежав по коридорчику — всего-то три шага, — закрылась в ванной. Там что-то цокнуло, потом послышался шум льющейся воды.

Сергей ногой захлопнул дверь и, услышав щелчок английского замка, быстро осмотрел квартиру. Достаточно беглого взгляда, чтобы понять — ни в единственной комнате, ни в тесной кухне нет никого, но хата явно жилая! Торшер, кресла, на диване лежит приличный плед, в углу маленький телевизор «самсунг», на кухне урчит холодильник.

— Полина! Открой! — Серов постучал в дверь ванной.

Вдруг явственно представилось, как она, сидя на краю ванной, кромсает себе запястья лезвием безопасной бритвы. Мурашки побежали по коже, под ложечкой замутило. Чего же он ждет, чего?!

— Полина! — заорал он и с такой силой рванул ручку двери, что защелка не выдержала и с хрустом сломалась.

Всю ванную комнату заполнял липкий пар. На кафельном полу валялись изящные ботиночки на высоком каблуке и куртка, а сверху лежал алый шарф. Черное и красное, красное и черное! Но где Полина?!

За мутной пластиковой занавеской шевельнулась тень. Сергей сорвал к чертям занавеску и застыл от ужаса — Полина, в рубашке и джинсах, стояла под душем, направив себе под левую грудь небольшой черный револьвер. Лицо ее было мертвенно бледным, глаза полузакрыты, намокшие волосы казались черными, словно по ним стекала не вода, а густая кровь.

Увидев, что курок револьвера взведен, Серов с быстротой молнии выбросил вперед руку и схватил оружие так, что его палец оказался между бойком и барабаном: теперь, чтобы произвести выстрел, нужно сломать ему палец или освободиться от его хватки, а он мог раздавить в кулаке сырую картофелину!

К его удивлению, Полина, почти не сопротивляясь, отдала оружие и только тихо стонала, когда он вытащил ее из ванны и на руках отнес в комнату. Сунув оружие в карман своей куртки, Сергей начал снимать с девушки насквозь промокшую одежду. И при этом испытывал только жалость и сострадание — и никакого вожделения.

Метнувшись в ванную, он сдернул с вешалки большую махровую простыню и начал растирать ею Полину, прижимая к груди податливое тело, начинавшее под его руками оживать, становиться упругим, наливаясь жизнью и силой.

Она открыла глаза, обвила его шею руками и прильнула к губам в долгом поцелуе. Он ощутил, как легко закружилась голова и все поплыло перед глазами: комната, обшарпанные стулья около стола, диван… Диван!

Он подхватил ее на руки, откинул в сторону плед, а она стала торопливо расстегивать на Сергее одежду, как в бреду приговаривая:

— Милый, милый!.. Мой, только мой!.. Скорее!

Сергей поцеловал ее в шею, потом в грудь и нашел губами сосок, сразу отвердевший от заполнявшего ее желания. Полина запустила ему под рубашку руки и пробежала острыми коготками по спине. Он почувствовал, что больше не может терпеть. Будь что будет!

Она обняла его бедрами, он гладил их, наслаждаясь шелковистой тонкой кожей, и глубоко вошел в нее, заставив Полину застонать от страсти. Она вся дрожала, как от озноба, и слегка укусила его за плечо. Каким-то краем сознания он отметил: она отдается так же безоглядно и самозабвенно, как это делала Лариска. Но тут же образ бывшей любовницы померк, его заслонила и стерла из памяти своими бурными ласками Полина, его Полина!

Как он мечтал о ней, как страдал и не смел даже надеяться, но нечто вдруг изменилось в Книге Судеб, и два человека нашли друг друга — пусть странным, извилистым и сумрачно запутанным путем, но нашли! Теперь он ни за что не хотел потерять столь неожиданно и счастливо обретенную любовь.

Сергей нежно поцеловал родинку над ее левой грудью. Дыхание женщины опять стало учащенным, а он не смог удержаться, да и зачем сдерживать себя? И все началось сначала. Когда они, утомленные буйством любви, лежали рядом, он, заботливо прикрыв пледом ее прекрасное тело, шепотом спросил:

— Ты можешь остаться?

— Остаться? — непонимающе посмотрела она на него. — Здесь?

— Ну, не в этой квартире. Я имею в виду нечто большее. Ты можешь не уезжать?

— Мы невольники судьбы, — с грустной улыбкой повторила она свои вчерашние слова и, перевернувшись на живот, нежно погладила кончиками пальцев его еще не зажившую бровь. — Если бы ты знал, как я мечтала положить руку на твою грудь, ощутить тебя, всего…

— Твоя мечта сбылась, — Серов поцеловал ее пальцы. — Сбудется ли моя? Ты останешься?

— Может быть, я и хотела бы, но потом вряд ли ты поблагодаришь меня за это.

— Почему?

— Я чувствую: ты многое видел в жизни и многое знаешь, но ты не можешь знать всего, — она прикрыла глаза, будто собираясь задремать. — Мудрость, вот что главное! Мудрость не только разума, но и сердца. Знаешь, как сказано в Библии: когда мудрость войдет в сердце твое и знание будет приятно душе твоей, тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя от пути злого, от человека, говорящего ложь, от тех, которые оставляют стези прямые, чтобы ходить путями тьмы, от тех, которые радуются, делая зло.

— Это Ветхий Завет, книга Притчей Соломоновых, — заметил Сергей. — Но там также сказано: дабы спасти тебя от жены другого, которая смягчает речи свои!

— Теперь я твоя женщина, — не открывая глаз, тихо ответила Полина, — и у меня нет другого мужа!

— Но был? — не отставал Серов. Он понимал, что с женщиной в постели не говорят на подобные темы, однако не мог остановиться, чувствуя под сердцем комок темной острой ревности.

Да, у них ненормальный разговор, но и сами они тоже ненормальные, и вообще все ненормально в этом обществе и этой стране, где люди готовы лечиться, слушая молчание экстрасенса по радио! И это общество нормально?

— Давно… И я очень давно одна.

Из-под ее длинных ресниц выкатилась слезинка, и Сергей поймал ее губами, а она потянулась к нему всем телом, и их губы слились в долгом поцелуе с привкусом слез и кроки…

Потом они действительно задремали, и, когда Серов открыл глаза, часы показывали около четырех дня. Он потихоньку встал, посмотрел в окно — на месте ли их автомобили? — потом собрал раскиданную одежду и понес ее в ванную, сушить на батарее. К сожалению, он тоже вымок, когда вытаскивал Полину из-под душа.

Подняв свою куртку, он ощутил тяжесть оружия в кармане. Оглянулся: его любовь — такая нежданная и отчаянная — спала, подложив под щеку узкую ладонь. Тем лучше!

Он запустил руку в карман и вытащил револьвер. Тогда, в ванной, некогда было рассматривать эту смертоносную игрушку, зато сейчас можно разглядеть без помех. Любопытная вещица — «смитт и вессон» типа «агент», с укороченным стволом. Небольшой по размерам, но калибр как для охоты на слонов — девять миллиметров. На Западе этот калибр называют «сорок пятым». Если из «агента» пустить пулю в лоб, то череп разлетится, как арбуз, а сердце тем более остановится, разорванное тупой пулей. А Полина целилась как раз в сердце!

Серов крутнул барабан: он был полон. В каморах тесно сидели желтоватые патроны, на донышках гильз красноватыми глазками смотрели капсюли. Изысканная простота отточенных временем и безошибочно угаданных конструкторами форм боевого оружия, казалось, излучала опасность, как излучает опасность для человека пристально уставившаяся на него ядовитая змея.

Спрятав револьвер в карман, Сергей вернулся в комнату и застал Полину сидящей на диване. Она завернулась в плед и нежно улыбнулась ему, послав воздушный поцелуй.

— Чья это квартира? — спросил Сергей.

— Моей подруги, — Полина встала и пошлепала босыми ногами в прихожую. — Где-то тут должны быть тапки… Ты хочешь здесь остаться ночевать?

— Не знаю, — честно ответил он.

— Я должна вернуться, а то родные будут беспокоиться.

Она бросила к его ногам тапочки, плетенные из соломки, и попросила:

— Пока я моюсь, поройся в холодильнике. Безумно хочется есть.

Серов отправился на кухню. Холодильник запасами не порадовал, но нашлись заварка, сахар и черствая булка. Вкупе с банкой шпрот это все-таки что-то! Не бежать же голым к машине за термосом и бутербродами?

Когда Полина вышла из ванной, импровизированный обед был уже готов.

— Лучше бы перекусили в городе, — понюхав булку, она брезгливо сморщила носик.

— Одежда мокрая, — лаконично объяснил Сергей и усадил ее к себе на колени. — Обещай, что ты больше не будешь так делать.

— Как? — в притворном изумлении она подняла тонкие брови.

— Ты все прекрасно понимаешь. Где ты взяла оружие?

— Кстати, отдай! — Полина протянула ладонь, сложенную горсточкой, словно просила милостыню. — Я его верну хозяину!

— А где взяла?

— У одного знакомого.

— Дай телефон или адрес. Я сам верну.

— Не ревнуй, — она взъерошила ему волосы. — Мы решим эту проблему. Думаю, она не самая сложная.

Они выпили чаю, съели шпроты и половину черствой булки. Потом снова отправились на диван, убеждая друг друга, что всего лишь хотят немного отдохнуть…

Домой поехали, когда уже смеркалось, и Сергей искренне жалел, что они не могут ехать в одной машине. Ну и денек выдался, просто отбойным молотком по нервам! Интересно, у него, наверное, сегодня прибавилось седых волос?

Припарковавшись, он пошел проводить Полину и, прощаясь у лифта, она жарко поцеловала его, шепнув на ухо:

— Завтра в девять!..

Назавтра съедаемый нетерпением Серов на месте был в восемь. Полина вышла без десяти девять и, увидев спешившего ей навстречу Сергея, смущенно улыбнулась:

— Я не могла усидеть дома! Поехали!

Она подхватила его под руку и увлекла к жигуленку. Уже в салоне Серов крепко поцеловал ее, и она ответила ему страстно, зовуще и в то же время очень нежно. Голова пошла кругом, и Сергей несколько секунд приходил в себя, прежде чем смог тронуться с места.

— Куда мы едем?

— Туда, где были вчера, — улыбнулась она, — но сначала давай заскочим в магазин: я больше не хочу глодать противный сухарь!

Сегодня Полина была одета как никогда ярко. Впрочем, что значило для Серова «никогда»? Он знаком с ней всего четвертые сутки, и, как ни странно, это краткое время оказалось чуть ли не бездонной пропастью, в которой могли поместиться целые эпохи.

Итак, сегодня на ней были блестящая красная куртка, такого же цвета юбка и красные туфли. Краем глаза он успел заметить, что из-под подола юбки чуть выглянули черные пышные кружева, и поскорее отвел глаза, чтобы ненароком не врезаться в кого-нибудь.

В магазине Полина накупила всякой всячины, в том числе бутылку шампанского. Складывая покупки в сумку, Сергей пошутил:

— Я пьян без вина.

— Хочу отметить нашу встречу, — она просительно заглянула ему в глаза. — Ну, хоть по чуть-чуть! Мы же никуда не будем торопиться? А пистолет ты взял?

— Хочешь отдать его прямо сейчас? — ответил вопросом Серов. — Поехали!

— Нет, сейчас рано, того человека еще нет на месте. Мы отдадим сегодня, но попозже.

Сергей не стал спорить, предвкушая упоение любви. А револьвер никуда не денется, он просто кусок бездушного железа, особенно если лежит невостребованным в кармане куртки.

В квартире на Профсоюзной все было по-прежнему, и Сергею даже показалось, что они ушли на минутку и тут же вернулись. Запасливая Полина кроме продуктов привезла две чистые простыни и наволочки, и пока она старательно стелила постель, Серов подумал: как странно, если подруга оставила Полине ключи от квартиры, но не сказала, где лежит чистое белье, и не посвятила в таинства кухни — вчера пришлось все искать по шкафчикам и полкам, включая чашки, ложки и сахар. Или подруги просто нет? Тогда чья это квартира?

Тем не менее он ничего не спросил, а убрал продукты в холодильник, вернулся в комнату и обнял Полину. Поцеловал в шею и начал помогать ей раздеваться. Как он и ожидал, на ней было черное кружевное белье: в нем девушка выглядела крайне привлекательно, и полностью раздеться они не успели…

Во второй половине дня, уже на кухне, Полина попросила Сергея открыть бутылку шампанского и принесла из серванта два больших хрустальных фужера. Она сама разлила в них вино и, подняв свой бокал, предложила:

— Выпьем за нас! До дна!

— Я за рулем, — запротестовал Серов, но протест его был слабым, и Полина лукаво подмигнула зеленым «глазом ведьмы».

— Ну, сколько можешь, но не меньше трех глотков, а то не будет у нас счастья и удачи. Есть такое старое поверье.

— Ты веришь в приметы? — чокнувшись с ней, спросил Сергей и, не дождавшись ответа, выпил почти половину фужера, сделав, как и просила Полина, три больших глотка.

Она допила шампанское, крепко поцеловала Сергея в губы, а потом неожиданно схватила оба фужера и грохнула их об пол. Тонко зазвенев, хрусталь разлетелся на мелкие части.

— Тоже примета? — поджав ноги, чтобы не мешать подруге работать веником, с иронией поинтересовался Серов.

— Понимай как знаешь, — сдув со лба рыже-золотистую прядь волос, ответила она. — Просто я не желаю, чтобы кто-то еще когда-нибудь пил из них после нас. Ведь мы выпили за наше будущее!

— Ты действительно ведьма?

Она не удостоила его ответом и стала ссыпать осколки с совка в ведро.

Ошалело покрутив головой — Полина не уставала его удивлять, — Сергей взял вилку и придвинул к себе баночку с салатом. Попробовал. Пожалуй, тетя Клава готовила значительно лучше и обходилось это дешевле.

— Вкусно? — спросила Полина.

— Ничего, — не желая ее обидеть, кивнул Серов.

— Вот именно, ничего, — рассмеялась она. — Ладно, я торжественно обещаю, что ты попробуешь мою стряпню. Ты спросил, не ведьма ли я? На кухне да!

— Ну, наверное, на кухне каждая женщина должна быть немножко ведьмой, иначе ее стряпня окажется невкусной.

— Должна, но далеко не все это могут! Не испугаешься приворотных зелий?

— Нет, — твердо ответил он и искренне верил в тот момент, что так оно и есть.

— Мы можем поехать отдать револьвер. Ты, кажется, собирался сделать это вместе со мной?

— Прямо сейчас?

— Да, а чего? Шампанское? Ерунда, с твоим-то опытом вождения. Кстати, отдай мне эту штуку.

Полина протянула руку, но он не торопился выполнять ее просьбу: такая импульсивная натура, да еще после бокала шампанского, может выкинуть самый неприятнейший фокус. Вдруг не успеешь ей помешать, а потом будешь корить себя за это всю оставшуюся жизнь? Нет, Сергей не верил, не хотел верить, что девушка действительно серьезно больна, — как-никак, за время службы в уголовном розыске ему многое пришлось повидать, в том числе и разных психически ненормальных людей, но Полина не была на них похожа.

Впрочем, ему ли судить о ее заболеваниях? С какой стати Константину Михайловичу обманывать нанятого телохранителя, какая в этом корысть? А если есть корысть? В нашем мире мало чего делается бескорыстно, особенно в среде состоятельных людей, большинство из которых нажили деньги, мягко говоря, не совсем законным путем, а если прямо — то просто путем совершения преступлений. Такая публика никогда не страдала альтруизмом.

— Лучше в машине, — Серов мягко отвел ее руку и, повернув, нежно поцеловал тонкое запястье с синеватой жилочкой.

— Хорошо. Оставим все как есть, только я кое-что уберу в холодильник.

— Ты рассчитываешь вернуться?

— Если ты захочешь.

— Да.

— Тогда мы вернемся!

Полина приподнялась на цыпочки и поцеловала Сергея. Потом легонько оттолкнула его от себя и побежала одеваться.

Уже в машине Полина вновь попросила отдать ей револьвер, но Серов сделал вид, что не слышит, и включил мотор:

— Куда сейчас?

— В Центр.

— Точнее можно?

— На Таганку, а там по Гончарной.

В голове Серова сразу, будто на экране, встали картины, как он вместе с Володькой Туром заходит в церковь на Гончарной и приятель сообщает ему шепотом, что за их машиной тянется серая «Волга». Потом они выруливают на Большие Каменщики, их обгоняет грузовичок-«газель» с драным брезентовым покрытием кузова, и в дырку вдруг высовывается автоматный ствол…

Сергей даже мотнул головой: так явственно он все это увидел, и словно вновь в ноздри ударил запах горелой резины, а по ушам — визг тормозов, треск автоматных очередей и крик Тура.

— Что с тобой? — Полина положила ладонь на его руку и встревоженно заглянула ему в глаза. — В чем дело?

— Так, — не желая вдаваться в подробности, буркнул Серов. И поняв, что это бестактно, путано объяснил: — Просто там один случай произошел с моим приятелем. Не совсем приятное происшествие.

— Он жив? — после легкой паузы осторожно спросила девушка.

— Жив, — улыбнулся Сергей. — Недавно с ноги гипс сняли. Ну, поехали?

— Отдай револьвер! — напомнила она.

— Ладно, — нехотя согласился он и сам положил в ее сумочку оружие. Пусть лежит в сумке, так ему будет спокойнее.

Сергей вырулил со двора и подумал, что же это за таинственный знакомый, который свободно может дать женщине боевое оружие? Откуда оно у него? Хотя сейчас у людей даже пулеметы есть, а что уж небольшой револьвер или пистолет? Как же иначе, если не прекращаются междоусобные войны не только на окраинах, но и на территории самой России? Любые войны да еще бесконечные правительственные пертурбации всегда заставляли людей вооружаться, особенно когда органы правопорядка не способны защитить граждан от насилия и разгула преступности.

Поэтому стоит ли дотошно выяснять, кто и почему дал Полине револьвер? Главное — поскорее от него избавиться, чтобы ей не пришла в голову очередная дикая мысль.

До Гончарной добирались минут сорок. Там Полина попросила его остановиться у большого, сталинской постройки дома, протянувшегося на целый квартал. Кажется, на нем даже была мемориальная доска, в память какой-то знаменитости, но рассмотреть ее Сергей не успел — через высокую арку девушка повела его во двор и свернула к подъезду. Набрала код, распахнула дверь и пригласила войти. Это как нельзя лучше устраивало Серова: так они вместе войдут и в квартиру знакомого, а там Сергей увидит эту загадочную личность и сможет проконтролировать передачу оружия.

Но тут Полина внезапно оттолкнула спутника и, перепрыгивая через две ступеньки, припустила к лифту: он как раз стоял внизу.

В первое мгновение Серов опешил — зачем такие глупые шутки? Она же вчера клятвенно обещала, что не станет больше покушаться на свою жизнь, а сейчас у нее в сумочке лежит револьвер! Но разве можно верить женщинам, особенно ненормальным. А он поверил, глупец!

— Полина!

Сергей бросился за ней следом, но опоздал, и двери лифта захлопнулись раньше, чем он успел добежать до него.

— Полина!!

Кабина поползла наверх, защелкал, опускаясь, противовес и на каком этаже прервется это движение, совершенно неясно. А второго лифта нет!

— Полина!!!

Только гулкое эхо прокатилось по высоким и пустым лестничным маршам старого здания. Раньше умели строить, не то что сейчас: ступеньки «под мрамор», солидные дубовые перила, покрытые облупившимся лаком, стены из кирпича. Просто чудо света из обожженной глины, металла, дерева и стекла.

Но что же делать? С каждой секундой девушка уезжает все выше и выше, все удаляется и удаляется от «няньки», призванной обеспечить ее защиту от самой себя!

Кричать, звать, умолять остановиться? Пожалуй, это бесполезно. Хуже всего, если она таким образом решила избавиться от его плотной опеки и заманила сюда специально, заранее подготовив ловушку и усыпив бдительность Серова. Оставалось одно — бежать наверх в надежде догнать лифт и перехватить Полину там, где она из него выйдет. И Сергей побежал, чувствуя, как начало мутить под ложечкой и перед глазами поплыли бесплотные радужные мошки-светляки. Не хватало еще, чтобы сейчас его скрутило в бараний рог: тогда прощай все сразу! Зачем он только поддался ее уговорам и выпил шампанского?!

Ноги отсчитывали ступеньку за ступенькой, но лифт был быстрее: не знающая усталости машина накручивала стальной трос на огромный барабан, поднимая кабину вверх, а ослабевший после тяжелой травмы, больной человек пытался соревноваться с ней в тщетной надежде выиграть гонку и получить заветный приз. Пот заливал глаза, дышать становилось все труднее. На секунду приостановившись, Серов прислушался — кажется, выше стукнула дверь лифта? Или это всего лишь кажется, а на самом деле стучит в ушах?

Вперед, только вперед! Он должен, он обязан успеть и перехватить ее, не дав свершиться непоправимому. О Боже, сделай так, чтобы это была всего лишь дурацкая шутка неумной девчонки!

Звон стекла заставил Сергея застыть на месте. Что разбилось, где? Почувствовав дурноту, он сел на ступеньки и ладонью смахнул со лба обильный пот. Голова кружилась, цветные мошки плясали перед глазами, мутило все сильнее. Но он принудил себя встать и подойти к окну. Взглянул вниз и похолодел — на асфальте лежало что-то красное, сверху казавшееся бесформенной кучей тряпья, а вокруг, опасливо приближаясь, начали собираться люди.

Лифт! Гудит ли лифт?! Или это гул в ушах?! Серов застонал, зажав голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Потом вновь прислушался, и ему стало страшно — лифт стоял!

Шатаясь как пьяный, он поспешил наверх и чуть ли не на четвереньках вполз на лестничную площадку шестого этажа. Нажал на кнопку, и лифт раскрыл перед ним двери, показав пустую кабину. Но и все окна на лестничной площадке целы!

Звонить в квартиры? С какой начать — их тут четыре с одной стороны и четыре с другой. Итого восемь. Дадут ли ему войти и все осмотреть, даже если он покажет еще оставшееся у него удостоверение сотрудника уголовного розыска?

Серов нажал кнопку звонка первой попавшейся квартиры, окна которой, по его расчетам, выходили во двор. Ни ответа, ни звука шагов, словно он звонил в пустоту. Зато дверь напротив приоткрылась, и в щель выглянул любопытный старушечий глаз. Сергей обернулся, дверь немедленно захлопнулась, а внутри загремели массивные запоры.

И Сергея пронзила новая мысль — надо скорее бежать во двор и посмотреть, кто или что там лежит под окнами дома. Вдруг страшное происшествие, случившееся почти на его глазах, не имеет ни к нему, ни к Полине никакого отношения?

Спускаться было неизмеримо легче, чем подниматься, и он быстро оказался внизу. Не думая, как вновь войдет в подъезд, открыл дверь и направился туда, где уже собралась толпа любопытных пенсионеров и вездесущих мальчишек.

Еще не приехала «скорая» и нигде не мелькали форменные головные уборы — стражи порядка не спешили на место происшествия.

Серов подошел ближе и плечом вперед втиснулся в толпу. Посмотрел и отшатнулся в ужасе — на асфальте лежала Полина! Это ее куртка, с ног слетели красные туфли, а завернувшаяся юбка нескромно показывала край черной кружевной комбинации.

Рыже-золотистые кудри, заставлявшие замирать его сердце, разметались и смешались с грязью и сором, красивое лицо было мелово-бледным, его исказила предсмертная гримаса, а на одежде темнели казавшиеся черными пятна крови. Неужели она выстрелила в себя или тело так размолотило при падении?

— Вот он! — указывая на Серова, истошно закричала немолодая женщина. — Он убил! Я видела, как они вместе входили в подъезд!

Окружавшие Сергея люди испуганно шарахнулись в стороны: шутка ли, рядом с ними убийца!

Серов хотел сказать, что он тут ни при чем, что единственное, в чем он виноват, это то, что не сумел сберечь эту женщину, которая за последние дни стала ему очень дорога, что он и сам теперь не знает, как ему дальше жить с таким грузом на душе, но, к своему счастью, понял: если он не желает очутиться в камере местного участка или получить камнем в голову, лучше поскорее убраться отсюда!

Сергей попятился и кинулся бежать под крики и улюлюканье, подстегивавшие его, словно удары плетью. Да что там плеть, его будто прожгли каленым железом, когда он увидел Полину и понял, что потерял ее безвозвратно.

Не попадая ключом в замочную скважину, он открыл дверцу автомобиля, буквально упал за руль, включил зажигание и вдавил педаль газа почти до отказа: прочь отсюда, скорее прочь!

Скопление людей Тамара заметила, как только вышла из подъезда. Ей следовало торопиться — в соседнем дворе, откуда был выезд на набережную, ее ждал в машине Геннадий, но извечное женское любопытство взяло верх, и она подошла поближе посмотреть, что случилось.

Увидев лежавшую на асфальте молодую рыжеволосую женщину в красном, Тамара с содроганием уткнула лицо в воротник длинного светлого плаща. Зачем она только подошла сюда?! Теперь по ночам ее долго будут преследовать кошмары, а видеть покойников, пусть даже только во сне, не самое приятное дело.

«Господи! Да ведь и меня может ждать то же самое, — внезапно мелькнула в голове паническая мысль. — Для них ведь нет ничего святого!»

Ну да, конечно, что значат для людей, с которыми она связалась, ее жизнь, ее терзания, заботы и мечты? Так, пустой звук и лишние хлопоты. Опять же она кое-что успела узнать, поэтому, по логике вещей, им лучше всего заставить ее замолчать навсегда.

Что же делать? Бежать, бежать без оглядки, ни о чем не сожалея и не думая, бежать, пока не поздно!

Да, но как и куда бежать, если тех денег, которые у нее есть, не хватит и на неделю? Даже чтобы забиться в щель, где тебя трудно найти, все равно нужны деньги. Но попробуй высунуться, устроиться работать или вообще где-то показаться, как тут же придут по твою душу.

Где-то поблизости заунывно просигналила «скорая», и Тамара подумала: зачем этой женщине врач? Он ей уже не нужен. Однако вызывают — то ли по привычке, то ли надеясь на чудо, как это свойственно почти каждому человеку — сколько бы он ни прожил, но если в нем сохранилась хоть маленькая частичка безвозвратно ушедшего детства, он непременно будет до последнего вздоха надеяться на чудо. Иногда, правда, очень редко, надежды оправдываются, но в большинстве случаев они бесплодны. А жаль!

Итак, сейчас главная задача — выбить деньги! И быть при этом предельно изобретательной и осторожной.

Тамара выбралась из толпы и быстро зашагала по асфальтированной дорожке, проложенной между чахлыми липами. Делать здесь больше нечего, тем более появился милиционер в форме и начал опрос свидетелей. Поэтому поскорее надо убраться, чтобы и к тебе не пристали, а пока идешь, постараться выбросить из головы виденную только что несчастную жертву и максимально сосредоточиться, чтобы ни в чем не допустить промаха. Иначе…

В машину она села даже с облегчением, поскольку, проходя через двор, все время жутко боялась, что ей вдруг выстрелят в спину. Откуда возник этот страх, почему у нее не было его раньше, еще вчера или даже сегодня утром? И когда она вышла из подъезда, тоже ничего не страшилась, но стоило увидеть погибшую женщину, как охватил смертельный, парализующий ужас, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не выбить зубами дробь и не выдать своего состояния.

— Нормально? — буркнул Геннадий и включил мотор.

Тамара еще не пришла в себя, поэтому ответила коротко:

— Да.

Насколько она успела понять, у этого человека не слишком высокий интеллект и чисто животные потребности. К тому же у него темные связи, которых ей теперь следует серьезно опасаться. Какая же она была дура, когда согласилась на их заманчивые предложения, не знала разве, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке! Однако и они просчитались, если принимают ее за идиотку — она не позволит им захлопнуть капкан!

Геннадий вырулил на набережную и, влившись в бесконечный поток транспорта, покатил к Манежу.

— Куда мы едем? — бесцветным голосом поинтересовалась Тамара, не очень надеясь получить вразумительный ответ.

— К Хозяину, — беспечно ответил Геннадий.

— А деньги?

— Там получишь.

— Мы так не договаривались! — она резко повернулась к нему. — Ты должен был привезти деньги сюда! Останови, я никуда не поеду! Слышишь, останови! Или я выброшусь на ходу, и тебя затаскают, мерзавец!

— Ты чего? Ополоумела?!

Держа руль одной рукой, Геннадий с трудом оторвал ее пальцы от ручки двери и попытался втиснуться в правый ряд, чтобы если эта ненормальная девка действительно вздумает выскочить на ходу, то по крайней мере не попала бы сразу под колеса. Перспектива объясняться с ментами ему не нравилась, а вот Тамарка нравилась как баба, и он искренне недоумевал: чего ей не хватает? Неужели она ни с кем не спит и потому такая бешеная?

Так в чем же дело? Товар высшего класса пропадает, только мигнула бы Гене, и он с радостью и удовольствием доставил бы ей массу наслаждений. Однако она не мигает ни ему, ни кому-то другому: только дела и деньги на уме, и всегда готова впасть в истерику! Может, она лесбиянка и поэтому мужиков ненавидит и близко их не подпускает?

— Привез я бабки, привез, успокойся! — заорал он ей, как глухой.

Слава Богу, Хозяин догадался дать конверт с баксами, а то не знал бы, что делать с этой психопаткой: не душить же в машине?

— Вот, вот! Смотри! — Геннадий вытащил конверт и потряс у нее перед носом. — Хозяин поговорить с тобой хочет, одно дельце предложить. Выгодное!

— Он хочет поговорить, а я хочу выпить! — Тамара ловко выхватила из рук Геннадия конверт и заглянула в него. В нем лежала плотная пачка стодолларовых купюр. Похоже, пока без обмана? Но зачем к Хозяину? Она убрала конверт в сумку и картинно прикрыла ладонью умело подведенные глаза. — Там такой кошмар во дворе!.. Я просто не могу, хочу выпить, немедленно, сейчас! Ты слышишь или нет?!

— Да слышу я, слышу, — огрызнулся Геннадий. Нет, он навсегда расстанется с этой истеричкой без всякого сожаления.

Надо же, такая красивая девка, а внутри только сопли, вопли и сумасбродство. Дать бы ей между глаз, чтобы заткнулась, да как потом ее везти?

— Видишь, мы в Центре?! Тут все крутят в одну сторону. Выберемся и заскочим куда-нибудь. Ты чего хочешь?

— Все равно, — голос ее предательски дрогнул. — Лишь бы выпить. Наверное, можно немного коньяку? Или вина?

— Ладно.

Вырвавшись из сутолоки Центра, Геннадий свернул в переулок и через минуту остановился перед дверями полуподвального кафе.

— В этой забегаловке можно выпить? — хмыкнула Тамара.

— Можно, можно, — успокоил он, запирая машину.

Внутри кафе оказалось довольно уютным, и большинство столиков были свободны. Они устроились недалеко от входа. Геннадий заказал официантке два коньяка, минеральной, шоколад и фрукты.

— Еще шампанского не хватало, — презрительно фыркнула Тамара, достав из сумочки конверт.

— Ты чего, считать собралась? — прошипел он.

— А что, тут не хватает? — прищурилась девушка. — Не бойся, я под столом, быстренько.

— Прекрати!

— Помолчи!

Считать, конечно, не имело смысла, но Тамара не раз слышала, как подсовывали «куклу», и, открыв конверт, первым делом развернула деньги веером. На первый взгляд подвоха нет. Конечно, ей могли впарить и фальшивые доллары, но сейчас это никак не проверишь.

Держа руки под столом, она разделила пачку на две части и, приподняв юбку, засунула деньги за кружевные резинки чулок. Вот и пригодилась сексапильная придумка западных модельеров. Только бы баксы не скользнули вниз по шелковистому нейлону, не то будет конфуз так конфуз, и все ее планы полетят в тартарары. На конфуз плевать, но вот остальное…

— Все верно, — она положила пустой конверт в сумочку и поставила ее на край стола. Интересно, сидящий напротив идиот что-нибудь заподозрил или ее маневры ему не удалось разгадать? Конечно, действует она весьма примитивно, но и Геннадий не гигант мысли.

— Удостоверилась? — издевательски ухмыльнулся он и глотнул коньяка из поданной официанткой рюмки. — Приличный коньячок. Давай, пей и пошли.

— Торопишься?

— Хозяин не любит лишнего ждать.

— Ничего, обойдется! — Тамара пригубила коньяк, но отставила рюмку и выпила минеральной, а потом неожиданно заявила: — Поскучай несколько минут в одиночестве.

— Ты куда? — вскинулся Геннадий.

Немного наклонившись к нему, Тамара трагическим шепотом объяснила:

— В туалет.

— Я провожу.

— Сама найду дорогу. Или ты хочешь вместе со мной зайти в дамскую комнату?

— Зачем, я подожду у дверей.

«Не выпустит, — поняла Тамара. — А встречаться с Хозяином мне явно не стоит. Что же делать, что?»

Надо как-то обмануть это животное, столь недвусмысленно намекнувшее, что нечего рыпаться, а лучше безропотно сложить лапки и следовать за ним с тупостью телки, которую ведут к мяснику. Здесь он не осмелится что-либо ей сделать. Хотя как знать? Скудные мыслительные способности зачастую порождают у таких, как Геннадий, чувство собственного неоспоримого превосходства и шалую храбрость, когда, будто пьяному, море по колено. Ну, хватит рассуждать, нужно поскорее решаться, не то будет поздно.

— Хорошо, пошли! — Тамара взяла со стола сумочку. — Постережешь мои деньги! — она издевательски захохотала.

Сидевшие за другими столиками повернули головы в их стороны, угадав назревающий скандал. Наблюдать за чужими скандалами всегда любопытно. А Тамара уже почти кричала:

— Ты пойдешь в дамский туалет, извращенец!

— Замолчи, дура! — он схватил девушку за руку и резко развернул лицом к себе.

И тут Тамару ударила его коленом в пах, вложив в этот удар всю силу. Она прекрасно понимала: если не удастся сейчас, не удастся уже никогда!

— О-у-у… — Геннадий захлебнулся криком и, согнувшись в три погибели, кулем осел на пол.

Не теряя времени, Тамара метнулась к дверям и выскочила на улицу. Куда бежать? За угол, чтобы скрыться из глаз!

— Стой, стой! — она отчаянно замахала рукой проезжавшему мимо такси, но пожилой водитель даже не повернул голову в ее сторону.

Зато буквально через пару секунд притормозил далеко не новенький «москвич» с кудлатым парнем за рулем.

— Девушка, вам куда?

— В Сокольники, — не думая выпалила Тамара первое, что пришло на ум. Инстинкт подсказывал: заметай следы, не рвись сразу туда, куда тебе нужно. Если начнут искать, то могут добраться и до водителя, подхватившего тебя у кафе.

— Садитесь. Как поедем?

— Быстро, — улыбнулась Тамара, внутренне еще вся дрожа от пережитого. Она даже не предполагала, что способна на такие подвиги.

— Понял.

Кудлатый начал выжимать из «москвича» все его оставшиеся лошадиные силы…

Когда у Геннадия немного прояснилось в голове и боль в низу живота отпустила, девчонки уже и след простыл. В этом он убедился, выскочив из кафе и, как бешеный кобель, потыкавшись в разные переулки и закоулки. И правда, что же она, совсем дура ждать, пока он оклемается и потащит ее к Хозяину?

Следом за Геннадием из кафе выбежала официантка и начала вопить, что он хочет скрыться, не заплатив по счету, и он не глядя сунул ей сто долларов. Сейчас не до того, чтобы считать деньги, — нужно думать о своей забубенной головушке и находить оправдание допущенному просчету. Естественно, Хозяин и не думал встречаться с Тамаркой: на кой ляд она ему сдалась, когда дело сделано? Геннадий должен был под благовидным предлогом отвезти девушку за город и там пустить ей пулю в затылок. Доллары, якобы заработанные Тамарой, являлись задатком Геннадию за совершенное убийство. Но хитрая бестия обманула его, безошибочно почуяв нависшую над ее головой опасность.

Как теперь сказать Хозяину, что все сорвалось и девка сбежала? И не звонить нельзя — начнут искать и, когда найдут, точно не помилуют.

Геннадий вытащил из перчаточного отделения машины мобильный телефон и заставил себя набрать номер.

— Алло? — трубку взял сам Хозяин.

— Это я. — Геннадий облизал пересохшие губы.

— Все?

— Все только начинается.

— Не понял?! — в голосе Хозяина послышались металлические нотки: в делах подобного рода он не терпел шуток.

— Она сбежала, — решившись, выдохнул Геннадий.

Ответом ему было гробовое молчание. Видно, Хозяина настолько потрясло сообщение, что он на время лишился дара речи.

— Как это произошло? — наконец проговорил он. — Она что, сразу?

— Нет, в кафе. Двинула мне по яйцам и наутек.

— В кафе? Что ты там делал, решил за ней приволокнуться?

— Да нет же, нет! Она устроила истерику…

— Ладно, — оборвал объяснения Хозяин. — Ты где сейчас? Ага, понятно… Через полчаса подскочи к Чистым прудам, я подъеду и поговорим. Знаешь кафе «Ностальжи»? Встань около него.

В трубке запикали гудки отбоя. Геннадий сложил ее и бросил на заднее сиденье. Кажется, Хозяин не намерен снимать с него голову? И то хлеб…

На Чистые пруды он приехал раньше срока и успел выкурить пару сигарет, пока не появился знакомый светлый «мерседес». За рулем сидел неизвестный плотный мужчина, а сам Хозяин развалился на заднем сиденье.

— Растяпа, — недовольно бросил он подбежавшему Геннадию. — Садись, поехали!

— Куда?

— Делать дело! Садись!

Геннадий покорно сел. Коли ты провинился, лучше не спорить, иначе потом денег не видать, как собственных ушей без зеркала. Эту простую истину он усвоил давно и крепко.

— А машина?

— Потом заберешь, — небрежно отмахнулся Хозяин. — Я за тебя работать не собираюсь, понял?!

— Да-да, — поспешил согласиться Геннадий. Чего зря злить тех, у кого власть и деньги?

— Она сейчас в Лосинке. Подъедем туда и пойдешь вот с ним, — Хозяин показал на спину водителя, — чтобы тебе еще раз не врезали по гениталиям. Потом получишь деньги и отчаливай. Когда понадобишься, дадим знать.

— Откуда известно, что она в Лосинке? — осмелился задать вопрос Геннадий. Действительно, откуда это может быть известно Хозяину, не ясновидящий же он?

— Техника, — усмехнулся сидевший за рулем мужчина. — Ей вставили в сумку маячок, а дура даже не подозревает об этом.

Дальше ехали молча. Хозяин мрачно курил и глядел в окно. Геннадий украдкой потрогал рукоять спрятанного в подмышечной кобуре пистолета и подумал: если бы знать наперед, как все случится, он замочил бы Томку прямо в машине — плевать, потом помыл бы салон. Зато никаких хлопот, а уж за город как-нибудь да выскочил бы или свалил бы тело в тихом переулке.

Свернули с открытого шоссе и погнали вдоль трамвайных путей. Потом запетляли в узких улочках и остановились около парка. За деревьями виднелись башни типовых блочных домов.

— Там! — Хозяин показал на них сигаретой. — Не тяните!

Геннадий шустро выскочил из машины и пошел следом за водителем, твердо дав себе слово больше не миндальничать и тут же, как только увидит Тамарку, всадить ей свинец между глаз.

Водитель свернул на тропку между кустами и пропустил Геннадия вперед. Тот сделал шаг, и тут его ударило под лопатку. Несильно, но ноги почему-то подкосились, в глазах потемнело, а тело стало ватным.

«Что со мной?» — хотел спросить неудачник, но губы лишь слабо шевельнулись, и на них выступила темная кровь.

Водитель аккуратно вытер об куртку Геннадия узкое лезвие ножа и срезал с убитого кобуру с оружием. Взял за ноги тело, отволок в кусты и тщательно обшарил карманы, складывая их содержимое в пластиковый пакет. Минут через пять он вернулся к «мерседесу», быстро развернул машину и поехал обратно. Хозяин с заднего сиденья подал голос:

— Нормально?

— Да. Там гулял мальчишка с собакой, но далеко. Я его слышал, но не видел.

— Тело быстро найдут.

— Да хрен с ним, пусть находят. Жалко только, что пришлось на этой тачке ехать.

— Не дал времени, подлец! — словно оправдываясь, сказал Хозяин. — Кто же знал, что он так похабно проколется? Шлепнул бы девку и тогда спокойно отправлялся сам в мир иной. И нет никаких концов. А машина?.. Она все равно на чужое имя. Сегодня же погонят перекрашивать и продадут в другом городе.

— Откуда эта сучка родом? — прикурив, спросил водитель.

— Томка? Из Омска.

— Придется туда посылать людей, она могла рвануть домой.

— Могла, — вздохнул Хозяин. — Но могла и тут где-нибудь притихнуть.

— Будем шерстить все связи. Больше ничего не остается: она должна замолчать!

— Разрешите прикурить?

Сергей машинально протянул незнакомому мужчине зажигалку и понял, что очнулся. Где же он?

— Благодарю, — мужчина прикурил, вернул зажигалку и пошел к зданию Университета.

Ну да, это же смотровая площадка на Воробьевых горах, куда они недавно ездили вместе с Полиной.

При воспоминании о погибшей девушке у Серова болезненно сжалось сердце и перед глазами опять заплясали радужные невесомые мошки. Усилием воли он заставил себя не поддаваться, выбросил недокуренную сигарету и понуро поплелся к машине.

Веселенькие дела! Как он тут очутился, даже не попав в аварию, хотя вел автомобиль практически в бессознательном состоянии? Или ему просто так кажется, что он в эти моменты находится без сознания, а на самом деле он распрекрасно соображает, что делает, зато спустя какое-то время напрочь забывает, что и как было? Впрочем, хрен редьки не слаще! Что соображал, что не соображал, все равно в голове полная пустота, и никак не удается вспомнить, каким ветром его принесло на Воробьевы горы. Да так ли это сейчас важно? Гораздо важнее решить извечный вопрос — что делать?

Полины больше нет: он оказался плохой «нянькой», никудышным телохранителем и потерял женщину, которая ему очень нравилась. Больна она была или нет, теперь не играло никакой роли — судить ее будет Великий и Милосердный Господь, а людям остается лишь сохранить в сердце память об ушедшей и не тревожить ее душу.

Так что же делать? Надо, наверное, поскорее сообщить о случившемся Константину Михайловичу?

Серов отыскал таксофон, опустил в щель жетон и набрал номер Максимова. После третьего гудка ответил приятный женский голос и на просьбу позвать Константина Михайловича проворковал:

— Здесь таких нет. С сегодняшнего дня этот номер принадлежит компании «Суперграйв».

— А как теперь звонить в «Унивеко»?

— Извините, этого я не знаю, — и короткие гудки.

Вот так новость! Впрочем, сейчас это в порядке вещей, когда без конца меняются телефоны и фирмы то создаются, то разваливаются. Придется скатать на Басманную и предстать перед очами родственника Полины лично.

Сергей погнал на Басманную, стараясь подавить не отпускавший его панический страх, что в самый неподходящий момент он опять вдруг вырубится и потеряет память. Надо же было проклятой балке или глыбе кирпича так треснуть его по башке! Или те, кто заминировал квартиру, точно рассчитали, что туда непременно заявится подполковник Серов?

Вопрос, между прочим, весьма интересный! Фомич позвонил по телефону и шепнул адресок, Серов отправился туда и угодил прямехонько под взрыв, а стукачка потом шлепнули, чтобы не проболтался, где и как он получил информацию. Или — где, как и кто ему ее подсунул?! Но тогда получается, что те, кто подготовил западню, точно знали: Фомич на связи у Серова!

Чертовщина, голова идет кругом от подобных мыслей! Кто знал о его осведомителе? Допустим, Мякишев… Но не он же заминировал дом и посадил на цепь покойного Зайденберга! Хотя многое стоит хорошенько обдумать, прежде чем отметать возникающие догадки: как и любая другая версия, они имеют полное право на существование.

На Басманной ждали новости, от которых было впору широко разинуть рот и больше его не закрывать: Константин Михайлович Максимов в фирме «Унивеко» никогда не работал! Как оказалось, некий Казаков, знакомый коменданта здания, договорился, чтобы его приятелю предоставили здесь на несколько дней кабинет с приемной для ведения важных переговоров.

— Оплата царская, чего же отказываться? — промокая платочком потную лысину, объяснял комендант, по виду армейский отставник из исполнительных служак, которые и себя ни за что не забудут. Серов показал ему милицейское удостоверение, иначе тот и говорить бы ни о чем не стал.

— Я лично этого Максимова знать не знаю, — продолжая комендант, — и знать не хочу. А Генку ищите сами, он вечно как молодой месяц: то появится, то исчезнет.

— Давно вы с ним знакомы? — спросил Сергей, стараясь ничем не выдать охватившего его беспокойства: странно все как-то складывается. Слишком странно!

— Да разве упомнишь? Ну, может, год или два.

«Зачем я его спрашиваю об этом? — подумал Серов. — Мне известны адрес и телефон Казакова, и чего время терять: нужно ехать к нему и вытрясти из Генки душу, добиваясь одного — правды!»

Как он и ожидал, Казакова дома не оказалось. Жил Генка один в оставшейся ему от родителей двухкомнатной квартире, в районе Сокола. Развелся Казаков давно, дочь успела вырасти, а непутевый папаша все искал идеал и менял спутниц жизни раза по три в год. Вместе с дамами сердца уходили силы, здоровье и деньги, но это мало тревожило беспечного Генку. Где он сейчас гуляет и когда изволит появиться дома?

Ждать бессмысленно, и Серов из таксофона позвонил по домашнему номеру Константина Михайловича, уже ни на что в душе не надеясь. И точно, в трубке текли долгие гудки. Звонить дежурному в управление и просить дать адрес, по которому установлен номер, Сергею не очень хотелось. Неведомое внутреннее чувство решительно протестовало против контактов с бывшими — теперь уже бывшими! — сослуживцами.

Серов погнал машину к знакомому дому неподалеку от Кропоткинской — может, на квартире Полины ему повезет больше? Но ехидный внутренний голос, к которому он давно привык прислушиваться, настойчиво твердил: пора бросить пустые затеи и подумать о том, как прикрыть от возможных неприятностей собственную задницу! Она хоть и не рубашка, но все равно неизмеримо ближе к телу, чем Казаков и прочие. Зачем тащиться к Полине, что там искать? То, что потеряно сегодня днем на Гончарной, того уже не вернуть!

Внутренний голос был упрям, но Сергей еще упрямее. Прикинув, где располагается квартира, — ему же показали окна, в которых должен зажигаться свет! — он поднялся на третий этаж и вдавил большим пальцем кнопку звонка. Ответом на долгую пронзительную трель была полная тишина: ни шарканья шагов, ни шороха, ни скрипа, ни долгожданного вопроса: «Кто там?»

Боже, да что же это такое творится? Впечатление, что все, кто имел хоть какое-то отношение к погибшей девушке, были фантомами и теперь разом исчезли — как и сама девушка, ушедшая в небытие.

Позвонив еще несколько раз и ничего не добившись, Серов постучал в квартиру рядом. Именно постучал, поскольку звонка там просто не было.

Открыл патлатый мужик в линялой майке и застиранных тренировочных брюках.

— Чего надо? — дохнул он на незваного гостя запахом перегара.

— Соседи ваши где? — Сергей показал удостоверение. Как оно его выручает! Что он только будет делать, когда придется его сдать?

— А черт их знает! — мужик достал мятую пачку «Примы» и сунул сигарету в рот. — Дай огоньку, командир… Спасибо. Они вишь, хатку сдают, и жильцы тут что ни день меняются. Я участковому сколько раз говорил, а он в ответ, что теперича свобода.

— Кто же тут прописан?

— Бабка, Матрена Тимофеевна. Но она не живет, нет, она у дочери обретается, а та квартиру сдала. Чернявый такой малый снял, может, и не русский. Вот он и пересдает.

«Какая знакомая картина», — издевательски прокомментировал внутренний голос.

Сергей поблагодарил соседа и, едва переставляя ноги, пошел к машине. Все впустую, кругом напрасные хлопоты, как любят вещать гадалки на картах. Похоже, вокруг него чуть ли не преднамеренно создали некий информационный вакуум. Но зачем, зачем, черт их возьми совсем?! Или он; притягивает друг к другу разнородные факты, насильственно объединяя их и приводя к одному знаменателю, чтобы найти объяснение непонятным событиям? Но чем же разнородные факты, когда нет ни Константина Михайловича, ни Казакова, ни кого-либо в квартире Полины?

Хотя пока определенно можно говорить только об отсутствии Максимова. Если кто-то жил в одной квартире с Полиной, то этот человек, не исключено, сейчас парится в участке на допросе или занимается невеселыми похоронными делами, а Казаков мог еще не освободиться на работе. Стоило бы все перепроверить еще разок, например, сегодня поздно вечером или завтра поутру.

Но зачем, зачем его нанял Константин — чтобы тут же смыться, как только с Полиной случится несчастье? И родственница ли она ему? Вдруг они бывшие любовники или не успевшие развестись супруги? Или она владела компрометирующей его информацией и поплатилась за это жизнью? Нет, так можно слишком далеко зайти! Наверняка все значительно проще и ответы на все вопросы лежат на поверхности, но он пока их не видит, ослепленный случившимся. Ничего, прозреем!

По дороге домой — больше некуда ехать — Сергею показалось, что за ним увязался подержанный темный БМВ. Похоже, он сегодня уже видел этот автомобиль дважды: когда катался на Сокол к Казакову и когда разворачивался во дворе дома, где жила Полина. Или он нервничает и ему начинает мерещиться черт знает что, а в больном сознании возникают страшные враги? Кому он теперь нужен, для кого может представлять интерес? Что такое отставленный от всех дел мент, который даже охранником работать не может и самое ему место в магазинчике «Сэконд хэнд», поскольку он сам — утиль!

Тем не менее старые привычки возобладали, и Серов, показав в удобном месте, что собирается повернуть направо, неожиданно ушел налево и в зеркало заметил, как заметался БМВ и начал торопливо перестраиваться, а за «жигулями» Серова пошла темная «Волга» с тонированными стеклами. Ого! Это уже было серьезной заявкой на грядущие неприятности.

Кто бы это был? И главное, зачем? Ради спортивного интереса подобными вещами не занимаются — слишком накладное развлечение, а теперь все умеют считать денежки. Ладно, кто бы ни был, нужно отрываться. Уповать, что эти люди не знают, где ты живешь, просто глупо — никто не начнет слежку, пока не установит, по какому адресу базируется «объект». Поэтому стоит попробовать перехитрить их, выждать время, а самому незаметно проскользнуть в квартиру, спрятав машину в укромном месте.

Еще раз неожиданно повернув, он запетлял по переулкам, не снижая скорости, но оторваться никак не удавалось: за рулем «Волги» сидел водитель-ас, прекрасно ориентировавшийся в огромном городе.

Тогда Серов решил проскочить через малопроезжий двор с тоннелями-подворотнями, оставить машину на соседней улице и добираться дальше пешком: если они знают, где его дом, то чего темнить? Удастся прорваться незамеченным, так и слава Богу, а на нет и суда нет. При любом раскладе это не его коллеги — им следить за бывшим начальником «убойного» отдела совершенно ни к чему.

Маневр удался. Сергей погасил огни и свернул во двор, водитель «Волги» ничего не заметил, поскольку в этот момент еще не выскочил из-за угла, а БМВ держался в отдалении, и последние минут пять его вообще не было видно. Самое неприятное, если он отправился к подъезду Серова.

Припарковав машину, Сергей подошел к дому и осмотрелся: не видно ли поблизости его преследователей? В ряде случаев при наружном наблюдении специально применяют такой прием, когда нагло дают понять объекту, что он «под колпаком», и заставляют слабонервных метаться, показывая самые потаенные уголки, где они надеются наши убежище. Однако он на дешевые трюки не покупается.

К счастью, поблизости никого, если не считать редких прохожих, и Серов вошел в подъезд. Поднялся, открыл дверь и чуть не наткнулся на отца — тот разувался в прихожей.

Бросив быстрый взгляд на сына, Иван Сергеевич поинтересовался:

— Все в порядке?

— Да, — Сергей хотел шмыгнуть к себе, но тут из кухни выглянула тетя Клава.

— Ужин готов! Мойте руки и к столу.

— Хорошо, сейчас, — улыбнулся племянник и первым успел снять трубку зазвонившего телефона, опередив отца. — Алло?

— Сережа? — издалека донесся женский голос, показавшийся странно знакомым. — Это ты, Сережа? Ты меня узнаешь?

Кажется, это Татьяна, подружка Володьки Тура? Вот дела, зачем она ему звонит, неужели что-то стряслось? И отчего такая таинственность, как будто нельзя им разговаривать прямо?

— Да, узнаю.

— Извини, я из автомата и у меня нет второго жетона. Поэтому не перебивай. Возможно, тебе уже не безопасно звонить.

— Алло? Что случилось?

— Уходи немедленно, за тобой поехали!

— Кто?! В чем дело?

— Тебя подозревают в убийстве какой-то женщины…

Таксофон отключился. Сергей осторожно, словно она была из хрупкого стекла, положил трубку и досадливо прикусил нижнюю губу: похоже, ужин в семейном кругу отменился или откладывался на неопределенное время.

Услужливая память сразу же вытянула из темноты забвения разговор с Пылаевым, когда тот убеждал, что экспертиза тоже может ошибаться; потом выплыли Мякишев и Фомич, а за ними терзающее душу видение распростертой на земле Полины, в красной куртке, покрытой бурыми пятнами крови.

Выходит, он зря подумал, что она жутко переломалась? Но отчего кровь, не стреляли же в нее? А если кошмар продолжается и Полину сначала застрелили, а потом она упала из окна? Кстати, он так и не посмотрел наверх, чтобы прикинуть, откуда она падала — тогда было просто не до того.

— Кто звонил? — отвлек его от невеселых размышлений голос отца. — Что произошло? На тебе лица просто нет! Ну-ка, давай присядем, расскажи, в чем дело!

— Некогда сидеть, папа, — сглотнув застрявший в горле ком, покачал головой сын. — Звонила Татьяна, подруга Володьки Тура. Меня хотят задержать по подозрению в убийстве.

Сказал — и вроде как свалил с души тяжкий камень. Он ожидал: отец расстроится, схватится за сердце, но он лишь сгорбился и тихо спросил:

— Речь идет о твоем бывшем агенте?

«Папа многое знает, — догадался Сергей, — но ни разу не дал понять, что он в курсе моих проблем. Старая закалка! Смогу ли я стать таким примером для своих детей?»

Ему захотелось обнять отца, встать перед ним на колени и просить прощения за все тревоги и волнения, которые вольно или невольно принес в их дом. Попросить прощения за то, что Ивана Сергеевича до сей поры не радуют звонкие голоса внуков. Попросить прощения за все и с облегчением почувствовать, как из глаз катятся горячие, горько-соленые слезы и на твою непутевую голову ложится легкая рука отца, даря прощение и благословение.

Но чтобы просить прощения и объяснять все, нет времени. И дай Бог, чтобы оно нашлось потом!

— Нет, сегодня погибла женщина.

— Женщина?!

— Это долгий разговор, — заторопился Сергей, взяв в ладони руки отца. — Поверь, клянусь памятью мамы, я ни в чем не виноват! Ни в чем!

— Что же тогда происходит? — губы Ивана Сергеевича дрогнули, он беспомощно заморгал глазами, стараясь скрыть от сына старческую немощь.

— Меня подставили, — Сергей метнулся к шкафу, вытащил из него сумку, быстро бросил в нее бритву, смену белья, пару рубашек, свитер, носки, потом сгреб с полочки лекарства. — Только никак не могу взять в толк: кто и зачем? Однако я в этом разберусь, дай срок!

— Я как раз за то, чтобы тебе его не впаяли, — грустно улыбнулся отец. — Боюсь, времени на разбирательства не остается. Я позвоню Илье Григорьевичу? Он прекрасный адвокат.

«Был! — шаря в ящике стола в поисках денег, мысленно ответил Сергей. — Был прекрасным адвокатом еще лет десять назад, а теперь это семидесятилетний старикан-пенсионер. Как профессор Белкин и другие друзья-приятели папы: все они не заметили, как перешли в разряд бывших, перешагнув рубеж шести десятков».

— Хорошо, — вслух сказал он. — Только лучше ты с ним повидайся. Через день-два я непременно сообщу, как дела. Берегите себя с тетей Клавой.

Сергей вынул из стола тонкую пачку стодолларовых купюр — остаток щедрых даров Бориса за «информацию с того света» и задаток Константина Михайловича, — большую часть положил перед отцом, а остальное убрал в портмоне.

— Возьми, тебе нужнее! — даже не спросив, откуда доллары, запротестовал Иван Сергеевич, но Сергей отказался, у него еще оставались деньги, выданные Твердохлебовым.

О, как бы знать наперед, что с тобой может случиться, он бы прямым ударом в челюсть выбросил Генку Казакова за порог магазинчика «Сэконд хэнд». Черт с ним, что Сухарь там чего-то мухлюет — теперь все так поступают, даже в правительстве, а может быть, именно там в первую очередь. Все это Серова никакие касалось, сидел бы себе тихо и сейчас не нужно было бы бежать из отчего дома посреди ночи.

— Боже, какое время! — обхватив голову руками, застонал Иван Сергеевич. — Эти люди, которые смеют называть себя сотрудниками органов, придут в мой дом?

— Папа! Дай мне ключ от черного хода.

В их квартире имелась одна маленькая тайна — в дальнем углу кухни, ловко замаскированная полками и тумбочкой, была узкая дверь, через которую можно попасть в темный чуланчик, где хранилось всякое ненужное барахло, а из чуланчика еще одна дверь вела на покрытую пылью крутую лестницу черного хода, которым давным-давно никто не пользовался. Еще в те далекие времена, когда Сергей был мальчишкой, черный ход запер домоуправ и дверь заколотили досками, оставив на случай пожара внешнюю пожарную лестницу. Но предусмотрительный Иван Сергеевич имел ключ от черного хода, выходившего прямо в кусты сирени во дворе, и вынул гвозди из досок. В семье Серовых мужчины из поколения в поколение служили в специальных подразделениях и на собственной шкуре испытали, как важно иметь запасной выход. Конечно, всегда оставался еще один способ разом уйти от всех неприятностей — пустить себе пулю в лоб. Но в их роду не было самоубийц, зато хватало правдоискателей, умевших накликать на себя всякие напасти.

Отец молча встал и прошаркал в свою комнату. Вернувшись, он протянул сыну большой старинный ключ на медной цепочке.

— Не потеряй!

Сергей порывисто обнял Ивана Сергеевича, прижал его к широкой груди и поцеловал старика в голову. Тот легко отстранил сына и, пожалуй, впервые в жизни, перекрестил.

— Иди с Богом! Мы будем ждать. Поторопись!

Сергей побежал на кухню, схватил со стола пару кусков хлеба и колбасы, бросил в сумку, закинул ее на плечо, с помощью отца сдвинул тумбочку и открыл дверь в чулан. Дотянулся до замка второй двери, распахнул ее, перешагивая через разный хлам, оказался на маленькой, пыльной лестничной площадке.

Прощальный взмах руки — и отец быстро и бесшумно закрыл дверь. Серов, стараясь держаться ближе к стенке, чтобы оставлять поменьше следов, сбежал вниз. Большой старый ключ вошел в замочную скважину массивной двери легко и так же легко повернулся — неужели Иван Сергеевич смазывал замок, не давая ему заржаветь? И ведь ни разу ни словом не обмолвился об этом!

Приоткрыв дверь, Сергей осторожно выглянул. На улице уже стемнело. Там, куда не доставал свет фонарей, залегли черные тени, и если тебя здесь сейчас не прищучат ушлые оперы, то выбраться из двора не составит труда. Но поскольку время ушлых оперов почти прошло и никто не знает, когда оно вернется, будем надеяться на удачу.

Скрываясь за кустами сирени, Серов запер дверь, быстро перебежал через газон и скрылся в темноте за детской площадкой. Знакомыми закоулками он добрался до оставленных на соседней улице «жигулей» и минут двадцать выжидал поодаль, наблюдал, не желая сдуру попасть в засаду. Но время поджимало, и болтаться лишнего рядом с домом не стоило, поэтому Серов решил рискнуть. Забрался в машину и выехал со стоянки. Пока обошлось.

Уже доехав до Центра, он притормозил у первого попавшегося таксофона и набрал номер Твердохлебова. Сергей не хотел, чтобы тот считал его полным обормотом.

— Привет, Сухарь! Ты извини, так получилось…

— Не надо лишних слов, — прервал его Женька. — Ко мне уже приходили. Знаешь, мне такие визиты ни к чему! Похоже, я сильно поторопился сделать добро.

— Меня хотят утопить в дерьме, — глухо ответил Серов. — Но ты же знаешь, я упрямый, я докопаюсь, кто и зачем!

— Успехов! — немного мягче отозвался Сухарь и, помолчав, добавил: — Мне кажется, ты уже увяз в дерьме по самые ноздри. Но, если сумеешь отмыться, звони.

Глава 8

На Крестовском путепроводе ремонтники в оранжевых комбинезонах вели работы, и машины, как железное стадо, гудели, поневоле снижали скорость и стремились побыстрее протиснуться в оставшееся свободным узкое пространство, не желая уступить друг другу.

«Все как в жизни, — Леонид Сергеевич с усмешкой посмотрел в окно автомобиля на мигающие красные сполохи проблесковых маячков. — Никто никому не хочет уступать, все торопятся, бегут, забывая, что ни одна минута больше не вернется и у тебя, как у всех остальных, одна конечная остановка: кладбище! И не важно какое — захудалый погост за деревенской околицей или правительственный пантеон. Мертвому все равно, где лежать! Но можно подумать, что большинство людей считают себя бессмертными! Какая непростительная, несусветная глупость, однако как же она живуча».

Его водитель, не решаясь нарушить раздумья шефа, только беспокойно ерзал на сиденье да украдкой тяжело вздыхал, хотя ему наверняка тоже хотелось, как другие шоферы, материться в голос и нажимать на клаксон.

Может быть, Сирмайсу тоже хотелось в голос материться, но он молчал, стараясь отогнать дурные мысли — вот приедет домой, выпьет рюмочку коньячка и тогда накрутит хвосты разлюбезным Владимиру Серафимовичу и Борису Матвеевичу. Какой провал допустили, какой немыслимый провал! Позор, впору стреляться! Где, позвольте спросить, была их хваленая охрана и группы наружного наблюдения, спали, что ли? А если так, за что тогда им платят деньги, какие и не снились их коллегам, находящимся, так сказать, «в рядах»?!

Нет, непременно надо накрутить им хвосты и намазать под хвостами скипидаром, чтобы помчались как угорелые выполнять порученное. Хватит успокаивать друг друга байками о непредсказуемом развитии ситуации и перехвате тактической инициативы. Хватит! Хромому уже вынесен смертный приговор, а раз так, надо поторопиться с исполнением!

Хорошо, что сам вышел на Рогозина и обо всем с ним перетолковал, обнаружив полное взаимопонимание, единство взглядов и интересов. Наверное, давно так и надо было сделать, а не слушать заумных советников и не пускаться в пустые игры — все равно все тайное со временем становится явным!

Заурчал радиотелефон, установленный на спинке переднего сиденья, и Леонид Сергеевич снял трубку, уже догадываясь, кто звонит.

— Добрый вечер, если его, конечно, можно назвать добрым, — раздался голос Рогозина, и Сирмайс досадливо прищелкнул пальцами: да, он не ошибся!

— Жизнь состоит не только из радостей, дорогой Алексей Григорьевич, но большей частью из печалей, — философски заметил Леонид Сергеевич. — Но это наш путь, и каждый должен пройти его до конца.

— Вы уже знаете?

Рогозин спросил это без всякого выражения, но именно отсутствие выражения и придавало его словам оттенок невыразимой скорби, тоски и уныния. Сирмайс был бы рад ободрить его, но не хотел это делать по телефону, поэтому ограничился тем, что сказал:

— Естественно.

— Я тоже хочу знать: кто?!

— Зачем? — несколько грубовато поинтересовался Леонид Сергеевич, справедливо предположив, что в том состоянии, в каком сейчас находится помощник Президента, нет резона помогать ему без конца жевать сопли и заниматься самобичеванием. — Все решат без вас, дорогой Алексей Григорьевич. Выпейте таблеточку и ложитесь пораньше почивать, а завтра, Бог даст, я подъеду, и мы обо всем переговорим с глазу на глаз. Идет?

— Идет, — обреченно произнес Рогозин. — Но у меня есть личная просьба.

— Я все устрою, все, — выделив последнее слово, быстро прервал его Сирмайс: не хватало еще болтать о важных делах по мобильному телефону. Техника ненадежна, ему ли этого не знать, но люди в некоторых случаях бывают еще более ненадежны. — Слышите, все!

— Хочу, чтобы все решили поскорее! — Алексей Григорьевич никак не желал закончить разговор.

— Я понял. Давайте подробнее переговорим завтра. Вы же знаете, я не бросаю слов на ветер.

— До завтра, — помощник Президента наконец-то положил трубку.

Сирмайс вздохнул с облегчением и тоже отключился от связи.

Конечно, Алексея Григорьевича можно понять и простить, но… Стоит ли, вот в чем вопрос? Слаб оказался человек, настолько слаб, что Сирмайс даже не ожидал такого — раскис, задрожал, как осиновый лист. А ведь еще лишь только потянуло легким сквозняком, а не налетел порыв леденящего душу смертельно опасного урагана. Что же будет тогда? Прикрывай лавку?

Нет, на такое Леонид Сергеевич согласиться не мог. Значит, сейчас следовало успокоить Рогозина, помочь все пережить, дать утешиться — для этого есть давно испытанные средства, — чтобы использовать его на всю катушку, а потом подумать, кем заменить.

Впрочем, чего потом думать, думать нужно сейчас, не откладывая в долгий ящик, поскольку придется готовить и человека и почву, на которую его внедрять: найдется немало желающих поставить на освободившийся пост своего протеже. А как в подходящий момент сковырнуть Алексея Григорьевича, и придумывать не нужно — люди спиваются, совершают ошибки, оказываются замешанными в скандалах и даже кончают с собой в припадке депрессии. Правда, последнее уже слишком, пусть лучше уйдет по болезни, получив приличный куш от взаимовыгодного сотрудничества. Что может быть лучше, чем спокойно разводить на даче розы и клубнику, совершенно не думая о том, какая драка идет наверху и как недовольны внизу: тебе-то что до этого, если деньги карман не тянут? Сам Сирмайс с огромным удовольствием сидел бы в тихом прелестном уголке, да дела не давали, а вот многие, даже имея огромные деньги, никак не желали уйти на покой и упорно продолжали играть в пол и бизнес, пока их не выносили вперед ногами после инфаркта или выстрела киллера. Такое упрямство Леонид Сергеевич считал идиотизмом. Как и стремление стоять на вершине пирамиды официальной власти.

Зачем лезть туда, где запросто можно сломать шею? Там ты на виду и нет ни минуты свободного времени. Пусть грязной политикой занимаются марионетки вроде Рогозина, а Сирмайс предпочитает роль кукловода, надежно скрытого ширмой, которую создают ему деньги. Вот их власть поистине безгранична — ей подчинены и Дума, и правительство, и силовые структуры, не говоря уже о проститутках прессы и телевидения. Пусть они кричат о своей неподкупности, пусть бьют себя в грудь — опять же все дело только в цене! Дай больше, и они начнут ходить перед тобой на задних лапках, поскольку никто не желает подыхать с голода…

В размышлениях время пролетело незаметно, и вот машина уже свернула с Ярославки на малоприметное шоссе, обсаженное по обочинам старыми липами, и вскоре подкатила к воротам обнесенного изгородью небольшого поселка, состоящего из трех десятков далеко отстоявших друг от друга больших коттеджей. Охранник открыл ворота и пропустил машину Сирмайса, а за ней и немного приотставшую машину с телохранителями. Леонид Сергеевич не любил, чтобы кто-то из них сидел с ним в лимузине, поэтому они ехали сзади.

Антипов и Шлыков уже ждали в гостиной у горящего камина. Шеф поздоровался с каждым из них за руку и пригласил ужинать: в его семье ритуал совместных трапез соблюдался неукоснительно — в выходные на обед, а в будние дни на ужин собирались все домочадцы. Исключение делалось лишь для годовалого внука Сирмайса. Владимир Серафимович и Борис Матвеевич полагали, что шеф захочет поскорее закончить с делами, но отказаться сочли неудобным.

Ужинали на просторной утепленной веранде. Экономка внесла блюда с лобио и сациви — в молодые годы Сирмайс жил и работал в Грузии и там пристрастился к кавказской кухне, — потом подали горячее. Пили мало, хотя на столе выстроились графины с водкой и бутылки сухих вин. Хозяин выпил рюмку водки, закусил маринованным огурчиком с медом и попросил дочь включить телевизор.

Передавали хронику происшествий. На экране появилась картинка двора дома на Гончарной, с нарисованным мелом силуэтом на асфальте. Вокруг стояли бабульки и отворачивался от камеры молодой парень в милицейской форме.

— Сегодня днем здесь произошло трагическое событие, — частила дикторша в стальном полотняном костюмчике. — Из окна выбросилась молодая женщина.

Кадр сменился, и на экране появилась фотография: разметавшиеся рыже-золотистые волосы, красная куртка с темными пятнами, запрокинутое мертвенно-бледное лицо, испачканное грязью.

— Сегодня покончила с собой филолог Полина Горелова, которая, по данным, полученным нами из заслуживающих доверия источников, была любовницей одного из высокопоставленных чиновников в аппарате Президента.

Леонид Сергеевич бросил быстрый взгляд на Шлыкова. Борис Матвеевич как ни в чем не бывало расправлялся с тушеной бараниной, запивая ее кисловатым «Царапи». Зато Антипов при этих словах недовольно поморщился и досадливо крякнул. Пусть едва слышно, но все же. Значит, кишка у него потоньше, чем у Бори?

— Какой ужас, — заметила жена Сирмайса и попросила сына передать ей соусницу.

«Сейчас начнут обсасывать новостенку, — подумал Леонид Сергеевич, — налетят стервятники на падаль! Живых-то тронуть боятся, суки!»

Он не ошибся. На экране сменяли друг друга разные картинки, а дикторша озвучивала заранее подготовленный текст:

— Что это, убийство или самоубийство? — интригуя зрителей, вопрошала она. — В осведомленных кругах утверждают, что Полина Горелова была не просто красивой женщиной, дарившей высокопоставленному чиновнику свое благорасположение, кстати, далеко не бескорыстно. Не исключено, что через нее чиновники из высшей администрации втайне от Президента и Думы поддерживали связь с членами так называемого «теневого кабинета» и крупными бизнесменами, занимающимися экспортно-импортными операциями, приносящими небывалые барыши. Такие деньги редко добывают законным путем, поэтому вполне правомерно возникает вопрос: не слишком ли многое знала Полина Горелова, чтобы остаться в живых? Далеко не секрет — наше общество погрязло в коррупции, и под видом любовницы вполне могла скрываться связная между администраторами-коррупционерами и крупным криминальным капиталом…

Показали еще одну картинку, где в кадре была чья-то спина, и диктор сообщила, что одна из свидетельниц видела предполагаемого киллера, но доблестная милиция, как всегда, прибыла на место происшествия слишком поздно, и тот успел скрыться. Потом слово для комментариев предоставили известному адвокату. Он начал с того, что обвинил Думу в попустительстве взяточникам, а взяточники, по адвокату, и есть самые злостные коррупционеры…

— Выключи, — тоном приказа попросил Сирмайс, и дочь послушно нажала кнопку на пульте, хотя ее и разбирало любопытство: здесь, в замкнутом пространстве хорошо охраняемого поселка, так скучно. Можно грибы собирать на участке, но нет почти никаких развлечений, а отец не разрешает ездить в город. Почему?

— Чай в кабинет, — Леонид Сергеевич вытер губы салфеткой и поднялся из-за стола. — И чего-нибудь вкусненького: все курильщики ужасные сластены.

В кабинете Леонид Сергеевич предложил ближайшим сотрудникам присесть, поблагодарил экономку, вкатившую сервировочный столик с чаем, закурил и сложил руки на животе.

— Ну, Боря, где были охрана и наружка?

— И на старуху случается проруха, — нервно дернул щекой Шлыков. — Там живет ее подруга, и кто мог предположить…

— Ты! — не предвещавшим ничего хорошего тоном прервал его Сирмайс. — Ты и мой дорогой помощничек! В полном смысле слова вы мне дороги, поскольку обходитесь не дешево, а толку от вас, идиотов, ни на грош!

— Ну, насчет толку не надо, — ощетинился Борис Матвеевич и хищно сверкнул глазами. — Денежки Зайденберга недавно принесли, а? Мы себя окупаем! И Рогозина обработали тоже мы!

— Так почему же вы позволяете им тыкать нас носом в говно?!

Леонид Сергеевич вскочил и, обсыпав себя пеплом, начал нервно расхаживать по кабинету.

Может быть, не стоит так обрушиваться на Бориса и бедного Серафимыча? Все-таки они люди, а не боги, причем люди преданные ему, что в наше время весьма редко. Хотя «преданность» и «предательство» одного корня, а кто-то сказал, что предать — это просто вовремя предвидеть. Не важно кто, важно, что верно!

— Заткните глотку писакам и телевизионщикам! — остановившись перед помощниками, приказал Сирмайс.

— Они замолчат, — зловещим тоном сказал Антипов.

— К черту! — заревел Леонид Сергеевич. — Противник и так слишком многое себе позволяет и многое на себя берет, а вы еще хотите подставить ему борт для залпа: на, бей, вон они мы, умники! Топи нас, мы сами дураки?!

Внезапно успокоившись, он ткнул окурок в пепельницу и налил в чашки чай. Подал сначала Шлыкову, потом Владимиру Серафимовичу. Конечно, ребята сейчас с большим удовольствием выпили бы по стакану водки и закусили «мануфактуркой», чтобы поскорее ударило по мозгам и сняло нервное напряжение, но он не имеет права дать им расслабиться, не тот момент, чтобы кайфовать.

Устроившись с чашкой чаю в кресле, Сирмайс недовольно пробурчал:

— Хватит трупов! Подкиньте им из нашего загашника другую жареную тему: пусть глотку дерут, пока не посинеют. И лучше всего, если это ударит по хромцу и его делам. А потом, что у вас, выдумки нет и денег тоже? Подарите женам шубы, да не своим, а женам писак! Купите их на корню автомобилями, зарубежными турне, квартирами, наконец! Мне, что ли, вас учить? Слыхали, как эта пустышка трещала про коррупцию? Вот и приведите механизм взяточничества в действие. У нас все покупается и продается!

Леонид Сергеевич отставил чашку и засмеялся. Шлыков с Антиповым тоже позволили себе улыбнуться и закурить. Похоже, гроза миновала? Теперь нужно немедленно приступать к действию: шеф не любит ждать!

— Как с противником? — поинтересовался Борис Матвеевич, отправив в рот шоколадную конфету, он действительно был сластеной.

— Те, кто встал против нас, должны отправиться в могилу, — негромко ответил Леонид Сергеевич, и в кабинете повисла тишина.

— Я не сторонник кровавых бань и «хрустальных ночей», как и варфоломеевских, — словно в раздумье, продолжил он. — Надо врага переиграть, заставить лишиться опоры и только тогда окончательно добить, но не затягивая этот процесс во времени. Поэтому те, кто в стане противника сохранил хотя бы остатки разума, должны немедленно выбрать: перейти на службу к сильному или, сохранив верность слабому, умереть вместе с ним!

— Придется еще доказать, кто сильнее, — допив чай, заметил Шлыков. — Самое сильное: немедленно убрать хромую крысу!

— Логично, но тактически незрело, — покачал головой Антипов. — Он еще может кое на кого показать, когда начнет метаться.

— Так сделайте! — немного повысил голос Сирмайс. — Сделайте, черт вас побери! Кстати, что там за намеки на киллера? Кого они имели в виду? Ты уже выяснил, Борис?

— Да. В момент гибели Полины там оказался тот парень, который принес нам вести от Муляренко.

— Милиционер? — шеф удивленно поднял брови.

— Бывший, — поспешил уточнить Владимир Серафимович. — Его увольняют по болезни.

— Он второй раз на нашем пути, — Леонид Сергеевич задумчиво потер подбородок. — Вот что, отыщите этого парня.

— И как нам с ним поступить? — на всякий случай спросил Шлыков.

— По обстоятельствам, — усмехнулся шеф. — Сам не маленький, разберешься небось, что к чему? Говорил ведь, что не зря денежки получаешь? И не тяните, не тяните? Перекупайте милицейское начальство, действуйте напористей, не жадничайте, иначе потеряем много больше. И наш друг в нервном состоянии. Я не хочу светиться, хотя и обещал подъехать, а ты, Володя, передай ему, что гонорар увеличивается, но пусть все будет решено в ближайшие дни. Мы не можем зависеть от случайностей. А девку жаль…

Сергей повесил трубку, прикурил и покачал головой — честно говоря, он позвонил Сухарю с корыстной целью, надеясь вновь найти у него помощь и поддержку, но Женька больше не захотел прислушиваться к призывам доктора Гааза. Да и то, разве Сергей не подвел приятеля, когда позарился на легкие ломовые деньги и нанялся в телохранители к полусумасшедшей красавице, которая теперь лежит в морге? Вернее, лежит ее тело, а где душа, одному Богу известно.

Естественно, Женьке не понравилось, когда к нему заявились блюстители порядка. Тем более они никогда не отличались хорошими манерами и умом, а последним в наше время — особенно. Но как бы то ни было, Сухарь, помня дружбу, не отрубил разом все концы.

М-да, и Казаков где-то бродит, а когда появится, никто не знает. Константин Михайлович скрылся в неизвестном направлении, тебя самого хотят задержать и водворить в камеру, а по пятам тянется не пойми чья «наружка».

Несколько раз глубоко затянувшись, Серов бросил окурок и, зорко посматривая по сторонам, направился к машине. Кажется, сзади приткнулся около кромки тротуара знакомый БМВ? Значит, они не потеряли его и не собираются отпускать, а где-то поблизости кружит, как высматривающая жертву акула, темная «Волга» с тонированными стеклами. Сколько людей сидит в этих автомобилях, сколько рук готово вцепиться в Сергея при первом удобном случае или сколько стволов начнут палить по нему? И какой момент они сочтут удобным, а случай — подходящим?

Пока можно не сомневаться в одном: неизвестные и не думают отступать и между их машинами есть связь. Хотя что ему думать о них, когда настала пора серьезно задуматься о себе — таскать за плечами собственные грядущие неприятности согласится лишь идиот, а Серов себя таковым не считал. Поэтому он сел за руль с твердым намерением в ближайшие полчаса избавиться от назойливой опеки.

К тому же есть еще один путь, ведущий к берлоге так некстати исчезнувшего Константина, — Лариска Рыжова! Уж кто-кто, а женщина, от которой бизнесмен настоятельно добивался взаимности, должна знать, где его найти. Однако вести за собой БМВ и «Волгу» к дому Лариски никуда не годится: лучше навестить ее одному, чем в такой компании. Правда, она может не выразить никакой радости по поводу нового визита бывшего любовника, но тут уж придется стать милым насильно, объяснив всю сложность ситуации. Ларунька далеко не дура и многое поймет даже с полуслова.

Серов медленно отъехал от тротуара, старясь раньше времени не настораживать следивших за ним, и не спеша направился к набережной Яузы — там есть достаточно большой отрезок пути, изобилующий поворотами, маленькими мостиками для пешеходов, мигающими желтым тревожным светом светофоров перекрестками, где набережную пересекали старые московские улицы, а между ними раскинулась сеть переулочков, где сами черти ноги поломают, а неопытные водители, если не скинут скорость, непременно влетят в мачту уличного освещения или в угол массивного, построенного на века кирпичного дома. Там он и даст бой прилипалам, заставив их вспотеть от неожиданных виражей и поворотов…

Вот и начало набережной. Серов решительно крутанул баранку вправо, одновременно прибавил скорость и посмотрел в зеркало — сзади, почти не скрываясь, нахально летел БМВ, а вдали неясной тенью угадывалась «Волга». И что это, галлюцинации: кажется, следом за «Волгой» тянется еще кто-то, но точно не разглядеть в пестром потоке транспорта.

Ладно, шут с ними, пора начинать! Поворот направо, полторы сотни метров по прямой на скорости, и еще один поворот — с нарушением всех мыслимых и немыслимых правил движения и с соблюдением лишь правил спасения собственной шкуры — теперь уже поворот налево и почти тут же вновь налево и на набережную, к заветному горбатому мостику для пешеходов.

Сергей поглядел в зеркало и злорадно усмехнулся — ага, кишка оказалась тонка у господина за рулем БМВ? Не выдержал гонки или пожалел машину и не захотел рисковать на московских мостовых, мало приспособленных для капризных западных моделей?

Зато водитель «волжанки» молодец, идет как привязанный, и скинуть его с хвоста будет не просто. Ну, ничего, сейчас и он зачешет в затылке!

Неожиданно светлые «жигули» Серова свернули к горбатому пешеходному мостику, перекинутому над узкой, сильно загрязненной речкой с черной, казавшейся стоячей водой и, натужно гудя мотором, начали взбираться по широким ступеням. Вот машина оказалась на середине мостика, а вниз спуститься значительно легче. «Жигули» пересекли набережную и, опять же вопреки всем писаным и неписаным правилам дорожного движения, свернули в переулок.

Вновь посмотрев в зеркало, Сергей остался доволен — водитель «Волги» не рискнул повторить его трюк, опасаясь, что его более широкая и тяжелая машина не пройдет по мостику. Он погнал дальше по набережной, надеясь перебраться на другой берег по нормальному мосту, город он знал, в этом Серов успел убедиться. А сейчас не следовало зря терять времени, пока не выскочил чертиком из табакерки верткий БМВ.

Прибавив скорость, Сергей через переулки выехал на проспект и как на крыльях полетел к дому Ларисы, время от времени бросая настороженные взгляды в зеркало — не хватало еще, чтобы тут, на трассе, где некуда свернуть и затеряться, вновь прилепился БМВ, а за ним приползла «Волга». Но обошлось, и Серов свернул к знакомому кварталу, вспомнив, как всегда негодовал, что приходится рано вставать, когда ночевал у подруги и добирался до службы на городском транспорте, а она, имея машину, ни разу не подвезла его, предпочитая спать, восстанавливая силы после ночи любви. Тогда даже не думал, что когда-нибудь приедет сюда на автомобиле.

Как оказалось, автомобиль появился значительно раньше, чем он предполагал, но зато и здоровье сильно пошатнулось. Кстати, машину, наверное, можно пока не возвращать? Да и кому ее вернуть, если Константин Михалыч не отыщется? Может, ездить на ней, пока действует доверенность? Как-никак за полгода немало воды утечет:

К дому Лариски он подъехал с осторожностью, погасив все огни. Объезжая вокруг здания, Сергей напряженно всматривался в стоящие у обочины и на тротуарах машины — нет ли чего подозрительного? От мысли, что «Волга» и БМВ могли его опередить и каким-то чудом попасть сюда раньше, он был далек, но перепровериться никогда не помешает. Очень часто беспечность граничит с преступной неосторожностью и лучше выглядеть в чужих глазах живым трусом, чем мертвым храбрецом.

Нет, вроде бы ничего настораживающего. И все же «жигули» он поставил далеко от дома Ларисы, поближе к трассе, удачно втиснув их в свободное местечко среди других безгаражных бедолаг.

Заперев дверцы, Серов направился к знакомому подъезду, стараясь держаться подальше от фонарей и искренне сожалея, что у него больше нет под мышкой верного макарова. Удостоверением теперь лишь детей да пенсионеров пугать, а в спорах с серьезными людьми нужно пользоваться серьезными аргументами, одним из которых является оружие.

Позвонить снизу Лариске или нет? Вдруг она опять не одна и еще, чего доброго, решит, что он специально приходит в такие моменты, нарываясь на скандал? Хорошо, если там Костик, тогда и по душам поговорим. Или не звонить, не тревожить заранее ни Ларуньку, ни ее возможных гостей? Пожалуй, вернее появиться неожиданно, без звонка.

Набрав знакомый код, Серов открыл дверь и вошел в подъезд…

В припаркованной поодаль темной машине с потушенными огнями с заднего сиденья приподнялся лежавший на нем мужчина и быстро пробежал пальцами по кнопкам мобильного телефона. Ему тут же ответили:

— Что у вас?

— Мы обнаружили его.

— Где?

— У дома подруги. Он направился к ней.

— Зачем?

— Откуда мне знать? — чуть раздраженно ответил мужчина. — Какие будут распоряжения?

— Давно появился?

— Минуту назад.

— Ладно, ждите, сейчас подскочат. Подскажете тогда, где они.

— А если попробуют уйти? Ну, раньше, чем подъедут наши?

— Тогда мочите обоих. Только тихо!

— А потом?

— Потом ждать, пока подъедут и поднимутся в квартиру, — рассердился невидимый собеседник. — Все!

Мужчина отключился от связи и в ответ на немой вопрос водителя пожал плечами:

— Приказали ждать «чистильщиков», а если попробуют уйти, кончать.

Водитель локтем прижал висевшую под мышкой кобуру, ощутив тяжесть оружия, и подумал, что пускать его в ход очень бы не хотелось…

Выйдя из лифта, Серов остановился и настороженно прислушался. Вокруг тихо, ни подозрительных шорохов, ни скрипов, и даже не тянет запахом табака, выдающим присутствие курящего человека.

Своим ключом — он так и не вернул его Лариске, хотя совершенно искренне намеревался это сделать — Сергей открыл тяжелую бронированную дверь и вошел в прихожую, тихо радуясь, что на таких дверях не бывает цепочек.

Лариса была на кухне и, как сразу же догадался Сергей, одна. Это его устраивало как нельзя лучше.

— Ох! — увидев его отражение в темном оконном стекле, она с испуга выронила чашку, которая разлетелась на мелкие осколки.

— Это я, — глупо улыбнулся Серов и устало присел на табурет. — Посуда бьется к счастью.

— Не знаю, — тяжело переведя дыхание, женщина села напротив и приложила ладонь к высокой груди. — Боже, как ты меня напугал!

— Ладно тебе, — Серов примирительно погладил ее по чуть вздрагивавшему плечу, и это прикосновение к легкой ткани ее халата, такого до боли знакомого, сразу вызвало в душе бурю чувств и разожгло необузданный огонь желаний.

— Опять? — видимо, почувствовав, что происходит у него внутри, она резко скинула его руку со своего плеча. — Чего надо, завести какую-нибудь бодягу? Отдай ключ и забудь сюда дорогу.

— На!

Он достал из кармана ключи и положил на край стола. Она тут же схватила их и зажала в кулачке, все еще не веря, что он так легко согласился расстаться с ними и больше не станет терзать ее неожиданными визитами, которые заканчиваются скандалами и драками. Вот уж никогда бы раньше не подумала, что он способен на такое: ведь не пьет мужик, не то что другие, у которых что ни день пьяные дебоши. Или он все еще любит ее и ревнует?

Такая мысль очень льстила самолюбию, однако гордость и здравый смысл брали свое — какой из Сереги спутник жизни, если у него в кармане вошь на аркане? Костя, помнится, говорил, что, отступая от его телохранителей, Серов швырнул им в лицо пачку стодолларовых купюр, чем разом оборвал преследование: кто же не кинется собирать даровые баксы? Как представлялось Ларисе, деньги эти наверняка были шальными и случайными: ей ли не знать Серегу, его принципы и жизненные установки, резко отличающиеся от ныне принятых? С его честностью и совестливостью, да склонностью лезть куда не следует он никогда не станет состоятельным человеком! Следовательно, и ей не жить в достатке. Что поделать, надо выбирать что-то одно — либо деньги, либо чувства, поскольку то и другое совпадают очень редко.

— Довольна?

Он достал из кармана мятую пачку сигарет и прикурил, не спрашивая у нее разрешения. Лариска тоже балуется «курятиной», поэтому перетерпит.

— Спасибо, — она, не вставая, положила ключи на полку в кухонном шкафчике.

— Новому приятелю отдашь? — небрежно поинтересовался Сергей.

— А тебе что за дело?

Лариска вскинула голову и сердито прищурилась, хотя его вопрос, как ни странно, доставил ей удовольствие: значит, Серов не железный, мучается, бродяга!

Она нарочно выставила вперед ногу, чтобы он между распахнувшимися полами халата мог видеть ее соблазнительное круглое колено. И выгнулась, опершись спиной об стол, дабы подчеркнуть грудь. Он всегда загорался и сходил с ума при виде ее ног и груди и в порывах откровенности не раз признавался, что обожает ее фигуру. Так пусть напоследок поглядит, что потерял!

— Повидаться мне с ним надо, — отводя глаза в сторону, подальше от греха, сказал Сергей. — Дело есть.

— Опять решил драку затеять, отношения выяснять? — Лариска уперлась маленькими кулачками в бока и сердито притопнула. — Нет уж, голубчик! Ты сам не захотел со мной оставаться, хотя я тебя любила и готова была пойти за тобой, если бы позвал. Я ли не просила, не умоляла тебя вернуть деньги моего отца? Сейчас жили бы на Ривьере! Но ты, со своей вечной…

— Окстись! — слегка прикрикнул на нее Серов. — Какая Ривьера? Ты чего, белены объелась или обкурилась?

— Какая? Французская! Хотя я согласилась бы и на итальянскую, все лучше нашего кавказского побережья.

— Да я не про то, — он устало опустил голову. — Сколько раз тебе объяснять: миллионы твоего покойного отца краденые! Мало того, деньги исчезли за границей! Он даже вам с матерью ничего не оставил. Разве только квартиры и машины?

— Не трогай моего отца! — взвизгнула она. — Не твое дело, откуда у него были деньги. Деньги они и есть деньги!

— Наверное, ты в чем-то права, — помолчав, согласился Сергей. — А твой дружок мне действительно по делу нужен. Как его звать, Константин?

— Откуда знаешь?

Ага, здесь он тоже назвался этим именем, отметил про себя Серов, значит, дело еще не совсем тухлое и можно надеяться на пусть мизерный, но успех. Но как она вскинулась при упоминании отцовских денег!

— Так, встречались по случаю.

— Кончай лапшу на уши вешать! — Лариса недоверчиво усмехнулась. — Зачем ты ему?

— Значит, было дело.

— Меня, что ли, делили? — ее глаза зло сверкнули, и Серов почел за благо, дабы не обострять и так натянутые отношения, больше не тянуть с объяснениями.

— Работу он мне дал.

— Работу? — Лариска округлила глаза. — Ты чего, уволился из уголовки?

— Травму получил, неделя в реанимации, теперь комиссуют, — Сергей беспомощно развел руками. — Так вот… А он предложил охранять его родственницу, у которой с головой не все в порядке. Ну, я и согласился.

Лариса подозрительно прищурилась.

— Как же это он проникся к тебе таким доверием? После драки с его телохранителями, что ли? Решил: ты лучше?

— Один общий знакомый свел, — нехотя объяснил Серов. — Дело в том, что эта девушка сегодня погибла, а Константина я нигде не могу отыскать.

— Погибла? — такого поворота Лариска никак не ожидала. Вид у нее сразу стал растерянный и по-детски беспомощный. Она знала, что Сергей практически никогда не лжет и не станет делать этого и сейчас ради того, чтобы выманить у нее номер телефона Костика.

Господи, да разве этот тощенький брюнетик может сравниться с безумным в любви Сережкой?! Но у Кости деньги и положение в обществе, а Серов практически нищий, как, впрочем, и она сама. Так что же им сойтись и дальше нищету плодить?

— Да, она выбросилась из окна. Я искал Константина, чтобы сообщить ему, но ни его, ни того знакомого, который нас свел, нет на месте. Может быть, ты знаешь, как его найти?

Других подробностей он решил ей пока не открывать: кто знает, что и как изменилось за то время, пока они не встречались? И кто знает, насколько глубоко втянул ее в свои дела Константин? Правда, на его месте, зная Ларискин характер, Сергей ни за что не стал бы этого делать.

— Я дам тебе его номер.

Лариса вышла в прихожую и вернулась оттуда с записной книжкой. Найдя нужную страничку, она продиктовала номер телефона. Серов не удержался, чтобы краем глаза не заглянуть в Ларискину книжку — там были только имя Костя и ряд записанных карандашом цифр. О, это известная привычка Ларуньки: тех, кого она не считала надежными и не допускала до себя слишком близко, всегда записывала карандашом, чтобы быстро стереть со странички и из памяти.

— К сожалению, этот номер недавно поменяли, — вздохнул Сергей. Все случившееся начинало внушать еще более серьезные опасения. — Боюсь, Лариса, мы оба попали в дурную историю.

— Ты о чем? — вкрадчиво спросила она. Видно, решила, что он сейчас начнет уговаривать ее вернуться и катить бочки на Константина, она оказалась права лишь отчасти.

— Меня пытаются обвинить в убийстве этой девушки, — признался Серов. — А наш общий знакомый, называвшийся Константином Михайловичем, просто-напросто исчез.

И он вкратце, стараясь не вдаваться в ненужные детали, обрисовал Ларисе создавшуюся ситуацию. Она слушала, прикусив губу, а когда Сергей закончил, огорошила его еще одной новостью:

— Значит, сегодня в хронике происшествий рассказывали об убийстве этой самой Полины? Но там сказали, что она была любовницей какого-то высокопоставленного чиновника из администрации чуть ли не самого Президента. Поэтому от нее и избавились.

— Вот как? — озадаченно сказал Сергей. Сегодня ему было не до газет или телевизора, а как оказалось, там прошла немаловажная для него информация, в свете которой многое становилось понятнее и значительно страшнее. — Как бы теперь не избавились от меня, а заодно и от тебя.

— А я тут при чем? — она пренебрежительно дернула плечом, как сделала это совсем недавно, сбросив руку Сергея. — Я ее не охраняла.

Повисло гнетущее молчание. Серов хотел нарушить его и попросить Ларису дать ему хотя бы чашку чаю и бутерброд — все-таки давно крошки хлеба во рту не было, — как вдруг услышал странный, тихий скрежещущий звук. Мыши?

— У тебя мыши есть? — почему-то шепотом спросил он.

— Мыши? — она непонимающе поглядела на него. — Нет, а что?

— Погоди!

Он предостерегающе поднял руку и вновь прислушался — через некоторый промежуток времени звук повторился, уже чуть громче: это скрежетал металл по металлу. Похоже, кто-то пытался отмычкой открыть замок входной двери.

Услышав непонятный звук, Лариса сначала замерла, словно определяя для себя степень опасности, потом поглядела на Сергея, и глаза ее начали расширяться от страха:

— Что это?

— Тихо! — прошипел он, приложив палец к губам. — Это в прихожей, хотят открыть дверь.

Она сдавленно вскрикнула, но Серов успел зажать ей ладонью рот и укоризненно покачал головой. Лариса оторвала его руку от своих губ и прошептала:

— Ты приносишь несчастья в мой дом.

— Посмотрим, — так же тихо отозвался он и на цыпочках вышел в прихожую.

Как удачно, что у Лариски в двери глазок «рыбий глаз», дающий чуть ли не панорамный обзор лестничной площадки. И не менее удачно, что те, кто стоял по другую сторону двери, беспечно не залепили его.

Не зажигая света, Сергей осторожно приоткрыл заслонку и приник к глазку. На площадке перед дверью копошились двое парней в модных куртках. Один возился с замком, запустив в сейфовый механизм тонкие отмычки, а второй с безучастным видом стоял чуть в стороне, разминая пальцы, как пианист перед долгим и трудным концертом.

«Нервничает», — понял Серов и услышал, как тихо щелкнул замок, убирая ригель, еще немного — и неизвестные, как тени, войдут в квартиру. Что последует дальше, догадаться нетрудно, по крайней мере есть основания предполагать самое худшее.

Наверное, он и вправду приносил Лариске одни только огорчения и несчастья: его все-таки высчитали или выследили и пришли теперь свести счеты сразу с ними обоими — вляпаться в тайны большого бизнеса, связанного с политикой, всегда смертельно опасно!

В прихожую выглянула встревоженная Лариса. Сергей махнул рукой, приказывая ей не высовываться.

Звонить в милицию? Наверняка бесполезно, вряд ли они поедут; а может, Ларискин телефон вырублен, а может статься, что и прослушивается. Что же делать?

Замок щелкнул еще раз, потом еще. Сейчас дверь откроется. И Серов решил не ждать этого, как баран ждет заклания.

После четвертого щелчка — ключ поворачивался в замке четыре раза, это он помнил прекрасно — Сергей изо всех сил толкнул дверь, вложив в толчок еще и скопившуюся злость.

Массивная стальная дверь, глухо стукнув, ударила «специалиста», ковырявшегося в замке, по голове. Без единого звука он кулем осел на выложенный мелкими плитками пол лестничной площадки. Второй парень от неожиданности отступил на шаг, но тут Серов обрушил на него свой отлично отработанный прямой правой и моментально сбил с ног.

Без долгих раздумий Сергей подскочил к упавшему парню и дал ему носком ботинка под ухо, чтобы вырубить наверняка. Наклонившись над поверженным врагом, он запустил ему руку за пазуху, нащупал мягкую кобуру и вытянул из нее никелированный ТТ с черным глушителем. С другой стороны на кожаной лямке кобуры, проходившей через правое плечо, нашелся подсумок с двумя запасными обоймами.

Взломщик, которого приложило дверью, тоже оказался не безоружен — все тот же ТТ, но на этот раз обычный, вороненый, с самодельным глушителем и одной запасной обоймой. Серьезные дела, однако. Не верится, что отменные дыроколы системы ТТ, да еще с глушителем носят под мышкой только для того, чтобы колоть ими орехи или отстреливаться от бродячих собак.

Серов быстро вернулся в прихожую, свалил на пуфик пистолеты и обоймы, а подняв голову, встретился глазами с побледневшей Ларисой. Она стояла в дверях комнаты, одной рукой держась за горло, словно стараясь зажать рвущийся из него крик ужаса, а другой опираясь на косяк.

— Видишь? — он зачем-то отряхнул ладони. — Веревка есть?

— Вижу… Что это?

— Это нас убивать пришли, Лара. Да тихо ты, дура, не реви! Мы пока еще живы и, Бог даст, живы и останемся.

— Да-а-а… — Лариса размазывала по щекам слезы. Она хотела бы замолчать и перестать плакать, но крупные слезы катились из глаз сами собой.

— Веревку дай и тряпки! — Сергей резко встряхнул ее за плечи, пытаясь привести в себя и заставить двигаться, соображать, помогать ему.

Но, парализованная страхом, Лариса сомнамбулически опустилась на пуфик и никак не реагировала. Приводить ее в чувство не позволяло время — те, кто послал парней с пистолетами, церемониться и ждать не станут, уж коли тебя «заказали», то непременно должны убрать.

Тогда Серов сам побежал на кухню, схватил со стола разделочный нож и обрезал шнур, на котором Лариска сушила белье, пока у нее не появилась машина с сушкой. Серов схватил лежавшие на мойке губки, а в ванной — половую тряпку и выскочил на лестничную площадку, даже не посмотрев в сторону безучастно сидевшей на пуфике Ларисы. Ничего, пусть поревет, поикает с перепугу и придет, наконец, в себя. Не хватало ее еще на руках носить!

Выскочил Сергей вовремя, потому что один из «гостей» уже пришел в себя и поднимался. Серов с ходу врезал ему ногой в живот и, когда парень упал, добавил по почкам.

На всякий случай добавив и второму, Сергей быстро завязал на шнуре петлю и накинул ее на ноги первого киллера. Затянул узел, завернул ему руки за спину и связал запястья, потом перекинул веревку через шею и еще раз связал руки. Так, теперь разжать ему зубы и запихать в рот губку.

— Убью, сука! — пытаясь вытолкнуть языком кляп, сипел киллер, но Серов не обращал на его угрозы внимания!

На все воля Божья: может быть, когда-нибудь этот сердитый малый Серова действительно убьет, но только не сейчас. Сейчас не надо, очень не хочется сейчас. Поэтому пусть полежит связанным и с заткнутым ртом. Серов вполне мог пристрелить его, но не желал так поступать без крайней на то необходимости, а она, по его мнению, еще не наступила.

Закончив связывать второго и заткнув ему рот, Сергей по очереди отволок киллеров в тихий закуток на лестнице — здесь была площадка, где в трубе мусоропровода проектировщики не предусмотрели люка, и оставался шанс, что киллеров найдут не сразу, а это липшие минуты форы.

У одного из них был мобильный телефон. Удобная штука, и Серов взял его — пару-тройку дней можно попользоваться, пока не засекут.

Когда он вернулся, Лариса уже успела немного успокоиться. И он отметил, что нервотрепка, как ни странно, лишь прибавила ей привлекательности. Однако сейчас не до романтических переживаний, нужно исчезать отсюда как можно скорее. Те, кто послал киллеров, наверняка ждут их сигнала о выполнении задания и, вполне возможно, находятся неподалеку, если вообще не около подъезда. Не дождавшись сигнала, они заволнуются и непременно захотят выяснить, почему произошла задержка. Тогда что, палить из трофейных стволов?

Нет, здесь ему делать нечего, и оставлять бедную девчонку на растерзание тоже нельзя. Значит, остается одно — уходить!

— Инструмент есть? — Сергей засунул пистолеты за пояс, а запасные обоймы рассовал по карманам.

— Какой инструмент? — почти простонала Лариса, жадно выпив стакан воды.

— Ломик, а лучше топор.

Серов взял с полки кухонного шкафчика ключи и сунул в карман куртки — те самые ключи, что буквально четверть часа назад вернул Ларисе.

— Ты хочешь их зарубить? — она испуганно прижала ладони к щекам. — Не смей этого делать, слышишь?!

— Не ори! Зачем мне рубить им головы, если есть целых два пистолета? Где инструмент?

Она отвела его к шкафчику-кладовке, куда он раньше ни разу не заглядывал, и, открыв его, показала на металлическую корзину, вроде той, что выдают в универсамах. В ней в беспорядке лежали напильники без ручек, тупые стамески, молоток, мотки проволоки и небольшой, типа мясницкого, топорик на крепком березовом топорище.

Серов взял его и прикинул — по руке ли? Кажется, это именно то, что нужно.

— Собирайся!

— Что?

— Собирайся, мы уходим, — он бросил топор в свою сумку, потом передумал и положил в сумку один из пистолетов, а топор пристроил на его место — себе за пояс.

— Куда? — Лариска бестолково закрутилась по комнате. — И почему так срочно, в чем дело? Я позвоню в милицию!

— Какая милиция? Пока они приедут, сюда заявятся приятели киллеров и нас изрешетят. Быстро бери самое необходимое и айда! Живей, Лариса, не то будет поздно!

Видя, что она не в силах сдвинуться с места, Сергей сам взял ее сумку — большую, спортивную, с широким ремнем на плечо — и, распахнув шкаф, начал бросать в нее все, что подворачивалось под руку: нераспечатанные коробочки с колготками, пачку прокладок, кофту, юбку, джинсы, рубашку, пижаму, куртку, косынку, что-то из нижнего белья… Пожалуй, хватит?

— Зачем все это? — Лариса отняла у него сумку. — Навалил кучей…

— Пошли, пошли, — он схватил девушку за руку и потянул к двери. — Скорее! Накинь что-нибудь сверху и обуйся. Деньги у тебя есть? Возьми! Записную книжку тоже.

Телефонный звонок, неожиданно раздавшийся в гулкой тишине квартиры, прозвучал зловещей сиреной. Они оба вздрогнули и застыли, как в детской игре «замри».

— Паспорт и деньги! Живо! — шепотом скомандовал Сергей, как будто тот, кто звонил, мог их услышать.

Хотя кто его знает, что могли всадить Лариске в телефон при современном развитии электронной техники: вдруг звонок инициирует некую передающую систему и она автоматически включается?

Девушка на цыпочках пробежала в спальню и тут же вернулась с паспортом и тоненькой пачкой долларов. Сунула ноги в туфли, прямо на халат накинула кожаную куртку и взяла ботинки, на ходу передав их Сергею, чтобы тот положил их в сумку.

— Мы надолго? — все так же шепотом спросила она.

— Не знаю.

Лариса хотела погасить свет в комнатах и на кухне, но Серов предостерегающе замахал руками. Чем меньше внимания привлекаешь к своему отходу, тем лучше. Телефон, к немалому их облегчению, перестал звонить.

Перед тем как выйти на площадку, Серов посмотрел в глазок, выглянул сам и только потом разрешил выходить Ларисе.

— Не знаю, — повторил Сергей, и тут у него в кармане запищал зуммер мобильного телефона, взятого у киллера. Час от часу не легче. Выходит, он был прав, когда предположил, что те, кто послал убийц, ждут сигнала об исполнении акции?

Наконец тяжелая бронированная дверь захлопнулась, плотоядно щелкнув замками.

— Быстрей! — Серов поспешил к лифту.

Пока поднимались на последний этаж, он успел сказать, что если вдруг они потеряют друг друга — мало ли какая кутерьма может начаться в такой ситуации, — то пусть она уходит одна и ни в коем случае не появляется у матери или у ближайших подруг, адреса и телефоны которых всем известны. Лучше несколько дней пересидеть в глухом углу, чем искать себе новых приключений, а еще лучше полинять из города на месяц или хотя бы на пару недель. Матери можно позвонить из автомата, но говорить не долго, а если уедет из города, то по возвращении может позвонить домой к Серову и если не застанет самого Сергея, то пусть спросит, как дела, у Серова-старшего — он скажет, миновала ли опасность.

— Все так серьезно? — Лариса часто заморгала, и ее пухлые губы задрожали, словно она опять готовилась зарыдать, и Серову захотелось поцеловать ее, прижать к себе и успокоить.

Успокоить так, как успокаивал когда-то: страстными и нежными ласками, безумством любви, в огне которой она забывала обо всем. Какая же глупость палить друг в друга, ругаться, сходиться и расходиться, тратить свои и чужие нервы, лишать других жизни, когда есть непостижимое чудо любви…

— Серьезней некуда!

Он на секунду крепко зажмурил глаза и приказал себе не расслабляться. Нет у него такого права!

— Сумку за спину, — скомандовал Серов, увлекая Ларису к двери на чердак. Лифт он предусмотрительно отправил вниз: это даст еще пару минут форы, если их начнут искать и преследовать, поскольку кабина не подскажет, куда и каким путем они направились.

На чердачной двери висел большой амбарный замок. Серов достал из-за пояса топор и усмехнулся — бывший подполковник милиции становится заурядным взломщиком. Он начал выламывать на совесть привинченные ушки навески. Страх за Ларису и обуявшая его злость удесятеряли силы. Буквально через минуту они уже вошли на чердак, и Сергей повел свою спутницу дальше, на крышу.

— Я боюсь высоты, — она вцепилась в его руку, царапая ее острыми ногтями, но Сергей только досадливо мотнул головой: прошло время, когда надо было бояться!

Дом Ларисы состоял из нескольких стоящих вплотную друг к другу многоэтажных корпусов; растянувшееся на несколько кварталов строение стояло на пологом спуске, и каждый из корпусов был ниже другого примерно на несколько метров, и здание издали напоминало гигантский многоступенчатый корабль, плывущий неведомо куда среди буйно разросшейся зелени, похожей на океанские волны.

— Пошли, пошли! — Сергей тянул девушку туда, где стоял следующий корпус.

— Дай передохнуть!

Она обессиленно села на грязную поверхность плоской, залитой черным гудроном крыши, и Сергей, прекрасно понимая, как ей нелегко, на минутку оставил Лариску в покое.

Он подбежал к краю, осторожно свесился и посмотрел вниз, во двор. Хорошего там было мало: стояли две машины, пусть не прямо напротив дверей подъезда, но поблизости, и толклись какие-то люди около дома.

— Отдых закончен!

Вернувшись, Сергей помог Ларисе встать, обнял ее за талию и настойчиво потянул к соседнему корпусу. Его план был прост: он хотел по крышам дойти до конца квартала, а там попробовать спуститься и уйти. Не ночевать же здесь? Так и прищучить могут и сделают то, чего не удалось двум неудачникам.

Впереди их ожидали многие опасности и полная неизвестность — в последнем корпусе могла быть наглухо перекрыта дверь с чердака на лестницу, беглецов могли ждать на первом же перекрестке или около «жигулей» Сергея. И сможет ли все выдержать Лариса? Нет, физически она была здорова, и ему ли не знать, какое у нее крепкое натренированное тело — еще не так давно она занималась гимнастикой и отлично плавала, а до исчезновения, вернее сказать, бегства отца за границу, пока позволяли средства, ходила играть в большой теннис.

Так что в отношении физических данных подруги Серов не беспокоился, но вот как с морально-психологическими? Когда тебя вдруг приходят прикончить, и у более уравновешенных натур сдают нервишки, а что говорить о Лариске, на которую за последние полгода все так и валилось одно за другим: то отец погиб и оставил ее с матерью без привычной дойной коровки, то покинул любовник, то он вернулся и устроил в доме погром.

Ладно, хватит раздумывать, пора двигаться дальше.

Сергей подвел девушку к краю крыши и тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Прыгай!

— Куда?! — она отшатнулась, словно перед ней разверзлась бездна.

— Там, в пяти метрах ниже, крыша соседнего корпуса. Прыгай!

— Я не могу, не могу!

Видно было: стоит надавить на нее еще немного — и она сломается, сорвется в истерику, а тогда пиши пропало и им никогда уже не уйти. Никогда!

— Дай руки! — потребовал Сергей.

Лариса послушно протянула ему руки, и он сжал ее запястья мертвой хваткой.

— Теперь спускайся! Видишь, я тебя держу. Я разожму руки, когда останется совсем немного.

Глядя на него безумными от ужаса глазами, она неуклюже перелезла через низкий бетонный парапет и, упираясь ногами в стену, начала спускаться. Вот уже исчезло ее бледное лицо… Серов наклонился. Она не доставала до следующей крыши метра три, когда он разжал руки. Девушка слабо вскрикнула и полетела вниз. Приземление прошло удачно, если не считать, что она завалилась на бок.

— Чего хромаешь — нога? — встревоженно спросил Сергей, как только очутился рядом с Ларисой.

Если, упаси Бог, она повредила ногу, это в тысячу раз осложнит их положение! И так жутко мешаются сумки и засунутые за пояс топор и пистолет, но нельзя бросить ни инструмент, ни оружие, ни вещи, ни, тем более, спутницу, по сути дела, доверившую тебе жизнь.

— Каблук сломала, — ответила Лариска. У Сергея отлегло от сердца.

На минутку приостановились, и он оторвал второй каблук, чтобы ей было легче двигаться. В другой обстановке Лариска ни за что бы не позволила уродовать туфли, но сейчас она отнеслась к этому равнодушно.

На крышу третьего корпуса они спустились уже легче. Сергей тихо порадовался: дело пошло веселее, они оставляют все дальше позади грозящую им опасность. К несчастью, враги многочисленны и мобильны и ни перед чем не остановятся, поэтому нужно во что бы то ни стало постараться избежать столкновения с ними. И уж тем более перестрелки.

Наконец, порядком измотанные, молодые люди оказались на крыше последнего корпуса. Серов подошел к парапету и поглядел вниз. Пока они по-беличьи скакали с крыши на крышу, картина во дворе немного изменилась — одна машина исчезла, а курившие на тротуаре люди либо попрятались, либо сидели в автомобиле, либо вошли в подъезд — никого не было видно. Однако это обманчивое спокойствие еще более настораживало Сергея.

Взяв Ларису за руку, он повел ее на чердак, выломал замок двери на лестницу и, решив не пользоваться лифтом, чтобы не привлечь внимание преследователей — кто знает, вдруг те приглядывают за всеми подъездами во всех корпусах, — они начали спускаться пешком.

Ноги отсчитывали ступеньку за ступенькой, и Серов напряженно размышлял, как незамеченными выбраться из подъезда. Наверняка подозрительная машина готова немедленно сорваться с места и погнаться за жертвами, в какую бы сторону они ни направились. Да еще приходится опасаться, как бы на тебя, после всех передряг, которым конца-края не видно, не навалился опять приступ, отключающий сознание.

Внизу он дал знак Ларисе остановиться и подошел к низенькой и узкой малоприметной дверце около широкой трубы мусоропровода: кажется, это вход в камеру, где собираются отбросы? А где машина забирает полные контейнеры — с другой стороны дома? Значит, там должен быть выход из камеры, а здесь нечто вроде ревизки в водопроводе?

Он поддел лезвием топора дверцу, легко открыл ее, и в ноздри ударил густой дух помойки.

— Нам туда, — показал Сергей в вонючую темноту, словно приглашая девушку войти первой.

— Там воняет! — она скорчила гримасу омерзения, представив, как придется лезть через холодное, липкое, скользкое…

— Лучше потом помыться, чем стать трупом! — Серов схватил ее за руку и потащил за собой.

Как и предполагал Серов, вылезли они на противоположной стороне корпуса. Грязные, казалось, насквозь пропитавшиеся вонью, зато целые и невредимые. Не выпуская руки Ларисы, Сергей направился с ней к «жигулям». Хвала всем богам, автомобиль стоял на месте и поблизости не видно ни людей, ни других машин. На всякий случай сдвинув поудобнее пистолет за поясом, Серов торопливо открыл дверцу и помог Ларисе сесть. Сам плюхнулся на сиденье водителя и, не форсируя движок, чтобы он не рычал, тихо покатил к трассе, выводящей в Центр.

— Ты куда сейчас? — не поворачивая головы, спросил он Ларису.

— К маме.

— Я же тебе объяснил: туда нельзя! На, позвони кому-нибудь, — он сунул ей в руку трофейный телефон.

Она немного подумала и набрала номер. Ей долго не отвечали, но потом все-таки сняли трубку, и Лариска быстро заговорила:

— Тата? Привет! Извини, если разбудила, но мне надо пожить у тебя недельку… Сейчас, через полчаса, не позже… Нет, тут такие новости!.. Ладно, при встрече.

Девушка вернула телефон и попросила отвезти ее на улицу Алексея Толстого.

— Хорошо, — кивнул Сергей. — Но в ближайшие дни не высовывай носа, а матери можешь позвонить сейчас и скажи, что уедешь на недельку.

— Не буду я ей звонить, — Лариса отвернулась, плечи ее затряслись от рыданий.

— Ты чего? — держа руль одной рукой, Серов осторожно погладил ее по плечу, пытаясь успокоить. — Мы уже ушли!

— Туфли жалко, — сквозь слезы с трудом выговорила она, и Сергей понял: это ложь…

Остаток ночи Серов провел в машине. Кое-как почистился, перекусил взятыми из дома колбасой и хлебом и, откинув сиденье, полулежа покуривал сигарету, вспоминая, как при прощании Лариска крепко и жарко поцеловала его в губы, а потом резко оттолкнула и сердито сказала:

— Все это из-за тебя! Из-за тебя!

— Я не виноват, что ты подцепила себе такого нового дружка, — огрызнулся Сергей.

— Он обещал помочь найти деньги отца, — упавшим голосом ответила она и, больше не сказав ни слова, вылезла из машины.

Пока она шла до подъезда, чуть ли не волоча сумку по земле и привычно раскачивая бедрами, он едва сдерживал желание кинуться следом и остаться вместе с Лариской у этой Таты. Хотя бы на одну ночь, а там станет видно. Но не кинулся.

Уже отъехав с улицы Толстого, он заметил на сиденье клочок бумаги с телефоном и понял: это Ларунька накарябала записочку, не желая сжигать до конца все мосты. Значит, они оба по-прежнему желали друг друга? Но…

Сергей прочел номер телефона, достал зажигалку и поднес к бумаге тонкий язычок пламени. Потом выбросил ломкий черный пепел за окно, где его тут же подхвати ветер и развеял на мелкие частички. Нет, сейчас встречаться с Лариской смертельный риск для них обоих! И у него нет никакого права подставлять ее вместе с собой под пулю…

В семь он позвонил Максуду. Тот жил в пристройке к старому, хорошо известному коренным москвичам дому, фасадом выходившему на Садовое кольцо, а крыльями пристроек — на Большую и Малую Казенные улицы. Украшенный множеством мемориальных досок в честь некогда живших в нем знаменитостей и вывесками банков, он незыблемо стоял, являя собой своеобразный памятник всем эпохам — и прошлым, и нынешней.

Максуд вставал рано, поэтому на звонок ответил сразу. Услышав просьбу Сергея дать приют на несколько дней, он просто сказал:

— Приезжай.

Много лет назад судьба свела Сергея Серова и Максуда Гельмадинова, тогда совсем молоденьких лейтенантов милиции, в одном подразделении уголовного розыска, кстати, в том же самом, где служил и Генка Казаков. Но Максуд ушел из милиции раньше всех — воспитанный в многодетной и бедной татарской семье, он не хотел быть блюстителем порядка, работать со стукачами и подчиняться требованиям приказов — Максуд хотел жить сам по себе.

Уволившись из органов, он закончил художественное училище и стал художником, а теперь еще имел и свою фирму по оптовой торговле прохладительными напитками.

— Привет! — открыв дверь, Максуд ироничным взглядом окинул грязную, провонявшую отбросами одежду Серова. — Проходи. Мои на даче, можешь свободно располагаться. Хотя тебе, наверное, лучше сразу в душ, а одежонку брось в стиральную машину.

И ни одного вопроса, почему Сергей заявился в таком странном виде и какие ветры погнали его по жизни, закатив, как шар перекати-поля, в пятикомнатную квартиру семьи Гельмадиновых, состоящей из доброго десятка человек.

Серов благодарно кивнул и сразу пошел в ванную. Последовав совету, он бросил одежду в стиральную машину, а сам встал под тугие струи душа, смывая пот, грязь и накопившуюся усталость. Да, пожалуй, только сейчас он понял, как смертельно устал за прошедшие сутки.

Когда Сергей вышел из ванной, хозяина уже не было дома. На кухне ласково урчал закипающий кофейник, а на столе лежала записка: где и что из продуктов и предложение как следует выспаться. Вернуться Максуд обещал во второй половине дня.

Серов выпил кофе с бутербродами, покурил и, поборов искушение позвонить отцу или Лариске, отправился в дальнюю комнату, где на диване аккуратной стопочкой было сложено чистое постельное белье. Застелив постель, он сел на диван и решил рассмотреть свой арсенал.

Хромированный ТТ оказался венгерского производства, девятимиллиметрового калибра и в отличие от наших пистолетов был снабжен флажковым предохранителем. Как рассказывал Сергею отец, такое оружие увеличенного калибра венгры изготавливали по лицензии для египтян, заказавших крупную партию пистолетов, прообразом которых были знаменитый браунинг и кольт 1911 года. Интересно, как эта иностранная штуковина попала сюда, в Россию? Впрочем, стоит ли ломать над этим голову? Сейчас и не такие чудеса происходят, подумаешь, какой-то пистолет.

Второй ТТ был самым обыкновенным, «родным», серийного тульского производства. Положив их рядом, Серов подумал, а нужно ли ему сразу две пушки разного калибра? К тому же, как знать, нет ли на этих стволах старых грехов? Но какой тогда выбрасывать?

В конце концов он решил, что пока оставит оба пистолета, а вот топор ему больше ни к чему и отнес его на кухню. Потом скинул халат Максуда, надел чистое белье, убрал оружие в сумку, завалился на диван и моментально заснул…

Открыв глаза, Сергей увидел сидевшего на стуле татарина. Максуд курил сигарету и с откровенным интересом разглядывал приятеля. Они давненько не виделись — лет пять. Естественно, с тех пор Серов несколько изменился, но и Максуд не стал моложе — на висках пробивалась седина, особенно заметная в черных волосах, около губ залегли глубокие горькие складки, а в руках появились четки из мелких темных зерен-бусинок. Неужели Максуд вспомнил, что он магометанин, и теперь, как положено правоверному, регулярно ходит в мечеть?

— Вставай, обедать будем, — заметив, что приятель не спит, улыбнулся Максуд.

Обед был обычным — борщ, тушеное мясо с молодой картошкой, много зелени, помидоры, огурчики, лук и кисловатый яблочный сок. Максуд не пил спиртного, а Серов теперь поневоле стал трезвенником, поэтому на столе не нашлось места для бутылки и рюмок.

— Зачем топор принес? — спросил хозяин, потчуя гостя. — Решил из него здесь кашу сварить?

— У меня каша покруче будет, — отозвался Сергей и вкратце рассказал Максуду, что приключилось в последние месяцы.

Татарину можно верить: он не побежит тебя закладывать и сдавать, не настучит втихаря, а узнав, что ты в глухой опале, не предложит немедленно покинуть его дом. Но посвящать Максуда во все детали тоже ни к чему, поэтому Сергей умолчал о гибели Фомича, беседе с Мякишевым и некоторых других нюансах.

— Значит, это ты? — Максуд сходил в прихожую, вернулся с пачкой утренних газет, развернул одну перед Серовым и ткнул пальцем в фотографию. — Вот, получается, это твоя спина? Тут ясно сказано: фотолюбитель случайно успел снять киллера со спины. Я ожидал от тебя чего угодно, но чтобы ты подался в киллеры?

— Перестань зубоскалить! — беззлобно огрызнулся Сергей, впиваясь взглядом в газету. Да, несомненно, это его щелкнули со спины, когда он втиснулся в круг зевак и увидел распростертое на асфальте тело несчастной Полины.

Господи, этого только не хватало для полноты счастья! Хотя надо радоваться, что в кадр не попало лицо. Но если поразмыслить, то какая тут радость: коли тебя ищут как подозреваемого, то братья-менты не преминут размножить фото из личного дела и показать его всем, в том числе и по телеку. Вот и станешь на некоторое время звездой номер один. Ну бы ее на хрен, такую известность!

И тут Максуд подлил масла в огонь.

— Вчера вечером по ящику в хронике происшествий об этом говорили и кадр этот показывали, — он небрежно ткнул мундштуком в газету, потом вставил в него сигарету и с удовольствием закурил. — Если верить журналистам, погибшая была любовницей какого-то босса из окружения Президента. А может быть, связной между «теневым кабинетом» и коррумпированными чиновниками.

— Ты веришь этому? И поверишь, что именно я ее убил?!

— Всякое случается в жизни, — Максуд стряхнул пепел в грязную тарелку и загадочно улыбнулся, отчего его скуластое гладко выбритое лицо вдруг стало удивительно похожим на лик Будды. — Однако мне кажется, что человеку, связанному со столь высокими сферами, не пристало ходить с кухонным топориком.

— А-а, — досадливо поморщился Серов. — Дался тебе этот топор! Меня больше волнует, где искать разгадку, где? Фантастическое сплетение обстоятельств, а тут еще писаки нагоняют волну. Знаешь, я все-таки провел с покойной несколько дней и не заметил ни другой охраны, ни наружки. А разве человека, приближенного к «священным особам», оставят в покое, тем более, если он может стать опасен?

— Полагаешь, она пригрозила, что откроет рот?

— Кто может знать? Только она не была похожа ни на шантажистку, ни на содержанку высокопоставленного босса. Поверь, я навидался и тех и других.

— Нисколько не сомневаюсь. А как же тебя Генка Казаков отыскал?

— Случайно.

— Случайно? — татарин поднял брови, как бы желая выразить этим крайнее сомнение.

И Серов сам вдруг задумался: почему так неожиданно около их магазинчика притормозил «мерседес», за рулем которого сидел Генка? Да нет, просто у Максуда чересчур развитая фантазия, и сейчас он начнет притягивать факты за уши, выстраивать цепочку мрачных закономерностей, не оставив места никаким случайностям: все окажется подчинено чужой злой воле! Так тоже нельзя. Иначе их сегодняшняя встреча тоже заранее кем-то предрешена?

— Не ходи туда, где все случилось, — выкидывая из мундштука окурок, посоветовал татарин. — Там тебя ждать будут, понимаешь? Ты сам такой, все знаешь, как ищут и как прячутся, поэтому постарайся не повторить чужих ошибок и не наделать своих. Если окажешься за решеткой, тебе уже никто не поможет, даже самые лучшие адвокаты.

— Наверное.

— Теперь на тебя могут всех собак повесить, — печально улыбнулся Максуд. — А доказывать свою правоту, пока нет никаких козырей на руках, бесполезно и опасно: кто станет тебя слушать? Мне кажется, те, кто приходил к твоей подружке, совсем не менты.

— Тут и казаться нечего! — Серов налил себе еще сока и залпом выпил: в горле пересохло от волнения.

— Не спеши, мы ведь просто рассуждаем вслух. Раз это не наши бывшие коллеги, значит, те, кто тебя подставил? Но сейчас они должны быть заодно с ментами, если те вообще не пляшут под их дудку!

— Хорошо. У меня остаются еще Генка Казаков, подписавший меня на эту, как он выразился, «халяву», квартира Полининой подруги в районе Профсоюзной и последняя попытка найти Константина Михалыча, чтоб ему!..

— Не ходи, — угостив его сигаретой, попросил Максуд. — Не надо! Если в каждом адресе ждут, тебя могут даже не задержать, а незатейливо пристрелят из-за угла. Зачем ты им живой — доставить новые неприятности?

Трудно было не согласиться: действительно, зачем лишние хлопоты с живым человеком? Давно известно, нет человека — нет проблемы! Живой, он все еще дергается, норовит доказать свою невиновность, а мертвенький все стерпит. Мертвые сраму не имут, его живым не хватает!

Тот же Пылаев спишет на тебя смерть Фомича и его приятеля — отчего нет, когда представился столь удобный момент? Нет пистолета? Плевать, наверняка многоопытный Серов утопил его в Москве-реке или зарыл за городом, и найти теперь оружие просто невозможно.

Ну, ладно, а кто же тогда следил за Сергеем на сером БМВ и «Волге» с тонированными стеклами? Впрочем, стоит ли ломать голову — в век коммерческих отношений за деньги можно получить практически любые услуги, в том числе и услуга службы наружного наблюдения, которая имеется во многих охранных агентствах. А кто мог нанять профессионалов для наблюдения за Серовым? Да кто угодно, любой, кому это выгодно. Но кому выгодно, чтобы подполковник утонул в дерьме или его поскорее убили, кому?!

— Не ломай голову, — словно подслушав его мысли, усмехнулся Максуд. — Время придет, все встанет на свои места. Отдыхай пока, а мне надо подумать, куда тебя припрятать.

«Опять он прав, — благодарно подумал Серов. — День-два я здесь перекантуюсь, пока мои разлюбезные бывшие коллеги будут раскачиваться, а потом они непременно станут копать все связи, даже самые давние: с кем дружил, учился и тому подобное. Вышли же на Сухаря! Так же выйдут и на Максуда, а его подставлять нельзя».

Сергей встал из-за стола.

— Я утром уйду. Нельзя злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Не торопись, — возразил Максуд, — пару дней они не дернутся, а я за это время что-нибудь придумаю.

— Хорошо, но лучше поскорее. Я пройдусь немного.

— Аккуратнее, — напутствовал хозяин.

Серов накинул куртку, на всякий случай прихватил пистолет и вышел на улицу. День был серенький, не жаркий, но уже заметно потеплело. Смешно, но отсюда два шага до офиса Сухаря!

Прогулявшись по тихой улочке, Серов зашел во двор школы и вынул из кармана радиотелефон. Когда набирал свой домашний номер, пальцы слегка дрожали.

— Да! — подошел отец. Наверное, он ждал звонка.

— Это я, — слегка прерывающимся голосом сказал Сергей. — Вы в порядке?

— Более или менее, — сухо ответил Иван Сергеевич — Сергей догадался, что отец не желает показать даже тете Клаве, кто звонит. — Они были, но не долго. Как ты?

В этом коротком вопросе прозвучало столько печали и родительской тревоги, что Сергей, пожалуй, впервые почувствовал, как велика сила любви отца к нему. И дал себе слово, что те, кто заставил их безвинно страдать, должны дорого заплатить за это.

Но тут же горько усмехнулся — что может он, слабый и одинокий, ншций и больной, против монстров, располагающих людьми, техникой, деньгами? И все же!

— Нормально, вы не переживайте, все нормально. Жив, здоров. Позже еще позвоню.

— Когда?

— Точно не могу обещать, но позвоню.

— Береги себя!

— Я целую вас, папа! — и Сергей отключился от связи, почувствовав, как предательски защипало в глазах. Неужели нужно пройти через реанимации, смертельно опасные передряги и оказаться по уши в дерьме, чтобы понять, насколько дороги ему старики?

Да разве только старики? Честно признаться, вчера он смотрел на Лариску совсем другими глазами, не так, как похотливый самец на соблазнительную самку. Он видел в ней человека, с которым рука об руку бежал от смерти и сумел убежать!

Прогулявшись еще немного, он дошел до машины. Обойдя вокруг «жигуленка», Серов задумчиво хмыкнул: стоит ли связываться с этой тачкой? По большому счету, никто не может гарантировать, что в ней не таится никаких пренеприятнейших сюрпризов, типа пластиковой мины с дистанционным управлением или обычного радиомаячка, настроенного на определенные частоты. Тогда электронный шпион непременно выдаст его местонахождение и те, от кого он убегал, немедленно примчатся сюда, чтобы все начать сначала.

Ну уж нет, такого удовольствия он им ни за что не доставит, напрасно хобот раскатали!

Он вернулся в тихий школьный дворик, откуда позвонил Володьке Туру. Как Сергей и ожидал, подошла Татьяна.

— Спасибо, — сказал он ей и на всякий случай солгал: — Я уже далеко от вас!

— Мы рады.

— Он дома?

— На работе.

— Надеюсь, ваш телефон чист?

— Не знаю, — Татьяна отвечала односложно, наверное, все же не без оснований опасаясь прослушивания.

— Скажи ему: три, пять, семь, девять, одиннадцать. Он поймет.

— Хорошо, я передам. Все?

— Счет можно продолжить. Пока.

В ларьке около кинотеатра «Звезда» Серов купил у пожилого южанина киоскера пару блоков сигарет, потом немного покружил по переулкам, где теперь стало такое же оживленное движение, как и на Садовом кольце, и вернулся в квартиру Максуда.

Хозяин открыл ему дверь и пригласил на кухню попить чаю. Поставил чашки, вазочки с сахаром, печеньем и конфетами, а потом положил перед Сергеем ключ.

— От квартиры. Вдруг надумаешь выйти, а меня не будет.

— Мне неудобно тебя просить, — начал Серов и достал ключи от «жигуленка». — Тачка может быть с сюрпризом, но мне необходимо от нее избавиться. Я скажу, к кому обратиться на рынке. Дадут не так много, поскольку без документов, но зато возьмут без лишних вопросов.

— Давай, я могу сгонять прямо сейчас, — протянул руку Максуд: — Такие дела надо решать сразу…

Поздний телефонный звонок вырвал Пылаева из приятных сновидений и заставил вернуться к реальной действительности, далеко не в лучшую сторону отличающейся от того, о чем ему раньше мечталось.

— Опять? — недовольно пробурчала жена и сердито накрыла голову подушкой.

Аркадий не ответил. Да и что отвечать? Женщина, даже самая пригожая и умная, все равно в своей сути навечно останется бабой, сколько бы у нее ни появилось высших и прочих образований и разных должностей. Это уже, как говорится, по определению: разность полов она и есть разность полов. Поэтому надо ли зря тратить время и нервную энергию?

Он встал, сунул ноги в тапочки и шустро побежал в смежную комнату, где стоял аппарат, в который раз дав себе слово, что непременно сделает еще одну розетку в спальне или будет приносить туда на ночь радиотелефон. Но жена всегда возражала против телефона около кровати, а если вздорной бабе нечто втемяшится в голову, то ее и лысый черт не переспорит!

— Алло!

— Что вы там копаетесь, как куры в дерьме, мать вашу! — услышал он знакомый раздраженный баритон.

— Работаем, — не желая вступать в пустые пререкания, меланхолично ответил Пылаев и вспомнил, что когда его заманивали в липкие сети, то говорили с ним предельно вежливо.

Боже, чего только ему не наобещали! Но, надо отдать должное, слов на ветер никто не бросал. Появились деньги, потом серьезно продвинули по службе, назначив сначала замом, а потом и начальником отдела. То, что сейчас перед его должностью стоят буковки «и.о.», ничего не значит. Приказ о назначении уже на столе у руководства, а Серов больше не вернется в свой кабинет. Если только гостем, а скорее всего — подследственным.

Все вроде бы хорошо, но быть начальником, как это вскоре выяснилось, не столь приятно, как казалось до вступления в должность. Навалилась куча неведомых раньше забот, времени стало меньше, его даже катастрофически не хватало, и Аркадий вынужден был признаться себе, что не хватает не только времени, но и опыта, умения руководить, да и его оперативный опыт оставлял желать лучшего. А еще личный состав отдела — прямо скажем, не сахарный, да и не из самых легких по направлению работы — принял его настороженно, с недоверием.

Оно, конечно, понятно: Серова они знали, много лет работали с ним бок о бок, видели, какой он оперативник, и, наверное, не зря прозвали Волкодавом. А кто и что им Аркадий?

Теперь убийство за убийством, а последнее получило неожиданный общественный резонанс, и от Пылаева жестко потребовали выполнения взятых на себя обязательств, а он с ужасом обнаружил, что не в состоянии их выполнить. Довериться практически некому и приходится использовать сотрудников втемную, не раскрывая перед ними сути операции или делать многое самому. И тут опять, куда ни кинь, всюду клин: сам везде не поспеешь, а подчиненные тоже не сопливые дети, у многих из них опыта значительно больше, чем у начальства. Они рано или поздно докопаются до истины, если уже — упаси Бог! — не разобрались, в какие игры втягивает их руководство, подсовывая крапленую колоду.

Однако не станешь же все это объяснять человеку, который тебе звонит ночью? Он просто не захочет слушать: ему подавай результат!

— Это вы называете работой? — издевательски спросил невидимый собеседник. — Где он?

— Найдем, — пообещал Аркадий, но в его голосе отнюдь не слышалось твердой уверенности. Баритон передразнил:

— Найдем!.. Когда? Вот в чем вопрос! Завтра, послезавтра или через месяц?

— Ну, обещать завтра это глупо, а вот в течение недели постараемся.

— Глупо не обещать, глупо упустить его из дома, хотя вам отдавали человека на блюдечке! Надо туже затянуть силок, причем немедленно!

— Затянем, — поспешно заверил Пылаев.

Черт бы их побрал, диктуют, как рабу или старому слуге. Впрочем, если разобраться, он действительно их раб и слуга.

— Возьмите под колпак все связи! Немедленно займитесь их установлением, даже тех, с кем он учился в школе! И всех проконтролировать, всех! Прослушивать переговоры по телефону из квартиры и при задержании поставить точку. За этим вы должны особенно проследить, а еще лучше исполнить сами. Понятно?!

— Да, я все понял.

«Занервничали, — подумал Аркадий. — Истерические нотки проскальзывают: все срочно, немедленно, прямо завтра утром! И ищут мальчика для битья, чтобы сорвать злость за неудачи. Ну нет, козла отпущения вам из меня сделать не удастся!»

Легко говорить о проверке связей, а сколько их у любого человека, кто об этом подумал? Всех не вычислишь, кишка тонка, на это надо кучу времени. Попался один на глаза, у которого Серов работал, так там оказалась пустышка, а где остальные приятели?

Взять хотя бы того же Тура: как его ни проверяй, он все равно найдет лазейку и поможет своему бывшему начальнику и приятелю, поскольку наверняка не верит, что тот хоть в чем-то виноват. Может быть, и Пылаев не такой плохой, как о нем они думают, может быть, он тоже не верит в виновность Серова, но каждый принужден играть свою роль, и тут, как в Колымских лагерях, шаг вправо и шаг влево считается побегом, а конвой открывает огонь без предупреждения! У Аркадия есть свой, незримый, конвой, который ведет его теперь по жизни и куда в конце концов приведет, одному Богу известно. А злить конвойных не стоит: сейчас в них все твое благополучие и спасение от любых напастей.

— И не забудьте о втором этапе, — рокотал в наушнике баритон, — Завтра, вернее, сегодня в одиннадцать будьте на месте. К вам заглянет один человек и передаст кое-что. Потом я дам распоряжения, как с этим поступить.

— Он должен мне что-то сказать? — уточнил Пылаев.

— Естественно. Передаст привет от меня и скажет, что я вам звонил ночью.

— Хорошо, я постараюсь все сделать, как вы хотите, но ведь видно, что многое просто притянуто!

— Чего? — обидчиво спросил баритон. — Чего притянуто? Все логично, дорогой мой! Сначала он лезет куда не положено и преследует уважаемых людей, потом его подставляет агент, и он агенту мстит за это, а дальше больше: выполнение заказа за баксы! У нас есть кое-какие материалы, и можем подсказать, как выйти на тех, кто его нанял. Ясно?

— Вполне, — Аркадию страстно хотелось закончить надоевший разговор. Сколько можно терпеть, когда тебя шпыняют, как бестолкового щенка. Причем считают это в порядке вещей.

— Раз ясно, тогда действуйте, мать вашу!..

Не прощаясь, повесили трубку. Пылаев сделал то же самое и поплелся на кухню — перекурить.

Когда он вернулся в спальню, жена лежала на левом боку и ровно дышала: наверное, видела третий сон. Аркадий скользнул под одеяло, погасил бра и положил руку на теплое бедро жены, туго обтянутое ночной сорочкой. Начал гладить его, потом добрался до груди, чувствуя, как загорается все больше и больше. Ничто так не успокаивает нервы, как секс.

— Опять накурился, — сонно пробормотала жена, но он закрыл ей рот поцелуем и, резко откинув одеяло, задрал ночную рубашку жены, обнажив ее тело: здесь он хозяин, а жена должна быть его слугой и рабыней!

Максуд уехал, и время тянулось медленно. Сергей прочитал газеты и обратил внимание, что далеко не все из них уделили внимание происшествию на Гончарной — об этом писали преимущественно городские издания, большинство которых принято называть «желтыми». Зато как они смаковали подробности, как «нагоняли волну», строя фантастические домыслы и предположения, призванные пощекотать нервы обывателя и заставить его поверить в полную осведомленность вездесущей журналистской братии, как пеликаны клювами, громко щелкающей перьями в надежде урвать гонорар покрупнее. Конечно, отнюдь не все журналисты занимаются интеллектуальной проституцией, как отнюдь не все менты идиоты и взяточники, но, к сожалению, есть такое понятие, как закон больших чисел…

Посмотрев по программе, в какое время пойдут сводки новостей, Серов включил телевизор. Он ощущал внутри неприятный холодок, ожидая, когда диктор расскажет о трагедии, невольным свидетелем и участником которой стал Сергей, но, к его изумлению, в новостях об этом даже не обмолвились. Тогда он переключился на другой канал, но и там о происшествии на Гончарной хранили полное молчание.

Странно? Очень! Тем более, если верить Максуду — а ему совершенно незачем обманывать, — еще вчера вечером тележурналисты просто взахлеб рассказывали жуткие истории, а сегодня говорят о чем угодно — о проблемах НАТО, взаимоотношениях с Украиной, локальных конфликтах и войнах в Азии, о разногласиях между мэром Москвы и правительством Федерации, о новых законах и всплесках активности криминального элемента, — но ни слова о девушке, разбившейся во дворе огромного дома на Таганке. Как это прикажете понимать? Так, что каждой новости свое время и вчерашнюю, как любят выражаться журналисты, «сенсуху» уже заслонила сегодняшняя?

Но ведь во всеуслышание заявили о возможной связи погибшей с администрацией Президента, вернее, с неким чиновником из аппарата и о том, что тут может быть замешан «теневой кабинет». Разве такая тема способна исчерпать себя меньше чем за сутки и преспокойненько уступить место другим, сама собой затухнув и погасив разгоравшийся скандал? Скорее всего, этот скандал начала усиленно тушить прекрасно оснащенная «пожарная команда»!

Решив проверить предположения, Серов начал просматривать программы новостей, идущие по всем каналам, но ни в одной из них не услышал ни слова о вчерашнем и не увидел хоть коротенького сюжета с Гончарной. Полина погибла, и все о ней немедленно забыли? Хорошо бы еще так же прочно забыли о ее незадачливом телохранителе, вынужденном прыгать по крышам и ютиться по чужим углам. Хорошо бы, но там уж как получится…

Максуд вернулся только в десятом часу. Подмигнув Сергею, он протянул ему тощую пачку долларов и объяснил:

— Сам понимаешь, тачка не новая, да еще без документов.

— И на том спасибо.

А вот то, что Максуд вернулся живым и здоровым, очень радует: честно говоря, Сергей поволновался и не раз корил себя, что отравил приятеля в неизвестность — вдруг в «жигулях» действительно заложили мину? Или он теперь как пуганая ворона каждого куста боится?

— Я твой должник, — Серов пожал приятелю руку.

— Пустое… Смотрел телевизор? Что там?

— Ничего.

— Вот как? — известие слегка озадачило Максуда, и он предложил: — Подождем до ночных выпусков.

Ужинали на кухне и смотрели телевизор, но опять не прозвучало ни слова на интересующую их тему. Видно, «пожарная команда» постаралась на славу. Что же, это и в интересах Сергея, которые совпали с интересами либо очень высокопоставленного лица, либо некоей группы лиц, располагающей огромными возможностями. Вот как бы изловчиться и узнать, кто этот человек или группа людей, и отчего вдруг их интересы совпали с интересами безвестного, теперь уже бывшего подполковника милиции?

Да, но тогда получается, что сказанное о Полине — правда и она действительно была связана с крупными бизнесменами и политиками? Час от часу не легче!

После ужина покурили, посмотрели фильм — его содержание абсолютно не отложилось в голове у Сергея, занятой иными мыслями, — а потом Серов попросил завести будильник на половину седьмого и отправился спать.

Он долго ворочался без сна. Во-первых, поспал днем, а во-вторых, не давали заснуть воспоминания о Полине. Сколько он ни думал о ней, никак не мог поверить, что она была связной «теневого кабинета», якобы созданного крупными экспортно-импортными компаниями. Чушь, не для нее все это, тем более с ее болезнью и характером. Но вдруг болезнь как раз и есть следствие того, чем она занималась?

Нет, правды ему, видно, все равно не узнать и без толку трепать себе нервы. Нужно тихо пересидеть, пока не утихнет шум, а потом попробовать докопаться до Генки Казакова и Константина Максимова, чтобы вытрясти из них душу, а вместе с гнилой душонкой и правду о гибели девушки. Иначе не отмоешься! Другого пути доказать свою невиновность Серов просто не видел.

Потом мысли перескочили на Максуда. Он здорово помог Сергею. Не все же на свете подлецы, остались и порядочные люди, помнящие добро и, как доктор Гааз, спешившие его делать. Тот же Сухарь не оставил в трудный час, зато и первым попал под дурной каток дознания. И Максуд не отказал в помощи, однако долго ли удастся высидеть у него? Он прав, что непременно начнут рыть по всем связям Серова, перебирать всех его друзей и знакомых, методично проверяя тех, кто мог дать убежище беглецу. Если уж Сергей попал в подозреваемые и кому-то очень нужно доказать, что это он убил Полину, то его станут искать с маниакальной настойчивостью, а начальство будет неустанно подгонять измученных оперативников, действуя то кнутом, то пряником. Значит, кто-то понукает и начальство?! Но кто?

Незаметно он заснул. Звонок будильника показался ему противным скрежетом, жестко и грубо вырвавшим из сна. Наскоро сполоснув лицо, Серов вышел на улицу и направился в сторону Подсосенского переулка — все не рядом с домом татарина, как он привычно называл про себя Максуда: его все так звали в молодые годы, когда они вместе работали. Тогда Сергея дразнили Мослом, Гельмадинова — татарином, а Витьку Шило — просто Хохлом. Да, кстати, а как же звали Генку Казакова? Ага, Балабоном. Пожалуй, довольно точно.

Утро было серенькое, туманное и сырое. Серов сунул руки в карманы куртки и подумал, что рядом, в Лялином переулке, участок милиции, около которого раньше сиротливо жалась парочка «козлов» для выезда на происшествия и личных нужд начальства, а теперь там стоят роскошные иномарки. Откуда, если зарплата оперативника не позволяет купить даже подержанные «жигули»? Риторический вопрос. Но ходить мимо околотка не страшно: они не станут искать Серова и даже не обратят внимания на ориентировку о его розыске — у тех, кто кормится «от земли», собственные заботы, несколько отличные от забот и чаяний городского начальства.

А идти придется совсем рядом, поскольку если начнут пеленговать телефон — кто знает, какой техникой располагают те, кто отдал приказ о ликвидации Сергея и Ларисы? — то по крайней мере пеленг покажет не на ту улицу, где живет татарин. Хотя вероятность пеленгования невелика, но и ее стоило учитывать.

Ну вот, уже семь. Серов набрал номер Тура. Трубку снял сам Володька.

— Привет, — чуть осевшим голосом поздоровался Сергей и подумал: Татьяна молодец, все передала правильно, и Тур понял, что нужно ждать звонка через каждые два часа.

— Здоров, — тускло откликнулся приятель. — Ты как, жив?

— Пока да.

— Кстати, ты помнишь Ленку из 379-й школы? Она проходила по делу Рыжова.

— Ленку? — недоуменно переспросил Серов. О чем это Володька? Или он хочет дать понять, что его телефон может прослушиваться? При чем здесь катая-то школа? Не помнит он никаких Ленок!

— Ну да, она жила в сорок восьмом доме, квартира двадцать один.

«Телефон! — дошло до Серова. — Тур дает мне телефон и имя: Лена. Наивная уловка, но ведь и я не сразу дошел!»

— А-а, как же, вспомнил. И что?

— Восьмого замуж собирается. Свадьба в ресторане «Балчуг». Роскошный кабак, приходи, там перетолкуем. В суете тебя никто не заметит.

— Схвачено!

Сергей сложил телефон и без всякого сожаления выбросил его в первый попавшийся контейнер для мусора: все, он свое отработал! Дальше им пользоваться опасно.

В булочной на углу он купил несколько жетонов для таксофона и свежих булочек. Вернувшись в квартиру, увидел, что Максуд уже встал и сварил кофе — дразнящий ноздри аромат плыл из кухни по всей большой старой квартире.

— Садись завтракать, — не задавая лишних вопросов, пригласил татарин. И Сергей не отказался.

Он выпил кофе и вновь отправился на улицу, предупредив хозяина, что вернется примерно через полчасика.

Отыскав стоявшую в тихом месте будку таксофона, Серов посмотрел на часы и, убедившись, что уже восемь, набрал номер, который передал ему Володька. Услышал приятный женский голос и спросил:

— Это Лена? Доброе утро. Володя у вас?

— А кто его спрашивает?

— Сергей.

— Привет, бродяга, — тут же раздался в наушнике голос Тура. Видно, он одновременно с Леной снял трубку параллельного аппарата. — Догадался?

— Что же я совсем плохой? — немного обиделся Сергей. — Этот номер чистый?

— Надеюсь, да, но боюсь, что таковым останется не долго. Дело двигается со страшной скоростью и далеко не в лучшую сторону…

— Володя, я ни в чем не виноват! — прервал его Серов. — Я никого не убивал и не крал табельного оружия. Фомич и эта несчастная девушка не на мне! Веришь?

— Я-то верю, — тяжело вздохнул Тур. — А вот начальство не очень и жаждет твоей крови. Понимаешь ли, все складывается отнюдь не в твою пользу, а у нас, сам знаешь, привыкли оперировать не эмоциями или верой в человека, а фактами. Пусть даже, что я вполне допускаю, и подтасованными.

— Найди этого гада Казакова, — попросил Сергей. — Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

— Его нет. Он убит в тот же день, когда погибла Полина Горелова.

— Застрелили из ПМ, из моего макарова? — с замирающим сердцем спросил Серов и не сомневался, что да, что в Казакова всадили пулю из его ПМ, как в Фомича. Но ответ поверг его в растерянность.

— Не угадал! Ножом, сзади, прямо в сердце. А вот в Полине пуля из твоего табельного оружия. Почти в упор, в грудь, в область сердца. Оружие не найдено. Понимаешь, что все это значит?

— Понимаю, — упавшим голосом ответил Сергей.

Как не понимать и ему ли не понимать, если на шее все туже и туже, не давая вздохнуть, затягивалась страшная петля! А когда ты хочешь схватить за руки того, кто ее затягивает, то натыкаешься на пустоту и тут же петля затягивается еще туже. Мистика? Называй, как хочешь, но ощущение не из самых приятных и, не дай бог, сейчас попасть в лапы бывших сослуживцев — стоит лишь только Серову оступиться, как им мгновенно завладеют те силы, которые гонят в западню, а там уже недолго и расправиться с ним, чего им пока не удалось сделать на воле. Какой-нибудь «отмороженный» амбал с куриными мозгами ударит тебя камнем по голове — и прощай белый свет.

Не-е-ет, так кончать нельзя, нельзя позволить им торжествовать победу над поверженным Волкодавом, нельзя!

А что, в сущности, он может сделать, что противопоставит невидимым, но крайне могущественным врагам? Что, если ты гол как сокол?! Тур тоже рискует не на шутку, связываясь с ним из квартиры какой-то подружки своей Татьяны. Засекут — могут и со службы выгнать! Хорошо, если догадается наболтать, что специально хотел заманить бывшего начальника в «Балчуг», чтобы там повязать, но могут и не поверить: кругом тоже не все лопухи.

— Попробуй поискать Константина Михайловича Максимова, — попросил Серов и продиктовал Туру номера телефонов.

— Хорошо, — приятель явно намеревался закругляться с разговором. — А ты смени лежку, могут докопаться. И не вздумай соваться или звонить домой!

— Передай отцу, что все нормально. Через неделю будешь здесь в это время?

— Постараюсь.

Сергей повесил трубку и поплелся к Максуду, просто-таки раздавленный свалившимися на него свежими новостями. Грозовые тучи над его головой сгущаются все стремительнее, и не видать ни единого просвета.

Черт бы побрал его жадность и змея-искусителя в лице Генки Казакова, соблазнившего Сергея на охрану Полины и шальные деньга. Но разве виноваты только погибший Казаков и сам Сергей? Вся жизнь превратилась в бесконечную погоню за деньгами, ежедневный, изнуряющий тело и душу марафон, где впереди, в туманной, дали маячит несбыточная мечта разбогатеть, а вперед гонит урчащий от голода желудок. Мог ли Сергей уберечься от всех напастей и соблазнов в магазинчике «сэконд хэнд»? Другие люди и за монастырскими стенами не могут найти спасения от мирских соблазнов и грехов, а чего уж тут хрупкий павильон?

До невозможности стало жаль себя, отца, тетю Клаву и даже взбалмошную Лариску: ведь всем им, включая себя, Серов не давал покоя!..

Максуд ждал его на кухне, лениво покуривая сигарету и пуская дым к потолку. Увидев приятеля, он улыбнулся и сообщил:

— Собирайся, ты переезжаешь.

— Надоел?

— Да нет, мы ведь даже толком и пообщаться не успели. Просто забочусь о твоей безопасности. Извини, я случайно свалил твою сумку и увидел, что в ней лежит. У меня, знаешь ли, дети.

«Ну, сумку ты, положим, свалил не случайно, — отметил Серов, — но дети — это крайне серьезный аргумент, и я не моту подвергать их ни малейшей опасности. В этом Максуд прав!»

— Куда отправимся: за город или куда глаза глядят? — Сергей тоже закурил и устроился напротив татарина.

— Зачем куда глаза глядят? За городом, я полагаю, тебе тоже делать нечего. Помнишь, как у Честертона: где прячет умный человек лису? В лесу! Значит, стоит остаться в городе.

— Хорошо, тогда куда?

— В Теплый Стан. Я созвонился с одним приятелем, он готов приютить тебя на неопределенно долгое время.

— Альтруист или святой?

— Ни то ни другое, — засмеялся Максуд. — Но некоторые странности отмечаются, и тебе придется с ними мириться.

— Ты решил сбагрить меня сумасшедшему? Покорно благодарю!

— Отчего ты решил, что он сумасшедший? Просто творческий человек, непризнанный гений композиции, пишет музыку для детей, но сам одинок и очень скучает. А ты прекрасно умеешь слушать и поддерживать беседы на любую тему.

Сергей вздохнул:

— Ясно. Ему не нужны деньги, но нужен слушатель. Надеюсь, он умеет держать язык за зубами и не пишет авангардной музыки? Я ее терпеть не могу.

— Надейся, — Максуд встал. — У меня есть пара свободных часов, и я могу тебя отвезти на своей лайбе, чтобы не мотаться по метро.

Глава 9

На конспиративную квартиру, где должна была состояться встреча с колченогим, Иван Андреевич Жуков ехал с тяжелым сердцем. Да и чему радоваться, если кругом одни неудачи, то мелкие, то крупные, и даже то, что как будто получилось без сучка, без задоринки и в будущем способно принести определенные дивиденды, на поверку оказывалось очередной неудачей, ловко замаскировавшейся под успешную операцию. Противник начинал переигрывать по всему полю и уже перехватил тактическую инициативу, крепко удерживая ее в руках, а уж о стратегии и говорить нечего. Только идиот может этого не видеть и не понимать, что настала пора выбирать: либо идти на мировую, либо менять хозяина, либо ложиться в могилку. Последнее Ивана Андреевича не устраивало, да разве объяснишь это хромому? Николай Семенович человек тяжелый, со специфическим характером, и стоит лишь заикнуться о первых двух вариантах, как тут же заработаешь третий.

Боже мой, и это все в родной стране, где приходится действовать отнюдь не против агентов ЦРУ или Моссада, а против своих же сограждан, многие из которых тоже носят на плечах погоны офицеров спецслужб, но и ты и они тщательно скрывают, чем заняты помимо службы. Вот и получается — все кругом шпионы и диверсанты: восемь часов в день служат государству, а остальное время — иным хозяевам и самим себе. Да и можно ли считать то время, когда они находились в кабинетах, полностью отданным государству?

В конце концов стоило бы разобраться, что являет собой наше родное государство, ставшее, по сухи, криминальным. Как ни маскируй это слоем румян и трескучими лозунгами, все равно уродливые морщины и гематомы вылезают наружу, причем в самые неподходящие моменты для властей предержащих. И кто такие власти предержащие, тоже стоит приглядеться!

Кстати, Николай Семеныч сам плоть от плоти и кровь от крови всей этой публики, которой давно место если не у стенки, то в Лефортово. Однако они занимают совершенно иные места, ведя бесконечную борьбу за власть — каждый день бой кровавый, но отнюдь не святой и не правый. А ниже, у подножия пирамиды власти, беснуются и плотоядно щелкают зубами те, кому не досталось жирного куска, норовят куснуть за ляжку и стянуть с трона, чтобы взобраться туда самим и начать новый, черный и кровавый передел. Но ведь и эту публику не смей тронуть, поскольку они с депутатскими мандатами и считаются неприкосновенными!

Тьфу, пропасть! Будь они все неладны, но когда колеблется почва под ногами, лучше держаться за руку сильного, а рука Николая Семеновича слабеет день ото дня. С другой стороны, только попробуй вильнуть хвостом: укокошить могут и те, и другие, и третьи. Всем ты, Ваня, успел нагадить!..

В таком отвратительном настроении он свернул под арку старого дома неподалеку от «Белорусской», въехал во двор и увидел, что там стоит машина колченогого. Ага, старый стервятник уже прилетел и поджидает случая, чтобы выбрать жертву?

Положим, Ивана Андреевича в жертвы он записывать не станет — просто нет резона, хотя бы поэтому, — но нервы потреплет. А может, ну его к дьяволу, пусть себе бубнит, а тем временем подумать о другом? Например, как выпутаться из создавшейся ситуации, не ободрав бока до крови и не оставив в капкане лапу, а еще хуже — голову! Объяснять Николаю Семенычу, что происходит и каковы перспективы, бесполезно и небезопасно, так пусть отправляется на дно вместе с тонущим кораблем его капитан с несгибающейся ногой! Буль-буль, и лишь круги по воде.

Поставив машину, Жуков пешочком, пренебрегши лифтом, поднялся наверх. Своим ключом отпер замок и вошел в темноватую прихожую, успевшую насквозь пропахнуть специфическим табаком хромца.

Иван Андреевич прошел в комнату и поздоровался с развалившимся в кресле Николаем Семеновичем.

— Добрый день. Сегодня сыровато и опять прохладно. Может быть, поставить чаю? Есть отличное печенье.

— Не надо, — отмахнулся колченогий и переставил свою сучковатую полированную трость к другому подлокотнику. — У меня мало времени. И чтоб ты знал — у тебя его не больше! Присядь, Иван Андреич, поговорим.

Обращение на «ты» обещало крайне неприятный разговор, а настроение Николая Семеновича, которое Жуков в шутку называл «кладбищенским», лишь усугубляло ситуацию. Наверное, не стоило попусту злить хромца и перечить ему?

Жуков послушно уселся в кресло напротив и, жестом испросив разрешения, тоже закурил.

— Где эта чертова баба? — слегка пристукнув тростью по полу, злобно спросил колченогий.

— Ищем, — лаконично откликнулся Иван Андреевич.

У него не было никакого желания затягивать неприятную беседу и пространными ответами вызывать на себя огонь: лавры самопожертвования Жукова никогда не привлекали.

— Долго, очень долго! — скривился Николай Семенович. — Уже прошло несколько дней, а воз и ныне там.

— Не волнуйтесь, ради Бога! Ее непременно найдут.

— Когда?! Я хочу знать, когда! Вы можете назвать мне определенный срок, указать дату?

Этого Жукову делать очень не хотелось: кому же понравится собственными руками накидывать на свою шею удавку срока? И, как опытный игрок, Иван Андреевич предпринял попытку вырваться из тисков захвата.

— Скоро, — ответил он, чем вызвал лишь презрительную гримасу на лице колченогого.

— Это я уже не раз слышал. Конкретнее, пожалуйста, дорогой Иван Андреевич, конкретнее! Вы дали ей и так слишком большую фору!

— Не волнуйтесь, ее найдут.

— Слушайте, что вы уговариваете меня, словно беременную гимназистку, убеждая, что все якобы имеет свойство рассасываться?! Тут ничего не рассосется. Нужны радикальные меры. Хирургические! Опухоль нужно вырезать, а вы тянете самым преступным образом!

Это Жукову понравилось еще меньше: уже слышна открытая угроза? Раньше Николай Семеныч подобного никогда себе не позволял. Значит, его допекло, заставив забыть про осторожность и лишив умения ладить с любыми людьми. Что же, тем хуже для него. Однако Ивану Андреевичу в отличие от оппонента никак нельзя терять осторожности, если он не хочет пополнить коллекцию охотничьих трофеев колченогого и попасть в число тех, кому он помог оказаться на кладбище.

— Николай Семенович, — улыбнулся Жуков с самым покаянным видом. — Я тоже человек, а не Бог! Мы и так взяли под жесткий контроль все ее связи и места возможного появления. Работаем со школьными подругами, знакомыми, однокурсницами и однокурсниками, по месту ее рождения и прежнего жительства выехала бригада надежных сотрудников. Под наблюдением даже временные контакты, которые нам удалось выявить.

— Ну да, все, кроме одного, — саркастически хмыкнул колченогий. — Его-то вы как раз и упустили. Между прочим, вам он, кажется, лично знаком?

— Встречались по службе, — подтвердил Иван Андреевич: зачем отрицать очевидные вещи и нарываться на лишние неприятности? — Но куда он денется? По его следу идут подогретые менты и мои люди. Кстати, есть сведения, что противник тоже его ищет, но с какой целью, установить пока не удалось. Наверное, хотят отправить к праотцам?

— Сначала душу вытрясут, — уже несколько мягче заметил Николай Семенович. — Но мы должны их опередить во что бы то ни стало! Пойми, Ваня, обратного хода нет!

У Жукова вдруг защемило сердце в тоскливом предчувствии приближающейся большой беды. Бывает так, когда еще ничего не случилось, а сердце-вещун уже ноет.

— Сирмайс получил, что хотел, — помолчав, продолжил колченогий. — И, пожалуйста, не притворяйся, что ты этого не знал. Ты знал! Он все-таки сумел обойти нас на вороных и взял вожделенный приз. Это огромные деньги, а Ленька Сирмайс не глупец и непременно поделится, с кем нужно, чтобы его в следующий раз не бортанули. Но я подставил ему ножку!

— Что вы конкретно предлагаете сделать в данной ситуации?

— Что? Тебя стоило бы примерно наказать!

— Не понял, — Иван Андреевич ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Воротник стал душить его, как будто по приказу хромого сзади уже накинули на шею удавку.

Нет, хромой бес, это тебе не простится никогда!

— Не понял? Тебя просили что сделать? Придумать хитрую интригу и провести ее в жизнь, а ты создал непреходящую головную боль и поставил под удар все предприятие, — проскрипел Николай Семенович. — Теперь речь может идти лишь о тотальной войне на уничтожение, а в ней все средства будут хороши. Абсолютно все!

— Иногда достаточно отсечь голову, и туловище падает бездыханным, даже у колоссов.

— Не всегда, далеко не всегда…

Колченогий закурил новую сигарету и съежился в большом мягком кресле, словно хотел согреться.

— Я много раз предлагал вам охрану… — начал Жуков, но Николай Семенович пренебрежительно махнул рукой и заставил его замолчать.

— Охрана? Что охрана?! Если тебя задумали пристрелить или зарезать, отравить или иным способом отправить в лучший мир, то не спасет никакая охрана. Да и откуда ей взяться у меня, человека тихого, скромного и болезненного? Ведь именно так я выгляжу в глазах окружающих. Нет, лучше беречься самому, а то еще придется опасаться и собственной охраны.

Он засмеялся клекочущим смехом, запрокинув назад голову с тонкими редкими седыми волосками, зачесанными на косой пробор, но тут же закашлялся, побагровел и нагнулся, прижав руки к груди.

«Тебе и так не долго осталось, — наблюдая за ним со злорадством и брезгливостью, подумал Иван Андреевич. — Действительно, зачем тебе охрана? Ты прав в своих рассуждениях: днем раньше или днем позже для тебя уже нет никакой разницы. Хотя, как знать, может быть, именно такие, как ты, и отличаются небывалым жизнелюбием?»

Откашлявшись, Николай Семенович вытер губы носовым платком и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Быстролетна жизнь человеческая… Я часто думаю о смерти и теперь даже не знаю: боюсь ее или нет? Тут больше на ум приходит иное. Как туда пойдешь? — он поднял глаза к потолку, и бледная улыбка тронула его тонкие губы. — Тебе, Ваня, тоже не мешает иногда подумать, с чем ты предстанешь перед Господом, если он вдруг задумает внезапно призвать тебя к себе…

От этих слов у Жукова невольно похолодело внутри. Калека юродствовал, рисовался, одновременно запугивая и угрожая, и от его слов явственно тянуло ледяным дыханием могилы. Пусть он сам отправляется туда, но не тянет других!

«Все, решено, — жалко улыбаясь и подобострастно кивая, чтобы ничем не выдать себя, подумал Иван Андреевич. — В твоей команде я больше играть не стану! Но переход в другой “клуб” нужно оформить тихо, без лишнего шума и суеты. Вот только бы не опоздать!»

Иногда так бывает — едва успел подумать о каком-то человеке, вспомнить его или увидеть во сне, как вот он, тут как тут собственной персоной. Парапсихология, что ли, незримые сигналы, способные преодолеть любые преграды и расстояния?

О проблемах парапсихологии и экстрасенсорики Мякишев никогда не задумывался — хватало других забот, похлеще непознанных способностей человеческого организма и проблем связи с иными цивилизациями, — но вот о «Чичикове» вчера вспомнил, когда заметил, что выданные тем деньги потихоньку растаяли. Дома были большие покупки, жене и детям всегда приспичит что-то модное купить, а на это только успевай отсчитывать бумажки, да и собственные потребности не удовлетворить без денег. Кстати, зарабатывает-то их он, а домочадцы понятия не имеют, как добыть хоть копейку, но рот раскрывают шире головы!

Да, так вот, не успел вспомнить «Чичикова», как сегодня он объявился и предложил поужинать в своей любимой «Праге». Знал бы драгоценный Павел Иванович, что сейчас Александру Трофимовичу совершенно не до увеселений, поскольку события разворачивались с головокружительной скоростью и зачастую отнюдь не в том направлении, в каком хотелось бы. Но отказаться Трофимыч не осмелился.

Опять же, при встрече можно получить, новую любопытную информацию, а подобными возможностями не стоило пренебрегать. И Мякишев дал согласие.

Ровно в восемь он был в вестибюле ресторана. Павел Иванович ждал внизу. Поздоровавшись, он предложил подняться наверх и в ответ на недоуменный взгляд Александра Трофимовича — всегда ужинали в зале на втором этаже и что же могло измениться в устоявшихся привычках «Чичикова»? — Павел Иванович нехотя процедил, что будут ужинать в отдельном кабинете.

Это обещало нечто новенькое. «Чичиков» выглядел неважно, то хмурился, то суетился, в общем, был не в своей тарелке, и Мякишев предположил, что с ним хочет увидеться руководство Павла Ивановича, устроить, так сказать, контрольную встречу с целью проверки, не гонит ли Паша туфту. А начальники в общий зал не пойдут, поэтому и заказали кабинет. Кстати, стоит проявить предельную осторожность, ведь частенько подобные заведения оснащены записывающей аппаратурой: сболтнул лишнее, бесстрастная техника все зафиксировала, вот и готовы западня и удавочка!

«Только три рюмки, не больше! — дал себе слово Трофимыч. — Не то потом раскаешься и даже выпить будет не на что или вообще больше никогда не выпьешь».

«Чичиков» провел его на верхние этажи и, словно лакей, распахнул перед Мякишевым дверь одного из кабинетов, рассчитанного на двенадцать персон. Но в кабинете находилась всего одна персона — солидный немолодой мужчина в дорогом костюме. Он сидел в кресле у стола и курил сигарету, играя золоченой зажигалкой. Увидев вошедших, мужчина встал, и Александр Трофимович отметил, что незнакомец выше его на голову.

— Юрий Петрович, — пожав Мякишеву руку, представился мужчина и пригласил к прекрасно сервированному столу. Он сам налил в рюмку Трофимыча армянского коньяка и предложил выпить за знакомство.

«Только три! — напомнил себе Мякишев. — Это первая. И держи, Саша, ухо востро. Не зря тут что-то затеяли!»

— Надеюсь, мы станем добрыми друзьями, — подцепив вилкой ломтик балыка, улыбнулся Юрий Петрович.

Трофимыч поглядел на Павла Ивановича, как бы спрашивая его, что все это значит, уж не вздумал ли треклятый «Чичиков» передать его с рук на руки другому человеку или перепродать, как вещь? Но Павел Иванович блудливо спрятал глаза и невнятно пробормотал:

— Такова жизнь, Александр Трофимыч.

— Я что-то не все понимаю, — с тем чтобы выиграть время, Мякишев поставил рюмку на стол: пить совершенно расхотелось. — Будьте добры объясниться: отчего и зачем мы сегодня ужинаем втроем? Как мне представляется, тут нет случайных людей?

— Верно, — кивнул Юрий Петрович.

— Значит, между профессионалами должен быть и профессиональный разговор?

— Вы должны подружиться, — промямлил Павел Иванович.

— Я никому ничего не должен, — огрызнулся Мякишев и едва подавил возникшее желание треснуть «Чичикова» бутылкой по голове, а еще лучше всадить ему в пузо штуки три из девятимиллиметрового калибра, чтобы ни пожрать, ни посрать спокойно!

— Давайте все-таки выпьем, — миролюбиво предложил Юрий Петрович и налил себе еще.

Это несколько успокоило Трофимыча. Первая заповедь профессионала — никогда не напиваться, если проводишь серьезную операцию. Значит, здесь не замыслили дурного, если пьют? Но, с другой стороны, кто знает, сколько может заглотить эта лесина: литр или два? Что ему пара рюмашек?

— Знаете, как писал в Послании к римлянам святой Апостол Павел, — продолжал Юрий Петрович. — Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими; будьте единомысленны между собою, не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным. Так давайте будем единомысленны и последуем смиренным. Павел Иванович прав, такова жизнь, и я полагаю, дорогой Александр Трофимович, что она повернулась к вам отнюдь не задницей! Выпьем!

Протянув через стол длинную руку, он чокнулся с настороженным Мякишевым и выпил коньяк. Трофимычу не осталось ничего другого, как последовать его примеру.

— Иди, — небрежно кивнул Юрий Петрович, и «Чичиков» немедленно удалился.

«Власть переменилась, — понял Мякишев, и сердце у него тоскливо заныло. — Ишь, Пашку даже за человека не считает! Что-то со мной будет?»

— Закусывайте, закусывайте, — радушно, как хлебосольный хозяин, предложил Юрий Петрович и, словно подслушав мысли Трофимыча, заверил: — Не волнуйтесь, все будет хорошо, даже значительно лучше, чем раньше.

Мякишев выпил, закусил бутербродом с икрой, потом закурил и решился задать вопрос:

— Как же теперь Павел Иванович? Мы что же, больше с ним видеться не будем?

И замер в ожидании ответа. На вид новый знакомый солидный и обстоятельный человек, но жизнь давно приучила не доверять первому впечатлению, хотя оно зачастую бывает самым верным. Это по отношению к простым людям, но никак не приложимо к профессионалу — он всегда будет таким, как нужно по обстоятельствам. Если, конечно, это настоящий профессионал.

А вопросов в голове у Трофимыча роилось множество, и он мог выстрелить их, как пулемет, но осторожность, ставшая с годами службы в сыске второй натурой, призывала поменьше болтать и побольше слушать.

— У вас есть желание продолжать сотрудничество с ним? — усмехнулся Юрий Петрович, наливая еще. И себе, и гостю.

— Нет, — быстро ответил Трофимыч и хотел добавить, что у них уже давно назрели разногласия с «Чичиковым», но вовремя прикусил язык: вдруг это все комедия? А ты тут совершенно некстати и выскочишь нагишом на потеху праздной публике.

— Он больше не станет беспокоить ни вас, ни нас, — на последнем слове Юрий Петрович сделал ударение. — Да стоит ли жалеть о человеке, который продал вас со всеми потрохами, лишь только ему немного подпалили шерсть?

Мякишеву после этих слов захотелось налить полный стакан коньяка и залпом выпить. Точно, власть переменилась, и вся грязь, которую когда-то тщательно наскреб с его бельишка паршивец «Чичиков», теперь перешла в руки Юрия Петровича и его хозяев. Но кто они?

— Не нужно волноваться, — мягко заметил Юрий Петрович. — Все остается по-прежнему кроме некоторых нюансов.

— Каких? — вкрадчиво спросил Трофимыч.

— Дадут больше и двинут выше!

Это было несколько неожиданно, но из обещанного шубу не сошьешь! Ладно, пока все одно деваться некуда, придется стиснуть зубы и терпеть.

— Хотите, наверное, в генерал-майоры? — лукаво прищурился Юрий Петрович. — Это можно. Однако придется кое-чем поступиться. Например, пристрастием к рюмашке.

— Меня не поймут, — сказал с тоской Мякишев. Вон куда пошло, теперь и выпить запретят тайные хозяева. То-то будет радости жене и старухе теще!

— Ничего, найдем болячку, которая не позволяет, — засмеялся новый знакомый. — Печень там или сердечко. К этому обычно относятся с пониманием и уважением. Быть начальником управления хлопотно, особенно в московском сыске, так мы подумаем о должности зама в главке города. Кстати, почитайте, любопытная книжонка.

Он положил перед слегка ошарашенным Трофимычем пухлый детектив в яркой обложке.

«На кой черт мне эта бредятина?» — зло подумал Мякишев, но вслух выразить неудовольствие не решился и из вежливости открыл книгу.

К его удивлению, внутренность книги оказалась аккуратно вырезана и в углублении лежал конверт. Ловко придумано, хотя прием и не новый, зато элегантно подал мзду. Но что внутри конверта? Трофимыч осторожно приоткрыл его и увидел стодолларовые купюры. Сердце его сладко замерло. Даже на глазок видно — их значительно больше, чем приносил «Чичиков».

— За месяц прочтете? — как ни в чем не бывало поинтересовался Юрий Петрович. — Тогда скажете, понравилось или нет, а я дам вам почитать другую книжку.

— Хорошо! — Александр Трофимович поднял рюмку и чокнулся с новым хозяином. — А как же?..

— Павел Иванович будет молчать, — поняв, о чем Мякишев хочет спросить, успокоил Юрий Петрович. — Не волнуйтесь, контора та же самая, только разные направления и несколько иные интересы.

— Например?

— Например, нам не очень нравится шумиха вокруг дела Гореловой. Если Павел Иванович хотел его раздуть, то мы, наоборот, хотим перевести его в разряд рядовых. Понимаете?

— У него были другие просьбы, — усиленно закусывая, заметил Мякишев.

— Давайте их обсудим. Может быть, он вел себя с нами недостаточно откровенно? Не хотелось бы, знаете ли, упустить нечто важное. Кстати, как вы с ним связывались?

— Всегда звонил он сам.

— Это неразумно. Мало ли что может срочно понадобиться? Вот, возьмите.

Он протянул Александру Трофимовичу визитную карточку. Тот взял прямоугольничек глянцевого картона и не увидел на нем ни фамилии, ни имени-отчества, ни должности нового знакомого. Только написанный шариковой ручкой телефон.

— По этому номеру можете обращаться в любое время суток. Спросите меня, и, пожалуйста, без стеснения. Я слышал, вам не нравится «Прага»?

— Нет, просто мы здесь виделись постоянно.

— Да, это могло привлечь ненужное внимание. Тогда выбирайте, где мы увидимся в следующий раз. Полностью полагаюсь на ваш вкус, но учтите, я люблю хорошую кухню. А теперь давайте вернемся к нашим баранам.

Трофимыч выпил еще одну рюмку, закурил новую сигарету и подумал, что жизнь продолжается, но каково будет это продолжение, станет видно со временем. Не зря же народная мудрость гласит: мягко стелют, да жестко спать…

В Теплый Стан можно ехать двумя путями, и Серов попросил Максуда, чтобы тот повез его через «Юго-Западную»: дорога мимо Профсоюзной навевала слишком неприятные воспоминания, а душевная рана еще не успела зарубцеваться.

Дорогой молчали, да и о чем разговаривать? Максуд обещал при первой же возможности наведаться и позвонить, а Сергей поблагодарил его за участие и огромную помощь.

— Пустое, — привычно ответил татарин. — Главное, ты береги себя, голову не суй в петлю. Горячий ты, несмотря на то, что опытный. Заденут тебя за живое и выманят, а там…

— Я понимаю, — скучно отозвался Серов, которому совершенно не хотелось продолжать этот разговор.

Максуд досадливо крякнул и напомнил, что хозяину квартиры можно вполне доверять, а потом молчал до самого места. Покрутившись среди типовых грязно-белых домов, джип остановился у одного из них, окнами выходившего на кольцевую дорогу.

«Надо же, — вылезая из машины, подумал Сергей. — По прямой отсюда, пожалуй, не так далеко до квартиры Лариски. Да вот хода туда теперь нет даже самой хозяйке. Не ценил я в свое время это теплое гнездышко, но сейчас поздно каяться».

Поднялись на третий этаж. Татарин три раза позвонил в обитую темно-бордовой клеенкой дверь квартиры. Открыл длинноволосый мужчина неопределенного возраста — низкорослый, сутулый, одетый в теплый толстый свитер. Он снизу вверх поглядел на рослого Серова и сунул ему сухую узкую ладонь:

— Тарасов, Вячеслав Федорович. Можно просто Слава. Проходите, проходите. Извините, что летом так закутался, но у нас страшный холод, да еще горячую воду отключили, а согреться нечем, я не пью. А вы?

— Я тоже, — успокоил его Сергей и постарался улыбнуться как можно приветливей: все-таки в компании с этим человеком ему придется провести бог весть сколько времени и надо сразу же постараться наладить дружеские отношения. По крайней мере хотя бы их не испортить с первого момента.

— Вы тут разбирайтесь, а у меня дела, — Максуд обнял их обоих за плечи и слегка встряхнул. — Не ссорьтесь, ребята! Поеду я. Позже позвоню или заскочу. А ты, Славик, помни, о чем я просил, и ключик Сереге дай.

— Конечно, конечно, — кивнул Тарасов и, проводив Максуда, повел квартиранта по комнатам.

Их оказалось целых три. Слава объяснил, что квартиру получили, когда был жив отец, а мама еще даже не болела. Еще с ними жила сестра, которая теперь вышла замуж и переехала в другой район, где ее муж купил квартиру: отчего не купить, если деньги есть? Родители умерли, и Слава остался один. Женился, но неудачно, зато удачно разошлись — жена не претендовала на жилплощадь, а главное, на книги.

«Кому все это теперь нужно? — разглядывая выстроившиеся в шкафах корешки старых изданий, тоскливо подумал Серов. — Только таким, как Слава. Пройдет еще немного времени, и подобные ему люди вымрут, как динозавры, а общество значительно поглупеет, опустится в интеллектуальном развитии на ступень ниже, но… не заметит этого! Вот что страшно!»

Книжные шкафы и полки занимали большую часть одной из комнат. В другой тоже было много книг, но несколько полок хозяин отвел под видеокассеты.

— Здесь детективы, вестерны, ужастики и прочая ерунда, — объяснил он и тут же, практически без всякого перехода, начал развивать собственные взгляды на западное киноискусство.

Серов понял: молчаливостью господин Тарасов не страдает. Сергей всего-то десять минут в доме, а уже узнал биографию хозяина и осмотрел квартиру. Кстати, спать предложили в угловой комнате на диване, окруженном шкафами и полками с книгами, кассетами, лазерными дисками и пластинками.

Украшением квартиры было старинное пианино с бронзовыми подсвечниками, покрытыми благородной зеленоватой патиной. Проходя мимо него, Слава ласково провел рукой по крышке, потом поднял ее и стоя начал играть незнакомую мелодию.

— Нравится, нравится? — заглядывая Серову в глаза, спрашивал он.

— Очень! Прелестная музыка, — ответил Сергей, угадав, что хочет услышать от него хозяин, наверняка исполнявший собственное произведение. В сущности, Слава показался Сергею большим ребенком, которого ничего не стоило обидеть.

— Да, мне тоже нравится. Это венгерский композитор Барток. Правда, здорово?

Музыка Бартока была Серову не знакома, и он решил в дальнейшем вести себя осмотрительнее, не то вдруг ненароком похвалишь произведение заклятого Славиного врага! Вот и возникнет напряжение в их маленьком коллективе. Наверняка хозяин способен по-детски дуться и, как любой творческий человек, многие замечания воспринимает весьма болезненно.

На маленькой кухне речь пошла о более прозаических вещах: выяснилось, что Слава питался преимущественно магазинными пельменями, баночными голубцами и супчиками из пакетов. Серов предложил взять на себя обязанности кулинара — готовить он, слава Богу, умел, а делать все равно нечего. Не будешь же целыми днями валяться на диване с книжкой или смотреть видео? Да и осточертеют через пару дней пельмени и голубцы.

Хозяин обрадовался, а Сергей, не теряя времени, взял у него ключ от квартиры, спросил, где магазин, и отправился за покупками.

Когда он вернулся, Слава сидел у пианино. Серов не стал мешать творческому процессу и занялся обедом. Пока варилась грудинка на первое, он нашинковал овощи, раскалил сковороду, чтобы поджарить мясо. Заправив щи и поставив вариться картошку, Сергей закурил и, глядя в окно на бежавшие по шоссе автомобили, стал размышлять о будущем. Пока никаких радужных перспектив, а затворником на краю города тоже не просидишь. Но куда сунешься и что сделаешь, если нет никакой информации? Для начала придется подождать очередного сеанса связи с Туром и вообще набраться терпения: нетерпеливость многих подвела под монастырь.

Обед привел Славика в буйный восторг, и он не уставал расточать похвалы Серову, величая его великим кулинаром. От непривычной сытости Тарасов быстренько осоловел и забился в свою комнату — вздремнуть, а Сергей вымыл посуду, выбрал на полке кассету и сел перед телевизором.

Перед ужином Слава долго говорил по телефону, а когда сели за стол, доверительно пожаловался:

— Знаешь, если по жизни идти честным путем, она становится кошмарно тяжелой.

С этим Серов не мог не согласиться, поскольку постоянно старался идти своей, честной дорогой и набивал себе шишки.

— Если у тебя есть свое направление в творчестве, то «доброжелатели» постараются не пустить тебя к известности и сделают все, чтобы ты оказался как бы не существующим! Ты есть, живешь, творишь и в то же время тебя нет! Ты растворен в небытии!

— Это страшно, — заметил Сергей.

— Еще бы, — кивнул композитор, за обе щеки уписывая мясо. — Но еще страшнее другое! Тебя замалчивают, давят, душат, травят, а ты бьешься, прорываешь завесу безвестности, ломаешь лбом стенки, выходишь на простор, и тут оказывается — ты никому не нужен! Эти гады уже засрали, заблевали мозги своей низкопробной ересью, и публика просто не способна тебя воспринять!

— Ну, не вся же?

— А тех, кто способен, капля в море! Все решают деньги: тот, кто тебя продает, делает на тебе капитал и хочет его преумножить. Ты не покатился, не раскрутился, значит, не нужен. Чего зря тратиться? Интеллектуальность и прочее только бред по сравнению с чистоганом! Сейчас вообще время хаоса, он царит в экономике, в политике, культуре, нравственной сфере, где все давно скатилось в помойную яму, а нравы упали так низко, как не снилось даже Римской империи во времена ее заката. Попробуй найди совесть у нувориша! А у мелкого торгаша? То-то! И бесчестные люди начинают что-то утаивать, что-то вытаскивать, пудрить мозги народу, и в этом хаосе и безобразии место хаотической музыке и псевдокультуре!

За разглагольствованиями Слава не забывал работать вилкой и, очистив тарелку, попросил у Сергея сигарету, сказав, что вообще-то не курит, но сейчас чувствует себя, как в парижском ресторане, и грех не выкурить сигару, то бишь сигарету.

— Ты бывал в Париже? — дав ему прикурить, спросил Серов.

— Какое там, — засмеялся непризнанный гений композиции. — Раньше идеологи не пускали, теперь деньги не позволяют. Точнее, их отсутствие. Ну а ты?

— Я тоже, — улыбнулся Сергей.

И подумал, что, пока живет у Славы, хоть немного откормит этого тщедушного цыпленка. Господи, да на кой нужен парижский ресторан? Разве хоть один из них сравнится со стряпней тети Клавы и семейными ужинами на кухне в старой квартире Серовых?

Когда Слава лег спать, Сергей достал свой арсенал и почистил пистолеты тряпочкой, которую позаимствовал на кухне. Вообще неплохо было бы смазать ТТ оружейным маслом или хотя бы машинным, но где его возьмешь? Сходить разве завтра в хозяйственный отдел магазина и посмотреть там?..

Встал Серов около семи. Осторожно прокрался по коридору и вышел из квартиры. Дошел до шоссе и на автобусе доехал до следующего микрорайона. Отыскал работающий таксофон и набрал заветный номер. Ответил сам Тур.

— Привет, — поздоровался Сергей и без предисловий спросил: — Что удалось узнать?

— Мрак и туман, как говорили немцы, — невесело ответил Володька. — Нигде ничего. Кругом пусто и глухо.

— Меня интересует Костя.

— Боюсь, он там же, где Казаков.

— Вот даже как? Это факт или подозрение?

— Пока подозрение. Но оно в любой момент может стать фактом, когда найдут тело и опознают. Твоего Кости Максимова нигде нет. Понимаешь, нигде! Даже в адресном бюро.

Сергей покусал губу от досады. Сомневаться в том, что Тур вывернулся наизнанку и постарался разнюхать все, что только можно, нет никаких оснований. Значит, он везде искал Константина Михайловича и Полину, но не нашел никаких следов там, где бывал Серов? Чертовщина какая-то.

Однако нельзя без конца подставлять Володьку и пользоваться этим номером телефона — не сегодня завтра его вычислят и начнут прослушивать. Как же иначе: Тур связной Серова и бывает там, где установлен номер, по которому звонит Сергей.

— Спасибо, я найду способ с тобой связаться.

Не попрощавшись, Серов повесил трубку и отправился обратно пешком, намереваясь зайти в магазины: есть хочется каждый день, а Славик хоть и тщедушный, но прожорливый до ужаса. И целыми днями сидит дома — работа у него такая, творческая. Кстати, здесь ходить по городу не опасно, милиции не видать, а вот съездить в Центр придется попросить хозяина квартиры.

— Купи мне одну вещь, — после завтрака попросил Сергей, положив перед Тарасовым деньги.

— Хорошо. А почему ты сам?.. А-а, извини. Так что тебе нужно?

— Эта штука называется сканер диапазона и выглядит примерно так, — Серов быстро набросал схематичный рисунок на бумажной салфетке. — Адрес, где это бывает, я дам.

— Зачем она? — с детской непосредственностью поинтересовался Слава.

— Люблю разные электронные штучки, — отделался невразумительным ответом Серов.

— Ну да, — кивнул хозяин и пошел собираться. Для него поездка куда-то была неким, пусть не слишком большим, но событием.

Сергей закурил и подумал, что не стоит объяснять живущему в собственном мирке музыканту, зачем нужен сканер. Если за тобой следят, топтуны непременно начнут переговариваться по рации, чтобы не упустить «объект». Вот тут-то и пригодится сканер — его индикатор покажет, болтают в эфире или нет. А если болтают, то берегись, дружок! Вроде бы не слишком замысловатое приспособление, но мало кто умеет им пользоваться. Хуже, когда топтунам строго запрещают пользоваться рацией и велят полагаться на визуальный контакт, но будем надеяться, что Серова не причисляют к суперважным объектам слежки.

Тарасов уехал, а Сергей поставил в видеомагнитофон очередную кассету и завалился на диван. Делать было совершенно нечего, оставалось только ждать. В данный момент время его самый лучший союзник и самый злейший враг — выбирай то, что больше по нраву.

Первые два-три дня после встречи в «Праге» Мякишев провел как в тумане — не отпускал внезапно возникший страх, что его, как малолетнего недоумка, пытаются перепроверить и поводить за нос, а когда он покажет лояльность новым хозяевам, внезапно объявятся старые, с кем он проработал не один год, и тогда на голову «перебежчика» посыплются разные несчастья. А чем он виноват? Его спровоцировали.

Никто не примет подобные объяснения во внимание — это Трофимыч прекрасно понимал, — но и сидеть между двух стульев невозможно: надо что-то делать. Деньги тебе отвалили приличные и непременно поинтересуются, как ты их отработал.

Павел Иванович исчез как в воду канул. Нет, Александр Трофимович вовсе не думал, что в ближайшее время обнаружат труп «Чичикова», и тогда он сможет вздохнуть с облегчением. Нет, у тех людей, с которыми он имел дело, другие методы и способы заставить человека молчать. Вот бы знать, что там у них произошло, какие ветры выдули «Чичикова» с такого теплого насиженного местечка? Однако стоит ли излишним любопытством накликать на себя беду? Те же ветры могут вполне свободно выдуть и самого Трофимыча!

Поразмыслив, он потихоньку, как бы исподволь, начал выполнять полученные инструкции, спуская дело Гореловой на тормозах. В немалой мере помогло и то, что шумиха в прессе и на телевидении разом прекратилась. Мякишев догадывался, чьих рук это дело.

Пылаева он ни во что не посвящал — еще не хватало ставить в известность о своих шагах этого мальчишку, волей случая выскочившего на должность, которой более заслуженные люди ждут десятилетиями. Однако в доверительном разговоре с начальником управления Трофимыч как бы невзначай обронил, что не в их интересах придавать делу Гореловой широкую огласку и задействовать на его раскрытии все силы. Есть и другие, не менее сложные и важные дела.

— Общественный резонанс, — бросив на него испытующий взгляд, заметил начальник управления.

— Ну да, неделю назад они вопили и брызгали ядом по одному поводу, а завтра начнут кусать нас за другое: опять, мол, все только для «коронованных особ», их и после смерти обслужат по высшему разряду, а убийство нашего брата журналиста или простого гражданина, как и прежде, никого не интересует.

— В этом ты прав, — признал начальник и разрешил снять часть людей, задействованных в работе по раскрытию убийства на Гончарной.

Под это разрешение Мякишев уменьшил группу более чем наполовину, а еще через пару дней вообще оставил в ней лишь сотрудников своего бывшего отдела, которым теперь, как исполняющий обязанности начальника, руководил Аркадий Пылаев.

Когда тот кинулся к Трофимычу за объяснениями, Мякишев хитро прищурился и в притворном сочувствии развел руками: что я могу поделать, все по распоряжению руководства! И Аркадий ушел ни с чем.

Зато Александр Трофимович был несказанно доволен: задуманное удалось провернуть комар носа не подточит. Если Пылаев настучит прежним хозяевам, отдававшим приказы Павлу Ивановичу, что дело Гореловой встало, то можно отговориться тем, что так приказал начальник управления, а предусмотрительный Мякишев запасся и его письменным распоряжением по этому поводу. Кроме того, он не снял ни одного человека из отдела Аркадия — пусть пашут, проявляя энтузиазм и добывая вновь испеченному начальнику отдела новую звезду на погоны. С этим теперь тоже стало много проще, чем раньше. Все, блин, обесценили, даже звания!

Ну да ладно, не в этом суть. Суть в том, что можно прекрасно отчитаться и перед новыми хозяевами — группа практически расформирована, офицеры, отвечающие за связь с общественностью, не дают в прессу и на телевидение никакой информации, да ее, в общем-то, и не было: следствие топталось на одном месте, заполняя информационную паузу пустыми бумагами. А немного погодя можно обрушиться на ничего не подозревающего Пылаева, выдрав его как сидорову козу за нераскрытые преступления — в городе не одну Горелову шлепнули, дня не проходит, чтоб кого-нибудь не отправили на небеса! Тогда Аркашка сам снимет людей и бросит их закрывать иные бреши и начнет метаться, когда поймет, что все закрыть невозможно и что его будут теперь драть постоянно на разных уровнях и скоро не повысят, как он надеялся, а освободят от занимаемой должности в связи со служебным несоответствием. Уж кто-кто, а Трофимыч прекрасно знал, как это бывает — сам много лет сидел в кресле начальника «убойного» отдела.

Кстати, в виновность Серова и его причастность к смерти Гореловой он не верил, но предпочитал держать это мнение при себе, понимая, что тут шла неведомая ему игра, в которую лучше не соваться, чтобы не подставить под топор свою драгоценную плешивую башку: пусть там рубятся, но без него! Если Серега впутался в серьезные разборки и стал разменной монетой в расчетах между нынешними хозяевами жизни, то пускай расплачивается за собственную глупость чем придется: кровью, свободой, жизнью. Жаль толкового сыщика, но себя еще больше жалко! Чего стоит одно только заявление Юрия Петровича, что придется расстаться с рюмашкой? Ломать себя, признаваться перед докторишками, что ты чуть ли не присяжный алкаш? Хотя, с другой стороны, обещанное ему кресло заместителя начальника главка и генеральские погоны стоили того — ради власти люди еще не на то соглашались, чего уж тут выпивка?

Но сложившаяся ситуация крайне беспокоила Мякишева, не давала покоя ни днем ни ночью, заставляя все чаще и чаще прикладываться к заветной бутылочке, спрятанной в шкафу за папками. Пугало затишье, как перед грозой, когда нечем дышать и небо нависло тучами, а дождь все никак не прольется, не даст долгожданного облегчения, но вдали глухо погромыхивает и сполохами мерцают зарницы. А ну как сейчас из туч звезданет молния — и прямо в тебя?!

Ближе к семи, закрывшись на ключ, Трофимыч решил облегчить страдания. Он распахнул дверцы шкафа и извлек из-за папок бутылку с коньячком. Налил полстакана, залпом выпил, бросил в рот ломтик лимона и сердито пристукнул по корешкам папок кулаком — чтоб ему провалиться, этому проклятому делу Гореловой и тем, кто его затеял!

К удивлению Мякишева, часть папок не поддалась, а осталась не месте, словно уперлась в нечто твердое. Сердце не хорошо бултыхнулось. Поставив стакан на телевизор — обычный предмет интерьера в кабинете современного руководителя, — Александр Трофимович дрожащими от волнения руками начал быстро вынимать из шкафа папки и бросать их прямо на пол.

Через несколько секунд его взору открылось завернутое в тряпки нечто, мешавшее папкам продвинуться к стене. При виде этого свертка Мякишев похолодел и обессилено сел на кучу скоросшивателей. Он догадался, что там лежит, — пистолет системы Макарова, табельное оружие увольняемого в запас по болезни подполковника милиции Серова! Тот самый пистолет, из которого застрелили агента, работавшего под псевдонимом Фомич, и его приятеля, а потом всадили пулю в несчастную Полину Горелову.

Все, мрак! Чего сейчас ждать: настойчивого стука в дверь и появления сотрудников из спецподразделения, которые наденут тебе наручники?

Это ему-то, полковнику Мякишеву, верой и правдой три десятка лет прослужившему в органах внутренних дел, вдруг наденут наручники, как последней уголовной сволочи? Да нет, бред какой-то, откуда здесь может появиться пистолет Серова? Но что же тогда это за сверток?

Трофимыч схватил бутылку и хлебнул спиртного прямо из горлышка, совершенно не чувствуя вкуса коньяка. Потом тяжело поднялся, нерешительно протянул руку и дотронулся до свертка. Сквозь материю пальцы ощутили твердый холод стали, и Мякишев не отдернул их, а жадно ощупал тряпки — так и есть, там пистолет!

Захотелось завыть от отчаяния. Его подставили, как пацана! Пока он тут, сидя за столом, развивал заумные теории, кто-то, вполне возможно, и Аркашка Пылаев, подобрал ключик к его кабинету и подложил страшную игрушку в шкаф. Теперь приходи в любой момент, вяжи полковника Мякишева, и никакие объяснения не помогут. Ты работал с Серовым, выдвигал его на руководящую должность, ты и покрывал преступника! Кто поверит, что ты протащил Серегу в начальника отдела лишь ради собственного покоя, зная, что он ляжет костьми на работе?

Господи, но что-то же надо делать, нельзя же так вот стоять столбом и пялиться на «подарок»! Но что делать, что?!

С лихорадочной поспешностью Александр Трофимович убрал бутылку и начал ставить на место папки, как будто если не видеть сверток, все сразу же нормализуется. Нет, дружок, тут нужно средство посильнее. Но какое? Даже весь хмель разом вылетел из вспотевшей от страха головы.

Надо спасаться, любой ценой спасаться! Никто не знает, когда может раздаться роковой стук в дверь, означающий стук по крышке гроба, — сколько до него осталось, сутки, час, минута?! Наверное, еще можно попробовать повернуть ситуацию в нужную сторону.

Мякишев кинулся к телефону и набрал прямой номер начальника управления, но его не оказалось на месте. Да, черт возьми, как он мог забыть, что тот уехал в мэрию?! Тогда, может быть, на месте заместитель начальника главка? Но и тот не отвечал, что повергло полковника в полное уныние.

Стоп, а заветная карточка, выданная Юрием Петровичем?! Разве сейчас не экстренный случай, разве ему не грозит страшная опасность и он не обладает неожиданной информацией? К тому же именно сейчас все станет ясно до конца — будут ли защищать новые хозяева или все просто блеф, дым и пустота, и его похабно подставили с их ведома, если не по их прямому указанию.

Достав карточку, он набрал номер и стал считать долгие гудки… Как быть, если не ответят? Мало ли, что болтали, будто этот номер круглосуточно отвечает!

— Слушаю, — судя по голосу, трубку взял немолодой мужчина.

— Юрия Петровича, — промокая платком взмокшую плешь, буркнул Трофимыч. — Срочно!

— Минутку, — к немалому облегчению Мякишева, сказал мужчина. — Сейчас соединю.

Однако прошло примерно три или четыре минуты, показавшиеся Александру Трофимовичу вечностью, пока он услышал в наушнике прорвавшийся сквозь шум и треск помех голос Юрия Петровича.

— Да! Говорите.

— Это Мякишев, — зачастил полковник, боясь потерять самое драгоценное — время. — Мне немедленно нужна ваша помощь, дело крайне серьезное!

— Можете сказать, что случилось?

— Даже не знаю… Если без подробностей, то мне подбросили страшную улику, связанную с делом Гореловой.

— Вот как? — в голосе Юрия Петровича явно послышались встревоженные нотки. — Вы кого-нибудь подозреваете? Или точно можете назвать, кто это сделал?

Трофимыч чуть замялся, соображая, как лучше поступить, но, по сути дела, решение у него было готово давно, а теперь оставалось лишь попробовать претворить замыслы в жизнь.

— Пылаев, начальник одного из отделов управления. Аркадий Пылаев.

— К вам еще никто не звонил и не заходил?

— Нет.

— Отлично. Тогда оставайтесь на месте. Через несколько минут вас вызовут в приемную начальника главка. Сидите там и ждите! Никуда не уходить! Подъедет человек и передаст от меня привет. Все вопросы решите с ним.

— Я понял, — едва успел сказать Мякишев, как в трубке запикали гудки отбоя.

Положив ее на аппарат, Трофимыч закурил и невидящим взглядом уставился в стенку перед столом — что будет, кто бы ему сказал, что теперь будет? Не продадут ли и не подставят ли его в очередной раз после этого звонка? Вдруг он подписал себе смертный приговор, сообщив Юрию Петровичу об улике?

С другой стороны, его могли ждать на выходе, у проходной, чтобы взять с поличным, если бы он попытался вынести оружие и избавиться от него!

Размышления прервал резкий звонок телефона, и Мякишев, слегка поколебавшись, снял трубку.

— Слушаю.

— Александр Трофимович? Капитан Бореев беспокоит, адъютант начальника главка. Генерал немедленно примет вас по возвращении из министерства. Будьте добры подождать его в приемной.

— Да, спасибо, я иду.

«Уж не ловушка ли это? — приглаживая перед зеркалом поредевшие волосы и поправляя галстук, прикидывал Трофимыч. — Высунешься, как мышь из норы, а тут тебя и цап!»

Но иного выхода не оставалось, и он вышел из кабинета, кивнул секретарю и, почти не чувствуя под собою ног, быстро пошел по длинному коридору, свернул налево и по внутренней лестнице спустился на второй этаж. Вот и двери огромной приемной начальника главка. Страшно открывать их — ну, как за ними ждут? — однако придется. И он вошел.

Адъютант — щеголеватый молоденький капитан — приветливо улыбнулся полковнику и предложил присесть в мягкое кресло, предупредительно подав толстый иллюстрированный журнал. Мякишев раскрыл его и начал листать, не видя ни текста, ни картинок на глянцевых страницах. Без очков он вообще давно уже не мог читать, а сейчас ему тем более было не до журнала — почему-то не давала покоя мысль, что он слишком поторопился и завалился в приемную, не взяв с собой дежурной папки с бумагами, а кто же ходит на прием к руководству главка без бумаг? Не вызовет ли это ненужных подозрений?

Нет, плевать на подозрения, плевать на вся и всех! Где человек Юрия Петровича, почему его так долго нет? Или это все-таки ловушка и Трофимыча решили повязать тут, в приемной?

Господи, да за что же ему такие муки?! Будь проклят «Чичиков», навязавший ему на шею ненавистного Аркашку Пылаева. Наверняка они, гады, все заранее расписали как по нотам, а он с ходу влетел по дурости в их операцию, в которой ему отвели роль обычного болвана и козла для заклания. Ну нет, Мякишев вам не телок для жертвоприношения, и уж никак не козел! Ошибаетесь, господа, вы еще не знаете Александра Трофимовича, он зубки-то вам еще не показывал, а за свою жизнь и свободу Мякишев горло порвет, портяночники!

В приемную заглянул начальник отдела из управления кадров, и у полковника похолодело под ложечкой. На счастье, кадровик лишь спросил, когда появится генерал, и тут же исчез.

Нового посетителя — солидного мужчину лет сорока пяти с сединой на висках, одетого в строгий костюм, — Мякишев тоже встретил настороженно. Тот подошел к столу адъютанта, что-то тихо спросил у него, и щеголеватый капитан кивнул на Трофимыча.

«Поехали! — понял Мякишев. — Вот только куда?!»

— Александр Трофимович? — незнакомец подошел и с улыбкой подал руку. — Я от Юрия Петровича. Можете называть меня Анатолием Ивановичем.

— Прекрасно, — промямлил полковник, хотя ничего прекрасного в сложившейся ситуации не находил. — Кого вы официально представляете?

— Управление по борьбе с организованной преступностью ФСБ, — понизил голос Анатолий Иванович, подхватил Мякишева под локоть и увлек его за собой из приемной. — Говорите, что там у вас? Ну?

— Пистолет, — решившись, выдохнул Трофимыч. — Пистолет Серова, из которого убили агента и Горелову.

— Что?!

— Да, — горько усмехнулся Мякишев. — Сегодня я обнаружил его в своем шкафу, где хранятся папки с отчетами.

— Прелестно, ничего не скажешь, — Анатолий Иванович задумчиво потер подбородок. — Я готов вам помочь во всех вопросах. Можете не сомневаться: при мне вас никто не посмеет задержать, у меня есть весьма широкие властные полномочия. Вы, надеюсь, продумали, как следует поступить?

— Естественно, — осклабился немного приободрившийся Трофимыч. Но, сказать по правде, не мог думать ни о чем, кроме спасения собственной шкуры. — Знаете, как в Священном Писании? Аки дадено…

Прожив у Славы дней десять, Сергей привык к некоторым странностям хозяина квартиры и даже подружился с ним. Кроме того, он заметил за собой, что частенько относится к Тарасову с некоей жалостью, чем-то похожей на жалость деревенских жителей к убогим умом. Нет, непризнанный гений композиции не отличался скудостью ума, но вот в житейских и бытовых вопросах, в отношениях между людьми и в особенности между полами он проявлял удивительную инфантильность и служил примером абсолютной неприспособленности к современному бытию. Иногда Серов диву давался — как это композитор вообще дотянул до тридцати с лишним лет, не вляпавшись в самые ужасные передряги? Но поговорить со Славиком на отвлеченные темы было крайне интересно.

— Вот, к примеру, Чайковский, — стрельнув у квартиранта сигарету и блаженствуя после сытного обеда или ужина, начинал философствовать Тарасов. — Запад его не прочитывает, как нужно, для них он только удивительный феномен сантимента, а у нас вообще превращается в символ свободы сексуальной ориентации. Даже «Пиковую даму» переделывают. Кошмар! Или Скрябин: разве его иностранцы поймут? Он же весь словно соткан из тончайших импульсов, созвучных русской душе. Кстати, ты знаешь, какая самая русская опера?

— Нет, — слушая его, улыбался Сергей. — Сделай милость, скажи.

— «Князь Игорь» Бородина. Там целых три басовых партии, а лучшие басы всегда родились в России.

— А что ты думаешь о Бахе?

— Бах!.. — Славик благоговейно сложил перед грудью узкие ладони и поднял глаза к потолку. — Его надо чувствовать, он напрямую говорил с Создателем. Помнишь, как раньше, когда были гонения за веру, залы, где исполняли его музыку, всегда были набиты битком? Люди чувствовали, что Иоганн Себастьян нес им религиозное просветление, очищал от скверны душу, поэтому и тянулись к нему. И вообще раньше было лучше.

— Чем же? — заинтересованный разговором, спросил Серов. — Неужели тебе нравились коммунисты? Кажется, интеллигенция всегда уходила в оппозицию любому режиму? Я вот хоть и служил властям, но всегда считал, что служу народу. И мне не нравятся ни те, что были, ни те, которые сейчас. Чем же лучше было тебе?

— Ну, может быть, я не совсем верно выразился. Раньше точнее понимали место музыки. Я не имею в виду только время социализма, нет. Но посмотри, была музыка кабацкая, и она оставалась в кабаке, был Рахманинов для концертных залов, и городской романс, и народная песня, но уже при социализме все начало смешиваться и смещаться, а теперь кто правит бал? Да то же телевидение с идиотской рекламой и голыми задницами. Оно манипулирует нашим скудно образованным народом, вместо того чтобы его просвещать!

Возможно, Славик был излишне категоричен, но с большинством его высказываний Сергей соглашался. Однако они, как те чеховские интеллигенты, разглагольствующие сидя за самоваром: поругают правительство, посетуют на бескультурье, повозмущаются, разойдутся и… все останется по-прежнему. Единственное, что тебе остается, пытаться принести в мир хоть каплю добра и, если сумеешь, наказать конкретное зло.

Вот только, к величайшему несчастью, в отличие от детских сказок добро далеко не всегда побеждает, а зло не смешное и трусливое, а жестокое, сильное и страшное, не ведающее милосердия. И наш искаженный мир, похожий на театр абсурда, во многом во власти этого зла — те же махровые уголовники, «паханы» заседают в Думе или возглавляют российско-западные акционерные общества и компании, диктуя свою волю в экономике, законодательстве и прочих областях жизни общества. От этого не просто страшно, а берет леденящая душу жуть…

Между прочим, сканер Славик привез, правда, не совсем такой, как хотел Сергей, но композитор оправдался тем, что других просто не было. Ладно, на безрыбье и рак рыба. Только беда, опробовать прибор не представлялось никакой возможности: все забивала бытовая техника Тарасова и его соседей, плюс железобетонные стены современных домов и прочая, прочая. Да и на том великое спасибо.

Так и жили. Серов ходил в магазины, закупал провизию, готовил, как примерная домоправительница, и потихоньку откармливал тощенького Тарасова, а в свободное время занимался гимнастикой, валялся на диване с книжкой в руках или смотрел фильмы, каковых у хозяина оказалось превеликое множество. Кроме фильмов у него были разные любительские кассеты, записи концертов знаменитых исполнителей и много чего другого.

Но все равно Сергей скучал. Его деятельная натура никак не могла смириться с вынужденным бездельем, однако куда деться, если тебя в любой момент могут сцапать, а из-за решетки не так-то просто выбраться.

Туру добровольный затворник больше не звонил, опасаясь подставить Володьку, а вот домой отважился сделать звонок — поздно вечером, из другого района и всего на пару минут. Зато узнал: все живы-здоровы, и сообщил то же самое о себе.

Дни проходили за днями. Сергей пытался отрешиться от случившегося и посмотреть на ситуацию как бы со стороны, чтобы найти хоть какую-то зацепку, потянуть за нее и добраться до истинной сути вещей — он прекрасно понимал: эта суть надежно скрыта от него чужой злой волей, — но никак не мог найти, за что зацепиться. Ситуация иногда напоминала шарик из подшипника — катится и катится, а коготку зацепиться не удается. Сколько он так будет катиться? Куда его покатили те, кто втемную использовал Серова? А что его обвели вокруг пальца и использовали помимо его ведома, Сергей уже давно не сомневался — слишком все ложилось один к одному, как бывает только при хорошо разработанной и грамотно проведенной операции. Кто разработал и провернул эту операцию, какова ее истинная цель? Ведь не против Сергея направлено ее острие, он не та мишень и не представляет никакой опасности для тех, кто располагает огромными деньгами и возможностями. По крайней мере уже не представляет.

Неужели все из-за того, чтобы убрать Полину? Или — если она действительно была связной, а то и любовницей чиновника из аппарата Президента — все затеяли, чтобы скомпрометировать или свалить того человека?

Возможно, вот только не вяжется сохранившийся в его памяти образ Полины с образом любовницы или связной между коррумпированными чиновниками и крупными бизнесменами, не вяжется с обликом прожженной авантюристки, вроде Маты Хари, готовой на все ради денег. Вот не вяжется, и все!

В тот вечер они поужинали, как всегда, вдвоем, покурили за разговором о современном авангарде, к которому Слава относился на удивление терпимо, считая его болезнью роста и попытками найти в искусстве свой, дотоле неведомый язык. По его мнению, это было свойственно молодым во все времена, но кто-то задерживается в этом периоде, не имея возможности вырасти и пойти дальше, а кто-то, переболев, шагает на новую ступень.

Потом разошлись по комнатам. Вернее, ушел хозяин, а Серов вымыл посуду и только после этого забился в угловую комнатушку. Читать не хотелось, и он вставил в видак кассету с музыкальной комедией сороковых годов — Славик собирал и такие. Лениво покуривая, Сергей просмотрел два фильма подряд, попил чаю на кухне и заглянул к хозяину.

Славик уже спал. Решив не будить его и не зажигать свет, Серов на ощупь снял с полки шкафа пару кассет и ушел к себе. Как оказалось, это были любительские фильмы. Один он забраковал с первых же минут: там была запечатлена жизнь на природе знакомых или родственников Тарасова, изредка появлялся в кадре и он сам. Зато другая кассета оказалась значительно интереснее — на ней был записан капустник, с веселыми песнями, шутками, танцами, едкими репризами и клоунскими номерами.

Глядя на экран, Сергей веселился от души, пока вдруг не увидел, что на сцену вышла светловолосая девушка в черном гимнастическом трико, выгодно подчеркивавшем ее красивую фигуру. Она села на стул, и Серов замер — Боже, как она сидит! Эти сплетенные ноги, изгиб спины и, главное, подбородок, положенный на тыльную сторону ладони! До сегодняшнего дня он видел такую позу только однажды.

Вступила гитара, невидимый гитарист сыграл несколько аккордов, и девушка запела: «Какой большой ветер напал на наш остров…» Голос у нее был приятный, грудного тембра, теплый, будивший воспоминания.

Она речитативом выговаривала стихи Новеллы Матвеевой, а Серов видел серенький дождливый денек, Воробьевы горы, тусклое золото куполов Новодевичьего монастыря, и у него в ушах звучал голос Полины. Она тоже желала, чтобы на их город напал большой ветер, сдул с домов крыши, как с молока пену, и вымел все злое, бесчестное.

Господи, как они похожи! Ему даже показалось, что это и есть Полина. Только прическа у нее другая и другой грим на лице, а так просто удивительное сходство. Та же поза и как похож голос. И созвучие песни их недавнему разговору.

Но этого не может быть, откуда взяться Полине на кассете Славика Тарасова, столь далекого от правительственных кругов и крупных бизнесменов?

Не веря себе, Сергей прокрутил номер девушки в черном трико еще раз, а потом с лихорадочной торопливостью нашел в ящике лупу и попытался разглядеть на экране, какие у нее глаза. К сожалению, толком ничего увидеть не удалось, но охватившее его возбуждение не проходило. Какой уж тут сон! С каждым новым просмотром он все больше и больше убеждал себя — это она! Не может быть такого поразительного сходства в разных людях, и он не ошибается: долгие годы работы в криминальном сыске отлично научили его опознавать людей, даже изменивших внешность. Тут у Полины другая прическа, но он узнал ее, узнал!

Надо спросить Славика, он наверняка должен знать, кто эта девушка и откуда. Тарасов же и ответит на вопрос, разные у нее глаза или нет. Если да, то Сергей не ошибся!

Он побежал в комнату хозяина и растолкал его. Ничего не соображавший спросонок Славик только хлопал глазами, но тем не менее покорно отправился следом за Серовым и сел перед телевизором.

— Кто это? — включив запись, с дрожью в голосе спросил Сергей.

— А-а-а, — сладко зевнул Славик. — Это Тамарка.

— Какая Тамарка? — встряхнул его за плечо квартирант, твердо решивший не дать хозяину заснуть, пока не добьется от него вразумительных ответов на все интересующие вопросы.

— Сырова.

Тарасов поежился и непонимающе уставился на Серова: чего это он среди ночи вдруг вздумал этим интересоваться? Если девочка так понравилась, мог бы подождать и до утра.

Сергей шумно выдохнул скопившийся в груди воздух и ошалело помотал головой — уж не сходит ли он с ума, коли ему везде начинает мерещиться Полина? Это не Полина, а какая-то Тамара Сырова. Однако отчего же такое поразительное сходство?

— Глаза, какие у нее глаза?

— Глаза? — озадаченно переспросил Славик. Ну и вопросики сегодня у Сереги, причем на надрыве и полном серьезе. Дай Бог памяти, какие у Тамарки глаза.

— Кажется, светлые, — нерешительно протянул он и с извиняющейся улыбкой добавил: — Ты пойми, я никогда не присматривался.

— У нее левый глаз серо-зеленый, а правый зеленый? Глаза разные или нет?

— Да Бог ее знает… Может, да, а может, и нет. Это запись студенческого капустника, мы вместе не учились, но я знал многих ее сокурсников, потому что был у них музыкальным руководителем и тапером.

— Где?!

— В театральном училище. Кстати, Тамарку считали талантливой актрисой.

«Актриса?! — молнией пронеслось в мозгу Серова. — Это многое может объяснить, но еще больше запутать и поставить с головы на ноги или, наоборот, с ног на голову».

— Она живет и работает в Москве?

— Кто знает? Кто-то говорил, что она тут, а кто-то, что уехала домой, в Омск или Красноярск. Не помню точно. А что случилось? Она тебе так понравилась, что ты решил по этому поводу лишить меня сна?

— Нет, тут дело серьезное, — начал было Сергей, но вовремя прикусил язык: зачем впутывать блаженного Славу в свои, далеко не блестящие дела? Да и как объяснить ему всю сложность ситуации, как объяснить, что вдруг интуитивно почувствовал возможность выяснить все до конца через эту девушку, так удивительно похожую на покойную Полину?

Вполне вероятно, он просто принимает желаемое за действительное и подгоняет субъективные ощущения под реальную действительность. Потихоньку сходит с ума в заваленной нотами, книгами и видеокассетами квартире, целые дни проводя на кухне или на диване с сигаретой в зубах, но когда вдруг неожиданно приоткрывается щель, из которой явственно тянет свежим, будоражащим тебя ветром, можно ли усидеть в тихом гнезде?

— Где она сейчас? — помолчав, спросил он у Тарасова.

— Ну, я не в курсе, — пожал плечами тот. — Кажется, работала в каком-то театрике, их сейчас превеликое множество, а потом мы не настолько близко знакомы, чтобы я интересовался ее дальнейшей судьбой.

— Ты можешь помочь мне ее найти?

— Могу попробовать.

— Не надо пробовать! Надо постараться, очень постараться, — Сергей положил руки на плечи Славика и пристально посмотрел ему в глаза, словно гипнотизируя. — Узнай, где она! Как хочешь, но узнай!..

Утром, после завтрака, Тарасов нехотя собрался и ушел в город. Дни стояли довольно жаркие, и он как-то пожаловался Серову, что очень не любит жару, и Сергей хотел бы, чтобы явное нежелание Славика отправляться на поиски Тамары объяснялось лишь зноем, плавившим асфальт в городе. Но кто может знать, отчего и почему хозяин квартиры, где он нашел приют, не проявил никакого энтузиазма в отношении просьбы временного жильца — на это у него вполне могут найтись собственные веские причины, о которых нет желания распространяться.

И вот теперь, после той ночи, когда Сергей увидел на экране молодую актрису Тамару Сырову, так напомнившую ему погибшую Полину, в отношениях между Славой и Серовым, прежде столь безоблачных, наметилась пусть едва заметная, но трещинка, обоим корябавшая души, а каждое возвращение Тарасова из города с пустыми руками и без утешительных новостей стало мучением.

Сергей ждал, горел, надеялся, но Слава возвращался ни с чем и оба впадали в отчаяние — один из-за того, что ничем не может помочь, а другой от того, что ничего не может сделать сам. Серову частенько казалось: имей он возможность пойти туда, куда ходит хозяин квартиры, и все разрешилось бы чуть ли не в один день!

Устав мучиться, он начал дотошно расспрашивать Тарасова о том, где он был, кого и о чем расспрашивал, и наставлять его, куда пойти, с кем и как поговорить, вплоть до того, что составлял краткие вопросники.

Наконец, на пятый день поисков и расспросов Славик вернулся довольным и прямо с порога объявил:

— Радуйся! Я нашел ее!

— Не может быть! — Сергей, колдовавший на кухне, наскоро вытер руки полотенцем и потянул хозяина в комнату. — Ну, рассказывай, рассказывай! У тебя есть телефон? Где она сейчас?

— Фу, погоди, — Славик взял бутылку минералки и залпом выпил два стакана. — Жара, будь она неладна… Тамарка работала тут в одной студии, а потом уехала. Если бы ты знал, сколько мне пришлось мучиться…

— Где она? — перебил его Серов. Сейчас его абсолютно не интересовали мучения Тарасова.

— У дальней родственницы, в Подмосковье.

— Адрес, есть ее адрес?

Тарасов обреченно махнул рукой и молча протянул Сергею записку. Тот мгновенно выхватил ее из пальцев музыканта и нетерпеливо развернул. Ага, Солнечногорск! Это не так далеко и довольно удобно добираться, до станции Подсолнечная по Октябрьской дороге. И кажется, всего от столицы километров шестьдесят, не больше.

— Спасибо! — он пожал вялую руку Славика и кинулся в свою комнату: собирать сумку.

Зачем терять зря драгоценное время, надо мчаться в Солнечногорск, найти там Тамару и поставить все точки над известной буквой. По крайней мере для начала вполне достаточно поглядеть в ее глаза!

— Ты хочешь ехать?

Сергей обернулся. В дверях стоял усталый, взъерошенный Тарасов. Он смотрел на Серова с невыразимой тоской и сожалением.

— Да, время дорого, а на улице уже темнеет.

— Не знаю, как объяснить… но не ходил бы ты никуда. У меня дурные предчувствия и жмет вот тут, — Славик приложил ладонь к груди. — Оставайся, утро вечера мудренее.

«Совсем как Максуд, — подумал Сергей. — Тот тоже говорил: не ходи, тебя там убьют. Тогда я послушал его и не пошел, а потом жалел. Не буду ли я жалеть еще больше, если послушаю сейчас Славика? Тем более у меня нет никаких дурных предчувствий, если только в самой глубине души и звучит отдаленно тревожная струна, то ее заглушает азарт погони, уже успевший взбудоражить кровь».

— Ничего, все будет нормально, — он постарался беззаботно улыбнуться, чтобы успокоить мнительного Славика.

— Ну, тебе виднее, — обидчиво ответил тот. — Я, конечно, не знаю ваших дел с Максудом, но кое о чем догадываюсь. По крайней мере все не так безобидно, как вы пытаетесь представить.

— Ничего, все будет нормально, — повторил Серов, вскинув сумку на плечо. — Еды тебе на три дня хватит, а я скоро вернусь. Не забудь, когда остынет суп, поставить его в холодильник. Пока, я позвоню!

Слава грустно улыбнулся.

— Ты как моя мама. Удачи тебе!

Сергей не ответил. Он только молча кивнул в знак признательности за доброе пожелание и подумал, что удача ему никак не помешала бы, поскольку отправляется он в полную неизвестность.

Хлопнула дверь квартиры и словно отрезала его от тихого мира детских песенок, старых книг и пластинок. Впереди опять ждал огромный и, по большому счету, враждебный город…

Борис Матвеевич едва успел войти в квартиру, как затрещал мобильный телефон, лежавший у него в портфеле. Устало присев на пуфик в прихожей, он расстегнул портфель и вынул телефон.

— Слушаю.

Из комнаты выглянула жена и скорчила недовольную мину, как бы желая сказать — тебе и здесь не дают покоя, хоть бы нашел время для семьи и детей! — но Шлыков взмахом руки приказал ей уйти. Все любят деньги, особенно когда их в достаточном количестве зарабатывает кто-то другой, проливая пот, выжимая мозги и стараясь обойтись без лишней крови, прежде всего своей. Хорошо жить на чужие коврижки, да еще проявлять неудовольствие. Нет уж, милочка, любишь с горочки кататься, люби и саночки возить!

— Прости, что беспокою, — раздался в трубке голос Ивана Дмитриевича. — Но вопрос безотлагательный. Мои парни обнаружили объект…

— Какой? — перебил его Борис Матвеевич, с невыразимым удовольствием скинув туфли: по такой жаре ноги к вечеру слегка отекали и даже самая мягкая обувь казалась Шлыкову колодками каторжника. — Какой объект ты имеешь в виду?

— Помнишь «посланца с того света»?

— Насчет генерала?

— Да. Потом он возник в случае с нашей девушкой.

— Ну, ну, короче, — подхлестнул Шлыков, прислонившись спиной к стене.

Что за наслаждение после суетного дня достичь желанной обители, но тут поганцы коммунальщики опять отключили горячую воду и вместо того чтобы встать под душ, смывающий с тебя не только грязь, но и дурную энергетику, которой ты нахватался за день, шляясь по разным местам, где тебя, мягко говоря, не любят, теперь придется греть кастрюльки и мыться первобытным способом. А эти гады из коммунальных служб еще постоянно требуют дотаций, жлобы!

Нет, надо подумать и сделать себе дачку около правительственных резиденций, где-нибудь в Горках-десять, где воду вряд ли отключают, «вершителям народных судеб» такое не понравится.

Шлыков раздраженно повторил:

— Короче!

— Наши его обнаружили, но объект ведут чужие.

Борис Матвеевич сразу же подобрался: пружина явно закручивалась все туже и могла, распрямляясь, больно врезать по пальцам, а этого допустить он просто не имел права, иначе ему грош цена. Но какой шустрый оказался этот парень из бывших ментов, как пострел везде поспел вляпаться в самое густое дерьмо! Или его вляпали с пока еще не ясной целью? В любом случае Шлыков хотел бы поговорить с бывшим милиционером, но сначала не вредно узнать, куда же это он намылился на ночь глядя, да еще будучи в розыске.

— Чужих не опознали?

— Пока нет, — виновато вздохнул Иван Дмитриевич и тут же поспешил оправдаться: — У меня там есть поблизости свободная группа, можем отсечь чужих.

— Без шума?

— Ну, совсем тихо вряд ли удастся, но попробуем.

— Свободная группа — это хорошо, — Борис Матвеевич потер подбородок и с неудовольствием отметил: щетина опять свистит под рукой. Как ни жужжишь электробритвой, все равно станком лучше, но без горячей воды бритье с баночками и скляночками сущее мучение.

— Что ты решил? — напомнил о себе Иншутин. Время шло, бесценное время, а шеф никак не мог разродиться. А в эти моменты там, где разворачивалось действие, запросто случится все что угодно.

— Свободная группа сейчас понадобится: ты буквально на пятнадцать минут опередил меня со своим звонком. Свяжись немедленно с Юрием Петровичем, там придется плотно взять другой объект и не выпускать ни под каким видом. Причем возможны осложнения и экстремальные ситуации. Ты понял? Это очень важно!

— Значит, этот парень нам теперь ни к чему?

— Я этого не говорил. Пусть ведут, как вели, только тихо, и приглядывают за чужими и за ним. По-моему, достаточно интересная и пикантная ситуация. Вмешиваться лишь в крайнем случае.

— Понял.

— И будь на связи.

Борис Матвеевич сложил телефон, небрежно сунул его в портфель и, покряхтывая, поднялся с пуфика — что-то побаливало в пояснице, наверняка начнет меняться погода.

Уехать бы сейчас на дачу, к детям, бросить все к ядреной фене и уехать, но кто будет кормить твоих детей, если ты все бросишь? Благотворительность нынче давно не в моде, поэтому приходится не только тянуть лямку, но и постоянно шевелить извилинами, в том числе думая, как постоянно быть крайне необходимым Сирмайсу, чтобы он опасался с тобой расстаться. Он должен бояться остаться без Шлыкова, иначе…

Впрочем, об этом лучше не думать, иначе окончательно испортишь себе настроение, поскольку о жизни руководителя службы безопасности, о его истинной жизни, знают только те, кто сам побывал в этой шкуре.

Сергей серьезно насторожился около метро, когда его неожиданно обогнала темная «Волга» и притормозила неподалеку от станции, представлявшей собой обычный спуск в подземный переход, — в шестидесятые годы уже не тратились на возведение наземных сооружений метрополитена и строили по упрощенным вариантам, забыв про станции-дворцы, на которые до сей поры изумленно глазеют иностранцы.

Из «Волги» шустро выскочили двое мужичков и кинулись в метро, а машина тут же отъехала и скрылась в сгущающейся темноте, свернув на оживленное шоссе, ведущее к центру города. Вроде бы ничего существенного не произошло, но опытный глаз Серова успел издали зацепиться за мужичков, а напряженные нервы выдали сигнал тревоги — вдруг сумели вычислить его лежку у Тарасова и начали караулить у дома? А заметив, что Сергей вышел и направился к метро, они последовали за ним и, потому как с машиной вниз не спустишься, высадили пару топтунов.

Конечно, все это может оказаться чистой воды бредом и плодами его воспаленного воображения, но провериться не мешает — он не забыл, как два парня пытались втихаря открыть бронированную дверь Ларискиной квартиры, чтобы пристрелить находившихся в ней. Их ТТ с глушителями вон они, лежат в сумке! Слава Богу, в метро и электричках нет такого контроля, как в аэропортах, хотя и там проносят оружие, да еще как проносят!

Да, пусть все окажется бредом, это даже лучше, но провериться, нет ли за тобой наружного наблюдения, не помешает. Пока неясно, в какие игры тебя заставили играть, лучше проявлять предельную осторожность, если не хочешь раньше положенного срока попасть на кладбище и, тем самым убить еще двоих близких тебе людей — отца и тетю Клаву. В отношении Лариски и Эльвиры обольщаться не стоило: погорюют и найдут другого.

В играх, в которые впутали Серова, жизнь ценится не выше разменной монеты, но родившаяся в его голове почти безумная версия настоятельно требовала действия, проверки, поисков подтверждающих ее фактов. И сделать это мог только он сам. А машины у него нет, тратить деньги на левака не хотелось, к тому же если за тобой действительно начали следить, то проще уйти от хвоста в метро.

Сергей купил в кассе жетоны и незаметно осмотрелся: он запомнил, как были одеты те двое, выскочившие из «Волги», и теперь искал их в вестибюле. Один из них был с приличной плешью, а хотелось надеяться, что топтуны не таскают с собой парики и смену одежды.

Нет, в вестибюле этих ребят не видно. Если наружники не дилетанты-любители, то они изо всех сил будут стараться не попасться на глаза объекту, но поведут его не отпуская далеко от себя — поедут в соседних вагонах метро, поведут «вилкой», придумают разные хитрости.

Эх, как бы знать, что им от него нужно? Хотят посмотреть, куда он отправился, или это выскочили из машины не топтуны, а киллеры, готовые спихнуть его с платформы под колеса поезда или прямо на перроне всадить пулю из пистолета с глушителем?

На всякий случай Сергей передвинул сумку на живот и наполовину расстегнул молнию, чтобы в любой момент выхватить спрятанный в ней ТТ — когда речь идет о жизни и смерти тут уже не до соблюдения законов! Лучше выстрелить первым, это всегда дает хоть какой-то шанс, а старая и горькая шутка оперативников, больше похожая на народную мудрость, гласит: из тюрьмы возвращаются, а с того света — никогда!

Он спустился вниз и прошелся вдоль перрона. Ни плешивого, ни его приятеля не видно. Или они опытные ребята, или он перестраховывается. Кстати, спрятаться тут особенно негде, народу не так уж много, хотя, если поразмыслить, он нашел бы укромное местечко, и даже не одно.

Из тоннеля вынырнул поезд, обдав волной ветра с запахом смазки и металла, мягко притормозил у платформы, распахнул двери. Сергей вошел, прижал твердую резину дверей ногой и выглянул — так и есть, в соседний вагон влетел неизвестно откуда взявшийся плешивый и тоже остановился, выжидая, не выскочит ли «объект».

Вряд ли возможно такое совпадение, но Сергей решил провериться еще раз. Чутье подсказывало: с ним играют весьма опытные противники и нельзя ни на секунду расслабляться!

Зашипел сжатый воздух, двери вагона закрылись. Плешивый остался у дверей, встав к Серову спиной, — Сергей видел топтуна через стекло кабины соседнего вагона. Но вот второго обнаружить никак не удавалось.

«Ну, поехали, ребята! — мысленно обратился к ним Серов. — Заодно посмотрим, кто вы есть на самом деле и какова ваша квалификация. Если я, конечно, не ошибся».

На душе было погано — если его прихватили наружники, значит, все старания татарина и его собственная осторожность пошли прахом. Но где была допущена роковая промашка? Неужели Серова опознали, когда он покупал мясо в магазине? Бред! Ни у государственной службы, ни у одной из частных структур не найдется столько сил и средств, чтобы прочесать один район столицы за другим да еще брать под контроль чуть ли не каждую торговую точку. Нет, тут нечто иное, но что?

Максуд не мог предать. Значит, остается только Славик, глядевший на жизнь сквозь розовые очки — он мог где-то ляпнуть, а там информация дошла до потребителя: мало ли стукачей или просто дураков? Впрочем, грешить на музыканта пока не стоит, виноватым мог оказаться и сам Серов, если притащил за собой хвост сначала к татарину, а потом и к Тарасову. Могли и засечь по тачке, когда Максуд погнал ее продавать. Да что сейчас голову над этим ломать, важнее другое — как избавиться от ненужных опекунов.

Темный тоннель кончился, и поезд остановился у ярко освещенного перрона станции. Сергей видел, как напрягся плешивый, и едва сумел подавить в себе желание перебежать в его вагон и посмотреть топтуну в глаза. А еще было желание выскочить на платформу и задать стрекача.

«Рано, — сказал он себе и остался на месте. — Надо волочь их к Центру. Там проще отряхнуться от хвоста».

Но кто же все-таки его ведет? Если это от прежних коллег, все должно закончиться задержанием, а если от тех, кто приходил к Лариске, то конец может случиться и пострашнее. Серов незамедлительно все узнает, если сейчас допустит промах, однако нужно ли ему такое знание? Ни решетка на окне, ни дырка в шкуре, ни холодная могилка Сергея не прельщали.

В самом дурном настроении он доехал до «Октябрьской» и с крайним неудовольствием отметил — плешивый тоже вышел из своего вагона. В том, что напарник плешивого где-то неподалеку, — Серов был уверен на все сто процентов. Ребята ему достались с отличной профессиональной подготовкой, но и он не лыком шит и заставит их попотеть, если они хотят поспеть за ним.

На «Октябрьской» Сергей перешел на кольцевую линию и доехал до «Таганской». Здесь он сделал еще одну пересадку и сел в поезд, идущий к запутанной и вечно забитой пассажирами станции «Китай-город». Плешивый неизменно болтался сзади. А впереди пару раз мелькнула блекло-голубая джинсовая рубаха его напарника. Отсекать их хирургически не хотелось, и оставалось последнее средство: если они никак не захотели потеряться на переходах и пересадках, то, может быть, отвяжутся в городе.

Конечно, первым же делом, как только выйдут на поверхность, они вызовут машину и начнут переговариваться с оставшимися в ней коллегами — вот тут-то и пригодится сканер, купленный Славиком. Если прибор покажет активное ведение радиопереговоров, то сомневаться больше ни в чем не придется. А надежда, что он ошибается, все-таки еще жила в сердце, как живет в нем детская вера в сказку: вдруг он ошибся и все образуется.

Когда Серов вышел наверх и отправился по Солянке к знакомым переулкам, круто взбиравшимся в гору, он бросил взгляд на индикатор сканера и понял: верить в сказки не стоит. Рядом с ним просто орали в эфире, переговариваясь по достаточно мощным радиостанциям. Плешивый и его напарник пришли по душу Сергея! Однако в его планы не входило вот так просто отдать им ее — этого они просто не учли.

Ускоряя шаг, Серов почти побежал к переходу. Лавируя между машин, пересек улицу и мимо магазина «Балтика» стал подниматься к Старосадскому переулку. Наверняка охотники подумали, что он сейчас свернет на горбатую Спасо-Голенищевскую, знаменитую синагогой, но он не свернул. Пусть это станет для них первой неожиданностью.

На счастье, дышалось легко и не было даже намеков на головную боль, поэтому он рискнул взвинтить темп: совершенно незачем ждать, пока они подтянут транспорт, от машин убегать значительно труднее, чем от пеших преследователей, даже если их довольно много. Ну, посмотрим, какую облаву они решили устроить и сколько выпустят загонщиков.

Так, вот вам второй подарок: Серов пробежал мимо поворота на Старосадский и рванул, опять же мимо Мало-Ивановского, к Колпачному переулку. Давайте, ребятки, подтягивайтесь, шевелите ножками, напрягайте глаза, чтобы не потерять добычу в сгущающихся сумерках! За это вам деньги платят, вот только бы еще точно узнать, кто платит.

Индикатор светился кровавой точкой — парни из наружки беспрестанно болтали в эфире. Оно и понятно — объект вдруг начал проявлять удивительную строптивость и задумал смыться в самый неприятный для них момент, когда они лишены транспорта и подмоги. Они сейчас просто вопиют! Но как им догадаться, куда подтягивать машины, если он непредсказуем в своих перемещениях? А дальше станет еще веселее! И он может, кроме всего прочего, заставить пожалеть, что увязались за ним. Сергей твердо решил: когда окажется в безвыходном положении, будет стрелять по ногам преследователей!

В Колпачном он неожиданно повернул обратно и на углу столкнулся с плешивым, от удивления разинувшим рот — он никак не ожидал, что убегавший со скоростью напуганного зайца «объект» вдруг развернется и превратится в разъяренного носорога. Потеряв бдительность, плешивый пошел по той же стороне, что и преследуемый, до предела сократив дистанцию, а теперь попытался метнуться в сторону, но не успел: тяжелый кулак Серова врезался ему в печень. Плешивый согнулся пополам от жуткой боли. На потрескавшийся асфальт упала рация, которую Сергей с несказанным удовольствием раздавил каблуком. Не рассчитанная на подобное обращение пластмасса жалко хрупнула, и пищавший сигнал замолк.

Со злости двинув плешивого кулаком в ухо, отчего тот рухнул как подкошенный, Серов побежал дальше, теперь уже вновь к Старосадскому. Конечно, второй раз проделать подобную шутку вряд ли удастся: напарник плешивого в голубой джинсовой рубахе поостережется и близко подходить к такому нервному объекту наблюдения, но слежку не прекратит. Нет, не прекратит, иначе ему будет еще хуже, чем корчившемуся на асфальте плешивому. Хозяева или начальство не любят неудачников!

Знать бы, где он притих, этот малый в джинсовой рубашке, где прячется и вызвал ли уже подмогу. По крайней мере рдеющий глаз сканера не потухал, а Сергей многое готов был дать, чтобы он замигал, словно костер в ветреной ночи, а затем и потух.

Ноги работали независимо от головы, и вот уже мимо промелькнула беленькая церквушка на углу, потом хранилище Исторической библиотеки. А дорога все в горку и в горку. Может, свернуть в Петроверигский? Нет, раз уж наметил план, так его и придерживайся!

Неожиданно свернув, Сергей влетел в багетную мастерскую и, не обращая внимания на рассерженные вопли приемщицы и изумление багетных дел мастеров, пробежал через служебные помещения и юркнул в дверь черного хода. Отлично! Теперь в подвал. Как же трудно здесь дышать и по углам жмутся какие-то неясные тени, не иначе как потревоженные его появлением бомжи. Жаль, что нет фонарика, но знал бы где упасть…

Ага, вот и лестница наверх, слава Богу, ведущую на нее дверь никто не додумался заколотить! Очутившись в четырехугольном замкнутом дворе, Серов поднялся по лепившейся снаружи дома обветшалой лестнице на второй этаж, пробежал вдоль галереи и спрыгнул в другой двор.

Фу, как же тут несет гарью! Хотя прошло уже немало времени после того, как погорели магазин и ателье на Покровке, на пепелище все еще стоял тяжкий дух, а закошенный фасад затягивала зеленая строительная сетка.

Сергей, рискуя переломать ноги, пробрался через нагромождения балок и битого кирпича, раздвинул сетку и вылез через бывший дверной проем на улицу. Ну, теперь опять аллюр «три креста». Скорее, скорее в Потаповский переулок! Живей, пока они не опомнились и не начали прочесывать весь район — если Серов им крайне нужен, то не остановятся и перед этим.

В Потаповском он уже не бежал, а перешел на быстрый шаг — не хватало сил и стоило восстановить сбившееся дыхание. Теперь поворот направо и через Чистопрудный бульвар — в Харитоньевский переулок, а по нему — к Садовому кольцу. Ищите, ребята, если хотите, старайтесь, вы себе на хлеб зарабатываете, а он спасает собственную жизнь.

Садовое кольцо Серов перешел около кинотеатра «Встреча» и сразу же углубился в переулок, а там по мостику и на Железнодорожный проезд, а по нему можно дойти до Каланчевки. Вот тебе и вокзал, и электричка до Солнечногорска.

Поглядывая на индикатор сканера, он с удовлетворением отметил, что рубиновый глазок стал мигать все реже, потом потерял яркость и, наконец, померк, будто закрыло глаз некое живое и крайне злобное существо…

— Мы потеряли его, потеряли! — обреченно бубнил в микрофон рации топтун в голубой джинсовой рубашке. — Он вырубил Леху и ушел!

— Где вы? — недовольно отозвались из центра. Конечно, кому понравится, когда их наружку лупят и объекты вдруг срываются с крючка?!

— На Старосадском.

— Сейчас подойдут две бригады и прочешите район. Держите постоянную связь, я отправляю группу в адрес!

Глава 10

Вечер обещал быть весьма напряженным, и нервы натянулись до предела — казалось, лишь только тронь и они лопнут с жутким грохотом выстрела. Как хотелось снять напряжение, пропустив хотя бы пару глотков спиртного, но предлагать такое Анатолию Ивановичу, а тем более делать это при нем Трофимыч не отваживался.

— Пошли в ваш кабинет, — предложил новый знакомый, — заодно покажете, как и что.

— Мне, знаете ли… — замялся Александр Трофимович.

— Не волнуйтесь, со мной вам ничего не грозит и никто не посмеет вас не только тронуть, а даже подозревать! — Анатолий Иванович взял его под руку и потянул к лестнице на третий этаж. — Пошли, пошли. У нас впереди еще тысяча дел, не стоит терять драгоценное время.

Мякишев обреченно вздохнул и послушно поплелся к себе. А что еще оставалось? Как ни крутись, как ни уклоняйся, а пистолет — самая страшная улика! — лежал в его шкафу за папками скоросшивателей. Достать бы оттуда заветную бутылочку, но, судя по всему, сегодня нельзя ни на кого дышать перегаром: самому может выйти таким боком, что и не снилось.

К немалому облегчению Мякишева, в приемной никого не было. Открыв дверь, он пропустил Анатолия Ивановича в насквозь прокуренный кабинет, быстро захлопнул ее и повернул ключ на два оборота, словно опасался, что кто-то может ворваться следом и застать их врасплох, пока они не успели подготовиться к обороне.

Новый знакомый присел около стола, сам вытряхнул в корзину для бумаг переполненную пепельницу, закурил и коротко бросил:

— Где?

Трофимыч подошел к шкафу, распахнул дверцы и снял с полки часть папок, открывая зловещий сверток.

— Понятно, — протянул Анатолий Иванович и неожиданно предложил: — А если мы его отправим обратно? Сможете достать ключи от кабинета Пылаева, а еще лучше — от его сейфа?

Мысли Мякишева немедленно разбежались в разные стороны и понеслись вскачь, как призовые жеребцы, и ему стоило немалых усилий вновь собрать их воедино, надежно взнуздать и заставить двигаться в нужном направлении. Чутьем опытного оперативного работника и прожженного интригана он сразу же уловил, о чем недоговаривал новый знакомый, и, мало того, пошел дальше Мякишева, увидев конечную цель столь неожиданного решения. Таким образом, можно не просто с головой утопить Аркашку в дерьме, но и приобрести приличные дивиденды, показав себя с самой лучшей стороны — и как человека, и как профессионала!

Вот только что Анатолий Иванович? Будет ли он «играть до финала»? А финал и тому и другому нужен один, другого они просто не имеют права допустить. Юрий Петрович или кто там за него, не простит, если они не доведут дело до победного конца!

— Ключи? — быстро переспросил Трофимыч. — Найдем ключи… Но нужно нашу маленькую операцию разделить на две.

— Я весь внимание.

Мякишев наклонился над столом и зашептал, захлебываясь словами и внутренне дрожа от страха, что вдруг это все, паче чаяния, окажется лихой подставой: пистолет в шкафу, Анатолий Иванович от Юрия Петровича, обещания помочь, а он, словно малолетка на первом допросе, развяжет язык и выложит свои планы, а его потом поблагодарят и прихлопнут, как таракана!

Но риск, он всегда риск, и приходилось рисковать в надежде получить значительно большее, чем то, чем рискуешь. Хотя, как и с какой стороны посмотреть!

— Группа есть, — выслушав Александра Трофимовича, кивнул представитель чужого управления. — И я готов дать вам бумагу. Вы соберете комиссию?

У Трофимовича сразу отлегло от сердца, и он, от волнения не попадая ключом в скважину, начал отпирать сейф, бормоча при этом:

— Бумагу я сам нарисую, сам! Предупреждайте группу и надо придумать объяснение вашему присутствию здесь.

— А я исчезну, лишь только вы пойдете вскрывать кабинет Пылаева, — заверил Анатолий Иванович.

— Но сам Аркадий?..

— За всем прослежу, не сомневайтесь. Скорее, Александр Трофимович, мы можем упустить время, ведь нам неизвестны планы противной стороны.

— Щас, щас!

Мякишев выхватил из сейфа сокровенную синюю папочку, рывком развязывая тесемки и достал из нее заранее заготовленное и подписанное сообщение осведомителя: оставалось только вписать то, что сочтет нужным его хозяин. Естественно, такие вещи были грубым нарушением всех установленных правил оперативной работы, но кто и когда соблюдал их, особенно среди съевших зубы на стукачах оперативников? Уж кто-кто, а они лучше всех понимали, как глупы и далеки от реалий жизни инструкции, составленные не занимающимся раскрытием преступлений руководством.

Анатолий Иванович закурил новую сигарету и, пуская дым в сторону приоткрытого окна, наблюдал, как Александр Трофимович торопливо оформлял сообщение, забыв про горящую в пепельнице сигарету и сердито кусая губы, будто он уже собственными руками душил ненавистного конкурента. Впрочем, в сущности, так оно и было.

— Он в кабинете один? — спросил Анатолий Иванович.

— Что? — Мякишев вскинул голову и непонимающе поглядел на собеседника.

— Я спрашиваю: он сидит в кабинете один?

— Да.

— Тогда не стоит терять время на получение ключа от сейфа, достаточно взять ключ от двери. Но потом возьмете и от сейфа.

— Естественно. Но он станет отрицать, а нам этого нельзя допустить.

— Не допустим!

Анатолий Иванович достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. Пока он с кем-то тихо переговаривался, Мякишев кинулся к дежурному и взял у него ключ от кабинета Пылаева. Вернувшись, он выразительно посмотрел на нового знакомого, и тот, поняв все без слов, вынул из книжного шкафа зловещий сверток и сунул его за пояс брюк, прикрыв полой пиджака.

— Пошли!

Они прошли коридором, поднялись на четвертый этаж, где Александр Трофимович открыл дверь кабинета Аркадия, не решаясь сам переступить порог. Лучше он это сделает несколько позже, при свидетелях, и пусть на этом проклятом свертке не будет даже намека на его отпечатки пальцев или запахи. Одорология тоже наука, и ничто нельзя сбрасывать со счетов, когда речь пошла о таких серьезных вещах.

Нет, он уберет Аркашку собственными руками, но не прикасаясь к нему, зато получив все лавры и насладившись радостью мести.

Анатолий Иванович быстро вошел в кабинет и, осмотревшись, сразу же направился к обитому искусственной кожей дивану — они стояли в кабинете каждого руководителя, поскольку если того требовала обстановка, приходилось иногда оставаться в управлении на ночь.

Подняв сиденье дивана, он сунул сверток в дальний угол ящика и прикрыл его краем лежавшего там солдатского одеяла. Отряхнул ладони и вышел.

— Закрывайте! Кстати, голубчик, кабинетик-то был опечатан!

— Плевать, — отозвался Мякишев, — я опечатаю своей печатью, никто не обратит внимания, а вскрою сам.

Закончив, он вздохнул с немалым облегчением и подумал: его враги проявили пагубную для них нерасторопность и не ударили по нему немедленно, как только сверток очутился в шкафу. Потеря времени здесь оказалась равносильной потере головы! Теперь даже те, с чьей помощью Пылаев замышлял угробить Мякишева, вынуждены будут топить Аркашку и затыкать ему рот, чтобы он не сболтнул лишнего.

Но отчего так промедлили? Неужели потому, что Пылаев не мог найти «Чичикова» и получить от него новые явки и пароли? Значит, Аркадий не знал, что у их общих друзей произошли серьезные перемены и власть перешла в другие руки? Господи, как иногда все неожиданно складывается и оборачивается!

— Ваша группа готова? — вернувшись в свой кабинет, Трофимыч почувствовал себя значительно увереннее и прямо посмотрел в глаза Анатолия Ивановича, еще не будучи полностью уверенным, что этот чистоплюй из госбезопасности его правильно понимает и готов идти до конца.

Да, Александр Трофимович с первого взгляда просек, какого полета эта птица, что он одного поля ягодка с «Чичиковым», Юрием Петровичем и старым знакомцем Ваней Жуковым, который, надо полагать, если не знал, то догадывался о взаимоотношениях Мякишева и Павла Ивановича, а то и сам в свое время вывел его на Мякишева и помог получить компрматериалы, заставившие Трофимыча стать сговорчивым.

Ну, чего провещает птичка Сирин? Сегодня, ребята, загребать жар чужими руками вам никак не удастся.

— Позвоните ему домой, — попросил Анатолий Иванович. — Вызовите на работу и скажите, что высылаете машину.

«Все, — понял Мякишев. — Они его отыграли! Все-таки моя взяла!»

Он набрал номер домашнего телефона Пылаева, и, на счастье Трофимыча, тот оказался дома. Вызов в управление он, естественно, воспринял без энтузиазма, но обещал подъехать — у Аркадия были свои «жигули».

— Пока ты будешь тыркаться, два часа пройдет, — брюзгливо заметил Мякишев, стараясь не пережать в игре, чтобы Пылаев заранее ничего не почувствовал. — Я за тобой машину выслал! Дело серьезное.

— А что произошло, Александр Трофимович?

— Приедешь — узнаешь! — отрубил начальник, положил трубку и вопросительно посмотрел на Анатолия Ивановича.

Тот достал свой мобильный телефон, набрал номер и бросил в микрофон:

— Приступайте!

Мякишев почувствовал себя так, словно у него разом отнялись руки и ноги, а вместо позвоночника образовался студень. Но это состояние спада нервного напряжения продолжалось всего доли секунды. Он тут же вновь схватил телефонную трубку, позвонил кадровику и пригласил его немедленно спуститься к нему в кабинет. Потом отыскал начальника управления и вкратце изложил ему суть сфабрикованного сообщения, заверив, что он получил его буквально несколько минут назад и что «братья из ФСБ» уже что-то тоже пронюхали, и, поскольку Горелова в сфере их интересов, один из представителей госбезопасности уже появился здесь, но бдительный Трофимыч отшил его и теперь хочет получить карт-бланш от своего руководства.

— Сор из избы не стоит выносить, — помолчав, проскрипел начальник управления, явно ошарашенный подобными новостями. — Задокументируй все комиссионно, а этого подлеца немедленно вызови к себе и ждите меня, я скоро освобожусь.

Мякишев положил трубку и облегченно вздохнул. Наблюдавший за ним Анатолий Иванович встал и подал руку:

— Думаю, мне пора. Телефон для связи у вас есть, звоните, если вдруг возникнут новые осложнения. Кстати, ваш осведомитель подтвердит информацию? Ведь начнутся серьезные разбирательства.

— Подтвердит, — уверенно ответил Трофимыч. — Ваши координаты есть у адъютанта начальника главка?

— Нет, я ему представился, и думаю, этого достаточно. Всего доброго.

— Не забудьте про нашего крестничка! — в спину напомнил Мякишев.

Анатолий Иванович только повел плечами и плотно прикрыл за собой дверь.

Через пару минут пришел кадровик, несколько встревоженный звонком Трофимыча. В его присутствии Мякишев отдал распоряжение отправить за Пылаевым машину и приказал дежурному вскрыть канцелярию, чтобы взять дубликат ключа от сейфа Аркадия. Третьим членом комиссии Трофимыч решил сделать начальника дежурной части управления — мужик не болтливый и все правильно понимает, разделяя позиции руководства.

Под благовидным предлогом оставшись на минуточку один, Мякишев глотнул из бутылки, а потом отправились вскрывать кабинет Пылаева.

Как он и обещал Анатолию Ивановичу, дверь Трофимыч открыл сам и как бы ненароком смазал пластилин с оттиском печати, но никто не обратил на это внимания — и кадровик, и начальник дежурной части были взбудоражены тем, что предстояло обыскать кабинет и перерыть все в сейфе начальника одного из ведущих отделов управления, а это событие из ряда вон.

Но когда вошли и прикрыли за собой дверь, Мякишев дал спутникам полную волю, хотя ему страстно хотелось подсказать им, где и что именно следует искать. Однако предпочел ограничиться рекомендацией, как лучше проводить осмотр помещения, и уселся в сторонке, покуривая сигарету и стряхивая пепел в бумажный кулечек, — лучше, если все найдут без его активного участия.

Вскрыли сейф. Начали составлять опись содержимого. Трофимыч с тоской подумал, что это займет массу времени, а не давала покоя мысль, как там Анатолий Иванович и его пресловутая группа — не ровен час, что-то сорвется.

— Вносите в опись дело и количество листов в нем, — посоветовал Мякишев, — не то до утра будем разбираться.

И тут распахнулась дверь и появился начальник управления. Бросив быстрый взгляд на вытянувшихся при его появлении сотрудников, он буркнул:

— Что?

— В сейфе пока одни бумаги, — сообщил заместитель.

— А стол, а диван проверили?

Он сам рывком поднял сиденье дивана, небрежно отшвырнул ногой серое одеяло и замер, увидев сверток в тряпках. Если еще и оставалась до этого надежда, что стукач Мякишева навел поклеп, то теперь все сомнения рассеялись, как унесенный ветром дым. Нагадил-таки, щенок!

Остальные присутствовавшие в кабинете вытянули шеи, чтобы лучше видеть, но никто не тронулся с места.

Начальник управления сам достал из ящика дивана сверток, бухнул его на стол и развернул пахнущие оружейной смазкой тряпки, обнажив отливающий синеватой вороненой сталью пистолет Макарова.

— Номер можно не сличать, — хрипло сказал он, завернул оружие и кивнул Трофимычу: — Пошли ко мне! А вы тут заканчивайте, делайте опись, вносите находку в бумаги, на всякий случай все еще раз проверьте и ждите в приемной.

Шагая следом за начальником к его кабинету, расположенному напротив собственного, Мякишев слышал, как шумно дышал руководитель, едва сдерживая рвущийся наружу гнев — еще бы, кому понравится такое?! Но ничего, переживали уже подобное, переживем и еще разок: в семье не без урода!

Пропустив вперед заместителя, начальник запер дверь кабинета и зло шваркнул по столу заседаний свертком.

— Мать его! Голову оторву стервецу!.. — Но тут же взял себя в руки и по-деловому спросил: — На экспертизу будем отправлять, как считаешь?

— Если только по пуле-гильзотеке, — солидно ответил Мякишев. — Пальчики вряд ли найдут, преступник не с улицы, имеет определенный опыт.

— Как думаешь, — продолжил допытываться начальник, — они действовали заодно или он просто покрывал Серова?

«Хочет спасти честь мундира! — понял Трофимыч, душа которого сейчас ликовала, чувствуя, что все пошло-поехало, покатилось так, как ему мечталось. — Нет, Серегу я тебе сейчас не отдам, он мне как противовес нужен, а на Аркашке мы с тобой станем лучшими друзьями или по крайней мере связанными одной тайной».

— Вряд ли, — авторитетно заявил он. — Серов не тот человек, вы же его не хуже меня знаете, а вот Пылаев оказался темной лошадкой!

— Рано так категорично судить, — прервал начальник, — рано! И того и другого могли подставить. Пока лучше воздержаться от каких-либо выводов. Надо допросить Пылаева и Серова.

— С Серовым я уже беседовал. А вот Аркадия послушать не мешает… Кстати, хотите рюмашку коньячка? Хорошо снимает напряжение.

— У тебя есть?

— Сейчас принесу.

Проходя через приемную в свой кабинет, чтобы достать из шкафа заветную бутылочку, Мякишев подумал: теперь все упирается в бойцов Анатолия Ивановича!

Шефу он сейчас доложит, что за Шалаевым выслана машина и остается только ждать. В любом случае и ему рюмочка не помешает, поскольку день сегодня выдался уж больно суматошный, а какая еще ночь впереди, знает только Бог!

Без Сергея стало как-то скучно и бесприютно, словно квартира осиротела. Вроде бы жилец не так часто появлялся из отведенной ему комнаты, но Славик привык к присутствию этого уверенного в себе ироничного человека и, лишь только он ушел, почувствовал, что с ним ушла и часть души или жизни — можно назвать это как хочется, суть не меняется.

Не зная, чем заняться, Тарасов сел за пианино и начал подбирать мелодию к словам новой песенки для детского спектакля по мотивам русских сказок, но работалось плохо, и он включил запись «Времен года» Чайковского — пожалуй, эта музыка наиболее соответствовала настроению сегодняшнего вечера.

Удобно устроившись на кухне, Славик налил себе чай, вытянул из оставленной Сергеем пачки сигарету, прикурил и подумал, что с легкой или нелегкой руки неожиданного квартиранта того и гляди приучится серьезно курить, а отвязаться от вредной привычки не так просто, на эту тему еще Марк Твен отпускал ядовитые шутки.

Услышав скрип в прихожей, он не предал ему никакого значения, поэтому просто лишился от изумления дара речи, когда увидел в дверях кухни незнакомого здоровенного мужика в пестрой рубахе с короткими рукавами.

— Не ори! — приказал мужик и сел на свободный табурет.

Следом за ним вошли еще двое, и Славик совершенно потерял от ужаса всякую возможность не то что сопротивляться, но даже нормально соображать. Ах, как не вовремя ушел Сергей, как не вовремя!

— Очнись, — усмехнулся первый незваный гость. — Налей и мне чайку. По такой жаре организм обезвоживается.

— Кто вы? — наконец сумел выдавить из себя Тарасов и подумал, что дурные предчувствия сбываются.

— Приятели Серова, — ответил второй незваный гость, с чуть приплюснутым, как у боксера, носом.

— К-какого С-серова?

— Квартиранта твоего, — наливая себе чай, благодушно объяснил первый, а второй выдернул шнур от электрочайника и потянул его, словно пробуя прочность на разрыв. — Где он, кстати?..

Метрах в пятидесяти от дома Тарасова, с той стороны, куда выходило окно его большой комнаты, остановилась машина с потушенными огнями, в которой сидели трое мужчин.

Один из них открыл продолговатый кейс и быстро собрал немного странную на вид винтовку с глушителем и оптическим прицелом. Приложился к мягкому резиновому наглазнику прицела и, нащупав пальцем спусковой крючок, примерился.

— Где окно? — не оборачиваясь, спросил он.

Ему указали, он повел стволом туда и снова примерился, как лучше произвести выстрел.

— Не исключено, что они на кухне, — открыв другой кейс, с радиоприемным устройством, заметил сидевший рядом с водителем «слухач».

— Ничего, микрофон чувствительный, — «снайпер» открыл затвор винтовки и загнал в ствол патрон. — В самом лучшем виде всадим на иголочке в раму и слушай на здоровье. Они уже там?

— Да. Интересно знать, как им удалось обнаружить его убежище?

— Узнаешь, — обронил «снайпер», прикладываясь к винтовке.

Глухо прозвучал выстрел. «Слухач» надел наушники. Через несколько секунд он включил диктофон и показал «снайперу» большой палец. Тот самодовольно усмехнулся и начал разбирать винтовку.

— А если он не скажет? — прикуривая, пробурчал водитель.

— Наше дело не рожать, — усмехнулся стрелок…

На легкий стук, донесшийся из комнаты, никто на кухне не обратил внимания, тем более что его почти не было слышно из-за музыки.

— Выруби шарманку, — ни к кому не обращаясь, распорядился первый, в пестрой рубахе. «Боксер» прошел в комнату и выключил музыкальный центр.

— Итак, где он?

«Пестрая рубаха» отхлебнул чаю и пристально посмотрел в глаза Славику. Тот отвел взгляд в сторону и промямлил:

— А п-почему, с-собственно?..

— По праву сильного, — охотно объяснил бугай. — Ты же не хочешь, чтобы тебя били ногами? Правда? Тогда скажи, куда отравился господин Серов? Если ты не в курсе, то это фамилия твоего квартиранта, так интересовавшегося Тамарочкой Сыровой. Ведь это ты спрашивал о ней по его просьбе? Или не так?

— Я ничего вам не скажу! И вообще уходите! — срывающимся от волнения голосом выкрикнул Славик, но тут третий из незнакомцев неожиданно накинул ему на шею шнур от чайника и затянул петлю так, что у Тарасова потемнело в глазах.

— Скажешь, — небрежно отодвинув в сторону чай, жестко бросил бугай. — Или тебя удавят! Ну, где сейчас Тамарка?

— В Солнечногорске, — проклиная в душе собственную слабость, просипел Тарасов, жадно хватая воздух широко открытым ртом. Он пил его как самое хмельное и прекрасное вино на свете!

— Серега к ней поехал?

— Не знаю! Он не говорил.

— Адрес где?

— Он взял записку. И потом ушел.

— Улицу помнишь?

Славик чувствовал себя Иудой, но боялся солгать этим страшным людям и хотел теперь лишь одного: никогда более в жизни не видеть ни этих незваных гостей, непонятным образом проникших в его квартиру, ни Сергея, которого он, спасая себя, малодушно предал. Пусть все отвалят и оставят его в покое! Он не герой и не боец, он пишет песенки для детей и не способен на борьбу, свершения и подвиги! Есть же на свете люди, которые на это не способны, вот он один из них!

Презирая себя, он назвал улицу, и тут страшная петля вдруг затянулась еще туже, и Тарасов попытался схватиться за нее руками, чтобы вдохнуть хотя бы еще раз, но свалился с табурета и, несколько раз дернувшись, затих.

— Все? — парень в пестрой рубахе допил чай, взял со стола салфетку и аккуратно завернул в нее чашку. — По дороге где-нибудь выброшу. Ну, пошли?

— Теперь в Солнечногорск? — перешагнув через тело Славика, спросил удавивший хозяина гость.

— Как прикажут, — усмехнулся «боксер»…

«Слухач», сидевший в машине с потушенными огнями, продиктовал адрес, снял наушники и устало сказал:

— Они его кончили. Наверное, задушили. У каждого Моцарта свой Сальери.

— Мы тоже в Солнечногорск? — не обратив на его сообщение никакого внимания, словно это было абсолютно несущественное замечание, поинтересовался «снайпер».

— Свяжись с Бормотухой, — посоветовал водитель. — Кажется, у нас одна группа болтается неподалеку от Каланчевки? Оттуда до трех вокзалов рукой подать, может, перехватят парня?

Прежде чем выйти из дома, Аркадий посмотрел в окно — черная «Волга» с блестящей антенной радиотелефона уже стояла у подъезда. Вот только номеров ее не разглядеть. Но, с другой стороны, чья это еще может быть машина, если не из управления? И он, пообещав жене звонить, захлопнул дверь и быстро сбежал вниз по лестнице.

На первом этаже ждали лифта трое незнакомых парней. Когда Пылаев проходил мимо, они неожиданно набросились на него и умело скрутили, не дав достать оружие и даже не позволив оказать ни малейшего сопротивления. На запястьях защелкнулись наручники, Аркадия выволокли из подъезда и сунули головой вперед в предупредительно открывшуюся дверь «Волги».

Парни тоже втиснулись в салон, и машина рванула, набрав приличную скорость.

— В чем дело? — хрипло спросил Пылаев, но ему никто не ответил.

Кто эти люди, почему они на него напали, что им нужно? Странно, но они даже не отобрали у него оружие, хотя по сноровке, с какой они действовали, безошибочно узнаешь выучку спецслужб. Уж не тайных ли поводырей это происки?

Минут тридцать ехали молча. Аркадий просто-таки отупел, перебирая в воспаленном мозгу всевозможные догадки и предположения. Несколько раз он вновь пытался задавать вопросы или завязать со своими конвоирами разговор, но они молчали, как глухонемые. Или им приказали доставить пленника в определенное место и на этом их функции кончались? Тогда куда его везут? И зачем?

Наконец водитель сбросил скорость и слегка притормозил, спросив у конвоиров:

— Тут нормально?

Один из парней чуть опустил стекло, посмотрел в щель и согласно кивнул:

— Сойдет. Пошли!

Аркадия вытащили из машины, и он с удивлением увидел, что сзади стоит его собственный «жигуленок» — покупать более дорогую и престижную машину запрети Павел Иванович, а Пылаев не посмел ослушаться.

Один из парней распахнул дверь, и пленника впихнули на заднее сиденье, а с боков его зажали конвоиры. Сидевший за рулем незнакомый мужчина обернулся и подал пластиковую дощечку с прикрепленным к ней листом бумаги и шариковую ручку.

— Возьми, — приказал один из конвоиров. — Пиши!

— Что писать? — Пылаев решил потянуть время: это никогда не мешает.

— Пиши так: простите меня, восклицательный знак, я запутался в долгах и не могу больше обманывать семью и товарищей по службе…

Аркадий отпихнул дощечку.

— Я не стану писать такое. Нашли идиота стряпать вам предсмертные записки. Свяжитесь с Павлом Ивановичем, он вам все объяснит!

— Ну, не хочешь, не надо, — убирая дощечку, миролюбиво заметил водитель. — А с Павлом Иванычем ты скоро увидишься.

От этих слов Пылаеву стало не по себе, и он рванулся с отчаянным криком, похожим на яростный и злобный стон смертельно раненного животного, уже не чающего выбраться из западни. Освободиться, любой ценой освободиться, пинать их ногами, бить головой, рвать зубами, только бы вывалиться из «жигулей» и кинуться бежать — прочь от тех, кто заставляет писать записки, леденящие душу могильным сквозняком.

Вырваться, а браслеты он уж как-нибудь снимет, все их секреты и немудреная конструкция известны ему не хуже, чем отпетому зеку. А под мышкой, не отобранный незнакомцами, пригрелся пистолет с уже загнанным в ствол патроном: начни нажимать на курок, и девять душ отправятся на небо или в Склиф — это уж как прицелишься.

Загонять лишний патрон в ствол, а потом дополнять обойму Пылаев научился у Серова, и мелькнувшее воспоминание о нем отчего-то больно царапнуло душу и, как ни странно, заставило испытать странное чувство, похожее на раскаяние, — ведь именно благодаря Аркадию у Сергея одна за другой начались неприятности весьма серьезного свойства. Да разве только у него? А все Пал Иваныч…

— Да перестань ты, зараза! — один из конвоиров, устав отбиваться от пытавшегося освободиться Пылаева, захватил его шею удушающим захватом, а другой безжалостно врезал рукоятью пистолета по затылку пленника.

Аркадий обмяк, как тряпичная кукла, уронил голову на грудь и съехал на сиденье вниз. Сердито сопевший конвоир спрятал пистолет в кобуру и осклабился:

— Почуял, видно?

— Обычный всплеск, — зевнул водитель и передал назад бутылку водки. — Адреналин ударил в кровь, вот мальчик и попробовал порезвиться. Угостите его, может, заговорит?

Пылаева устроили поудобнее, разжали ему челюсти и начали лить в рот спиртное. Пленник судорожно глотнул несколько раз, потом открыл мутные глаза и замычал, пытаясь увернуться от льющейся в рот струйки, но ему зажали голову и заставили глотать, пока не влили почти всю бутылку.

Один из мучителей сунул в рот Аркадию прикуренную сигарету, и Пылаев жадно затянулся, ощущая, как хмельной туман медленно расползается по мозгам, ослабляя волю и обманывая стоявшие настороже контрольные центры — пьяному море по колено! Интересно, они будут накачивать его еще?

— Покурил? — окурок выдернули из губ и поднесли ко рту маленький бутербродик. — Закуси. Кусай, не бойся.

Аркадий зубами принял из чужих рук кусок хлеба с копченой колбасой и меланхолично прожевал: есть совершенно не хотелось, да и алкоголь, затуманивший было мозги, перестал действовать. Наверное, слишком велико нервное напряжение.

— Давай поговорим, — миролюбиво предложил сидевший за рулем и включил небольшой диктофон, лежащий у него на коленях. — Мы согласны выслушать твою исповедь. Расскажи, как ты завладел оружием подполковника Серова, кого из него застрелил и что сделал с пистолетом потом.

Пылаеву будто еще раз заехали по затылку.

«Все рухнуло, все! И Павел Иванович как пить дать лежит на дне болота или реки, с грузом на ногах и пулей в голове. Или его расчлененный труп едет посылками в разные концы России. А чего проще сжечь тело в крематории вместе с официальным покойничком. Что им, с такими-то возможностями, стоит это устроить?»

— Я никого не убивал, — тяжело ворочая языком, сказал Аркадий вслух. — Никого!

— Но вы взяли после взрыва пистолет Серова и передали его… Кому? Кто с использованием этого оружия совершал преступления?

— Я никого не убивал, — заезженной пластинкой повторял Аркадий. Нельзя дать этим людям ни единого аргумента против себя, тогда есть шанс хоть как-то выкрутиться. И в глубине души теплилась надежда, что его просто проверяют, пробуют на прочность.

— Ты подсунул его руководству?

— Я никого не убивал, — пьяно бормотал Пылаев.

Сидевший за рулем раздраженно щелкнул кнопкой, кассета диктофона перестала вращаться. Убрав диктофон в карман, водитель с презрением бросил:

— Козел! Кончайте его!

Парень, который угощал пленника сигаретой, а потом бутербродом, ударил Аркадия кулаком в висок. Удар был такой силы, что Пылаев отключился, даже не успев испугаться или почувствовать боль.

— У нас от нескольких минут до получаса, — снимая с пленника наручники, буднично сказал ударивший Аркадия конвоир. — Кто знает, насколько крепкий у него череп?

— Я тоже не доктор, — огрызнулся водитель. — Живее!

Пылаева вытянули с заднего сиденья и пересадили за руль. Он навалился на него грудью и придавил кнопку клаксона — долгий тоскливый звук поплыл над сумеречным шоссе, заставляя водителей проходивших неподалеку редких машин притормаживать.

Второй конвоир быстро открыл капот и сорвал с аккумулятора клеммы. Сразу наступила тишина и стало слышно, как сопит первый конвоир, пристраивая между ног Аркадия гранату с привязанной к чеке крепкой лавсановой нитью.

— Куда ты ее запихал? — скривился старший, несколько минут назад безрезультатно пытавшийся получить от Пылаева записку или вытянуть из него информацию.

— Нормально, — выбрасывая нить в открытое окно, отозвался тот. — С гарантией.

Его напарник начал поливать сиденья, пол и бессознательного Аркадия бензином из канистры.

— Хорош! — остановил его старший. — Уходим.

Они отбежали к «Волге», и минер дернул за нить. Ухнул взрыв. Над «жигулями» Аркадия взметнулось яростное пламя — слепящее разлохмаченное облако с треском и гулом пожирало автомобиль и все, что находилось внутри.

— Не получилось, — стирая свой голос с диктофона, с сожалением покачал головой старший. — Неслабо было бы получить от него записочку. Вот кое-кто повертел бы задницей, как на раскаленной сковородке.

— Не получилось и не надо, — ответил ему водитель. — Там теперь ментам работенки на месяц. Мы сейчас куда, на базу?

Телефонный звонок раздался как раз в тот момент, когда Мякишев разлил коньяк по рюмкам и жестом предложил начальнику управления принять по маленькой, чтобы снять нервное напряжение. Тот одним глотком влил в себя спиртное и снял трубку.

— Да!.. Когда, где?.. Пылаев взорвался в своей машине, — трагическим шепотом сообщил он, прикрыв микрофон рукой, и Александр Трофимович поспешил придать лицу выражение скорбной озабоченности, хотя на самом деле ему хотелось схватить со стола бутылку и, запрокинув ее над широко раскрытым ртом, выпить марочный коньяк прямо из горлышка!

Плевать на все приличия, плевать на то, что подумает о нем начальник управления: сейчас Трофимычу сам черт не брат! Юрий Петрович не блеф, не миф, не сказка, и присланный им Анатолий Иванович тоже не призрак — они убрали проклятого Аркашку, убрали! Пусть чересчур шумно, топорно и торопливо, но убрали! Хрен с ним, у них просто не оставалось времени для разработки более тонкой операции. Да в этом ли суть? Главное, что власть у его тайных хозяев действительно переменилась, и, похоже, в пользу интересов Трофимыча.

Значит, надо полагать, те заманчивые обещания, которые давал Юрий Петрович насчет генеральских лампасов, тоже не блеф. Единственное, он требовал взамен верной службы и отказа от рюмочки, но всегда чем-то приходится жертвовать, на то и жизнь.

— Черт знает что! — начальник управления швырнул трубку и сам налил себе еще коньяка. — «Жигули» Пылаева взлетели на воздух! Предположительно, причиной взрыва послужила граната. Кажется, вы посылали за ним машину?

— Да, я дал распоряжение, — кивнул Мякишев и подумал, что в атмосфере всеобщего подозрения, которую он после гибели Пылаева постарается создать хотя бы на некоторое время, можно во многом преуспеть, преследуя собственные цели. Кстати, не пристегнуть ли сюда же и Серегу со взрывом на квартире? — Машина за ним вышла, — после легкой паузы продолжил Трофимыч. — Мы можем связаться с водителем по рации. Думаю, он Пылаева уже не застал! Его кто-то предупредил.

Начальник управления кольнул его взглядом.

— Кто? Кто мог предупредить? Что вы имеете в виду?

— Сообщников, — вздохнул Трофимыч. — Они же его и отправили на тот свет, чтобы не попал в наши руки. Давно известно: покойнички умеют молчать лучше, чем кто бы то ни было.

— Возможно, — сухо бросил начальник и налил себе еще.

— Кстати, группа на место происшествия выехала? Да? Очень хорошо. Если не возражаете, я тоже хотел бы съездить туда. Не дает, знает ли, покоя одна мысль.

— Что такое?

— Взрыв на квартире, где освобождали заложников. Помните, там пострадал Серов, прекрасный сыщик, которого не без помощи Пылаева взяли под подозрение в связи с утратой табельного оружия и совершенными с его использованием убийствами?

— Так, так, и…

— Туда, на квартиру, тоже выезжал Пылаев. Раньше я как-то не придавал этому факту особенного значения, все-таки он был замом Сергея Ивановича, а теперь, после того как он взорвался…

— Полагаете, Аркадий был связан с теми, кто заминировал квартиру? — прямо спросил начальник управления. — И там, на месте происшествия, после взрыва похитил у находившегося в бессознательном состоянии подполковника Серова его табельное оружие? Я вас правильно понял?

— Вполне, — твердо ответил Мякишев. — Все сходится к этому, а факты упрямая штука!

— Возможно, ты и прав, Александр Трофимыч, — по-свойски обратился к нему начальник и устало прикрыл глаза рукой. — Не хочется верить, что до такого дошло, но, как ты выразился, факты упрямая штука. Слушай, поезжай-ка действительно туда, посмотри все сам и возьми это дело в свои руки. Ты руководил отделом, в котором потом стал начальником Серов и работал Пылаев, тебе, словом, и карты… Да гони оттуда в шею этих проституток-бумагомарак и не давай никому никакой информации! Нечего, понимаешь, сор из избы!

— Я понял. — Мякишев хотел взять бутылку, но передумал: неудобно, лучше купить по дороге новую, а то и две. Надо отметить счастливое избавление от молодого конкурента и упрочение собственных позиций.

А руководство пусть потягивает его коньячок, это только сближает. И пусть надеются на Трофимыча, — он оправдает возложенные надежды. Может быть, даже с помощью все того же Юрия Петровича. Но не стоит загадывать.

— Этих, из федеральных спецслужб, тоже отсей, — в спину заместителю пробурчал начальник. — Нечего им там копытами землю рыть! Это наше внутреннее дело.

Шагая над железнодорожными путями по малолюдным и практически неизвестным даже коренным москвичам улицам, Серов вскоре вышел к шумной и ярко освещенной площади трех вокзалов. Справа серой громадой возвышался Казанский, с декоративной башенкой, скопированной с башни царевны Суюм-Беке, украшающей казанский кремль, а впереди стояли желто-белый, по-чиновному официальный и строгий Ленинградский и похожий на расписной пряник Ярославский.

Словно взбудораженный скоплением людей и транспорта, индикатор сканера опять ожил и стал наливаться нехорошим багровым цветом, однако Сергей не стал брать в голову — здесь ведут переговоры в эфире железнодорожники, принимают по радио вызовы таксисты, да мало ли вообще всякого сора в эфире на площади трех самых знаменитых вокзалов?

Из них ему нужен лишь один — Ленинградский. Именно оттуда отправлялись электропоезда до станции Подсолнечная, то есть до города Солнечногорска. Билет покупать не нужно, в кармане еще лежит действующее милицейское удостоверение.

Занятый своими мыслями, Серов пробирался сквозь толпу к подземному переходу, как вдруг его кто-то цепко прихватил за руку:

— Садись, поехали!

Сергей оглянулся. Рядом стоял плотный мужчина в куртке и кепке, а около кромки тротуара приткнулось желтое такси с призывно распахнутой дверцей.

«Совсем охренели, — вырвав руку, подумал Сергей. — Чуть не силком затягивают, лишь бы деньги получить. Неужели я так похож на приезжего провинциала?»

Отчего-то эта мысль показалась ему смешной, и он, не желая заводить скандал, с улыбкой ответил:

— Нет, приятель, мне недалеко. Спасибо.

— Поехали, поехали!

Таксист оказался настырным и вновь вцепился в руку Серова. Тот почуял неладное, но не успел ничего предпринять, как вторую руку захватил смуглый малый в джинсовом костюме.

Сергей рванулся, а «таксист» и джинсовый стали усердно выворачивать ему руки за спину и потащили к желтой машине, из которой выскочил еще один мужчина.

«Западня!» — обожгла Серова паническая мысль. Он развернулся, боднул головой в лицо «таксиста» и ударил его каблуком по голени. Тот уронил с головы кепку и согнулся от дикой боли. Резко повернувшись, Сергей врезал в ухо смуглому в джинсовой костюме.

Второй противник оказался более крепким орешком: получив сильный удар, он лишь на секунду выпустил Серова, но тут же повис на нем, приемом опытного регбиста захватив ноги выше колен. И все это молча, быстро, без лишнего шума, если не считать глухих матерных проклятий катавшегося по асфальту «таксиста».

Кто его хотел задержать, Серов выяснять не собирался — не до этого. Тем временем на него наскочил третий противник — среднего роста крепыш — и попытался двинуть Сергею в солнечное сплетение — наверное, у него была такая дурная привычка здороваться с незнакомыми, — но, промазав, попал по сумке и тут же был наказан, получив в ответ прямой в голову. Лязгнули зубы, голова крепыша дернулась, и он тут же учел свои ошибки и, отскочив, начал действовать ногами, не желая более подставляться под быстрые и сильные удары Серова, хорошо владеющего приемами бокса.

Странно, но, пропустив сильный и точный удар Сергея, крепыш не упал, как это обычно случалось с теми, кто отпробовал кулака бывшего подполковника, но упорно продолжал бой. Значит, он опытный и стойкий боец и все происходящее далеко не случайность? Такой вывод напрашивался сам собой и внушал страх. А вот пугаться как раз не следовало, чтобы не парализовать собственную волю.

Смуглый малый в джинсе выпусти ноги Серова и тоже перешел в атаку, поддерживая крепыша, старавшегося достать бедра Сергея ударами ног. Цель его была проста и понятна — лишить противника подвижности, а там он станет их легкой добычей. Единственное, чего они никак не учли, это того, что у Серова и в мыслях не было становиться ни жертвой, ни добычей, ни пленником. Он твердо решил — если не удастся отбиться, пустить в ход лежавшее в сумке оружие. Он только недоумевал, отчего противная сторона до сей поры сама не пустила в ход ни ножи, ни пистолеты. Ведь наверняка эта публика из той же компании, которая приходила пришить его и Лариску!

Отмахиваясь от чужих ударов, ставя блоки и закрываясь сумкой, Сергей думал лишь об одном: как бы вырваться и пуститься наутек, подальше отсюда, туда, где им его точно не найти и не взять. Спереди нападал крепыш, сбоку стояла машина, с другого боку не давал покоя джинсовый малый, а позади матерился «таксист», уже готовый тоже вступить в бой. И, как ни удивительно, практически никто в круговерти и сутолоке привокзальной площади не обращал внимания на скоротечную схватку.

Отступив на шаг, Серов неожиданно ударил «таксиста» ногой в голову и, перепрыгнув через него, метнулся за угол Казанского вокзала.

Позади раздался топот — нападавшие дружно бросились в погоню. Видно, уж больно он им нужен. Однако отчего они не стреляют? Боятся применять оружие в людном месте? Значит, это его бывшие коллеги?

Как бы там ни было, их сомнения, опасения и неприменение оружия ему лишь во благо. Тем же путем, каким пришел сюда, Сергей поспешил к спасительным сумрачным закоулкам за железнодорожными путями, надеясь, что противники там потеряют его, и чувствуя, как в затылке начала пульсировать знакомая тупая боль, а в желудке возникло ощущение тянущей пустоты…

Когда Серов вновь пришел в себя, ночь уже поглотила город и сыпала пригоршни мелкого дождя на маленькое оконце из мутного плексигласа, вставленное в потертый толстый брезент. Рядом громоздились какие-то ящики, по углам обитые тонкой жестью, а сам Сергей лежал на куче тряпья в узкой щели между ними. Голова не болела, но в животе противно тянуло, а во рту явно ощущался привкус меди. Или это кровь от разбитых в драке губ?

Где он? Серов на четвереньках выбрался из щели между ящиками. Приподнял брезентовый полог, и в лицо сразу ударил свежий сырой ветер, а внизу побежала бесконечная лента мокрого шоссе с отражающимися в лужах огнями фар и фонарей.

Ну да, правильно, он в кузове грузовика, идущего по Ленинградскому шоссе!

В памяти одна за другой начали всплывать картины стычки на площади у Казанского вокзала, сумасшедшего бега вдоль путей, потом поездки на троллейбусе до Тверской, а там на метро до «Речного вокзала», где он и сговорился с водителем грузовика: тот обещал подбросить до Солнечногорска — дальнобойщику пилить дальше, так отчего не взять пассажира?

Ехать в кабине Серов не захотел, справедливо опасаясь проверок на постах ГАИ, где могли быть ориентировки его розыска: кто знает, обычно мздоимцев из автоинспекции чужие дела не интересуют, но ежели вдруг пойдет серьезная охота — а многое говорило именно за это, — то рядом с инспекторами дорожно-патрульной службы могут оказаться не менее опытные, чем сам Серов, волкодавы.

Опять забравшись на кучу тряпья, Серов поднял воротник куртки, поудобнее пристроил сумку и задремал, надеясь восстановить силы и скоротать время поездки.

Разбудил его веселый голос шофера, заглянувшего в кузов:

— Эй, друг! Приехали!

— Спасибо! — Сергей дал ему купюру, и водитель кивком поблагодарил.

Серов спрыгнул на дорогу, проводил взглядом уходивший к Твери грузовик и осмотрелся. Его высадили прямо в центре, недалеко от кинотеатра «Сенеж». Однажды Сергею довелось побывать в этом городке, и он узнал памятник павшим воинам, здание магазина и площадь перед кинотеатром. По всему выходило, ему нужно немного вернуться назад, и он зашагал по обочине шоссе.

Найти улицу оказалось делом не сложным. Гораздо труднее в темноте, среди густой зелени палисадников, отыскать нужный дом. Но вот и он. Несмотря на позднее время, одно из окон желтовато светилось, пропуская на улицу свет сквозь плотные занавески, и Серов понял: там еще не все спят.

Точного плана действий у него не было, и он решил попробовать добраться до Тамары самым простым путем. Перемахнув через забор — калитка была закрыта на замок, — он по дорожке дошел до крыльца, поднялся по скрипучим ступенькам и нажал кнопку звонка, подивившись про себя, как совмещаются, казалось бы, мало совместимые вещи: почти деревенский рубленый пятистенок, обшитый вагонкой, и городской электрический звонок — принадлежность домов-башен из железобетона.

— Кто там? — нелюбезно спросил хрипловатый мужской голос, и Серов ответил:

— Мне Тамару. Она здесь живет?

— Какую еще Тамару?

— Сырову.

— А ты кто сам такой? — продолжал допытываться из-за двери мужчина.

— Знакомый. Привет ей привез от Славы Тарасова.

— От кого?

— От Тарасова! Да откройте же, не съем я вас. Сколько мы будем кричать через дверь?

— Сколько надо, — отрезал невидимый хозяин. — Так от кого, говоришь?

— От Славы Тарасова, музыкального руководителя.

— Ага… — наступившая тишина вселила некоторые надежды, но тут из-за дверей посоветовали: — Шел бы ты, милай человек, своей дорогой. Нету тута никакой Тамары, ошибся ты.

— Как ошибся?! — Серов стукнул в дверь крепким кулаком. — Откройте!

— Уходи! — рявкнул мужик и загремел железом. — Не то пальну! Пущай тебя потом менты или ангелы расспрашивают.

«А ведь пальнет, — спрыгнув с крыльца, подумал Сергей. — С него станется, народец напуган. Неужели Славик обманулся или его обманули? Или эта Тамара специально скрывается?»

Делать нечего. Он опять перемахнул через забор, перешел на другую сторону улицы, отыскал под густыми кустами сухую лавочку, присел на нее и закурил в кулак, чтобы не выдать себя огоньком сигареты. Отсюда прекрасно видны и дом, и крыльцо. Кстати, свет в занавешенном окне погас, и весь дом погрузился во тьму. Странное совпадение с его появлением, но тем не менее.

Серов успел выкурить всего пару сигарет, как его терпение было вознаграждено: дверь приоткрылась и кто-то выглянул. Кто это, мужчина или женщина, в темноте разобрать не удалось. Выходит, визит Сергея обеспокоил обитателей дома, где должна находиться Тамара. Должна, если Славика Тарасова не обманули, а он, в свою очередь, не ввел в заблуждение квартиранта.

Спустя несколько минут дверь дома вновь приоткрылась и на этот раз человек не просто выглянул, а вышел на крыльцо, и Серов смог определить: мужчина. Он немного постоял, потом подошел к калитке, снял звякнувший замок и шагнул за ограду. Прошелся вдоль забора сначала в одну, потом в другую сторону, настороженно всматриваясь в темноту, затем вернулся в дом. Наверное, это был тот, кто говорил с ночным визитером через дверь и обещался пальнуть из ружья?

Разведчик из него оказался никудышный, и он не заметил Сергея, притаившегося буквально в десятке шагов от него.

Заинтригованный Серов решил подождать и посмотреть, что будет дальше. В крайнем случае придется скоротать ночь здесь, а утром предпринять новую попытку проникнуть в дом — может быть, при свете дня хозяева станут более сговорчивыми?

Любопытно, зачем же это хозяин выполз в ночную темень; если в его доме отродясь не бывало никакой Тамары Сыровой? Проверить, ушел ли незваный гость? Да нет, кто ради этого станет вылезать из теплого дома на холод и моросящий дождь, особенно если визит оказался ошибкой. Значит, он хотел убедиться, что никого рядом нет? Зачем? Чтобы спокойно лечь спать и видеть сладкие сны?

Легкий скрип открывшейся двери заставил Сергея насторожиться. На крыльце появились две темные тени. Похоже, это мужчина и женщина? Крайне интересно. И что же последует дальше? Ага, они выходят за калитку и довольно быстро удаляются. Что делать: оставаться здесь или последовать за ними?

Наверное, стоит проследить, куда они направились, не исключено, что он все-таки спугнул птичку, полагавшую свое убежище очень надежным. Что же, человеку свойственно заблуждаться. Но если это действительно Тамара, то почему она прячется, какую тайну носит в себе и кого боится? Неужто самая сумасбродная версия Серова оказалась единственно верной? А почему бы и нет? Вся наша жизнь сплошной дурдом, в котором любая нелепица и абсурд — норма.

Подхватив сумку, Сергей кинулся следом за уходящей парой, стараясь не попадать в свет редких фонарей. Вскоре он понял: они идут, направляясь к железнодорожной станции. Кстати, женщина, одетая в допотопный темный долгополый дождевик, почти полностью скрывавший ее фигуру и закрывавший капюшоном лицо, ни разу не оглянулась, зато мужчина то и дело вертел головой по сторонам и оборачивался. Женщина шла налегке, ее спутник нес средних размеров спортивную сумку.

Около станции было значительно светлее, поэтому Серов почел за благо оставаться на расстоянии и, только улучив подходящий момент, подобрался ближе и спрятался в густой тени пристанционной постройки. Мужчина отошел к билетной кассе. Вскоре он вернулся и подал женщине билет.

— Вот, на тверскую электричку. Она последняя.

Женщина откинула капюшон, свет тусклого пристанционного фонаря упал на ее лицо, и Сергей невольно вздрогнул — это была та, кого он искал…

Около ступенек, ведущих на перрон, ругались две молоденькие проститутки, оставшиеся сегодня без клиентов и, следовательно, без заработка.

— Да пошла ты!.. — кричала одна, размахивая тощими руками.

— Я там бываю чаще, чем ты на свежем воздухе! — парировала товарка, и проходивший мимо Серов невольно улыбнулся: меткое замечание.

Интересовавшая его женщина стояла у края платформы вместе со своим спутником, и Сергей гадал: поедут они вместе или мужчина останется? И кто он? Вряд ли это охрана, скорее всего, знакомый или родственник, поскольку мужчина далеко не молод.

Коротко прогудев, подошла почти пустая электричка, и Серов вошел в тамбур. Остановился у дверей и посмотрел вдоль состава — никогда не следует считать противника глупее себя, плата за самонадеянность бывает очень высока. Его могли заманить на вокзал, прикинувшись полными недоумками, и отправить на последней электричке, в то время как сами поедут совершенно в другую сторону. Но упустить ту, кого он искал, смерти подобно!

Нет, кажется, все нормально и его предположение о спугнутой птичке оказалось верным: женщина вошла в вагон, а мужчина, ссутулившись под вновь начавшим моросить дождем, пошел вдоль электрички, заглядывая в окна. Что-то неразборчивое пробубнило радио, двери зашипели и со стуком закрылись. Все, теперь обратного хода нет!

Вагон качнуло, мимо медленно поплыли станционные постройки и огни Солнечногорска — такого уютного, тихого подмосковного городка со славной историей. Сергей прошел по проходу между рядами сидений, миновал еще один тамбур и грохочущие под ногами железные мостки и оказался в тамбуре вагона, в который села ОНА.

К великому неудовольствию Серова, пассажиров было мало, но, на его счастье, женщина сидела спиной к нему, и это давало некоторый шанс. Сергей подобрал брошенную кем-то местную газету и уселся на лавке рядом с тамбуром, прикрывшись развернутым газетным листом: все-таки хорошо, когда в людях живучи привычки обязательно садиться лицом по ходу движения.

Сделав в газете дырку, он через нее приглядывал за женщиной, а потом притулился в уголке, сделав вид, что дремлет. Интересно, где сойдет интересующая пассажирка? Или поедет до конца, в Тверь?

Неожиданно женщина привстала и оглянулась, осматривая находившихся в вагоне пассажиров. Сергей ниже опустил голову и повыше поднял воротник куртки. Кажется, пронесло и она его не узнала? Да, опыта в таких делах у девушки маловато, иначе она проверила бы, что творится у нее за спиной, хотя бы при помощи зеркальца в пудренице — это так естественно: припудрить носик или поправить волосы. Но ее этому никто не научил, вот и славненько.

Вдруг возникло сильное желание прямо сейчас, в вагоне электрички подсесть к ней и, прижав ее к качающемуся борту вагона, задать несколько вопросов, на которые он жаждал получить ответы. И вообще посмотреть ей в глаза! Даже, наверное, сначала посмотреть в глаза, а потом, может быть, и вопросов-то никаких задавать не нужно. Глаза скажут ему все, особенно «глаз ведьмы»!

Он с трудом подавил возникшее желание и не поддался искушению кажущейся легкости задуманного мероприятия — откуда ему знать, один ли он ведет ее сейчас в электричке? Ведь его уже приходили убивать, следили за ним, пытались захватить около Казанского вокзала — кто даст гарантию, что он полностью отрубил хвост, что за ним не тянется еще одна, «тихушная» бригада, которая сейчас рассредоточилась и выжидает, что он станет делать. Они просто-напросто могут не знать, куда и зачем он отправился, и страшно обрадуются, когда он выведет их на новый «объект», а может быть, и на новую жертву.

Нет, не стоит считать себя самым умным, хитрым и удачливым. Лучше быть очень терпеливым и подождать, пока девушка не приведет в какое-нибудь место, а там действовать по обстоятельствам. Но по дороге провериться — есть слежка или нет? А пока будем ехать и думать, думать и ехать и будем готовы выскочить следом за ней на любой остановке.

Женщина сошла в Клину. Серов последовал за ней и видел, как на платформе она быстро скинула долгополый дождевик, оставшись в легкой спортивной куртке и джинсах, — вот так пропусти момент переодевания и можешь потом не опознать «объект», особенно при слабом освещении. Сергей ожидал, что она направится к остановке автобуса, где около павильончика уже скопилась небольшая группа людей, но Тамара — если, конечно, это была она — предпочла пойти пешком.

Серов потянулся следом, как нитка за иголкой. Только вот иголка проколет и пройдет, а нитка может в любой момент оборваться — он же совершенно не знал город, и стоило ей вильнуть в первый попавшийся проходной двор, как он тут же потеряет ее и, возможно, навсегда! Оставалось уповать на то, что женщина торопилась, боялась разных нежелательных встреч в ночи и сама хотела поскорее оказаться под надежной крышей.

Незаметно они очутились около рынка, в этот час безмолвного, мрачного и пустого. Потом свернули, и Серов успел прочитать на табличке название улицы — Новая. Прочитал и заторопился к пятиэтажке из серого кирпича — Тамара вошла в подъезд этого дома.

Придержав дверь, чтобы не хлопнула, Сергей пулей взлетел на второй этаж как раз в тот момент, когда она вставила ключи в замок двери квартиры. Схватив женщину сзади, он зажал ей рот, не дав даже пикнуть, и показал ТТ.

— Тихо! — свистящим шепотом сказал он ей на ухо, чувствуя, как губы щекочет прядь ее волос, а голову дурманит залах духов, такой знакомый запах! — В квартире еще есть кто-нибудь?

Она отрицательно мотнула головой, и он, боясь, как бы дамочка не грохнулась со страху в обморок прямо на лестничной площадке, толкнул ногой дверь квартиры: надо же проверить, говорит она правду или нет? Если да, то один расклад, но если нет…

Не зажигая свет и, как живой щит, ведя перед собой заложницу, Серов вошел в крохотную прихожую и подумал: если бы еще недели три назад ему сказали, что он будет захватывать женщин и под угрозой оружия вводить их впереди себя в незнакомые квартиры, он счел бы это просто неумной шуткой, если не провокацией. И тем не менее!

Перешагнув порог, он заставил ее остановиться и чутко прислушался — не раздастся ли в полумраке характерный металлический щелчок взводимого курка или лязг передернутого затвора? Может быть, кто-то засопит от напряжения или шумно выдохнет? Нет, никаких подозрительных звуков, а мерный, едва слышный стук — это, наверное, часы.

А запахи? Он глубоко втянул ноздрями воздух — пахнет ли свежим табачным дымом, дезодорантами или мокрой после дождя одеждой? Ах, как неудачно все перебивает запах ее духов, потому что голова девушки около его лица, а сама она замерла, словно испуганный зверек.

По-прежнему молча он легонько толкнул ее вперед, вынуждая сделать шаг, потом другой. Так, посмотрим направо. В кухне никого! Теперь туалет и ванная, но они совмещены, и тем проще. Остались комнаты. Сколько их тут, кажется, всего одна, и там тоже никого. Фу-у, даже испарина выступила на лбу: трудно надеяться и верить, что тебя не заманивают в очередную западню, готовую со стуком захлопнуться — так стучат мерзлые комья земли о крышку опущенного в могилу гроба.

Сергей швырнул женщину на диван и, метнувшись в прихожую, выдернул из замка ключи и захлопнул дверь. Вернулся в комнату и зажег свет как раз в тот момент, когда она встала с покрытого пледом дивана и невольно их взгляды встретились.

Серов почувствовал, словно его ударили в грудь — левый глаз у женщины был серо-зеленый, а правый зеленый: «глаз ведьмы».

— Садись, — он с трудом разлепил сухие губы и показал ей стволом на диван. Она послушно села и положила руки на колени: наверное, чтобы он видел их и сгоряча не выстрелил?

Сергей подтянул ногой стул и сел напротив, разглядывая ее с дотоле ему неизвестным жадным любопытством.

— Не узнаешь, что ли? — с долей издевки спросил он.

— Кто вы? Я закричу!

Бог мой, этот голос он узнал бы из тысячи других женских голосов! Не зря же он ему показался таким знакомым, когда крутилась кассета с записью студенческого капустника.

— Не закричишь, тебе тихо надо сидеть, — он усмехнулся и достал сигареты. Прикурил, выдохнул густую струю дыма и негромко сказал: — Знаешь, я не верю в переселение душ.

— Вы о чем? — она недоуменно подняла тонкую бровь.

— Не прикидывайся, — погрозил ей пальцем Серов, как шаловливому ребенку. — Глазки тебя с головой выдают, нет ни у кого больше таких глазок. «Глаз ведьмы», вот твоя погибель! Не учла?

Она побледнела, закусила губу и отвернулась, а он, не в силах больше сдерживаться, протянул руку, распахнул на ней куртку и рванул за ворот блузки.

— Вот та родинка, которую я любил целовать! Ну? Ты так и не вспомнила, кто я такой?!

Женщина прижала ладонь к горлу, прикрываясь остатками разорванной блузки, и глухо всхлипнула.

— Кто же ты?! Призрак Полины Гореловой, неведомым образом воскресшей из мертвых, или Тамара Сырова, игравшая передо мной роль психически ненормальной Полины? Ты же меня под пулю подставила!

Она сползла на пол, встала на колени и, взяв его руку, покрыла ее поцелуями и оросила горячими слезами, как безумная приговаривая:

— Прости, Сереженька, прости, миленький, если можешь, прости!

Он положил на стол пистолет, взял в ладони ее мокрое лицо и поглядел в разные, такие притягательные глаза:

— Дура! Ведь нас обоих могут убить! Ты хоть понимаешь это или нет?

— Да, да, — она судорожно икнула, все еще не отойдя от пережитого страха. — Понимаю.

— Поэтому и скрываешься?

— Да, да, — опять как заведенная закивала она. — Они уже хотели, да я убежала.

— Скажи: зачем тебе это надо? Они грозили, запугивали или обещали деньги?

— Деньги, Сереженька, деньги, — Тамара промокнула глаза кружевным платочком и, увидев на нем черные подтеки расплывшейся туши, горько усмехнулась. — Хотелось быть счастливой и богатой, а дело казалось пустяковым. Нам ведь всем с детства вбили в голову, что мы обязательно должны быть счастливы, что мы счастливы уже тем, что родились в этой стране. Помнишь, человек родится для счастья, как птица для полета? А те, кто обещал счастье, давно заняты другим и сыты, но мне, голодной и безработной, любая подачка радость! Вот я и согласилась. И разве знала тогда, что встречу тебя?

Она потянулась к нему всем телом, и он обнял ее, ощущая, как внутри вспыхнул огонь желаний, но кто-то, вдруг опять вставший на покинутый было пост в голове, чуть ли не ударил в набат и заорал благим матом: «Стой! Что ты делаешь, она же ведьма! Ведьма! Продала раз, продаст и другой!» — И словно выплеснул ушат ледяной воды на разгоревшийся костер, разом затушив его холодом отчуждения и недоверия.

— Ты же понимаешь, у нас мало времени, — слегка отстранив ее, Серов посмотрел в заплаканное лицо и подумал, а не очередное ли это притворство? Вдруг внутренний голос целиком и полностью прав? — Они идут по следу, упорно идут, — продолжил он. — И в любой момент могут до нас добраться. Понимаешь, в любой момент! И тогда нам конец.

— Я понимаю, понимаю, — она вновь прижалась к нему, положив голову на плечо, и чуть слышно сказала: — Если бы ты только знал, как мне было тяжело… Ведь ты сразу ужасно понравился мне, до чертиков, до безумия!

И это упоминание безумия опять потушило начавший по новой разгораться костер желаний и возбудило новые подозрения.

— Ты играла роль?

— Да, но не на подмостках и высокооплачиваемую.

— А ту женщину?

— Нет, я видела ее только мертвой, да и то случайно, — Тамара зябко повела плечами и предложила: — Может быть, мы хоть чаю выпьем?

Серов молча отправился с ней на кухню, не забыв прихватить ТТ: пока ситуация не прояснилась до конца, лучше всего ни на секунду не расставаться с оружием. Ведь жизнь человека на войне быстротечна, как говорил еще Владимир Мономах, а Сергей был на войне.

На кухне он сел у стола и мрачно бросил:

— Рассказывай. Все, с самого начала. А потом будем решать.

— Господи! — Тамара упала ему на грудь. — Неужели нас убьют?

Рядом с газоном, под навесом мокрых после дождя кустов давно отцветшей сирени, спрятался мощный темный джип, в котором сидели четверо усталых, небритых мужчин. В соседнем дворе стоял еще один автомобиль — «Волга», и в ней маялись от вынужденного безделья и пытались подремать еще четверо, а за квартал от них стояла третья машина.

— Светает, — мужчина, сидевший рядом с водителем джипа, зябко поежился, потер небритый подбородок и буркнул: — Сгоняйте кто-нибудь за жратвой. Живот подвело!

— Какая сейчас жратва? — лениво процедили сзади. — Все закрыто.

— Наверняка есть круглосуточный магазин или забегаловка, — не сдавался голодный.

— В этой-то деревне? — иронично хмыкнул третий.

— Какая деревня? Сам ты… Иди, блин, ищи, я жрать хочу!

— Он уйдет, а как с этими? — водитель кивнул на дома из серого кирпича.

— Да, — поддержал его тот, кого отправляли за продуктами. — Что делать, если голубки вспорхнут и полетят? А я буду ходить за жратвой?

— Не улетят, — оголодавший старший группы наружного наблюдения, сумевшей в Солнечногорске подцепить на крючок занятого своей охотой и немного потерявшего бдительность Серова, презрительно выпятил нижнюю губу.

Все работавшие с ним по большому счету еще не нюхавшие настоящего пороха мальчишки. Только он один прошел суровую школу в спецслужбах, а потом в охранном агентстве. А эти без году неделя в топтунах, а уже мнят о себе невесть что. Да не будь его, им ни за что не обнаружить бы резвого мента и не сесть вновь ему на хвост! А уж как он крутил со своей девкой, как выворачивался, но в адрес привел, никуда не делся.

Теперь наступает заключительная фаза в развитии событий, а молодые никак не могут этого понять, хотя, казалось бы, чего проще раскинуть мозгами и догадаться: если мужчина и женщина встретились после вынужденной разлуки, между ними непременно произойдет выяснение отношений, на что нужно определенное время.

Мент, судя по всему, малый крутой и кокнет артисточку, либо она сумеет заговорить ему зубы, уложит в постельку и успокоит — третьего просто не дано! Сам старший обязательно пристрелил бы зловредную и подлую бабу, не поддаваясь ни на какие ее козни, уговоры и розовые сопли: коли предала один раз, предаст и второй, и третий. Разве можно верить женщине, которая подвела тебя под пулю?! Ладно бы просто вертела подолом и изменяла, но она покусилась на святое, на твою жизнь!

Приказ, полученный группой, был прост — кончить и мужчину, и женщину, но старший никогда не любил торопиться. Ни в чем. Зачем спешить и глупо подставляться? Пусть рискуют пацаны.

Судя по всему, голубки, как назвал их один из его группы, сумели договориться. Вернее, девка все-таки улестила мента и опять обвела вокруг пальца. Иначе он давно бы вышел — не останется же ночевать рядом с трупом?

Конечно, лучше, если бы он ее все-таки прикончил: меньше хлопот, грязной работы и грехов на душе. Парень тоже не подарок, и хорошо кончать с ним на воле, где есть простор для маневра и больше возможностей напасть неожиданно. А что в хате — двери все равно придется открывать, а он уже такой финт знает и оружие унес у незадачливых киллеров не просто так. К тому же дом — это всегда соседи, шум, любопытные, возможные звонки в милицию. У молодых еще нет такого опыта, как у него, и язвы тоже нет, нет катаров и прочей дребедени, заработанной на государственной службе из-за нервов и вечно пустого живота.

— Не улетят, — помолчав немного, повторил старший. — Наверняка они выяснили отношения, и если он сразу не вышел, значит, не пришиб ее и теперь там совет да любовь. Соваться в квартиру неохота, чтобы не наделать лишнего шума, подождем, пока они выйдут вместе. Иди, дружок, принеси чего-нибудь пожрать. Думаю, ты успеешь вернуться.

Подчиненный нехотя вылез из джипа и, ссутулившись, побрел в сторону рынка.

— Первый, почему движение? — прохрипела рация.

«Не спят, подлецы», — подумал старший и ответил второй группе, дежурившей в черной «Волге».

— За жратвой послал. Кто знает, сколько тут еще торчать, а брюхо не казенное.

— Хочешь посмотреть, куда они пойдут? — допытывались по рации.

— Да, — чтобы отвязаться, ответил старший и, отключившись от связи, подумал: куда пойдут голубки, его совершенно не интересует. Их судьба предрешена теми, кто платит и отдает приказы. Единственное, стоило бы кончать их не прямо тут, во дворе, а может быть, немного поводить и найти более удобное местечко…

В третьей машине «слухач» снял наушники и, хлопая красными от бессонницы глазами, сказал:

— Послали одного за жратвой. Вроде бы хотят посмотреть, куда они пойдут дальше.

— Вряд ли, — задумчиво протянул «снайпер». — Кончать будут. Зачем они им? Нежелательные свидетели — и все.

Старший связался по рации с Борисом Матвеевичем, приказавшим докладывать ему в любое время, и обрисовал обстановку.

— Ждать и наблюдать, — выслушав его, постановил Бормотуха.

— А если они их кончат?

— Там по обстоятельствам, но не рискуя. В принципе пусть выкручиваются сами, однако неплохо бы заполучить мужчину живым, если это не удалось сделать в Москве. Если возьмете и женщину, с меня вдвойне причитается. Однако, по-моему, там слишком много этих козлов!

Проснулся Сергей очень рано, когда за окном серыми пятнами только начал проступать рассвет и, как на фотобумаге, стали проявляться из темноты силуэты домов, деревьев и бегущих по небу облаков. Облака, наверное, к дождю, или, наоборот, вечный бродяга ветер уносит их вдаль, обещая вычистить небо до слепящей голубизны?

Рядом, уткнувшись лицом в подушку, тихо посапывала Тамара. Или Полина? Как ее правильно называть, если он привык сначала к одному имени, но у нее оказалось другое, и дай-то Бог, чтобы не всплыло третье или четвертое!

Конечно, стоит отдать ей должное — она сыграла свою роль блестяще, заставив его безоговорочно поверить в реальность происходящего, в болезнь и любовь Полины, в ее самоубийство. Впрочем, в реальность последнего поверить было нетрудно, увидев распростертое на асфальте мертвое тело. Но играла ли Тамара в любовь к Серову или действительно тянулась к нему одинокой душой?

В любом случае, близость с ним была ее серьезной ошибкой при исполнении сложной и страшной роли якобы психически больной любовницы помощника Президента — Сергей увлекся ею и не смог забыть, а не забыв, везде видел желанный образ. И случайно увидел его в реальности. Дальше все было знакомым делом — за свою жизнь он отыскал множество людей, умевших скрываться и прятаться куда лучше, чем Тамара. Или Полина?

За что же тогда убили настоящую Полину Горелову, и кто с ней столь жестоко расправился? Зачем людям, нанявшим Тамару, нужна была легенда, что у Гореловой мания самоубийства? Какая жуткая загадка кроется за всем этим?

Вчера, вернее сегодня, они проговорили чуть не до рассвета. И поспал Сергей всего часа два, не больше. Однако нервное напряжение и растущее внутри чувство приближающейся опасности не давали вновь заснуть, напрочь отгоняя сон.

Господи, дай разум разобраться во всем и силы, чтобы спасти себя и ставшую близкой женщину! Видит Бог, Серов не доверял ей до конца, но не смог устоять против близости и вновь лег с ней в одну постель. Слаб человек и велики бесы, а Тамарка, наверное, и вправду ведьма? Знает приворотные зелья и дурманит ими голову, заставляя забыть обо всем на свете?

Как же она говорила? Ах да, ее нашли совершенно случайно и предложили работу за хорошую оплату. Она думала, что это связано с сексом, как у девушек по вызову, но ей объяснили: никакого секса и неукоснительно выполнять все инструкции — тогда получит хорошее вознаграждение и они расстаются друзьями.

«Засватал» ее на эту аферу все тот же Генка Казаков, имевший широкие связи в разных областях. Один из его знакомых и помог найти по картотеке Мосфильма безработную молодую актрису, удивительно похожую на Полину Горелову. Казаков встретился с ней и предложил работу, которая для бедной девушки показалась сказочным подарком судьбы. Почти как у Золушки.

Нет, настоящую Полину Горелову она не знала — лишь однажды видела издалека, когда ее показали из окна автомобиля, и еще на видеозаписях. По ним Тамара готовила грим, делала прическу, разучивала походку. Ей объяснили, что нужно держать язык за зубами, поскольку хотят скомпрометировать высокопоставленного любовника этой женщины, для чего и нужен двойник Полины, но как именно будет проведена эта компрометация, не объяснили, а она побоялась спрашивать. Тем более ей заткнули рот разными дорогими тряпками, доверенностью на новенькую красную «ладу», обещаниями подарить этот автомобиль после успешного завершения работы и вообще красивой жизнью: деликатесами, массажистками, парикмахерами, валютными шопами и тому подобным. Добивались того, чтобы она выглядела в точности как Полина. Кто же от добра добра ищет? Тем более к ней относились уважительно и не позволяли себе не то что руки распускать, но даже сальных взглядов.

Как только она согласилась работать, Казаков немедленно ушел в тень и появился некий Константин Михайлович, с улыбкой назвавшийся ее мнимым родственником. В дальнейшем он и опекал Тамару, а незадолго до сломавшего ее жизнь дня свел с неким Сергеем Сергеевичем.

— Да? — Серов внутренне напрягся: неужели он вновь держит в руках кончик нитки, ведущей к зарослям, в которых терялась «крысиная тропа»? — Какой он из себя?

— Так, — Тамара пожала плечами, — никакой. Глаза светлые, волосы непонятного цвета, костюмчик серенький, голос тихий и весь такой вежливый, но по коже мурашки бегут. Сказал, что сообщат, в чем будет одета Полина, и мне надлежит одеться так же. Все вещи купили заранее. Насколько я поняла, у нее, ну, у Полины, была что-то типа экономки или домработницы, так они ее подкупили, и она все сообщала.

— Револьвер кто дал?

— Константин. Вообще он всем командовал, но при Сергее Сергеевиче держался словно школяр. Казаков все расскажет, ты же, как я поняла, тоже его знаешь?

— Он уже никому ничего не скажет, — усмехнулся Серов. — Убили его.

— Убили?! — охнула Тамара. — Господи, что же делать-то, а?

— Ты лучше скажи, как в тот день все случилось?

— Лучше не напоминай, — она приложила кончики пальцев к вискам. — Голова начинает разламываться. Главное: я должна привезти тебя на Гончарную и улизнуть! Там квартиру сняли, с выходами в разные подъезды. В нее приказали тебя заманить и скрыться, но я не стала этого делать.

«Меня должны были арестовать в квартире, — понял Серов, но Тамарка спутала их планы, и я остался на лестничной площадке, а потом спустился во двор и уехал. Что же, спасибо и на этом».

— Спасибо, — повторил он вслух. — Я потом пытался найти этого Костю.

— Ты бы его в жизни не нашел, — горько улыбнулась Тамара.

— Почему?

— Потому что он всем представлялся как Костя Максимов, а на самом деле он Зяма Бланк! Я как узнала, так внутри что-то перевернулось, а когда эту женщину во дворе на асфальте увидела, то поняла, во что втянули, и дала деру…

— Погоди, — прервал ее Сергей. — Давай-ка расскажи, как ты узнала, что Костя совсем не Костя? И где ты видела Сергея Сергеевича, ездили к нему или он сам объявился?

— Сам. Пришел вечером с этим козлом, который представлялся Костей, и целый час читал занудливые наставления, как себя вести и что делать.

— Ну а Бланк?

— Это вообще смешная история. Он иногда развлекал меня: возил в кабак поужинать или в театр, но все так вежливо. И вот когда мы были в одном центровом валютном кабаке, я там в уборной встретила знакомую девку со старшего курса. Она на год раньше закончила театральный. «Привет, — говорит, — ты чего, под Бланка подписалась? Смотри, прокрутит динамо». Я, конечно, спросила, о каком бланке речь, а она смеется: «Бланк — это фамилия твоего кавалера. Зяма Бланк. Он уже не одну нашу девчонку так наколол. И тебя без бабок бросит, когда заматросит. Учти!..» — Тамара тяжело вздохнула, потом продолжила свой рассказ: — Ну, я взяла ее телефон и потом позвонила из автомата. Они меня несколько недель натаскивали, но каждый шаг контролировать не могли, вот я и улучила момент: думаю, вы про меня все хотите знать, а я про вас ничего?! Знакомая, наверное, решила, что я тоже пошла по дорожке проституции, и дала мне телефон Зиновия и еще раз предупредила, что он гад и обычно не платит. А потом появился ты. Я каждый день одевалась, как Полина, и выходила. Может быть, они издали наблюдали за нами?

«Наверняка, — подумал Серов. — И, боюсь, не только наблюдали, а фотографировали или снимали на видео, чтобы иметь документ: вот Полина Горелова, а с ней рядом подполковник Серов, ее возможный очередной или бывший любовник. Она отвергла его ради помощника Президента, и Серов убил ее, как до того убил стукача и его приятеля. Что для такого человека чужая жизнь?»

Действительно, как ловко все складывалось, если бы он до конца запутался в их паутине — украл пистолет, прибил агента, потом Горелову… Стоп! Может быть, он был только пешкой, может быть, они хотели все повернуть так, что он убил Полину за деньги, заплаченные чиновником? Вдруг операция направлена острием совсем не в него, а в другого человека, а он, Сергей Серов, просто будет шутя раздавлен безжалостной колесницей, запряженной огромными деньгами, мчащими ее к неведомой цели?

Но его близость с Тамарой, игравшей роль Полины Гореловой, близость, о которой враги сами не знали или подозревали, но уже ничего не смогли изменить, спутала им все карты: ведьма привела его к эшафоту, но в последний момент пожалела любовника и толкнула в сторону, и он побрел, как слепец, поскольку глаза закрывала завеса тайны, которая только-только начинает рассеиваться. Сейчас забрезжил лучик света, но надо все выяснить до конца!

— Ты помнишь телефон? — спросил он.

— Я даже узнала адрес через справочную, — похвасталась Тамара и назвала ему номер телефона и адрес, накрепко врезавшиеся в память Серова…

Он посмотрел на рыже-золотистые завитки тонких волос на ее нежной шее и решил: пора будить подружку. Что будет дальше с ним и этим разноглазым чудом?

— Вставай, — он легонько потряс ее за плечо, и она, сонная, повернулась на спину и, не открывая глаз, подставила ему тубы для поцелуя. Но он не стал ее целовать. — Вставай! — повторил Сергей. — Надо ехать в Москву.

— В Москву? — она потянулась всем телом, выгибаясь, как кошка, и открыла глаза. — Зачем? По-моему, нам нужно держаться как можно дальше от столицы.

— Поедем доставать Бланка, — одеваясь, объяснил Серов. — Мы должны опередить их, не дать им нанести нам удар, а поэтому пора уходить отсюда. Поднимайся живей.

— Господи, рань-то какая, — она посмотрела за окно, потом на часы.

— Ничего, — улыбнулся он. — Ранним утречком самое оно! Публика сонная, соображает плохо, реакция замедленная. Если нас караулят, то легче будет проскочить.

Тамара накинула на себя халат и побежала в ванную. Сергей достал из сумки бритву, воткнул вилку в розетку и стал бриться: неаккуратный, плохо выбритый человек неизбежно привлекает внимание, а ему это совершенно не нужно.

Конечно, можно поступить, как хочет Тамара, — забиться по-тараканьи в щель и не высовывать носа, пока не улягутся страсти. Тем более, похоже, они не скоро сумеют насытиться друг другом и получится нечто вроде медового месяца. Однако весь опыт и интуиция Серова восставали против этого. Один он, может быть, еще и смог бы продержаться на нелегальном положении достаточно долго, но вместе с Тамарой — нет!

Женщина есть женщина, к тому же двое всегда приметнее, чем один, а оставшись вместе, пока ситуация не разрядилась, они сделают неоценимый подарок тем, кто жаждет их смерти, — вместо одной жертвы сразу обнаружатся две! Пиф-паф, лежащие в сумке пистолеты вряд ли помогут, потому что нападение окажется абсолютно внезапным, и…

Не хотелось бы так-то кончать свою жизнь, да и Томку жалко, но против них играет команда суровых профессионалов, не ведающая милосердия, поэтому приходится принимать их правила — вон как они с Генкой Казаковым, заткнули ему рот глинистой кладбищенской землей. Ложь, что деньги не пахнут, брехня все это — у них запах свежей крови!

Из ванной вернулась Тамара и начала одеваться, делая это нарочито медленно, и он понял — она хочет завести его, чтобы остаться тут, и отвернулся.

— Кстати, — стараясь отвлечься, начал Сергей. — Как же Бланк посвящал в такие дела телохранителей? Один из них подвозил меня к дому, где ты обитала.

— Какие телохранители? — засмеялась женщина. — Это к нему соглядатаев приставили. Наверное, чтобы хвостом не вильнул.

— Кто приставил?

— Как я поняла — Сергей Сергеевич.

Серов почувствовал, что его слегка замутило, как в последнее время случалось при нервных перенапряжениях. Боже, как же тогда Лариска? Ведь Константин-Зиновий был у нее, а у подъезда в машине торчали лбы, приставленные к нему пресловутым Сергеем Сергеевичем, который, вполне вероятно, приложил руку и к бегству Ларискиного отца, если только, присвоив вывезенные капиталы, не помог ему отправиться за границей на тот свет. Значит, ничего не подозревавшую Лариску хотели убить не только потому, что в ее квартире в тот момент находился Серов?!

Господи, за что же столько несчастий на бедную бабу, и ведь предупредить ее нет никакой возможности — все их договоренности при расставании теперь полетели к черту! Догадается ли Лариска сидеть тихо, словно мышка в темной норке, и не высовываться?!

— Я хочу есть, — отвлекла его от размышлений Тамара.

— Ты готова? — обернулся к ней Серов и подумал, что ему вечно «везло» с женщинами: постоянно приходилось выбирать и метаться от одной к другой. Но теперь, когда нашлась Тамара-Полина, может быть, этому придет конец? — На станции чего-нибудь купим. Пошли!

— Поедем на поезде?

— Есть другие предложения? — он забросил сумку на плечо, а один из пистолетов на всякий случай сунул за пояс, прикрыв его курткой.

— Можно взять машину. Тут рядом гараж, в нем стоит «запорожец» моего дядьки. И у меня есть доверенность.

— Значит, это его квартира? Он провожал тебя в Солнечногорске?

— А ты следил, — улыбнулась она. — Да, он. Ну что?

— Поехали! — быстро решил Сергей. — Только тебе придется сидеть за рулем.

Из квартиры он вышел первым, ступая неслышно, как по мягкому ковру. В подъезде царила сонная тишина, и он дал знак Тамаре выходить. Она заперла дверь, и они спустились вниз.

Из подъезда Сергей тоже выскользнул первым и сразу же заметил стоявший неподалеку темный джип, почти сливающийся с кустами. Место для засады выбрано грамотно, матерые зверюги поджидают!

— Скорее! Куда нам? — Серов схватил Тамару за руку, и они побежали наискосок через двор, в сторону от темного джипа, туда, где стояли мокрые от росы гаражи из гофрированного ржавого железа.

Его волнение передалось женщине — она дрожащими руками никак не могла открыть замок. Наконец он уступил ее усилиям, и ворота гаража распахнулись.

— Заводи! — Сергей подтолкнул ее к «запорожцу», а сам выхватил из сумки второй ТТ и спрятался за створкой ворот: излишняя предосторожность еще никогда никому не помешала, а вот беспечность…

Рев мотора он услышал раньше, чем из-за угла вылетела темная «Волга», показавшаяся ему такой знакомой. И тут же затарахтел «запорожец».

Но прыгать в него уже было некогда!

Серов поднял пистолеты, ногой открыл пошире створку гаражных ворот, и тут из «Волги» ударили первые выстрелы. Пули защелкали рядом, пробивая проржавевшее железо, и Серов не стал ждать, пока раскаленный свинец достанет его. Сразу из двух стволов он открыл огонь, целясь в водителя, пассажиров и радиатор «Волги». ТТ задергались в его руках как живые, словно подпрыгивая от радости, что наконец-то и им нашлось дело по душе — убивать, убивать и убивать, посылая пулю за пулей точно в цель! Пусть летят остроконечные злые свинцовые шмели, пронзая все, что попадается на пути.

О себе Сергей в этот момент не думал, у него в голове засела только одна мысль: стрелять, стрелять! Остановить машину, во что бы то ни стало остановить! Потому что за ней может появиться притаившийся под мокрыми кустами джип. Они наверняка вместе, а от двух бригад киллеров ему не отбиться. Они ошиблись, нападая по одному, и тем самым дали беглецам шанс, недооценив способности Серова, умножившиеся от ярости, ненависти и страха за свою жизнь и жизнь любимой женщины. И он стрелял, точно всаживая пулю за пулей, пока «Волга» не вильнула и не врезалась правым крылом в угол гаража, а пистолеты не перестали подпрыгивать в руках, откинув затворы назад и требуя вставить новые обоймы, чтобы опять стрелять, стрелять, стрелять!..

Сразу стало неестественно тихо. Сергей выкинул пустые магазины и вставил в рукояти ТТ полные. Потом осторожно, держа оружие наготове, подошел к «Волге». Из-под ее капота валил пар — видно, он все-таки сумел пробить радиатор! — а в салоне раздавались стоны и пахло пороховой гарью и кровью. Машина уже не на ходу, а те, кто намеревался отправить их с Томкой на тот свет, сами готовились предстать перед Всевышним.

— Добей, сука… — прохрипел один из раненых противников, но Серову претила роль палача. Он быстро выхватил из рук раненого автомат «узи» и пятясь вернулся к гаражу.

Тамара сидела за рулем слабо тарахтевшего мотором «запорожца». Ее лицо стало белым как полотно, а вцепившиеся в руль пальцы, казалось, невозможно оторвать никакой силой.

— Выводи! — как бешеный заорал Сергей. — Поехали! Чего ждешь?!

Она вздрогнула, словно очнулась от сна, и резким рывком вывела «запорожец» из гаража. Серов прикрыл створки ворот и навесил замок, не запирая его, а только защелкнув, и сел рядом с Тамарой.

— Давай, родная, жми на шоссе!

— Они хотели нас убить? — она тряслась как в лихорадке. — Ты их убил?

— Поехали, скорее! — он сам переключил скорость и больно ткнул ее в бок, надеясь привести в чувство. — Нам нельзя здесь задерживаться, нельзя!

Тамара закусила губу и вдавила педаль газа. «Запорожец» затарахтел, ловко лавируя между домами. Вот уже позади остался рынок, потом они миновали большой храм и выскочили на Ленинградское шоссе. Движение в этот час было еще не слишком оживленным, а дорога шла под уклон, поэтому маленькая машина летела словно на крыльях.

— Не снижай скорости, — Сергей вынул из рукояти «узи» магазин и проверил, сколько там осталось патронов. Магазин был полон примерно на две трети.

— Дай мне пистолет! — неожиданно попросила Тамара. — Я умею, не волнуйся.

Он молча положил рядом с ней тульский ТТ: в нем оставалась всего одна обойма. Венгерский ТТ — хромированный, девятимиллиметровый — и трофейный «узи» он оставил себе. Дай Бог, чтобы их больше никогда не пускать в дело!

Обернувшись, он поглядел назад и понял: его надеждам не суждено сбыться — следом за ними на приличной скорости несся тот самый джип, прятавшийся за кустами во дворе дома на Новой улице. Не достав их у гаража, противник решил исправить допущенную ошибку и отомстить за кровь своих людей. Не пройдет и нескольких минут, как джип догонит, и из него по «запорожцу» начнут полосовать очередями, а то и кинут гранату. А потом уйдут на скорости вперед или свернут… Свернут?

— Тут есть куда свернуть? — передернув затвор «узи», спросил Серов.

— Опять? — она затравленно посмотрела в зеркало. — Кто?

— Черный джип-«патруль».

— Через триста метров поворот на грунтовку.

— Давай, — обреченно махнул он рукой. — Там есть хоть какие-то кусты или деревья?

— Есть, есть, — Тамара выжимала из «запорожца» все его оставшиеся силы. — Что ты задумал? Они же сейчас нас догонят!

— Сворачивай!

Она послушно повернула руль. Их сразу же начало подбрасывать, будто они катались на аттракционе в парке, и Серов почему-то вспомнил, как они не сели на карусель, а теперь покатаются ли на ней когда-нибудь, знает один Бог!

Какая же ерунда лезет в голову! Сейчас их будут убивать, а он про карусели…

Черный джип свернул за ними, и тут же по «запорожцу» хлестнула первая прицельная автоматная очередь. Заднее стекло разлетелось на мелкие осколки, а в лобовом появились две дырки. По счастливой случайности ни Тамару, ни Сергея не задело, но Сергей помрачнел: стреляли из автомата Калашникова, а это серьезная штука, не чета израильскому «узи». Пока их спасают ухабы, но сколько же можно полагаться на везение?!

— Сворачивай! — закричал он, увидев, что дорога делает поворот и скрывается за пыльными кустами. — Сворачивай, сбрасываем скорость и выскакиваем из машины. Беги за мной! Не забудь пистолет. Как крикну, падай и начинай стрелять по джипу! Поняла?

Тамара кивнула и крутанула баранку. Сзади хлестнула еще одна очередь, но прошла мимо. Женщина сбросила скорость и рванула ручной тормоз, машину повело, но Сергей уже распахнул дверцу и вывалился наружу. Вскочил и кинулся к кустам. Немного замешкавшаяся Тамара бежала следом.

— Ложись, — крикнул он ей, увидев, как из-за поворота появился капот черного джипа и автомобиль тормозит, чтобы не врезаться в развернувшийся поперек дороги «запорожец». Но поздно, машины столкнулись, и Серов начал поливать джип очередями из «узи».

Из «патруля» огрызнулись из нескольких стволов сразу. Рядом, где-то за кустами, гулко ударил ТТ — это стреляла Томка.

Сергей закричал от бушевавшей в нем ярости, встал на колени и, держа «узи» в правой, а ТТ в левой руке, начал безостановочно бить по джипу, как совсем недавно стрелял по «Волге» у гаражей. Рядом щелкали пули, бухал ТТ, но Серов не обращал ни на что внимания, словно слившись с оружием и мечтая лишь об одном — добить этих гадов, добить!

Странный хлопок, следом за которым над джипом взметнулось почти бесцветное пламя, заставил Сергея остановиться. Кто-то выскочил из джипа и побежал в поле. Он нажал на курок «узи», но магазин был пуст. Тогда Серов снял этого гада из ТТ.

Больше никто не стрелял. Потрескивало пламя, охватившее джип и «запорожец», шумел в листве ветер, да слабо доносился гул шоссе.

— Тамара! — позвал Сергей и, не услышав ответа, пошел через кусты туда, где она залегла, когда они выскочили из «запорожца».

Увидев ее, он подумал, что ей плохо, и кинулся, чтобы помочь, но, перевернув лежавшую ничком женщину на спину, застыл, не в силах осознать случившееся.

Пуля попала ей точно в правый глаз — в зеленый «глаз ведьмы», изуродовав лицо и превратив глазницу в сплошной багрово-кровавый комок. Из ослабевшей руки Тамары выпал пистолет с полностью расстрелянной обоймой, и Сергей отшвырнул его в сторону, как совершенно ненужную вещь.

Наверное, ему стоило закричать, зарыдать, посылать небу проклятия, чтобы выплеснуть из себя горе ужасной потери, но в груди не хватало воздуха для крика, в глазах было сухо, а на проклятия не осталось никакой злости. Душа была пустой.

Он нарвал немного запыленных полевых цветов, росших на обочине, положил их на ее изуродованное лицо и сгорбившись побрел к шоссе, подхватив по дороге свою сумку. И ему казалось, что это идет не он, Сергей Серов, а некто другой, постаревший в один миг если не на тысячу, то на сотню лет.

Звонок, которого так ждал Леонид Сергеевич, все равно оказался для него неожиданным. Когда он снял трубку и услышал бодрый тенорок Бориса Матвеевича, сердце невольно замерло: как там? Пусть Сирмайс был уверен в удаче, но все равно душу точил червь сомнения, лишая покоя, — пока тучи не разойдутся, пока не будет поставлена последняя точка, нельзя дать себе расслабиться, чтобы потом не рвать волосы и не обливаться горючими слезами. Самое страшное — проявить в таких делах беспечность, которая может стоить головы.

— Рад приветствовать, — как всегда начал Бормотуха, но Сирмайс прервал его, спрятав нетерпение за сухой деловитостью:

— Извини, Борис, я сейчас очень занят, поэтому давай сразу по делу.

— Хоп, — на восточный манер беспечно откликнулся Шлыков: не в его привычках было выказывать неудовольствие или обиды на шефа. Зачем, все равно плетью обуха не перешибешь, а в жизни тебе еще нужно так многое. — Все нормально, — продолжил он. — Большая часть перекатилась без долгих размышлений. Остались кое-где островки, но это уже по мелочи. Готовить ли прессу?

— Не стоит, — немного помедлив, ответил Леонид Сергеевич. — Не нужно лишней трескотни, лучше все тихо и обыденно, даже без криминальной хроники.

— Постараемся.

— Как хромой?

— Вечером он назначил свидание Шамраю. Вернее, наш новый друг Владислав Борисович попросил его о встрече.

— А Владислава попросил ты? — усмехнулся Сирмайс. — Дай Бог, чтобы не сорвалось.

— И я того же мнения, — скромно сказал начальник безопасности, но про себя подумал: поминать в таких делах Бога по меньшей мере святотатство. Впрочем, потом каждый сам будет отвечать за свои грехи, в том числе и шеф, поэтому стоит ли лезть с нравоучениями?

— Кстати, — решил он перевести разговор на другую тему, — девочку они все-таки убили.

— Это ту, актрису?

— Да. Достали под Клином. Мои шли по пятам, но не имели приказа ввязываться в драку.

— Правильно, — одобрил Леонид Сергеевич и с ноткой сожаления заметил: — Теперь обе Полины мертвы: и настоящая, и фальшивая. Ты хорошо потрудился, Боря, осталось закончить на мажорной ноте, и все канет в Лету. Кроме нас, никто ничего не будет знать, а другие сойдут в могилу.

— Ошибаетесь, — с долей ехидства заявил Бормотуха. — Знакомый нам добрый молодец первым добрался до девочки и, как я полагаю, получил некоторую любопытную информацию.

— И они оставили его в живых?

— Он сам их отправил на кладбище и сумел уйти. Крутой малый и, главное, везучий до чертиков!

— Что он теперь собирается делать?

— Сам хочу узнать, — сдержанно засмеялся Шлыков. — Поэтому дал задание найти его и не выпускать из поля зрения.

— Да уж, ты постарайся, не хотелось бы, знаешь ли, чтобы он испортил нам обедню.

— Да пусть себе помашет кадилом, глядишь, огонь шибче раздует и отвлечет внимание. Шибко размахнуться все одно не позволим.

— Надеюсь, — сухо бросил Сирмайс. — Держи меня постоянно в курсе.

Положив трубку, он некоторое время сидел с закрытыми глазами, мысленно анализируя и раскладывая по полочкам информацию, полученную от Бориса Матвеевича. Полный недомолвок разговор имел для Леонида Сергеевича свой скрытый смысл и большое значение.

Пожалуй, оставалось сделать последнее усилие — и можно торжествовать победу и звонить Рогозину, чтобы с теплой заботой в голосе сообщить: те, кто так ужасно поступил с Полиной, его ненаглядной и драгоценной Полиной, теперь будут вечно лежать в холодной земле. И тем самым привязать его еще прочнее, а через некоторое время подсунуть ему другую девку, но уже менее строптивую и полностью послушную воле Сирмайса и Шлыкова. Ничего, найдут такую, подобного добра всегда сколько хочешь. Это Рогозины редкость!

Да, он вроде как в трауре, а деньги взял и довольно кивал, узнав, сколько ему положили на счет за рубежом. Все они одинаковы, разница лишь в цене и занимаемом положении — чем выше сидит чиновник, тем больше он хочет получить от тебя.

И тут в продуманную, логически выверенную, расписанную чуть ли не по минутам операцию пулей врывается ментовский подполковник. Пусть его подставили, пусть он ушел почти в нелегалы, ну и сидел бы там, пока не разберутся без него! Что он еще способен натворить и как спутать карты?

Сирмайс нажал клавишу интеркома, вызывая секретаря.

— Витя!

— Слушаю, Леонид Сергеевич, — на работе племянник всегда называл дядю официально, по имени-отчеству.

— Найди Шлыкова и передай: пусть ребята придержат немножко доброго молодца. Так, мягко, без нажима, просто чтобы не путался под ногами. Шлыков поймет, о чем речь.

В Москву Сергей решил добираться уже испытанным путем — на грузовике. Все равно до станции, где можно сесть на электричку, идти пешком слишком далеко, а обе машины на месте скоротечного боя пылали жарким пламенем. Сейчас туда непременно кто-то да приедет, появятся блюстители порядка, пожарные и прочие, кому положено выезжать на подобные происшествия, включая прокурорских следователей. Ни с кем из них Серову встречаться совершенно не хотелось.

Примерно через час он уже трясся в кузове, больно стукаясь то спиной, то локтями о плохо обструганные рейки ящиков, в которых, обтянутые толстым полиэтиленом, стояли салатового цвета импортные унитазы. А чего, если вся жизнь дерьмо? Самое оно — прибыть в столицу вместе с суперсовременными горшками.

Поглядывая в щель в борту кузова, Сергей заметил, что ближе к Москве на постах ГАИ заставляли свернуть к обочине и проверяли многие автомобили, особенно те, в которых ехали мужчины или чисто мужские компании, — уж не его ли ищут? Впрочем, не велика персона, чтобы затевать такую бодягу, наверняка это из-за случившегося в Клину и на грунтовке: бывшие коллеги, не зная где и кого искать, широко раскинули сети, в надежде, что в них кто-нибудь да запутается-забьется. Да вот беда, обычно так попадается лишь мелкая рыбешка.

Он не знал, что это ищут и его, — Сирмайс был могуч и обладал огромной незримой властью. На вокзале дежурили несколько групп, встречавших все электрички, а на шоссе Серова пытались отцедить получившие от своего руководства ориентировку гаишники, даже не подозревавшие, на кого они на самом деле работают. Кроме того, ждали у конечных остановок пригородных автобусов и у станции метро «Речной вокзал». Шлыков здраво рассудил: Серов рванет в город по кратчайшему пути, и не стал перекрывать иные возможные направления.

В принципе Борис Матвеевич все рассчитал правильно, и Сергей непременно попался бы, как уже один раз он попался людям Бормотухи на площади Казанского вокзала. Тогда он принял их за убийц, хотя им дали приказ просто задержать и привезти Серова в уже известный ему ресторан на Мясницкой. Но никто не учел, что бывший подполковник играл свою игру.

Он доехал до Сокола и там, расплатившись с водителем, отправился в магазин кинофототоваров, где приобрел видеокамеру и пару кассет к ней. Потом Сергей наскоро перекусил в уличном кафе и, спустившись в метро, поехал к дому Бланка — он решил выследить Зиновия, захватить его и заставить говорить, записав признания мнимого Константина Михайловича на пленку. Неужели это не послужит веским доказательством невиновности Серова?!

А поговорить с Бланком было о чем, хотя бы о том же Генке Казакове, чей труп обнаружили в лесопарке Лосиного Острова. Конечно, вряд ли Зиновий сделал это сам, но он должен знать, кто всадил нож в Генкину спину и кто убил Полину Горелову. Он должен знать, кто похитил табельное оружие подполковника милиции Серова и застрелил из него Фомича и его приятеля Ластикова, он должен знать, кто навел убийц на Тамару и кто такой мифический Сергей Сергеевич. Вон сколько накопилось вопросов, и на них Серов жаждал получить ответы. Любой ценой! В конце концов на оба ТТ еще оставались почти две полные обоймы!

Квартира Бланка была в престижном кирпичном доме недалеко от Филевского парка. Сергей запасся бутербродами, сигаретами и банкой пепси, отыскал в сторонке лавочку под кустами и устроил там наблюдательный пункт. Провизия не помешает, неизвестно, сколько предстоит прождать, а дождаться придется, потому что других выходов на эту компанию у Серова просто-напросто нет. Кстати, дома его не было — это Серов проверил, позвонив из таксофона и выслушав гнусавую тираду автоответчика. Естественно, никакого сообщения он оставлять не стал: зачем, если намереваешься увидеться с владельцем телефона лично и, по возможности, не откладывая?!

Ждать пришлось долго. Уже были съедены все бутерброды, выпита пепси, выкурено полпачки сигарет, а Бланк не появлялся. Солнце клонилось к закату, тени стали гуще и длиннее, повеяло вечерней прохладой, начали зудеть комары. Сергей отгонял их табачным дымком и с тоской думал: а не смылся ли уже Зяма куда-нибудь в дальние страны, едва тут заварилась катавасия? Сейчас это недолго, купил билет и полетел, а у таких деятелей, как Бланк-Максимов, всегда оформлен загранпаспорт и есть сбережения за границей. Тогда ждать здесь можно до второго пришествия.

Серов провожал глазами каждую иномарку, подъезжавшую к подъезду, но всякий раз его ждало разочарование, а время шло и шло… И когда Сергей наконец увидел, как из темно-вишневого «фольксвагена» вышел Константин Михайлович, то бишь Зиновий Абрамович, собственной персоной, то в первый момент просто не поверил, что такое возможно. Но тут же подобрался и, подхватив сумку, направился к подъезду, в котором уже скрылся Бланк, сопровождаемый телохранителем. В машине остался водитель.

Серов бочком проскользнул мимо «фольксвагена» и вошел в подъезд: код он выяснил заранее у гулявших во дворе ребятишек и провел разведку, поднявшись на восьмой этаж, чтобы узнать расположение квартир. Теперь многое зависело от того, провожает телохранитель Зяму только до дверей или входит вместе с ним в квартиру и как скоро хозяин его отпустит? Хотя, как знать, кто из них кому является хозяином, если телохранитель приставлен пресловутым Сергеем Сергеевичем?

Дверь у Бланка бронированная и в ней телеглазок, поэтому, чтобы застать Зяму врасплох, надо применить хитрость. Что же, придется караулить внизу, пока костолом спустится.

Похоже, сегодня Серову явно сопутствовала удача — совсем скоро кабина лифта стала спускаться. Как только открылись ее двери, Сергей увидел знакомого бугая, показавшего ему дом, в котором якобы жила Полина-Тамара. Бог мой, как давно это было, не дни и недели, а столетия назад он впервые увидел «глаз ведьмы»!

Заметав Серова, бугай сунулся было за оружием, но ему в переносицу уже смотрел черный зрачок пистолетного ствола.

— Не шуми и будь благоразумен, — шагнув в лифт, тихо сказал Сергей. — Ну-ка, повернись спиной!

Костолом повиновался. Наверное, он уже кое-что знал о Серове и поэтому решил не испытывать зря судьбу. Сергей вытащил у него из подмышечной кобуры пистолет Макарова и быстро провел руками по телу. Больше оружия не было.

— Поедем к хозяину, — одной рукой Сергей приставил пистолет к затылку бугая, а другой нажал на кнопку восьмого этажа. — На, пожуй!

Он сунул в рот телохранителя кусок газеты. Тот послушно начал жевать ее, явно стараясь не раздражать Серова, а выждать подходящий момент, чтобы избавиться от него, однако пока такой момент не наступал.

— Не выплевывай, — когда остановился лифт, предупредил Сергей. — Пошли к квартирке. Вот так. Теперь своей жвачкой залепляй глазок и звони. Скажешь, что забыл кое-что передать. Ну!

Телохранитель залепил жеваной бумагой глазок и позвонил. Некоторое время за дверью было тихо — видно, Зиновий никак не мог взять в толк, отчего не работает телеглазок, а потом все-таки решился подойти к двери.

— Кто там? — донесся его приглушенный броней голос.

— Это я, — после тычка пистолетом в спину откликнулся бугай. — Откройте, забыл кое-что передать.

— Ты, Леня? Что передать, от кого?

— Да я, я! Отпирайте.

Загремели запоры, и, как только дверь приоткрылась, Серов с силой толкнул на нее телохранителя, одновременно врезав ему рукоятью ТТ по широкому загривку. В щели мелькнуло бледное лицо Бланка, и он застыл, глядя как завороженный на пистолет в руке Сергея.

— Тащи его внутрь! — свистящим шепотом приказал Серов. Зиновий, кряхтя от натуги, потянул стонавшего костолома в прихожую.

Сергей вошел следом и прикрыл за собой дверь, прислонившись к ней спиной.

— Вот что, — сказал он помертвевшему от ужаса Бланку. — Мне терять нечего, на меня и так несколько убийств списали, поэтому, видит Бог, я тебе пулю всажу, если…

— Нет, нет! — быстро перебил его лже-Максимов. — Мы договоримся! Обязательно договоримся. Что нужно, я все!

— Бери веревку, лучше бельевую, и неси сюда! Живо. Обрежь на кухне, если есть.

— У меня тут, — Зиновий открыл стенной встроенный шкаф и вытянул моток капронового шнура. — Подойдет?

— Нормально. Вяжи своему телохранителю руки и ноги, да как следует, брюнет! Я проверю.

Странно, но факт: Бланк умело сделал петлю и накинул ее на Ленины запястья, потом захватил шею, ноги и начал туго обматывать его шнуром.

— Зяма, сука! — прохрипел пришедший в себя Леня.

— Сам паскуда…

— Заткнись! — пнул его в бок Сергей и велел Бланку подать платок, после чего он запихал кляп Лене в рот и обернулся к дрожащему хозяину: — Тащи в ванную!

Вдвоем они занесли тяжеленного бугая в ванную и уложили на пол из узорной плитки. Бланк выглядел испуганным и подавленным, а Серов вдруг подумал: а не приманка ли он, не наживка ли, подброшенная специально? Почему Зяму не убрали и даже не заставили уехать, неужели были так уверены, что Серов его не найдет? Или просто просчитались, надеясь, что убьют самого Сергея? Вон сколько за ним выслали охотников! Как бы там ни было, действовать нужно быстро и решительно!

— Звони в машину! — приказал Серов. — Скажи водителю, пусть поднимется сюда. И упаси тебя Бог!.. — для пущей убедительности он сунул под нос Зиновию пистолет.

— Я понял, — немедленно заверил Бланк и под конвоем Сергея пошел в комнату за мобильным телефоном.

…Когда водителя уложили рядом с телохранителем, Сергей настроил камеру и, усадив перед ней Зиновия, начал задавать ему вопросы. Опасливо косясь на оружие в руке грозного гостя, хозяин отвечал односложно, но выразительный щелчок курка заставил его стать словоохотливее.

— Что я знаю? — трагически заламывал руки Бланк. — Да ничего! Мне приказывали — и я делал. Приказали поехать поговорить с Левой Зайденбергом, я поговорил, приказали работать с актрисой, я работал, а что будет в результате, откуда мне знать!

— Не знал, что квартира заминирована? Не знал, что убьют Полину Горелову, роль которой исполняла Сырова, чтобы отвлечь и меня, и охрану Полины, не знал, что зарежут Казакова?

— Не знал, не знал, — захлебывался Зиновий. — Откуда же, все знал только Сергей Сергеевич.

— Можешь устроить встречу с ним?

— Как? Сейчас?

— Да, откладывать не в наших интересах. У тебя же должен быть телефон для экстренной связи. Звони!

Бланк лунатически взял телефон и набрал несколько цифр. Серов напрягся — ответят или нет? Сидеть тут и ждать у моря погоды просто смертельно опасно.

— Сергей Сергеевич? Это Костя… Да, мне нужно с вами срочно повидаться… Нет, дело не терпит, да, очень важно… Хорошо.

«Имен не называют, — подумал слушавший его Серов. — Пользуются псевдонимами, будто шпионы. Хотя какие шпионы, много чести, просто уголовники, только рангом повыше, чем татуированные паханы в зонах, но суть одна и та же!»

— Он примет нас, — сложив телефон, сказал Зиновий. — В квартире на Лесной, у Белорусского.

— Сергей Сергеевич там один или привезет кого-нибудь?

Наверняка эта квартира конспиративная и используется для встреч с такими, как Бланк, которых полностью не посвящают в суть задуманной операции.

— Нет, обычно он один.

— Поехали! — Сергей бросил Бланку ключи от машины. — Но без фокусов!

В «фольксвагене» он уселся рядом с Зиновием, занявшим кресло водителя, и тут же приставил ему ствол к животу. Бланк тяжело вздохнул и тронул машину с места.

Дорогой не произнесли ни слова, только около нужного дома Серов скомандовал, где поставить «фольксваген», и отобрал у хозяина ключи.

По лестнице поднимались пешком, а у дверей квартиры он встал позади Бланка и упер ему под лопатку ствол ТТ. Бледный Зиновий три раза нажал кнопку звонка, и дверь открыл… Иван Андреевич Жуков, давний знакомый Серова из конторы «старших братьев», занятых обеспечением федеральной безопасности. В первый момент Серов немного растерялся, но тут же справился с собой и втолкнул заложника в прихожую. От Сергея не укрылось, что Жуков тоже испытал некоторое замешательство.

— Лицом к стене! — приказал ему Серов. — Одно движение — и я всажу пулю сначала Зяме, потом тебе!

— Пожалуйста, — Иван Андреевич покорно встал лицом к стене и поднял руки. — Можете проверить, я не ношу оружия. Тем более никак не ожидал встретить вас здесь, господин подполковник.

— Ага, ты думал, меня уже отвезли на кладбище? — нехорошо усмехнулся Сергей.

Он поставил Бланка рядом с Жуковым и быстро обыскал старого знакомого. Тот не солгал — оружия у него не оказалось. Тем не менее с ним следовало быть предельно осторожным.

— Пошли в комнату, — Серов запер входную дверь и прошел вместе с пленниками в большую гостиную. Заглянул в смежную комнату: там никого. Сходить бы еще на кухню и проверить санузел, да как их оставить одних? — Кто еще в квартире?

— Только мы, — без приглашения присаживаясь в кресло и закуривая, улыбнулся Иван Андреевич. — Я же честно признался, что не ждал визита. Чем могу быть полезен?

— Многим, — достав камеру, ответил Серов. — Очень многим. Я хочу услышать правдивый рассказ о событиях, в которые оказался втянут, и записать его на видео. Начнем с того, что именно ты тот Сергей Сергеевич, за которым я безуспешно гонялся долгое время.

— Допустим. — Жуков бросил на Бланка быстрый презрительный взгляд. — Но чего ты хочешь добиться? Ну, положим, я расскажу, ты запишешь и будешь знать, но знать — еще не доказать для суда, чтобы отправить меня в тюрьму или на эшафот! Я всегда моту заявить; что запись сделана под угрозой оружия и под действием наркотиков.

— Вот когда спросят, тогда и заявишь. — Серов включил камеру и направил ее на Жукова. — Начинай, я хочу знать о взрыве, о генерале Муляренко, о «хромой крысе старой выучки» и вообще обо всем! Или посчитаемся по-иному.

— А вот в это я не верю, — рассмеялся Жуков. — Честное слово, не верю! Ты резкий мужик, Серов, но не убийца! И не станешь брать грех на душу, нет, не станешь. И вообще на что ты надеешься?

— Жить!

— Жить? Ты серьезно?

— Да! Я проживу достаточно долго, чтобы еще нассать на твою могилу! Говори, время идет!

— Хорошо, — Иван Андреевич согласно кивнул и лукаво прищурился. — Я расскажу о том, что знаю, но не более того. Генерал Муляренко имел возможность достать много леса: ведь МВД один из крупнейших добытчиков лесных ресурсов. Тайгу пилят зеки, практически бесплатный труд рабов, и лесом приторговывали еще со времен Брежнева. К несчастью, покойный Георгий Леонтьевич перешел дорогу другому отставному генералу — Николаю Семеновичу Романенкову, которого часто еще называют хромой крысой, но только за глаза. В лицо ему никто не решится сказать такое.

— Почему?

— А кто же хочет стать трупом? Романенков долго служил в Германии, тесно связан с действующей за рубежом мафией и убрать человека для него раз плюнуть. Несколько лет назад он попал в автоаварию, стал калекой, вышел в отставку и тогда придумал то, что ты назвал «крысиной тропой».

— Значит, она все-таки существует? — горько улыбнулся Сергей. — И бизнесмены с наворованными у народа деньгами бегут отсюда с вашей помощью?!

— Ну, не без этого, — с деланой скромностью потупился Жуков, — но о подробностях лучше расспросить Николая Семеновича, если, конечно, у тебя хватит смелости.

— Хватит, — заверил Серов.

— Ну-ну! Ты искал Левку Зайденберга, но его захватили люди Сирмайса, и они же прибили Лолу.

— Сирмайс? Кто это?

— О, Леонид Сергеевич Сирмайс это большие деньги, очень большие деньги и широкие связи! Нам остались объедки, и мы загнали Левку в заминированную квартиру, куда ты сунулся по наводке своего стукача.

— Это вы его заставили позвонить? — догадался Серов.

— Ну, не я лично, но заставили. Однако Бог или дьявол тебя спас. Тогда решили втемную включить господина подполковника еще в одну операцию: с Полиной Гореловой.

— Зачем нужно было ее убивать, подставлять двойника и вообще городить весь огород?

— Деньги, огромные деньга! Знаешь, сколько стоит лес?! А если его гнать эшелонами? А если чиновник Рогозин за гигантскую взятку готов подписать у зампреда разрешение на экспорт леса и продажу его по демпинговым ценам? Когда уводят такой кусок из-под носа, хромой готов на все! Сирмайс подсунул Рогозину красивую девочку — Полину, а Романенков задумал ее убить и обвинить в этом Рогозина, вызвав огромный скандал и сорвав Сирмайсу сделку. Но опять вылез ты, неугомонный мент, и все нам испохабил. По крайней мере хромому! Учти, он такого не прощает!

— Значит, Сирмайс получил-таки разрешение?

— Да. Несмотря ни на что. У тебя украли пистолет, пока ты был без сознания, и из него убили несколько человек, в том числе и Полину. Двойник, эта артисточка, должна была тебя заманить туда, на место преступления, где тебя и арестовали бы, не вмешайся опять Бог или нечистый. И ты вновь улизнул, как угорь! Не то сидел бы уже в блоке смертников и ждал казни, так и не сумев доказать свою невиновность.

— А Казаков?

— Длинный язык, — брезгливо поморщился Жуков. — Вроде как у Зямы, со страху начинается словесный понос. Больше я ничего не скажу. Если хочешь, можешь стрелять. Усугубляй, так сказать!

«Нет, стрелять я не стану, — подумал Серов. — И зря я боялся, что в телефонном разговоре Бланк скажет кодовое слово, обозначающее “тревога”, и меня здесь будут ждать. Как уверенно держится Жуков, его даже не испугало, что я знаю его псевдоним и многие темные дела. На чем же основана его такая уверенность? Что меня скоро не станет в живых? Ну уж дудки!»

Сейчас надо выбираться отсюда и уносить драгоценную кассету: того, что наговорил на ней Жуков, вполне достаточно. Ни к чему спорить и настаивать на дальнейших откровениях — хитрец может специально тянуть время. Вдруг по договоренности сюда должны прийти, если он в означенный час не позвонит или не выйдет сам? Нет, пора уходить.

Бланк сидел как потерянный, только мрачно курил, не проронив ни слова. Серов, не глядя на него, убрал в сумку камеру и достал пистолет Макарова, отобранный у телохранителя. Загнал в ствол один патрон, вынул обойму и положил оружие на пол за креслом, на котором сидел.

— Я даю тебе шанс уйти чистым, — глядя прямо в глаза Жукову, сказал он и отметил, что Иван Андреевич не отвел взгляд.

— А я желаю тебе остаться живым, — в ответ почти прошептал Жуков.

Серов кивнул, не то благодаря за пожелание, не то прощаясь, и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Сбежал вниз по лестнице, бегом преодолел расстояние до подземного перехода и нырнул в него, зная, что он выведет к метро. А там пара остановок — и домой! Да, теперь домой! А ключи от «фольксвагена» он просто выбросит по дороге в первую попавшуюся урну…

— Пошел вон! — как только за Серовым захлопнулась дверь, негромко приказал Иван Андреевич.

— А вы? Что… — Бланк встал и промокнул платком потный лоб.

— Пошел вон! — зло повторил Жуков. — И молчи, зараза! Пересиди у матери в Ясенево! Это приказ!

Зиновий попятился и, боясь повернуться к «Сергею Сергеевичу» спиной, вышел из комнаты. Вскоре в прихожей вновь хлопнула дверь, и Жуков остался один.

Он встал из кресла, пренебрежительно зашвырнул ногой под диван оставленный Серовым пистолет и снял трубку стоящего на столе телефона. Набрал номер и, услышав ответ, мягко сказал:

— Борис Матвеевич? Добрый вечер. Я подумал и решил принять ваши предложения о сотрудничестве. Да, я готов отдать всю сеть в обмен на гарантии. Хорошо, я подъеду, и мы переговорим.

Бросив трубку, он подумал, что Серов просто-напросто дурак: ему бы с такими способностями, стать союзником Ивана Андреевича или того же Шлыкова, искать дружбы сильных мира сего и держаться за их могущественную руку, а он ищет правды и справедливости. Во все времена это никогда ни к чему хорошему искателей не приводило.

В тот же вечер Шамрай и Романенков встретились в парке, выведя на прогулку своих любимцев. Сегодня инициатором встречи был Владислав Борисович — повидавшись с Борисом Матвеевичем и Иваном Дмитриевичем, навестившими его на даче, он решил, что лучше иметь теперь дело с ними и Сирмайсом, чем с колченогим. Лишь слепой или умалишенный не в состоянии заметить, кто сильнее и где деньги. Тем более доводы, обращенные новыми знакомыми к разуму, подкреплялись пренеприятнейшими компрматериалами и сладкой пилюлей в виде солидной подачки. Все правильно, ему сразу давали понять, что к чему, а взамен пока потребовали лишь одного — пригласить на прогулку Николая Семеновича. И когда Владиславу Борисовичу позвонят, сказать в трубку одно короткое словечко «да» в знак того, что встреча назначена и хромой обещал на нее прийти…

— Народец измельчал, — тяжело опираясь на трость, недовольно бурчал колченогий. — Даже наш общий друг Сергей Сергеевич начал вилять задницей, а я это чувствую, как никто: все-таки за плечами десятки лет в армейской контрразведке и разведке.

Шамрай взглянул на калеку с интересом. Естественно, он догадывался о многом и даже кое-что знал, но подобная откровенность, впервые проявленная Николаем Семеновичем, его просто поразила: раньше от колченогого нельзя было добиться ни полслова. Стареет, что ли?

— Измельчал, измельчал, — продолжал бурчать Романенков. — Как сорвалось с крючка, так тут же прячутся по щелям, и надо опять ладить золотую блесну, чтобы повылазили. Кстати, где ваши новые клиенты, мой юный друг? Время уходит, а с ним и деньги.

— Я веду переговоры, — туманно откликнулся Шамрай и вдруг почувствовал необъяснимый страх, увидев идущего им навстречу незнакомого мужчину.

Что могло в нем так испугать? Человек как человек: две руки, две ноги, одет в застиранную ветровку и потертые джинсы, обычная рожа, каких миллион в городе. Чего он так всполошился?

Но какое-то внутреннее чутье уже увязало непонятный звонок новых друзей со страхом и заставило сделать шаг в сторону от прикуривавшего хромого.

В этот момент неприметный мужчина вынул руку из кармана ветровки, и Владислав Борисович с ужасом увидел, что в руке у него какой-то неестественно огромный и длинный пистолет. Слабо хлопнул выстрел. Колченогий недоуменно вздрогнул и начал медленно оседать на влажный асфальт дорожки, а киллер выстрелил в него еще раз, прямо в голову, и лицо Николая Семеновича тут же обезобразилось, залившись кровью.

Шамрай хотел закричать от ужаса, кинуться бежать, чтобы и его сейчас не разорвало раскаленным свинцом, но ноги словно приросли к земле и не хотели слушаться, ужас парализовал его, не позволяя шевельнуть даже пальцем.

Киллер поднял пистолет, и Владислав Борисович зажмурился, не желая видеть собственную смерть. Боже, какой же он идиот, что поверил обещаниям Шлыкова и его приятеля, зачем он согласился пойти под руку коварного Леонида Сирмайса, разве только затем, чтобы лишиться жизни?

Хлопнули еще два выстрела, после чего раздался треск ломаемых ветвей и звук удаляющихся шагов.

Шамрай осмелился приоткрыть глаза. В стороне лежал его любимый эрдельтерьер Каре с простреленной башкой, а чуть поодаль валялся спаниель Романенкова. Киллер, проломившись через кусты черноплодной рябины, уходил по изумрудно-зеленому газону к ожидавшей его приземистой светлой иномарке. Наверняка она угнанная или краденая: даже Владиславу Борисовичу ясно, что на такие дела на своих тачках не катаются.

Хлопнула дверца, машина резко взяла с места. Шамрай выдохнул скопившийся в груди воздух и на негнущихся, казавшихся деревянными ногах побежал домой, даже не посмотрев ни на мертвого Николая Семеновича, ни на свою убитую собаку. Черт с ними с обоими, важнее сохранить себя, а купить новую собаку не проблема, самого бы как собаку не пристрелили. Тут тебе ясно дали понять, что случается с теми, кто встал поперек. Яснее даже и придумать трудно. И ведь непременно найдется другой Шамрай, который пригласит тебя на «прогулку» — вот что ужасно! В каком мире мы живем, в каком мире?!

Дома Владислав Борисович сначала бросился было к телефону — хотел позвонить в милицию, чтобы на него не пало и тени подозрения, — но потом рванул к бару и прямо из горлышка, совершенно не ощущая вкуса, выпил больше половины бутылки водки. Да возьмет ли после такого хмель?

Присев к столу, он взял чистый лист бумаги и решил написать прошение об отставке — ну их к черту со всеми такими делами, лучше жить бедным, но жить!

Так ничего и не написав, Шамрай уронил голову на руки и горько зарыдал, как не рыдал уже много лет, с тех пор, как умерла мама. Владиславу было очень страшно.

Пистолет Сергей выбросил в Москва-реку, посчитав, что больше он ему вряд ли понадобится, поскольку теперь у него в руках было более сильное оружие. Прямо с набережной он направился домой, ощущая себя блудным сыном, вернувшимся после долгих странствий. Долгих? Но всего-то прошло меньше месяца, хотя и за это время успело столько воды и крови утечь…

Тетя Клава плакала, обнимая его, и даже отец не смог сдержать слез, но стеснялся их: вытирал украдкой и отворачивался.

— Все нормально, нормально, — прижимая к себе стариков, как заклинание твердил Сергей, пока они немного не успокоились.

Первым делом дома он сел к видеомагнитофону и сделал копию кассеты с откровениями Максимова-Бланка и Сергея Сергеевича — Жукова. Иметь копию никогда не помешает, жизнь, говорят, круглая штука и никогда не знаешь, когда и как она повернется.

Сходив в заповедный чуланчик, Серов надежно спрятал вторую кассету в тайничке за вынимающимся кирпичом.

Мелькнула мысль, что сюда же можно было положить и ТТ — все равно ни одна собака не пронюхает, о тайничке не знает даже отец, — но стоило ли связываться с неизвестно кому принадлежавшим оружием? Пусть лучше лежит на дне мутной реки.

Торжественно вернув отцу ключ от черного хода, Сергей вымылся под душем, переоделся и, наконец почувствовав себя действительно дома, позвонил Туру.

— Привет! Я дома и ничего не боюсь. Можешь передать это Трофимычу.

— Зачем? — довольно сдержанно спросил Володька, и Серов понял, что тот в кабинете не один. — К тебе потеряли интерес и решили оставить в покое.

— Вот даже как? С чего бы вдруг такая милость?

— Злодея нашли в собственных рядах, — слегка понизил голос Тур. — Трофимыч разоблачил его и ходит в героях.

Серов отчего-то сразу вспомнил своего заместителя, слишком долго надевавшего бронежилет во дворе дома, где была заминированная квартира. Неужели?..

— Пылаев? — спросил он.

— Точно. Отдыхай, я вечерком позвоню.

Пылаев оказался паршивой овцой в его бывшем стаде? Вот это новость! Сергей отправился за сигаретами, и в этот момент телефон зазвонил. Трубку снял Иван Сергеевич и услышал прокуренный голос Мякишева:

— Я рад вас поприветствовать, Иван Сергеевич! Сергей дома?

— Нет, его нет, — на всякий случай солгал Серов-старший.

— Как придет, передайте ему, пожалуйста, что мы во всем разобрались. Пусть не держит зла понапрасну и заходит. Буду ждать.

— Хорошо, я передам.

Положив трубку, Иван Сергеевич задумчиво потер подбородок и хмыкнул: похоже, там шла своя борьба и выиграл в этой истории не только его сын?

— Кто звонил? — спросил Сергей.

— Мякишев. Приглашал в гости, сказал, что все выяснилось.

— Ну, с ним увидеться не долго. К тому же, честно говоря, я не слишком по нему соскучился.

Обедали все вместе, в гостиной, как в старые добрые времена, и Сергей дал себе слово, что приложит любые усилия, лишь бы больше не огорчать стариков, не заставлять их так мучиться неизвестностью и страдать от страха. Но разве это зависело только от него?

Ну что, продолжать борьбу с ветряными мельницами или позвонить Сухарю, принести ему извинения и вновь засесть в каморке тихого маленького павильончика «Сэконд хэнд»? Сухарю, конечно, позвонить надо, а вот насчет борьбы?.. Ладно, жизнь покажет, она великий режиссер спектакля, в котором участвует все без исключения население земного шара. Прав был Шекспир: вся жизнь — театр, а люди в нем актеры! Какая-нибудь новая роль достанется и Сергею…

После обеда позвонила Лариска и как будто они расстались только вчера начала расспрашивать, где он пропадал и почему не давал знать о себе.

— Ты смотрел телевизор? — щебетала она. — Какой ужас! Просто ноги отнимаются!

— Что произошло?

— Костю убили. В Ясенево, расстреляли в машине из автоматов. Показывали сюжет в криминальной хронике. Кровищи! А ведь он…

— Спала с ним? — нарочито грубовато спросил Сергей.

— Дурак! — разозлилась Лариска. — Он только ухаживал, а ты как был дурак, так им и остался. Домой мне можно ехать? Я устала шляться по подругам.

Итак, Максимов-Бланк пал жертвой собственной болтливости, чего, впрочем, и следовало ожидать: он мелкая фигура, и ею пожертвовали не задумываясь, чтобы сохранить более крупные. Наверное, так? Дай Бог, чтобы он не ошибался!

— Поезжай, — дежурно разрешил Сергей, зная, что она все равно поедет, что бы он ни сказал, поскольку у нее лопнуло терпение, да еще показали сюжет, в котором она увидела, по ее мнению, главного врага мертвым. Чего теперь бояться?

Наивная женщина, но стоит ли ее разочаровывать и запугивать? Пусть живет спокойно в мире собственных иллюзий…

Тетя Клава затеялась печь торт, отец курил трубку и читал газету в гостиной, а Сергей валялся на диване, когда раздался очередной телефонный звонок.

«Просто день звонков, — подумал Сергей, снимая трубку. — Неужели все даже на расстоянии чувствуют, что он появился дома?»

— Да!

— Привет, это Борис Матвеевич. Помнишь, ты мне передавал приветы с того света?

Такого звонка Сергей, честно признаться, никак не ожидал — что могло от него понадобиться лысоватому блондину с рысьими глазами? Неужели жизнь дает новую роль, или все еще продолжается старая?

— Чем обязан?

— Надо бы повидаться, — предложил Борис Матвеевич. И, как бы стараясь предупредить возможные отказы и переносы свидания, уточнил: — Дело не терпит отлагательств, а я тут, внизу, около твоего подъезда. Я поднимусь?

Все равно не отвяжется, понял Сергей, и избежать встречи с ним не удастся. Так не лучше ли разрубить этот узел сразу?

— Хорошо.

На звонок нежданного гостя в прихожую вышли отец и тетя Клава. Заметив метнувшийся в их глазах страх, Сергей поспешил представить визитера:

— Это Борис Матвеевич, мой знакомый.

— Очень рад! — Шлыков засиял белозубой улыбкой. Достав из большого яркого пакета, который он держал в руках, ажурную оренбургскую шаль, он жестом опытного фокусника легко набросил ее на плечи тети Клавы. — Это вам! Не откажите принять, от чистого сердца. Я столько слышал о вас хорошего!

— Ну что вы, — засмущалась тетя Клава, хотя подарок незнакомца в щегольском костюме ей явно пришелся по душе.

— А что я? — улыбнулся визитер. — Мужчинам пристало дарить иные сувениры.

Он вынул из того же пакета большую коробку с набором трубочных табаков и небольшую коробочку с настоящей английской трубкой «Данхилл» и протянул все это Ивану Сергеевичу.

— Ваш сын оказал мне однажды неоценимую услугу, и я в неоплатном долгу.

— Может быть, чаю? — предложила тетя Клава.

— Нет, что вы, большое спасибо, — Шлыков еще шире расплылся в улыбке и крепко взял Сергея под руку. — Я забежал перекинуться парой слов и поскачу дальше. Ни на что не хватает времени.

— Где же вы изволите трудиться? — поверх очков поглядел на него Иван Сергеевич.

— Вице-президентом в нефтегазовом концерне, — вновь одарил его улыбкой Шлыков и обернулся к Сергею: — Мы можем потолковать?

— Да, конечно.

Он провел гостя к себе и плотно прикрыл дверь, прислонившись к ней спиной. Что нужно от него этому человеку? Неужели возникшая у Серова догадка верна?

— Тут можно курить? — не дожидаясь разрешения, Шлыков достал сигареты и прикурил. — Будем говорить как профессионалы, не тяня резину, согласен?

Сергей кивнул и, отойдя от двери, пересел на стул. Интересно, угадал он или нет? Сейчас все станет предельно ясно.

— Я не хочу тебя пугать, но дом окружен и внизу мои люди, — небрежно стряхнув пепел с кончика сигареты, буднично сообщил Борис Матвеевич. — Лично к тебе и твоим старикам, а также к твоим знакомым у нас никаких претензий нет. Отдай кассету и живи спокойно. У каждого свои дела, дай нам заниматься нашими и займись своими.

— Ты человек Сирмайса? — прямо спросил Сергей.

— Да. Ну и что? Будем пугать друг друга или поторгуемся? Хочешь, вернем в органы или возьмем в нашу команду? Ты, оказывается, классный игрок!

— Нет, я вольный стрелок, — покачал головой Серов. И добавил: — Теперь вольный.

— Ну да, крепостная зависимость от органов кончилась, и вновь надевать ярмо на шею неохота? — хохотнул Шлыков. — Не боись, мы не те, с кем ты воевал, мы другие!

— Какая разница? — горько улыбнулся Сергей.

— Большая! — Борис посерьезнел и выставил вперед кулак, оказавшийся почти перед носом Сергея. — Мы очень щедро платим за информацию, крайне щедро, просто по-царски!

Он начал один за другим, как отсчитывающий секунды рефери на ринге, выбрасывать пальцы, поросшие редкими рыжеватыми волосками.

— Мы даем жизнь тебе и твоим близким, это раз! Мы даем всем вам свободу, это два! Мы даем вам покой, это три! А еще — деньги.

Он убрал руку, повернулся, достал из поистине бездонного пакета плотный конверт и небрежно бросил его на подоконник.

— Ну, мы договорились? Я гарантирую, что на этом вся неприятная история для тебя полностью закончится.

— Хорошо, — Сергей открыл стол и отдал кассету.

У него нет права рисковать чужими жизнями, да и своей тоже не очень хочется, а в реальность угроз блондина с хищными глазами он безоговорочно верил: не тот человек, чтобы блефовать.

— Копии? — Борис Матвеевич одной рукой взял кассету, а другую положил на плечо Серова, и тому очень хотелось скинуть тяжелую ладонь, но он не сделал этого, а лишь улыбнулся в ответ:

— Копий нет!

— Ладно, — Шлыков убрал кассету в карман и сжал Сергею руку выше локтя. — Если что, ты звони, телефончик у тебя есть. Мои предложения в силе… Кстати, я слышал, тебе нашли какую-то бабку? Так ты поезжай, поживи пока в деревне, полечись. Это всегда полезно, особенно на природе…

Проводив его, Сергей вернулся к себе и обессилено рухнул в кресло у стола. Проиграл он или выиграл? При любом раскладе это еще не конец пьесы под названием «Жизнь».

Вечером разыгрался шалый ветер, погнал уже появившиеся сухие листья, принес тяжелые тучи, и пошел дождь, смывая с города пыль и грязь.

«Смоет ли он грязь с души?» — подумал Серов, входя в знакомый подъезд.

Поднявшись на лифте, он своими ключами открыл дверь и тихонько прошел на кухню. Лариса загружала грязную посуду в моечную машину, а на столе стояла одинокая чашка с горячим чаем.

Почувствовав, что она здесь не одна, женщина испуганно обернулась и, увидев Сергея, схватилась за сердце.

— Когда-нибудь ты меня заикой оставишь! Ну, чего тебе на этот раз понадобилось?

Он подошел к столу и положил на него ключи от квартиры. Ровно посередине стола, на одинаковом расстоянии от себя и от нее. И загадал: если схватит она ключи и зажмет в кулачке, значит, ему нужно разворачиваться и уходить, даже без слов прощания, а если нет…

— Долго ты будешь их таскать туда-сюда? — улыбнулась Лариска, украдкой смахнув выступившие слезы.

Сергей взял табурет, присел к столу, устало положил на него руки и тихо попросил:

— Налей и мне чаю. 

Примечания

1

Дохнул (блатной жаргон) — жить, ночевать.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Глаз ведьмы», Василий Владимирович Веденеев

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства