«Золотые уколы смерти»

Золотые уколы смерти (fb2) - Золотые уколы смерти 570K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Экстер

Ольга Экстер Золотые уколы смерти

Глава 1

Планерка в убойном отделе Московского уголовного розыска этим июньским утром шла не совсем в обычном режиме.

Началось с того, что начальник отдела полковник Борисов представил собравшимся сотрудникам молодую привлекательную женщину.

— Вот, господа-товарищи, — начал Валентин Васильевич в своей обычной распевной манере, — перед вами наша новая коллега. Пока в качестве стажера, будет входить в курс дел и постигать, так сказать, специфику нашей работы. Зовут девушку Ирина… э-э… Владимировна Воронцова. Покажитесь, пожалуйста, коллективу.

С дальнего края длинного стола для совещаний поднялась стройная, коротко стриженная женщина лет 25–27, в форме лейтенанта милиции, и очень мило улыбнулась всем собравшимся. Это понравилось суровым стражам порядка — не часто при их несентиментальной работе проявлялись обычные человеческие чувства и эмоции.

— Ну, Ирина Владимировна, у вас две минуты доложить кратко свою биографию и почему вы сюда к нам, мужикам, пожаловали.

Воронцова, слегка смутившись, тронула себя за правое ухо (обручального кольца нет, отметили тут же для себя молодые сыщики-женолюбы) и приятным грудным голосом начала:

— Я из семьи обычных служащих. После школы закончила истфак университета, недолго поработала в одном закрытом НИИ. Потом судьба распорядилась так, что мне предложили попробовать себя в необычной, для женщины особенно, роли — частного детектива. У меня получилось. По крайней мере удалось расследовать несколько достаточно запутанных конфиденциальных дел клиентов, которые (вы уж извините) они не хотели доверять милиции.

— Разрешите вопрос? — поднялся из-за стола и обратился к полковнику Борисову черноволосый усатый мужчина в сером штатском костюме.

— Спрашивайте, Каменецкий.

— А почему, Ирина Владимировна, во-первых, они органам не доверяют, а во-вторых, вы не передавали эти дела в милицию?

Воронцова замялась, несколько недоуменно посмотрела на начальника отдела. Тот кивнул неопределенно, мол, выпутывайся сама. Ирина решилась:

— Вы не хуже меня знаете, как в массе своей люди относятся к милиции, я не открою секрета: ее больше побаиваются, чем доверяют. В некоторых случаях у людей возникают проблемы настолько интимного, специфического характера, что они не решаются доверить их… ну…

— Говорите, не стесняйтесь, — усмехнулся все тот же неуемный Каменецкий.

— …доверить их людям, не обладающим достаточным тактом, искренним желанием помочь.

— Значит, вы этими качествами обладаете?

Полковник Борисов вскипел:

— Капитан Каменецкий, у нас тут не вечер вопросов и ответов! Угомонитесь! А вы, Воронцова, заканчивайте. У нас других важных дел невпроворот.

— В общем, работая частным детективом, я смогла заочно окончить юридический… ну и меня рекомендовали… вот к вам на стажировку. Была замужем, теперь разведена. Детей нет. Пока.

— Спасибо, Ирина Владимировна. Присаживайтесь. Так что, господа-товарищи, как говорится, прошу любить и жаловать. Посмотрим, как хороша лейтенант Воронцова будет в деле.

Ну а сейчас о главном. По оперативной сводке на этот час за ночь у нас — четыре трупа по городу. Один из них, судя по всему…

Борисов закурил, после чего, явно ожидая этого блаженного момента, задымили еще человек пять из присутствующих в кабинете начальника.

— Похоже, — продолжал полковник, — мы имеем дело уже с серией. За последние два месяца убиты при схожих обстоятельствах три человека, и, видимо, одним и тем же способом. Результаты экспертизы будут после обеда, но и предварительные данные говорят в пользу моей версии о новом серийном убийце. Насколько я помню, эти дела у нас ведет главный спец по сериям и главный дознаватель, — Борисов улыбнулся и посмотрел на курящего черноволосого капитана, — неугомонный Каменецкий?

— Так точно, Валентин Васильевич.

— Ты вот что, Антон… Сколько человек у тебя на подхвате?

— В группе сейчас двое: я и Дроздов Петр, а Леонидов — в отпуске. Маловато, господин полковник.

Борисов прошелся по кабинету, о чем-то размышляя. Потом сказал негромко:

— Сейчас все сотрудники отдела при делах, и отрывать я никого не имею права. Но помощь тебе нужна, согласен. Не попробовать ли довериться нашей прекрасной стажерке, а?

Каменецкий хмыкнул:

— Сомневаюсь, что она когда-либо имела дела с убийствами. Здесь в любом случае без милиции не обойтись было.

Воронцова встала, пристально посмотрела на капитана и просто сказала:

— Да, вы правы. Но я участвовала, помогала в расследовании двух случаев со смертельным исходом и понимаю…

— Ладно, — прервал ее Каменецкий и пожал плечами, — пусть решает начальство, я подчиняюсь.

Полковник глянул на часы и заявил:

— Решено. Лейтенант Воронцова поступает в распоряжение группы, старший — капитан Каменецкий. О ходе расследования докладывать ежевечерне. Мы не должны допустить появления других трупов. Поймать серийного убийцу — дело нашей чести. А теперь к другим вопросам.

Антон Каменецкий сидел за столом в своем кабинете, заложив ногу за ногу, покуривал и ждал новую сотрудницу, которую вызвали на минутку в отдел кадров что-то там дооформить.

Дверь отворилась, и вошла Воронцова.

— Разрешите, господин капитан?

— Может быть, мы с самого начала наших рабочих (и, надеюсь, дружеских) отношений обойдемся без формальностей, Ирина Владимировна?

Воронцова села на стул, оправила китель и просто ответила:

— Как будет угодно начальству. Итак, как мне вас звать-величать?

— На публике, особенно при старших по званию, лучше всего Антон Иванович, на вы. А в нормальной рабочей или неформальной обстановке просто Антон и на ты. К такому раздвоению легко привыкнуть. Я, в свою очередь, буду обращаться к тебе таким же образом, договорились, Ира?

— Договорились, Антон.

— Вот и хорошо. Тем более я не намного тебя старше. Мне тридцать два.

— Мне двадцать семь.

— Я, кстати, тоже разведен…

— Ну, Антон, это к нашим делам не относится.

— Согласен. Дальнейшее знакомство продолжим в рабочем порядке.

— Да, хотелось бы, чтобы ты ввел меня в курс дела.

Каменецкий выдвинул ящик стола, вытащил оттуда пухлую папку, хлопнул по ней ладонью и сказал:

— Вот здесь материалы по трем предыдущим убийствам. Внимательно ознакомься. Возможно, у тебя появятся какие-либо оригинальные соображения. Потом проведем свою мини-планерку, когда объявится Петя Дроздов. Он сейчас занимается последним случаем. Приедет, все расскажет, тогда и решать будем, что нам предпринять в первую очередь.

Покинув кабинет шефа, Ирина направилась в отведенную ей комнатушку метров двенадцати, где уселась за стандартный рабочий стол с лампой и печатной машинкой. До вечера она не разгибаясь изучала материалы и документы, собранные по трем загадочным убийствам, происшедшим с начала этого года в разных районах Москвы.

Только в обеденное время она заскочила в служебную столовую, быстренько перекусила. Поднимаясь по лестнице в свой кабинетик, встретила Антона Ивановича.

— Как впечатления, Ирина?

— Пока ничего определенного сказать не могу. Но дело очень интересное.

— Не сомневаюсь. В шесть вечера жду в своем кабинете. Подойдет и Дроздов. Не задерживайся.

— Хорошо. До встречи.

Чем больше Воронцова вникала в суть происходящего, тем более зловещим рисовался ей образ преступника, ведь все убийства были обставлены очень странным образом…

19 января в 10 утра горничная с третьего этажа гостиницы «Космос» в ужасе прибежала к администратору и сообщила, что в 305-м номере лежит мужчина, кажется, мертвый.

Она, мол, как обычно, пришла убраться, открыла дверь вторым ключом — а он, голый, лежит на кровати с открытым ртом.

Администратор сообщил директору гостиницы, и они пошли в номер. Там действительно обнаружили труп мужчины лет сорока.

Рядом, на ночном столике, стояли две бутылки: одна пустая, другая с остатками коньяка (последующие анализы показали, что в напиток ничего подмешано не было). В пепельнице насчитали полтора десятка окурков «Кэмела».

Приехавшая по вызову оперативная бригада выполнила все положенные формальности. Номер тщательно обыскали, сняли отпечатки пальцев отовсюду и тело отвезли в Бюро судмедэкспертизы.

При обыске ничего подозрительного найдено не было: все вещи Григория Андреевича Родионова (под таким именем поселился в гостинице этот уроженец Тамбова, приехавший в командировку) находились в чемодане — он, похоже, и не успел его распаковать. Только в душевой на полочке лежал бритвенный прибор и два импортных презерватива в упаковке.

Допрос гостиничных служащих ничего не дал. Дежурный администратор сообщила, что оформила, как положено, постояльца в восемь вечера. Он в одиночестве поднялся к себе в номер. И никто его больше не видел до тех пор, пока горничная утром не обнаружила тело.

Результаты экспертизы ошеломили. Причину смерти долго не могли установить, но в итоге целого консилиума судмедэкспертов пришли к выводу: Родионов умер от так называемого золотого укола — это когда в организм вводится раствор несовместимых сильных наркотиков, после чего человек отправляется в мир иной практически мгновенно.

Поскольку на бутылках и стакане, как, впрочем, и на других предметах не было обнаружено чьих-либо отпечатков пальцев, кроме родионовских, то логично было бы предположить вариант самоубийства.

Однако эту версию сразу же отмели. Наведенные на родине покойного справки говорили о том, что у этого человека не имелось ни малейшей причины покончить с собой.

Директор преуспевающего тамбовского ООО, которое занимается оптовой торговлей. Ни долгов, ни особых врагов… В семье — мир, счастье и любовь, двое чудных ребятишек. По характеру — абсолютно спокойный и уравновешенный был человек, спиртным не увлекался, о наркотиках всегда отзывался с отвращением. Много бегал по утрам.

Короче говоря, такие даже по большой пьяни и с большого бодуна руки на себя не накладывают.

Но самое главное, почему следствие начало разрабатывать версию убийства, — возле кровати, и вообще в номере, не обнаружено шприца, которым был сделан укол. Горничная напрочь отрицала, что могла его взять — зачем он ей, право слово? Сам покойнике, естественно, спустить в унитаз или съесть этот шприц никак не мог. Под окном номера его тоже не нашли.

Значит, с Родионовым до двух-трех часов ночи (когда, по оценке эксперта, наступила смерть) кто-то был. Напоил его, ухитрился сделать укол и, самое главное, незаметно выскользнуть из гостиницы. Дежурный администратор клялась и божилась, что никто в эти ночные часы в поле ее зрения не попадал: никто не входил и не выходил.

Правда, под нажимом Каменецкого (которому поручили вести следствие) женщина созналась, что в это время она задремала где-то на полчасика… Возможно, тогда убийца и пробрался втихаря на улицу.

После месяца поисков на дело фактически махнули рукой: никаких серьезных зацепок, чистой воды «висяк». Только две странности не давали покоя Каменецкому: оригинальный способ убийства и то, что в области сердца покойного в груди была глубоко воткнута большая швейная иголка.

«Куража ради, что ли, убийца такой ерундой занимается, — думал Антон Иванович тогда, — или это какой-то знак, символ, нечто ритуальное?»

Так бы и осталось убийство в гостинице «Космос» без особого внимания перегруженного МУРа, если б буквально через месяц не произошло нечто похожее.

На этот раз милицию в восемь утра вызвал в район парка «Сокольники» рыдающий женский голос. Примчавшаяся опергруппа обнаружила в супружеской спальне семьи Кривоносовых лежащего с открытым ртом, абсолютно голого и мертвого, главу семьи — Виктора Степановича Кривоносова.

На кухне, уставленной пустыми бутылками из-под дорогих напитков, билась в истерике его жена Алена, которая и вызвала милицию.

После опроса безутешной вдовы нарисовалась следующая картина: Алена три дня назад уехала в Подмосковье навестить родителей. Ее муж Виктор оставался один, жили они без детей. И вот утром, с первой электричкой, она возвращается, открывает дверь и видит…

Рассказ проверили: женщина говорила правду и была вне всяких подозрений. По результатам судмедэкспертизы, смерть Кривоносова наступила примерно в полночь и причиной ее был тот же самый «золотой укол». Причем в груди покойного тоже торчала большая швейная игла.

Дела объединили и поручили группе капитана Каменецкого. Но, как и в первом случае, зацепиться здесь оказалось практически не за что.

Никто из соседей Кривоносовых ничего подозрительного не видел и не слышал, кроме громко включенной, примерно часов в десять, музыки. Никто не видел возвращающегося в этот воскресный день домой Виктора Степановича в какой-либо (мужской или женской) компании.

Хотя, как признали и жена, и друзья, и соседи покойного, он любил выпить и повеселиться. Работал прорабом в крупной строительной фирме, характеризовался со всех сторон положительно. Дома был достаток.

Единственное, что удалось наконец с точностью установить, — причину убийства. Судя по всему, это было банальное ограбление.

По уверению Алены Кривоносовой, в секретере лежали полторы тысячи долларов и ее золотые украшения. Все бесследно исчезло. Отпечатков пальцев кого-либо чужого, однако, в квартире не было найдено. Очевидно, убийца хладнокровно протирал предметы, так же как спокойно уносил с собой орудие убийства — шприц.

Таким образом, и мотив первого преступления определился — ведь при убитом в гостинице Родионове, кроме мелочи, никаких денег не обнаружили (а он был небедный коммерсант!), но тогда подумали, что он мог, например, спустить их в казино, кабаке или на проститутку…

Странными оставались злополучная иголка и сам «золотой укол». Что-то здесь таилось не совсем обычное, и преступник явно не был заурядным грабителем.

Глава 2

Ирина, как и было договорено, в шесть вечера вошла в кабинет капитана Каменецкого. Помимо него, в кресле возле небольшого сейфа удобно расположился молодой старлей, светловолосый, весьма симпатичный.

— Дроздов Петр Алексеевич, — представил его начальник.

Воронцова улыбнулась, а старший лейтенант картинно попытался щелкнуть каблуками и сказал:

— Очень рад пополнению наших скудных рядов. Вдвойне ценю шефа, что сумел выбить нам в подмогу такую классную боевую единицу.

Каменецкий достаточно фамильярно хлопнул вставшего Петра Алексеевича по плечу и заметил:

— Мы тут уже, Петя, с Ириной Владимировной, несмотря на звания, разницу лет и опыта, решили перейти на ты. Это чтобы легче работалось.

— Не спорю, Антон, так что же?..

— Ну, пожмите друг другу руки. Вы вообще, можно сказать, родственники по птичьим фамилиям!

Воронцова и Дроздов разулыбались, обменялись рукопожатиями.

— Ирина.

— Петр, очень приятно.

— А теперь к делу!

Каменецкий уселся за стол, достал «Яву», прикурил, вежливо щелкнул зажигалкой перед сигаретой Ирины и спросил:

— Что, Петр Алексеевич, все правильно, сходится? Как обычно?

Лицо Дроздова перестало излучать радость, он собрался, нахмурился:

— Да. Тот же самый почерк. Только ситуация немножко другая. Думаю, тут будет за что зацепиться.

— Давай, Петя, все по порядку, и мы решим потом насчет «зацепиться».

Петр достал из нагрудного кармана какую-то бумажку и, изредка заглядывая туда, начал рассказывать:

— Обычная двухкомнатная квартира улучшенной планировки, Дмитровское шоссе, неподалеку от Савеловского вокзала. Мужик жил один, разведенный. Работал ведущим инженером одного из отделов в «Би-лайн», зарплата хорошая, около штуки баксов в месяц. Ни в чем себе, конечно, не отказывал. Я поговорил с некоторыми из соседей, кого застал дома.

— И что?

Каменецкий закурил очередную сигарету, напряженно слушая коллегу.

— Говорят, что много раз его видели с женщинами. Особенно после развода стал домой таскать кого ни попадя. Чуть ли не каждый день новые подруги. Поначалу бабульки у подъезда их запоминали, обсуждали… ну, как это обычно бывает, от скуки. Потом, судя по всему, им это надоело. Я с парочкой побеседовал — руками машут, мол, уж и не помним их всех, сынок.

— А что было вечером накануне, его видел кто-нибудь?

Воронцова, задавшая вопрос, сидела выпрямившись на стуле и старалась не пропустить ни слова.

— Нет, пока я ничего не выяснил. Шел дождь, и на лавочках возле подъезда было пусто. Поэтому если в ту ночь убитый Паперно Борис и был дома не один (а это очевидно), то на данный момент доказательств у нас нет.

— Надо опросить весь подъезд, возможно, кто-то видел этого… Паперно, с кем он шел.

Капитан посмотрел на Ирину и добавил:

— Думаю, Воронцова завтра с утра этим займется.

— Хорошо.

Ирина налила себе воды из графина, неторопливыми глотками выпила весь стакан и сказала:

— Для меня лично нет никаких сомнений, что во всех этих случаях убийца — женщина.

— Похоже на то, — откликнулся Дроздов.

Каменецкий задумчиво почесал переносицу и начал разминать в пальцах очередную сигарету:

— Согласен с вами: все признаки налицо. Хотя экспертиза не установила, что перед смертью наши фигуранты предавались радостям любви, но, похоже, они к этому готовились, стремились. Интимная обстановка, выпивка, обнаженные тела…

— А последний случай, с этим Паперно, — включился Дроздов, — окончательно, по-моему, убеждает. Ведь мужик водил к себе только женщин и страстью к однополой любви явно не страдал. Значит, в ту ночь с ним была дама… убийца.

— Так-то оно так, — выдохнул табачный дым по направлению к форточке капитан, — только больно уж редкий случай нам попался. Я тут почти десять лет работаю и всякого повидал, начиная со знаменитого Чихатика. Но что-то не припомню серийного убийцу женского пола. По законам природы это вообще нонсенс.

Воронцова горько усмехнулась:

— Ну, если следовать теории Ломброзо, то природа не разбирается, в чьих мозгах — самца или самки — устроить этакий «поворотик», чтобы человек родился потенциальным преступником, причем с фактором наследственности.

Петя Дроздов издал неопределенного характера звук и добавил:

— «Суха теория, мой друг, но древо жизни зеленеет!» Я это к тому, что практика показывает все же подавляющее преобладание мужчин среди самых жестоких убийц-садистов. Трудно, согласитесь, представить существо женского пола на месте какого-нибудь Калигулы или Джека Потрошителя.

— Ну да, — вмешался Каменецкий, — только раз уж вы совершаете исторические экскурсы, неплохо бы вспомнить… ну, эту самую, забыл имя, венгерскую графиню, которая умертвила в своем поместье несколько сотен молодых девушек. Она, видите ли, обожала принимать ванны из крови невинных девиц.

Тут Ирина сделала протестующий жест рукой:

— Данный случай, Антон, типичный пример маниакальной идеи, шизофрении и некой специфической патологии — чисто медицинская проблема.

— А ты, Ирочка, думаешь, что в нашем варианте мы имеем дело с чем-нибудь другим?

— Наверняка!

Воронцова прошлась по кабинету:

— Все эти убийства совершены, как мы уже установили, с целью ограбления. А то, что способ выбран весьма необычный, и еще эти иголки в груди… я отношу к специфическим особенностям женской психологии, нестандартному поведению в экстремальных ситуациях.

— Здесь чувствуется какой-то… — Дроздов задумался на секунду. — Элемент мести, что ли, такой ведьмацкой злобы, мол, на вот тебе, мужик, пику в грудь!

— Ага, неплохая догадка!

Воронцова с интересом посмотрела на Петра:

— А вы, коллега, соображаете.

Дроздов смешно, делая вид, что обиделся, надул щеки:

— Мы же договорились обращаться на ты. Это во-первых, а во-вторых, здесь дураков не держат, Ира. И тебя сюда взяли явно не за красивые глазки, так?

— Ладно, ребята, — вмешался Каменецкий, — давайте ближе к нашим делам. Итак, мы имеем некую роковую женщину — патологическую серийную убийцу. Имеем основной мотив преступлений — ограбление. Хотя мне кажется, здесь присутствует не только этот мотив.

Действительно, складывается впечатление, что действует какая-то мужененавистница. Почему она убивает и грабит, если нужны деньги, не каких-нибудь богатеньких «старух процентщиц»?

— Так мужиков проще, — вставила словечко Ирина. — Доведи до постели, напои как следует и делай с ним что хочешь.

— Экая ты опытная, Воронцова! — не без ехидства заметил Петр.

— Это сегодня любая семиклассница знает! — шутливо огрызнулась стажерка.

— Спокойнее, господа-товарищи, как любит говорить наш дорогой начальник!

Каменецкий выразительно посмотрел на настенные часы. Стрелки показывали семь часов.

— Кому как, а меня дома семья ждет. Пора закругляться. Итак, что мы на сегодня знаем о предполагаемом убийце? Пол — женский, возраст — неизвестен (но, конечно, не девочка и не старуха), определим от восемнадцати до тридцати восьми лет, так сказать, возраст действующей проститутки.

— Думаешь, она проститутка? — спросил Дроздов.

— Скорее всего. Ни нормальная профессия, ни ее образование нам не известны. Как, впрочем, и место жительства, семейное положение и внешность. Задача ясна — установить это как можно быстрее. Каждый новый труп — это плевок на наши с вами погоны, господа!

— Красиво говоришь, капитан.

Дроздов поднялся и добавил:

— В общем, завтра наши свежие силы в лице Ирочки отправятся вот по этому адресу, — он протянул Воронцовой бумажку, — и проведут дотошный опрос всего подъезда. Не исключено, что кто-то все же встретил в тот вечер идущего домой Бориса Паперно с некой подругой. А я, с позволения начальства, займусь выяснением круга знакомств и родственников покойного. Возможно, там чего-нибудь путного накопаю.

— Согласен.

Каменецкий тоже встал, затушил последнюю сигарету в пепельнице, полной окурков, и добавил:

— Держите со мной связь. После обеда, в шестнадцать ноль-ноль, собираемся опять здесь, обмениваемся информацией. Завтра к вечеру мне надо будет доложить Борисову о ходе расследования. Учтите, дорогие мои, начальство подождет недельку, и если не представим хоть каких-нибудь более-менее внятных результатов — начнутся непрерывные взбучки и разносы. Вон Петр знает…

Дроздов сделал губы трубочкой и сокрушенно кивнул.

— Так что выкладываемся полностью. Усекла, Ирина?

— Да. Здесь нечего возразить. Будем работать.

Когда они втроем вышли на улицу, Дроздов пожал капитану руку, улыбнулся Ирине на прощание и быстрым шагом двинулся по направлению к Садовому кольцу.

— Везет человеку, — вздохнул Каменецкий, — живет тут неподалеку. Правда, с тещей и тестем, но все равно хорошо. На работу ездить не надо. А мне вот тащиться…

Он махнул рукой, глянул искоса на Воронцову и спросил:

— А тебе куда ехать?

— Улица Дубнинская, это как раз на Дмитровском шоссе, куда завтра мне предстоит отправиться. Правда, на другой конец, в район Савеловского.

— Тебе повезло, Ирочка. Мне как раз надо заскочить по делу к одному приятелю в район кинотеатра «Ереван». Нам явно по пути.

— Ага, — радостно согласилась стажерка, — а у тебя разве есть машина?

— А как же! Вот стоит, родимая.

И капитан Каменецкий открыл перед своей новой сотрудницей дверцу темно-зеленой «девятки».

Глава 3

Они ехали по шоссе в теплых московских сумерках, Ирина расслабленно курила на заднем сиденье, Антон настраивал радио на любимую музыкальную волну.

— Слушай, Воронцова, — прервал он наконец молчание, — если не секрет, конечно, и если не обидишься… ты давно в разводе?

— Почти год.

— А он, бывший муж твой, кто такой? В Москве живет?

Ирина усмехнулась, кашлянула в кулачок.

— Нет, он американец, а живет непонятно где.

— Ого! Это как понимать?

— Я тогда жила на Волге, в Крутове. Он, Рихард, там вместе с еще одним американцем создавал региональное отделение Интерпола. Ну, мы познакомились благодаря директору нашего частного агентства. Через полгода зарегистрировали брак.

Каменецкий покачал головой:

— Ирочка, такой завидный муж для любой российской, извини, бабы, а ты растерялась…

Воронцова щелчком выстрелила окурок в приоткрытое окошко и буднично ответила:

— Просто мы практически вместе не жили. Он постоянно в разъездах и командировках, я тоже на месте не сидела. Так продолжалось около года. Самое интересное, что существующее положение вещей нас обоих как бы и устраивало. Никаких обязательств, домашних склок, тяжестей бытовых отношений… Встречались этак раз в месяц, как молодые пылкие влюбленные, да разъезжались наутро по своим делам.

— Ну, так и жили бы. Что же помешало-то, прости, Ирина, за любопытство?

Воронцова повернулась лицом к окну так, что водителю стал хорошо виден в зеркальце ее красивый, четко очерченный профиль. Помолчала секунд десять.

— Как-то раз он вернулся из родимых Штатов, весь какой-то не в себе. Неразговорчивый, замкнутый, ни тебе поцелуев, ни объятий. Весь вечер пыталась из него вытянуть, что случилось, — молчал. Потом, правда, выпил две порции своего виски и его прорвало.

Сказал, мол, надоела ему такая жизнь, хочется семейного очага и уюта. Так бросай, говорю, эту работу, и я брошу, устроимся где-нибудь в нормальные конторы… Нет, отвечает Рихард, жить в ваших жутких условиях, в нищете? Не могу, насмотрелся уже. Хочу жить у себя на родине. Прости, Ира, у меня там появилась девушка, и я ее полюбил.

…Переночевал он в гостинице, на следующий день куда-то улетел. Я подала на развод. Через три месяца нас развели, а от его коллеги вскоре узнала, что он там обвенчался со своей… Мэри.

— Да-а, — медленно протянул Каменецкий, притормозив перед светофором, — история стара как мир, но каждый случай в чем-то особенный, неповторимый.

— Ты прав, Антон. — Воронцова вовсю дымила сигаретой, и в полумраке салона, за дымом, ее лица почти не было видно. — Для меня это почему-то стало очень сильным ударом. Наверное, любила я его, впервые так в жизни, по-настоящему. Все стало валиться из рук. На работе ничего не могла делать, меня отправили в отпуск, но и это не помогло. Тупо просидела месяц перед телевизором, вышла — и почувствовала отвращение к своему ремеслу. К своему городу. Ко всем мужикам на свете. Прямо мужененавистницей стала, как вот эта…

Ирина сделала неопределенное движение рукой. Каменецкий понял, о чем она говорит.

— И сейчас тоже? — спросил он тихо.

— Не знаю точно. Единственное у меня появилось желание — забыться на работе, погрязнуть в ней по уши, сменить место жительства. Продала свою хорошую квартиру в Крутове, купила тут комнатушку… Ничего, со временем все образуется.

— Я тоже так думаю, Ирочка. Ты уж прости дурака, что начал к тебе лезть с вопросами. Я ж не знал, как оно все вышло-то.

— А, ладно, — махнула ладошкой стажерка, — тормози, капитан. Спасибо, я приехала. Завтра в четыре часа буду с отчетом.

Этой ночью, даже выпив таблетку димедрола, чтобы расслабиться, Ирина долго не могла уснуть.

В какой-то нервной полудреме ей рисовались страшные картины, связанные с услышанным и пережитым за прошедший день. То она видела огромную, застланную алым атласом кровать, на которой, раскинувшись, лицом вниз лежит голый мужчина; к нему, держа шприц в руке, подходит женщина, лицо которой закрывает густая вуаль, она с силой всаживает этот шприц в шею мужчины. Тот дергается, пытается приподнять голову от подушки, но безвольно роняет ее обратно.

То ей мерещился Рихард, бывший муж, который, хохоча, обнимает длинноногую загорелую девицу, и они резвятся в легком морском прибое.

В общем, наутро Воронцова проснулась как с похмелья.

Головную боль и разбитость всего тела удалось снять только после длительного контрастного душа и чашки крепчайшего кофе.

Ирину ждал сегодня непростой денек. Конечно, будь она действительно неопытной девушкой-стажеркой, которой предстоит первое в ее практике самостоятельное серьезное задание, она бы переживала, нервничала…

Но у Воронцовой был уже такой опыт расследований (пусть и частным порядком), каким не всякий начинающий сыщик в погонах и похвастаться может. Тем более никаких особых сложностей в этом деле она не видела.

— Хорошо, — рассуждала она вполголоса по приобретенной в последний год привычке, прожевывая утренний бутерброд, — на первый взгляд по всем трем убийствам и зацепиться-то не за что. Покойные, судя по всему (а это обязательно надо сегодня уточнить, проверить), между собой ничем не были связаны по жизни. То есть отбор жертв был достаточно случайным либо по каким-то признакам, известным только убийце и лишь для него существенным. Если удастся эти признаки вычислить, проявить — считай, это полпути к успеху.

…Ирина оделась как можно проще при минимуме макияжа (это, она знала по опыту, располагает к тебе собеседника) и, выйдя на улицу, залитую утренним солнечным светом, направилась к станции метро.

По дороге она напряженно думала о загадочной игле, которую неистовая женщина зачем-то втыкала в сердце своих жертв. Конечно, может быть, таким образом она подстраховывалась на случай, если укол вдруг не подействует.

Но скорее всего дело тут было в другом. Сам факт смерти приводил убийцу в какой-то мрачный восторг, и, издав победный вопль, она вонзала длинную иглу в левую часть груди мужчины.

Эта картина вдруг так отчетливо встала перед глазами Ирины, что она, вздрогнув, остановилась у входа в метро и на нее начали налетать спешившие граждане.

— Тьфу, тьфу, нечистая! — отогнала от себя видение Воронцова и поспешила на эскалатор.

Через пятнадцать минут она уже входила в подъезд того самого девятиэтажного дома, где в 150-й квартире до вчерашней ночи мирно проживал, ел, пил, спал и любил женщин некто Паперно Борис. Ныне — труп.

* * *

После безрезультатного обхода квартир трех первых нижних этажей на четвертом Ирине, кажется, улыбнулась удача.

Дверь 138-й квартиры открыл небритый мужчина, лет явно за сорок, вида весьма похмельного и оттого недружелюбного:

— Чего надо?

— Я из уголовного розыска. — Ирина помахала бордовой книжечкой перед носом мужичка и осведомилась: — За порог-то пустите?

Хозяин переступил с ноги на ногу, почесал за ухом и буркнул:

— Ладно, заходите, раз вы такая грозная и красивая.

Воронцова развеселилась. Она почему-то любила попадать в такие вот запойные берлоги, где мужик в силу отсутствия существа противоположного пола позволял себе все: бросать окурки на палас, плевать на стены и подоконники, разбрасывать где попало вещи, грязную посуду и пустые бутылки.

Здесь незримо витал дух абсолютной мужской свободы: нищей, одинокой и гордой. Это не могло не импонировать некоторым утонченным женским натурам, к коим Ирина себя причисляла.

Мужичок провел ее на кухню, усадил за стол, предварительно смахнув с него на газетку шкурки от воблы, и сказал:

— Заварка вчерашняя, но если хотите, налью чаю.

— Нет, спасибо. Я к вам по делу.

— Понятно, что не чаи гонять. Я даже уверен, что знаю, по какому делу.

— Почему уверены?

— Так Борьку из сто пятидесятой вчера пришили, разве не так?

— А вы его знали?

— Кто ж своих соседей не знает! Тем более таких, как Борька.

— С чего вы взяли, что его убили?

— Так не мог он сам помереть-то, моложе меня на пять лет, сорок два стукнуло! Он жить любил, в удовольствиях себе не отказывал.

Мужичок достал из-под стола бутылку пива, открыл, налил в заляпанный стакан и вопросительно глянул на Ирину. Та выразительно помотала головой, наотрез отказываясь от угощения.

С видимым облегчением мужик залпом опорожнил стакан животворящей влаги и тут же снова наполнил его.

— А как вас зовут?

Ирина спокойно наблюдала, как после второго стакана на хозяина берлоги нисходит утренняя благодать земная.

— Степан Тимофеевич. Инвалид производства, вот, на заводе двадцать лет оттрубил, и мне в благодарность три пальца оттяпало в прошлом году.

Мужик продемонстрировал Ирине беспалую руку и тяжело вздохнул:

— Теперь вот на пенсии по инвалидности. С хлеба на воду перебиваюсь…

Не сдержавшись, Ирина весело прыснула:

— Ну уж не только хлеб, Степан Тимофеевич…

— А-а, это!

Он махнул рукой в направлении пустой бутылки из-под пива.

— …это чтобы тоску душевную унять. Один же я совсем, как вон Борька тоже… был… Жаль мужика, честное слово.

— Так вы, значит, общались с убитым?

— С убитым нет, а с живым общался. Мы же с ним, я и говорю, одинаковые бедолаги. Бабы от нас сбежали с детишками. Что осталось-то?

Он обвел рукой по периметру кухни, и Ирина оценила, что осталось (в смысле мебели и посуды) действительно немного… Почти ничего.

— Расскажите, пожалуйста, о Борисе что помните.

— Для протокола?

— Нет, скажем так, по-дружески. А я вам еще пива принесу.

Последнюю фразу Воронцова произнесла почти непроизвольно, глядя, с каким сожалением смотрит Степан Тимофеевич на опустевшую «Чебурашку».

— Да что вы? Я и так…

— Ладно уж, раз обещала.

Удивляясь собственным благородству и щедрости, Ирина спустилась в магазинчик, расположенный тут же, около подъезда, и спустя минут пятнадцать уже сидела напротив довольного донельзя хозяина квартиры, внимательно слушая его рассказ (прерываемый лишь изредка булькающими звуками).

— Он тут, Борис, уж лет шесть как живет. Переехал с семьей по обмену с доплатой откуда-то из Чертанова.

Мы поначалу не общались — все-таки через этаж живем. Да и потом, у обоих у нас жены были — у меня Люська, у него — Ольга. Одна другой стервенее, уж простите… Гоняли нас за пьянку будь здоров! Только однажды, года два назад, встречаю его утром в лифте — едет весь зеленый, трясется, перегаром прет…

«Что, — говорю ему как знаток, — тяжко с бодуна-то, братишка?» — «И не спрашивай, — отвечает, — сейчас, того гляди, мотор остановится». — «А похмелиться-то есть чем?» — «Если бы! Я б не ехал тогда искать. Вчера все спустил, дурак!»

Ну, пожалел я его по-нашенски, по-мужски.

«Ты, — спрашиваю, — с шестого, что ли, этажа?» — «Ага, — отвечает, — из сто пятидесятой». — «А я с четвертого. Пойдем, налью тебе за знакомство. У меня там чекушка заначена, вчера-то я, слава Богу, не пил».

В общем, поправил я мужика, поговорили мы с ним «за жисть». От него как раз только что баба ушла. Вот он и запил горькую. Я ж его сразу понял. Моя тоже в то время уже лыжи навострила…

— Значит, так вы познакомились?

— Ага. А потом уж, как оба стали жить бобылями, частенько заглядывали в гости друг к другу распить пузыречек под огурчик. Только он не всегда был готов на это дело, как я. Мне-то на баб (извините) после Люськи-стервы вообще стало наплевать, а он — будто с цепи сорвался. Чуть ли не каждый вечер таскал к себе разных — шлюх в основном. Но иногда попадались и ничего себе, он даже ко мне приводил, знакомил. Одну так, помнится, навязывал, чуть ли не в постель укладывал — но я послал его подальше.

…Ирина закурила, видя, что Степан Тимофеевич дымит «Примой» почти без остановки, и потому не спрашивая разрешения.

— Так вы многих его приятельниц помните? Из последних особенно?

Тот скривился, как от кислого лимона:

— Не-ет, их разве упомнишь? По мне, так все они, шлюхи (извините), на одно лицо.

— Степан Тимофеевич, а в последние три-четыре дня он к вам не заходил с женщинами? Или, возможно, вы его с кем встречали?

Мужичок возвел глаза к потолку, пожевал губами и сказал:

— Вот… дня три назад встретил его в магазинчике нашем, он вино сухое брал (обычно-то он водку пьет), потому что с ним баба была, я ее уже видел. Я еще удивился, что он с одной и той же несколько раз. Обычно он ночку поматросит и — бросит. А тут…

Воронцова выкинула окурок в помойное ведро ввиду отсутствия пепельницы и попросила:

— Вы не могли бы мне описать ее внешность как можно более подробно?

— Думаете, это она его кокнула? Вряд ли. Уж больно ластилась к нему, как кошка. Чуть ли не мурлыкала.

— Как раз вот такие на все способны. Так вспомните ее, Степан Тимофеевич!

Мужчина открыл последнюю бутылку пива, с сожалением посмотрел на нее и не церемонясь сделал большой глоток из горлышка. Порозовевшее лицо его говорило, что человеку стало совсем хорошо и сейчас он готов описать Ирине по заказу внешность и Мэрилин Монро, и Бабы Яги…

— Ну-у, в общем, она длинная. Выше его, хоть вроде и не на каблуках была. Волосы такие черные… очень. Ресницы очень тоже длинные. А платье было короткое, прямо неприлично. Зато ножки — ух!

Хозяин квартиры так плотоядно чмокнул, что Ирина усомнилась в декларируемой им стойкой неприязни к женскому полу.

— А еще что, Степан Тимофеевич?

— Да ничего больше. Красивая девка, но какая-то белая совсем, бледная и худая очень. Я тогда Борьку на секундочку отвел в сторонку, мне полтора рубля на красненькую не хватало. Он мне, конечно, добавил. А я спросил ради интереса, что, мол, за деваха. Может, говорю, заведешь ко мне вечерком… ну, после этого… познакомишь. Борька так как-то нервно отреагировал. Ты что, говорит, это женщина серьезная, спортсменка. Он тут такой жест сделал…

Степан Тимофеевич задумался, припоминая.

— Так какой жест?

— Ну, рукой эдак, как будто что-то дает, вворачивает, сует или колет. Драка, что ли, какая или бокс…

— И все?

— Все, они ушли, потом я только вот на другой день Бориса с ней же на лестнице у почтового ящика встретил. Поздоровались >и разошлись.

— А позавчера вы их не видели?

— Нет, я до глубокого вечера в пивбаре в шахматы играл. Потом пришел и лег спать, а утром мне соседи говорят, мол, Паперно этого обнаружили мертвого — приехал брат по какому-то делу, у него ключ был. Открыл квартиру, заходит, а Борька лежит возле кровати в чем мать родила и не дышит. Да еще иголку какую-то ему воткнули.

— Ладно, Степан Тимофеевич. Огромное вам спасибо за рассказ. Если что понадобится уточнить, я к вам еще зайду, договорились?

Он весь разулыбался и расшаркался:

— Такой очаровательной женщине, как вы, готов служить и день и ночь.

— Ну уж так не надо. Особенно — ночь.

Воронцова надевала туфли у дверей и соображала, куда ей сейчас идти. То ли выше по этажам, то ли покурить в скверике, переварить все услышанное.

Распрощавшись с опохмеленным и ставшим оттого трогательно-навязчивым хозяином квартиры, Ирина все же посидела на лавочке у подъезда, жадно вдыхая свежий утренний воздух после прокуренной, спертой атмосферы. Затем поднялась на лифте сразу на шестой этаж, где проживал еще позавчера интересующий ее ныне любвеобильный Борис Паперно.

— Спортсменка, — бормотала Воронцова себе под нос, — эдакое движение рукой вперед… Шпага, что ли?

Глава 4

…Почему девочку назвали Роксаной — непонятно. Это мама настояла, армянка по национальности, Ашур Амбарцумовна. В те времена, когда русский отец Роксаны встретил во время командировки в Ереван и полюбил молодую красавицу Ашур, такие межэтнические браки были не редкость. Наоборот, по мысли партийных вождей, они свидетельствовали о нерушимой дружбе народов нерушимого Советского Союза.

Кто бы знал тогда, в 60-х, чем все это обернется через каких-то двадцать с небольшим лет. И вот примерно в то же время, когда катастрофически развалился СССР, распалась и семья Сидоровых — подросшая Роксана после развода родителей взяла девичью материнскую фамилию и стала Роксаной Игоревной Моветян. Отец ее, окончательно спившийся к тому времени директор продмага, был на пару лет отправлен в места не столь отдаленные за растрату. Она, двадцатилетняя «студентка, спортсменка, комсомолка и, наконец, просто красавица», осталась вдвоем с больной матерью (которая после развода возненавидела всех на свете мужиков) в их приличной двухкомнатной квартире на Ордынке.

Но вернемся в 70-е, когда маленькая Роксана подрастала в тогда еще счастливой обычной советской семье. Счастье, конечно, было относительным. Папаша с утра до ночи пропадал по своим торгашеским делам. Частенько приходил за полночь в изрядном подпитии, и с кухни в детскую доносился шум, грохот и звон посуды.

Мама Ашур работала завпарикмахерской, отчего в доме всегда стоял специфический парфюмерно-одеколонный запах.

Правда, когда Роксана открывала холодильник, оттуда шли совсем другие, более аппетитные запахи — съестным дефицитом папаша снабжал семейство аккуратно, надо отдать ему должное.

Мать после работы принималась за хозяйственные хлопоты с жаром и тщательностью кавказской женщины, и это продолжалось вплоть до прихода главы семейства. Ну а там…

В общем, детство Роксаны мало отличалось от детства большинства тогдашних советских детей. В основном она была предоставлена сама себе день-деньской. После школы слонялась с подружками по двору, придумывая нехитрые девчоночьи развлечения. К вечеру приходила домой, делала уроки, потом мать разрешала посмотреть телевизор.

В пятом классе к ним пришла новая учительница литературы, в которую вскоре влюбились почти все девчонки и мальчишки.

Они слушали негромкие, увлекательные рассказы этой хрупкой молодой женщины раскрыв рот и под воздействием какой-то необъяснимой магии истинного педагогического таланта начали читать книжки, истории из которых слышали на уроках. Вместо скучных дворовых тусовок ребята окунулись в мир романтических приключений, храбрых рыцарей и прекрасных дам.

Роксана стала требовать у отца, чтобы тот приносил домой не только сервелат и сгущенку, но и дефицитные тогда не меньше, чем продукты, книги.

Удивленный донельзя папаша пожал плечами, услышав в первый раз просьбу девочки, но — напрягся, пошевелил ниточками многочисленных торговых «блатов», и специально купленный книжный шкаф начал заполняться разными изданиями.

В двенадцать лет Роксана два раза подряд прочитала «Три мушкетера» Дюма и заболела этим романом. Атос и д'Артаньян снились ей по ночам, и она просыпалась утром радостная и с удовольствием бежала в школу, с нетерпением ожидая урока литературы.

Когда же ей снились злобные и коварные кардинал с миледи, она вставала вялая, недовольная и заявляла матери, что плохо себя чувствует и в школу не пойдет.

— Мам, я заболела, вызови врача.

— Рокса, девочка, ну сколько можно! Мне же на работу надо, а я с тобой должна сидеть, да? У тебя же и температуры-то нет, опять до полуночи книжки свои читала — от них и с ума сойдешь!

— Перестань, мам, никуда я не пойду все равно, а без справки Лидия Ивановна тебе же и выговаривать будет.

— Ну что мне с тобой делать, Боже мой! Был бы папаша нормальный — выпорол бы тебя, что ли, да и книжки эти перестал тебе таскать. Тоже баловство нашли, и денег сколько на эту отраву уходит. Мало, что ли, в школе читаешь, еще и дома голову себе забиваешь, лучше бы мне по хозяйству помогала!

— Ты сама, мамочка, в жизни ни одной книжки не прочитала и мне того желаешь?

— Бесстыжая! Да если б я захотела, давно бы сожгла всю эту макулатуру!

— Только попробуй, я из дома убегу тогда.

— Куда? Кому ты нужна? Вставай с кровати и марш в школу!

На этот раз Роксана решила не доводить ставшие уже традиционными споры с матерью до точки кипения. Умылась, оделась, выпила чаю с бутербродом, взяла портфель для отвода глаз и отправилась на улицу.

Брела девочка по своему микрорайону совершенно бесцельно, так как в школу она, конечно же, не собиралась. Подумаешь, ну возникнет классная руководительница в очередной раз, покричит да успокоится. Что они сделают четырнадцатилетней семикласснице? Выпорют, в угол поставят, сладкого лишат?

Весеннее утро звенело трамваями, капелью, радовало синевой бездонного мартовского неба. Воздух был пронзительно чист и свеж. Даже грязь и ручьи под ногами не портили особого весеннего настроения молодой девицы с душой романтика.

Ее путь лежал мимо районного Дворца пионеров. Роксана рассеянно пробежала глазами по развешанным плакатам и объявлениям на стендах, и вдруг… Ее что-то будто дернуло внутри — она увидела картинку, на которой с рапирами друг против друга стояли два человека в масках. Текст под картинкой сообщал о наборе в юношескую школу фехтования. Все условия Роксане подходили, и она тут же решила, что это судьба.

Девушка вошла в гулкий вестибюль Дворца пионеров и спросила у скучающей бабульки-лифтерши, где тут записывают в секцию фехтования.

Бабулька посоветовала ей справиться у директора, поскольку сама была не в курсе.

Дородная женщина со строгим лицом школьной директрисы сидела за массивным столом в своем кабинете и явно скучала не меньше вахтерши. Увидев Роксану, она поджала губы, подняла брови и ледяным тоном осведомилась:

— Тебе что, девочка, надо?

— Я… мне…

Роксана ужасно смутилась и чуть было не выбежала из кабинета, но принятое решение погасило паническое настроение подростка. Она решительно заявила:

— Мне надо записаться в секцию фехтования.

Если бы директрисе сказали, что ее приглашают на обед в Белый дом, она и то удивилась бы гораздо меньше. Дама аж встала и вышла из-за стола:

— Не понимаю, ты… Тебе сколько лет?

— Четырнадцать.

— В каком классе учишься, в какой школе?

— Восьмой «Б», сто тридцать пятая школа.

Тут директрису осенила простейшая мысль:

— Так почему ты… как тебя зовут?

— Роксана.

— …почему ты не на уроках, а ходишь тут?

Девушка снова было смутилась, но потом ответила с вызовом:

— А у меня справка, я болею!

— Да врешь, поди! Чего же тогда не в постели, а по улицам ходишь?

— Мне очень надо записаться в секцию фехтования.

Директриса озадаченно смотрела в карие, по-восточному слегка удлиненные глаза девушки, машинально вертела в руках карандаш и решительно отказывалась что-либо понимать.

— Так для чего тебе это?

— Я хочу научиться фехтовать на рапирах, как мушкетеры на шпагах!

Тут надменно-озадаченное выражение лица дородной директрисы сменилось неподдельно веселым, и она даже хохотнула:

— Да ты же девочка! Куда ж ты лезешь, это ж для мальчишек, иди вон в гимнастическую секцию, ну или там вышивание…

Роксана упрямо тряхнула копной черных волос:

— Нет, я хочу только на фехтование.

— А родители что говорят?

— Это не их дело. Я уже взрослая… почти…

— Вот именно: почти! Они тебя кормят, одевают, обувают, а ты тут такие фортели выкидываешь. В общем, сегодня в шесть вечера тут в пятнадцатой комнате будет Виктор Сергеевич, тренер этой секции. Приходи с матерью или отцом, с ним поговорите и тогда решайте. А сейчас иди, у меня дел полно.

Закрыв за Роксаной дверь, директриса вздохнула, покрутила пальцем у виска и вернулась за свой массивный стол заканчивать партию сама с собой в крестики-нолики.

Когда Роксана вернулась к обеду домой, сделав вид, что из школы (для пользы дела, чтобы мама не раздражалась раньше времени), мама Ашур уже пришла с работы, чтобы разогреть и подать обед дочери. Это было ее незыблемой традицией и привычкой.

Поедая суп с клецками, Роксана спокойным тоном, как бы между прочим, сообщила матери:

— Я решила записаться в секцию фехтования.

— Чего?

Ашур непонимающе уставилась на дочь, машинально помешивая картошку на сковороде.

— Ну, это где со шпагами, рапирами, как мушкетеры…

— Какие мушкетеры, солнышко? Ты сошла с ума! Боже, какие шпаги, тебе учиться надо…

— Я и учусь, мама, без троек, кстати.

— Да, но… зачем еще секции эти, тем более шпаги? Тебя же зарежут, заколют! Это не для женщины, не позорься, дочка. И слышать не хочу.

Роксана отодвинула тарелку, встала, подошла к Ашур, обняла ее за плечи и проникновенно сказала:

— Понимаешь, я все равно своего добьюсь. Даже без твоего разрешения. Мне уже не пять лет…

— Но и не двадцать пять!

— Записываться в секции советским школьникам разрешено в любом возрасте.

Ашур не знала, что и сказать. Она видела, что дочь настроена решительно, и, зная ее характер, понимала неизбежность того, что должно произойти.

— Ну ладно. Иди в эту свою секцию, если тебя возьмут, ведь там одни мальчишки. Вот что ты среди них делать будешь, а?

— Мальчики меня абсолютно не интересуют.

— Зато ты их интересуешь… вон какая уже…

Ашур критически оглядела дочку и, покачав головой, вздохнула:

— Что же мне с тобой делать, Рокса?

— Помогать мне, мама!

— А я что делаю? Вон стираю, убираю, готовлю…

— Это не главное в жизни.

— Вон как? Что же тогда главное?

— Заниматься любимым делом.

— И какое у тебя, позволь узнать, любимое дело?

— Думаю, это будет фехтование.

Ашур не смогла сдержать улыбки:

— Думает она… Больно много стала думать. Так что ты от меня-то хочешь?

Роксана с облегчением выпустила воздух из груди и заявила:

— Ты должна в шесть часов пойти со мной к тренеру Виктору Сергеевичу во Дворец пионеров и сказать, что ты не против, чтобы я занималась в его школе фехтования.

— Господи, Роксана, ты прямо издеваешься надо мной! Чтобы я еще своими руками тебя туда пихала…

— Ну, мам, мы же договорились! Меня, конечно, и без тебя возьмут, но лучше…

— Хорошо. Садись, ешь второе и иди учи уроки. Если эта секция будет отражаться на твоей учебе в школе, я все сделаю, чтобы ты вылетела оттуда.

Роксана подскочила и чмокнула маму в щеку:

— Обещаю, что не отразится! Я буду хорошо учиться.

— Посмотрим. Марш за стол!

Тренер Виктор Сергеевич, чей мужественный образ уже нарисовала в своем воображении Роксана, оказался на самом деле никаким не д'Артаньяном, а высоким пожилым мужчиной средней комплекции. Правда, лицо его украшали вполне мушкетерские усики и выражение этого лица было весьма воинственным.

Он сидел в комнате за простеньким столом, на котором лежала одна-единственная бумажка, оказавшаяся списком будущих членов секции. Набор еще не был, на счастье Роксаны, закончен.

Увидев вошедших в кабинет женщину средних лет и девушку-подростка, тренер привстал со стула и поинтересовался:

— Вы ко мне или ошиблись дверью?

— К вам. Вы Виктор Сергеевич?

— Да, но у меня школа фехтования…

— Моя дочь Роксана, — перебила Ашур, — именно к вам и хочет записаться. Я хоть и против, но ничего с ней поделать не могу.

На лице тренера отразилось явное замешательство. Наверняка в его практике (а она была, как потом выяснилось, довольно обширной) такие случаи были единичными.

— Хм… гм… А сколько девочке… девушке лет?

— Четырнадцать.

Роксана вызывающе глядела в глаза тренера, понимая, что от ее решительности зависит и его решение.

— И почему именно фехтованием ты, Роксана, собралась заняться, это просто каприз?

— Нет, это мое призвание, убеждение.

— Вот как!

— Да, моя настольная книга — «Три мушкетера», я ее знаю наизусть.

Виктор Сергеевич подошел к Роксане, потрогал мускулы на руках, оглядел внимательно фигуру:

— Физическая подготовка слабовата.

— Я готова тренироваться хоть сутки напролет, Виктор Сергеевич, только возьмите!

— Ну, сутки напролет не надо, — улыбнулся тренер в ответ на умоляющий тон девушки. — А на учебе это никак не отразится, чтоб ко мне родители и школа без претензий были?

— Нет, честное слово!

— А то, что в секции двенадцать мальчишек и ни одной девушки, кроме тебя, не пугает?

— Нет, я за себя могу постоять.

Тренер уже от души веселился, глядя на мрачный вид мамы Ашур.

— Ну, как скажет твоя мать, юная леди.

Роксана так посмотрела на маму, что та поняла: дочь никогда не простит, если она разрушит ее мечту.

— Я… я, Виктор Сергеевич, полагаюсь на вас. Если думаете, что из этого выйдет толк…

— Понимаете, раз уж девушка так уперлась, так в себя верит… Обычно в таких случаях происходят самые неожиданные взлеты. Давайте попробуем. Не получится — ничего страшного. По крайней мере улучшим общую физическую подготовку.

И, сев за стол, Виктор Сергеевич внес Роксану в свой список.

Глава 5

Первые тренировки были мучительными. И в физическом, и в моральном отношении. В физическом — потому что до четырнадцати лет Роксана никаким спортом практически не занималась, была домашней «книжной» девочкой, и теперь даже относительно небольшие нагрузки казались ей непосильными. Домой она буквально приползала и падала на подушку.

А в моральном… Как и предсказывали взрослые, с мальчишками у нее отношения сразу не сложились. Как только молодые длинные самцы-акселераты увидели симпатичную девушку в красном спортивном костюме, с черными как смоль волосами, перевязанными в пучок алой лентой, они дружно загоготали, хватаясь за животы и тыча в ее сторону пальцами.

— Ха, Славян, смотри, какая герла к нам затесалась, ха-ха, я щас умру!

Тот, кого долговязый рыжий парень назвал Славяном, натужно, за компанию, явно выдавливая из себя смех, отвечал:

— Это, Петь, чтоб мы тут не скучали, деваху нам подсунули, ха-ха!

Роксана, гневно сверкая глазами, подошла к Славяну и, как часто наблюдала эти сцены в кино, хлестнула ладошкой по щеке.

Хохот тут же затих, и все юноши с любопытством уставились на кудрявого Славяна, ожидая его реакции. Бурной, естественно.

Однако, похоже, парень воспитывался в приличной семье и имел понятия о некоторых правилах поведения. Поэтому ответного удара не последовало. Он покраснел, отступил на шаг и открыл было рот:

— Ты…

Но в этот самый момент в зал быстро вошел Виктор Сергеевич. Тренер явно не впервой имел дело с конфликтными ситуациями в своих спортивных группах, поэтому с ходу оценил обстановку:

— Вы что тут, молодые мушкетеры, на даму набросились? Не стыдно? Вон вас сколько здоровых глупых лбов, а она одна. Это по-мужски?

Тут вперед вышел рыжий и долговязый, развязно покачиваясь с носков на пятки:

— Виктор… э-э… Сергеевич, а зачем нам в группе девчонка?

— Ты, Мушкаев, здесь пока никто. Во-первых, не сметь отныне разговаривать со мной таким тоном и в подобных позах — зубы повышибаю, вылетишь отсюда, опережая звук собственного визга. Во-вторых, все решения здесь принимаю я, единолично. Никаких собраний и обсуждений не предвидится. Полная диктатура тренера. Кому не нравится — идите вон. Ясно?

— Я-ясно, — виновато прогудели юнцы, уставившись в пол, а долговязый стушевался, попятился и спрятался за спинами товарищей.

— Роксана будет тренироваться наравне со всеми, как полноправный член спортивной группы. То, что она противоположного пола, для вас не должно иметь ровно никакого значения. Если кто-либо посмеет обидеть ее словом или, упаси Бог, действием, станет иметь дело со мной.

Виктор Сергеевич мрачно и многозначительно обвел взглядом притихшую команду парней и закончил:

— Это что касается отношений в группе. А теперь я вас познакомлю с планом тренировок и расскажу о наших перспективах…

Через месяц Роксана, любуясь на себя поутру в зеркало, скинув ночную рубашку, с удовольствием отметила набухшие на руках мускулы и вообще оценила свою фигуру как спортивную.

Общая физическая подготовка явно пошла ей на пользу. Из рыхловатой, угловатой девушки она превращалась в стройную, атлетически сложенную спортсменку. Хотя стоило это ей недешево, ведь приходилось держать слово и не отставать в учебе.

После уроков она бежала на тренировку. Потом, совершенно вымотанная, плелась домой, где приходилось делать уроки и выслушивать материнские упреки насчет секции. Когда, мол, она, Роксана, перебесится…

Но, честно говоря, больше всего девушку раздражало то, что до сих пор ей ни разу не дали даже подержать в руках настоящую рапиру. Они уже начали постепенно изучать стойки и позиции, но все это с какими-то жалкими прутиками в руках.

Юнцы Роксане больше не досаждали. Между ними установилось нечто вроде «холодной войны». Она самоуглубленно тренировалась, не замечая ничего вокруг, а они упорно делали вид, что Роксана для них — кусок прозрачного стекла.

Единственное, чем напомнил о себе кто-то из этих нахалов за два первых месяца, это похабное слово из трех букв, написанное на стене маленькой отдельной клетушки-раздевалки, выделенной специально для Роксаны.

Так пролетело полгода. Ближе к зимним каникулам (Роксана училась уже в восьмом классе) у нее состоялся серьезный разговор с тренером.

Виктор Сергеевич после очередной тренировки отвел девушку в сторону и сказал:

— Переодевайся, а потом зайди ко мне.

Заинтригованная Роксана быстренько переоделась и пулей влетела в комнату наставника. Она еще не полностью отдавала себе отчет в том, что с ней происходит, но образ сорокадвухлетнего Виктора Сергеевича Агапова все-таки слился для нее с образом… нет, не д'Артаньяна, но зрелого, опытного, умного и печального мушкетера Атоса.

Как это часто бывает с юными, романтически настроенными девицами, Роксана влюбилась в своего тренера, как говорится, по уши. Ей нравился его мужественный вид, грубоватый властный голос, уверенная манера поведения. За ним стояла некая волнующая тайна его прошлой жизни, спортивной карьеры…

Когда Агапов подходил к ней, прикасался, показывал, как ставить руки и ноги, она вся трепетала, путалась, какой-то сладкий горячий ток пробегал по телу от головы до ног…

Теперь, когда ей снились мушкетеры, рядом с Арамисом, Портосом и д'Артаньяном дрался Атос, но лицо… лицо Виктора Сергеевича Агапова было у Атоса!

Роксана выросла девушкой неглупой, при всей своей романтичности, она отдавала себе отчет, что при такой разнице в возрасте и ее несовершеннолетии в отношениях с Агаповым ей ничего не светит, кроме тихого немого обожания с ее стороны. И все равно сладко — горькие слезы первой девичьей любви не раз по ночам падали на подушку…

— Вы что-то хотели мне сказать, Виктор Сергеевич?

Она нерешительно топталась на пороге тренерской комнаты.

— Проходи, Роксаночка, присаживайся. Я хочу тебе сказать вот что. За прошедшие семь месяцев ты обнаружила талант. Да-да, талант к фехтованию, к спорту. Ты упорна, целеустремленна, ты уверенно идешь к осуществлению своей мечты — стать большой, настоящей фехтовальщицей. Я очень ценю в тебе эти качества и, более того, уверен, что они помогут действительно достичь очень многого. Главное — не расслабляться и не успокаиваться. Скоро тебе станут тесны рамки нашей секции. И вот что я думаю…

Виктор Сергеевич закурил (Роксане это было в диковинку) и прошелся по комнате.

— …думаю я, что ты вышла на этап индивидуальных углубленных занятий с личным тренером.

Роксана встрепенулась:

— Виктор Сергеевич, я от вас никуда не уйду, мне никто не нужен больше.

Он улыбнулся, подошел и положил руку на плечо девушки, отчего у нее по телу пробежал знакомый остро-сладкий ток.

— А я и не говорю, что отдам тебя, Роксана, мое детище, мою воспитанницу, в чьи-то чужие руки. Мне надо принять серьезное решение. Я и позвал тебя, потому что, несмотря на твой юный возраст, я хочу, чтобы ты помогла мне его принять.

— Но как… почему?

Роксана была ошеломлена таким поворотом, настолько она привыкла к безапелляционности, даже диктатуре Агапова по всем вопросам.

— Я хочу для начала оставить в группе только две пары, четверых. С остальными нет смысла заниматься дальше — они бесперспективны, это только потеря сил и времени. А вы, четверо, уже с рапирами в руках будете серьезно готовиться к региональному чемпионату в марте следующего года.

Роксана не верила своим ушам. Наконец-то она возьмет в руки настоящую рапиру! Наконец-то она будет готовиться, а потом примет участие в настоящих спортивных соревнованиях и, возможно, победит!

А самое главное, Агапов теперь гораздо больше внимания будет уделять лично ей. Он станет почти что ее личным тренером, тренировки будут более частыми и интенсивными.

— Я… я, Виктор Сергеевич, мне тоже кажется, что нужно индивидуально…

— Конечно, Роксаночка, массовой должна быть только банальная физкультура! А большой спорт — это как красивое ювелирное изделие, тут производство, как говорится, штучное. Поэтому я и решил вот сейчас, чего бы мне это ни стоило, делать из вас четверых как минимум кандидатов в сборную. Это наша общая главная цель, только вот я боюсь…

— Чего, Виктор Сергеевич?

Он опять прошелся, покусывая нижнюю губу, по комнате и сказал тихо:

— Да родители, что твои, что этих ребят — они же меня четвертуют. Ведь хочешь не хочешь, а учеба в школе у вас фактически пойдет побоку. У вас впереди выпускные экзамены, затем — аттестат. Это не шуточки. Поди объясни родителям, что вас может ждать великая спортивная карьера. Они наверняка спят и видят своих чад в каких-нибудь престижных институтах и университетах. Какое уж тут фехтование!

Роксана встала со стула и заявила неожиданно жестким тоном:

— За ребят и их родителей я отвечать не могу. Но со своими предками справлюсь. Они уже поняли, что, если встанут у меня поперек дороги, я просто сбегу из дома и все. Хоть на вокзале буду жить.

Виктор Сергеевич грустно улыбнулся:

— Ну уж ты придумала! Давай будем надеяться, что до этого не дойдет. Всегда же можно договориться, найти какой-то компромисс, ведь правда, девочка?

Роксана покраснела от такого обращения, но согласно кивнула:

— Да, конечно. Я тоже думаю, что все обойдется. А мы правда поедем на соревнования?

— Правда. Только до них еще три месяца упорных тренировок.

— Ой, Виктор Сергеевич, да я готова день и ночь!

— Ну вот и славно, Роксаночка, иди теперь домой, отдыхай. Лишнего никому ничего не говори.

И Роксана, не чуя под собой от радости ног, полетела в сторону Ордынки.

Конечно, не обошлось без скандала. За просто так отчислить из секции больше половины самоуверенных и амбициозных юнцов — это вам не плюшки трескать. И родители их приходили выяснять отношения, грозились начальству настучать, и слезы лились…

Однако Агапов был непреклонен. Он мягко и доходчиво объяснял всем суть происходящего: либо продолжится бесперспективное обучение целой толпы, либо наиболее одаренные и подготовленные получат все тренерское внимание и будут готовиться к достижению спортивных высот.

В общем, конфликт удалось погасить, и оставшаяся «великолепная четверка» (в состав которой, кстати, вошел тот самый Славян, которому Роксана в первый день отвесила пощечину) приступила к интенсивным тренировкам. Наконец-то Роксана держала в руке удобный эфес и ощущала прохладу настоящей рапиры. Делала не воображаемые выпады, а самые что ни на есть подлинные. С достоинством опускала защитную маску на пылающее от волнения перед поединком с партнером лицо.

И родительский дом, и школа, и все остальное, чем увлекаются девушки лет шестнадцати, отошло для нее на второй план. Стало как бы довеском к главному, основному. А основным была ее цель: доказать всему миру (и в первую очередь Виктору Сергеевичу), что она великолепная фехтовальщица, лучшая из лучших, и достойна всяческого восхищения. Нормальный юношеский максимализм. Такой и горы свернет, только надо вовремя и мудро направить его в нужное русло.

Что Агапов и делал. Он не мог нарадоваться успехам своей воспитанницы и прочил ей великое будущее, делая вид, что не замечает взглядов, полных обожания, которыми его одаривала расцветающая Роксана все чаще и чаще…

Так подошел март, и исполнился год, как Роксана пришла на первую свою тренировку. Теперь это была уже не храбрящаяся девочка, но вполне уверенная в себе спортсменка, которую не стыдно было выставить на соревнования в Твери.

Здесь команда москвичей, в которую, помимо Роксаны, вошли еще три девушки-фехтовальщицы из других спортшкол столицы, добилась сокрушительной победы над соперницами из доброго десятка областей.

Роксана впервые почувствовала радость от заслуженных лавров, ощутила приятное прикосновение слегка щекочущего атласа ленты от медали, по телу как бы прошел ток, когда счастливый Агапов крепко, по-мужски, ее обнял после финального поединка.

Одно отравляло радость девушки — отношение к ее увлечению родителей. Как всегда пьяный, папаша скептически хмыкнул, когда восторженная Роксана, словно порыв ветра, влетела в квартиру, зажав в руке первую свою медаль.

— Ну и что ты этим… ик… бл… доказала?

Из кухни вышла мать, грустно улыбнулась дочке:

— Роксана, ведь у тебя четыре тройки в четверти, скоро экзамены, а ты все со своей дурацкой шпагой носишься.

Настроение было вконец испорчено. Роксана, вся в слезах, побежала к единственной оставшейся у нее школьной подруге Светке Тареевой, потащила ее в кафе, выпросила там бутылку совиньона и в первый раз в жизни напилась. Ей тогда еще чуть-чуть было для этого надо…

Школьный год она, конечно, закончила слабо, экзамены сдала еле-еле, но это Роксану волновало очень мало.

Впереди была главная на этот момент высота — юношеский чемпионат Союза. Женская сборная Москвы по фехтованию, куда вошла Роксана, активно к нему готовилась.

Теперь она вместе с Агаповым проводила в спортивном зале по пять-шесть часов в день. И естественно, на все остальное сил оставалось совсем мало. Родители только мрачно ворчали, открывая усталой дочери вечером дверь. Она механически пережевывала то, что ставила перед ней в тарелке мать, и плелась в свою комнату, чтобы рухнуть на диван.

Так прошло все лето, а в сентябре, вместе с началом ее последнего учебного года, подошло и время чемпионата.

Он проходил в родной Москве, а дома, как известно, и стены помогают. Из шести поединков Роксана одержала верх в пяти. Только один раз ей пришлось уступить, да и то не было обидно: все-таки соперницей была прошлогодняя чемпионка Союза Ольга Старостина.

Завоевав в итоге серебряную медаль, Роксана чувствовала себя наверху блаженства: не прошло и двух лет, как она взяла в руки рапиру, а уже вошла в число лучших молодых фехтовальщиц страны.

Кажется, мечта начинала сбываться. На нее обращали внимание спортивные издания, в некоторых даже появлялись ее фотографии. Вокруг стали увиваться мужчины, делая недвусмысленные намеки. Поступали, вполголоса, многозначительные предложения от солидных маститых тренеров бросить Агапова и переходить к ним, сулились райские кущи и наслаждения, море добра и злата…

Естественно, девушка напрочь отвергала все эти поползновения, для нее единственным мужчиной и идеалом тренера оставался Виктор Сергеевич и чтобы иметь дело с кем-либо другим даже мысли не возникало.

Она чувствовала главное: у нее действительно есть талант, призвание к этому виду спорта. Она способна достичь самых больших высот. Пусть даже, предположим, Агапову не хватает тренерского мастерства и опыта — ничего, это компенсируется; недюжинными ее, Роксаны, способностями к развитию и совершенствованию.

Проблемы со школой, родителями давно уже стали третьестепенными. К сдаче выпускных экзаменов она пришла с настолько запущенными знаниями, что троечки ей натянули, как это часто бывало, только из уважения перед ее громкими спортивными успехами.

Именно по этой же причине она без особых проблем поступила в институт физкультуры, куда, чадо заметить, за все положенные пять лет являлась не более двадцати раз — с зачеткой к окончанию очередной сессии. Там ей «автоматом» проставлялись нужные циферки и буковки…

У родителей дело шло к разводу. Когда Роксана появлялась дома — а это случалось тоже крайне редко из-за постоянных разъездов по соревнованиям и сборам, — она видела все более раздраженную и стареющую мать и окончательно спивающегося и страшного в постоянном буйстве отца. На дочь они оба совсем махнули рукой — мол, повела ее кривая дорожка в жизни, поздно уже что-то переделывать, пусть сама теперь расхлебывает. Взрослая уже, а у них и своих забот по горло.

Так что жила Роксана в свои уже восемнадцать лет почти как сирота, хотя и при живых родителях.

А родителей, друзей и подруг заменял ей один человек — Виктор Сергеевич Агапов. Он, мужик явно в жизни искушенный, давно уже разглядел, что лучшая его воспитанница влюблена в него. Но будучи человеком семейным и в общем-то положительным, никак не шел навстречу чувствам юной девицы. Тем более что считал это вредным для пользы общего дела.

Тем не менее котел бурлил, и пар надо было когда-то выпускать. Это произошло в день, когда Роксана завоевала золотую медаль чемпионки страны. Одна из главных высот была взята, и впереди открывались великие горизонты Европы и всего мира.

По случаю победы главный тренер сборной устроил в ресторане «Пекин» грандиозный банкет. Роксана была в центре внимания — ослепительно красивая, высокая, стройная, она приковывала к себе восхищенные взгляды почти всех мужчин в зале. Ее наперебой приглашали танцевать, осыпали комплиментами и заманчивыми предложениями. Она смущалась, краснела, млела от удовольствия, но не выпускала из поля зрения своего Виктора Сергеевича, который мирно потягивал за столом красное сухое вино, о чем-то беседуя с коллегами.

В итоге, поддавшись общему настроению, Роксана закружилась в вихре банкетных удовольствий, перебрала шампанского, забылась и очнулась в гостиничном номере «Пекина» лежащей на кровати. Рядом сидел Агапов с бокалом холодной минералки в руке. Увидел, что девушка пришла в себя, предложил ей воду.

Роксана с благодарностью сделала несколько жадных глотков, затем внезапно отбросила бокал сторону, так что тот со звоном ударился о паркет. Она буквально вцепилась в Виктора Сергеевича, повалив его на себя, и принялась целовать так неистово, как, видела, делают это в фильмах настоящие любящие взрослые женщины. Это продолжалось минут пять, но когда Роксана стала расстегивать его рубашку, Виктор Сергеевич не грубо, но настойчиво освободился из объятий девушки:

— Роксаночка, не надо больше…

Она в недоумении тряхнула копной своих роскошных черных волос, как бы отгоняя наваждение:

— Почему… вы… ты… Виктор Сергеевич… Виктор… я же серьезно, я больше не могу так…

Агапов встал, слегка подрагивающими руками зажег сигарету и отошел к широкому окну с красивым видом на вечернюю Тверскую.

— Пойми меня, Роксана. Я очень ценю и уважаю твои чувства ко мне, тем более что давно о них знаю.

— Как, откуда?

— Что же я, чурбан неотесанный, что ли?

Он улыбнулся и стряхнул пепел.

— …и я благодарен тебе за любовь которую ты готова подарить мне всю, без остатка, но…

— Что «но»?

Роксана села на кровати, обхватив поджатые к подбородку колени руками, и исподлобья взглянула на Виктора Сергеевича.

— …но есть ряд серьезных препятствий к тому, чтобы мы проявляли и реализовывали свои чувства и эмоции.

— Значит, у вас они тоже есть?

В голосе Роксаны было столько радостной надежды, что в этот момент Агапов почувствовал себя последней свиньей. Однако внутренне он был твердо уверен в своей горькой правоте, поэтому продолжал:

— Да, скажу тебе честно, есть. Я ведь нормальный мужик. Когда годами имеешь близкий контакт с красивой девушкой, касаешься ее тела, знаешь это тело почти все наизусть, когда ты развиваешь ее всю, ее душу, неужели кто-то может остаться равнодушным?

— Так что же, Виктор, милый, любимый?!

Роксана сделала попытку вскочить с кровати, но Агапов нетерпеливым жестом осадил ее, а уж повиноваться ему девушка научилась чуть ли не автоматически.

— Пойми: у тебя ведь это первое серьезное чувство к мужчине… Насколько я знаю, ты ни с кем все это время не встречалась.

— Нет, конечно! Мне никто никогда не был нужен, кроме…

— Я верю тебе, Роксаночка! Тем больнее мне разрушать твой… прости за банальность… хрустальный замок.

Она опять сделала попытку встать, но Виктор Сергеевич быстро подошел, твердо взял ее за плечи и усадил обратно.

— Выслушай меня, не перебивай. Иначе мы проговорим всю ночь, но так и не поймем друг друга.

— Я согласна… готова проговорить хоть всю ночь, хоть тысячу и одну ночь!

Роксана всхлипнула.

— Ну вот этого не надо, великая спортсменка, чемпионка! Успокойся и выслушай. Во-первых, как ты знаешь, у меня есть жена. Пусть она вторая и, честно говоря, уже не любимая, но мы с ней прожили почти двадцать лет и стали… ну, как бы единым целым, которое очень трудно разорвать. У нас двое детей, и я их очень люблю и делаю все, чтобы они выросли в настоящей полноценной семье. Я не могу разрушить их мир. Поэтому, хоть возможностей всегда было предостаточно, старался никогда не заводить любовниц, подружек. И особенно среди подопечных. Вот…

Агапов выкинул окурок в форточку, налил себе минералки в стакан, выпил, помолчал, отвернувшись к окну. В комнате стоял полумрак, горела только неяркая лампочка в торшере.

— А во-вторых? — безжизненным голосом тихо спросила Роксана.

— Во-вторых… Надо думать в первую очередь о твоем будущем. Как в личном плане, так и в профессиональном. Ты уже настоящая спортсменка, выходящая на мировой уровень. Нам, возможно, даже придется с тобой расстаться…

— Как? Ни за что!

Роксана все же вскочила, подбежала к Агапову, обняла его и, уткнувшись носом в плечо, снова всхлипнула.

Он так же мягко, но настойчиво отстранил девушку и усадил ее в кресло.

— Чтобы идти вперед и дальше — а это необходимо! Было бы преступлением останавливаться на достигнутом! Тебе нужен тренер более высокой, международной квалификации. Я, к сожалению, в этом отношении своего предела достиг — надо честно смотреть правде в глаза. Зачем же из-за каких-то личных амбиций или нежных чувств рушить все, чего мы с тобой вместе добились таким большим трудом и потом, над чем работали многие годы! Ты согласна?

— Не знаю…

Роксана безучастно смотрела перед собой в какую-то только ей известную точку на обоях.

— А я точно знаю: любовь у тебя еще будет, и не одна, так у всех людей происходит. Мне самому очень тяжело, что приходится давить в тебе первое, самое светлое и прекрасное чувство. Но, поверь мне, это жестокая жизненная необходимость в данном случае. Иначе мы все твое великое будущее променяем вот на что!

И Агапов жестко ткнул пальцем в сторону роскошной двуспальной кровати.

— А я согласна! — почти закричала Роксана и разрыдалась в голос.

Виктор Сергеевич поднес ей стакан с водой, но она резко отвела его руку, отчего вода почти вся выплеснулась на пол. Тренер пожал плечами, сел на кровать, видимо, решив дать девушке выплакаться. В конце концов, ее буре эмоций нужна естественная разрядка, а что для женщины в этом случае может быть лучше, чем слезы?

Минут через пять Роксана стала постепенно успокаиваться, выпила минералки, подошла к зеркалу и платком стерла разводы от потекшей туши.

— Я закончу свою мысль, Роксаночка, можно?

— Да, пожалуйста.

Голос ее звучал теперь сухо, чуть ли не официально.

— Есть еще пара существенных моментов. Разница в возрасте между нами почти тридцать лет. Если учесть, что сейчас некоторые прыткие юнцы в пятнадцать лет папашами становятся, то я тебе в дедушки гожусь. И это не смешно, Роксана, а вполне серьезно. Ни для секса, ни для нормальной совместной жизни такая разница ничего хорошего не сулит. Поверь опыту и моему личному, и чужому.

Тебе нужен молодой, крепкий, спортивный мужик, который бы обеспечивал тебя, сам был свободен от семьи (в отличие от меня), сделал бы тебе пару славных здоровых детишек… А я что?

Агапов махнул рукой и, размяв сигарету, прикурил от красивой перламутровой зажигалки.

«Жена, наверное, ему подарила», — мелькнула в голове несчастной Роксаны совершенно неуместная, глупая, ненужная в данный момент мысль. На девушку накатило какое-то одеревенение, отупение. Все дальнейшие слова своего любимого тренера она слышала как будто через толстый слой ваты. Ничего не понимала, ничего уже не воспринимала…

— Роксана, ты слушаешь меня?

Она вздрогнула и подняла голову. Агапов стоял прямо перед креслом, откинувшись в котором сидела девушка.

— Да, мне все понятно. Я согласна с вами во всем.

— Нет, ты мне отвечай вдумчиво и серьезно. Быть может, у нас это последний разговор.

— Да, последний. Я вдумчиво отнеслась. Прощайте, Виктор Сергеевич. Я вас люблю, спасибо вам за все.

На лице Агапова отразилось какое-то недоумение. Он чувствовал, что Роксана сейчас пребывает в некоем ином измерении, но ничего не мог с этим поделать.

Виктор Сергеевич положил ладонь на горячий лоб девушки, потом наклонился, поцеловал ее в губы и молча вышел из номера, тихо притворив за собой дверь.

Глава 6

Больше недели, едва добравшись тогда до дома, Роксана провалялась в постели в какой-то странной горячке, которую тупой участковый врач традиционно квалифицировал как острое респираторное заболевание.

А ей казалось, что она умирает и больше никогда не встанет на ноги. Да и зачем? Опускаясь в тяжелый сон, Роксана видела некие причудливые образы полузверей-полулюдей. Они обступали ее, шипели и свистели, иногда прорывались словами: «Ты должна… должна идти вперед, ш-ш-ш, к высотам, ах-ах!» Иногда возникало лицо Агапова, его губы что-то говорили ей, но слов она не могла разобрать.

Сильный молодой организм спортсменки, конечно, справился с болезнью. Через десять дней Роксана уже могла выходить на улицу и совершать утренние пробежки. Сложнее было с душой, она будто бы застыла — никаких чувств и эмоций. Так происходит с человеком, испытавшим сильнейший эмоциональный стресс, шок. Именно этим был для Роксаны последний, ничем особо не выдающийся разговор со своим первым тренером Виктором Сергеевичем Агаповым.

Тем временем, пока девушка постепенно возвращалась к нормальной жизни, происходили серьезные перемены. И в стране — не стало СССР, — и в семье — мать с отцом наконец развелись. Роксана по настоянию матери, будучи ко всему безучастной, сменила фамилию на материнскую девичью и стала зваться Роксана Игоревна Моветян.

Единственное разумное объяснение этому действу она для себя нашла в следующем. Как и предсказывал Агапов, они расстались — федерация фехтования настояла на том, чтобы у чемпионки был лучший тренер страны, каковым считался Олег Павлович Рощин, имеющий кучу всяких категорий и титулов.

«Ну а раз я меняю жизнь, тренера, почему бы и фамилию не сменить?» — рассудила Роксана и решила, что тот этап жизни ушел в прошлое, проглочен прожорливым временем, а в новую жизнь ей надо идти с новой песней. И еще она решила, как-то раз поговорив по душам на кухне с матерью, что все мужики — подлецы, подонки и сволочи. Даже Агапов.

Как это обычно бывает после перенесенной личной трагедии, она с головой окунулась в работу, чтобы отвлечься и забыться.

С удивляющим нового тренера неистовством Роксана Моветян предалась тренировкам. Она не вылезала из спортивных залов.

— У тебя скоро мозоли на ладонях будут от эфеса! — Олег Павлович добродушно шутил, спрашивая себя, однако, чем вызвано такое спортивное рвение его новой воспитанницы, и не находил ответа.

Через полгода после чемпионата страны и того памятного разговора в гостиничном номере Роксана, находясь в отличной форме, в составе национальной сборной отправилась на крупный международный турнир в Прагу. Это был ее первый выезд за границу.

Как отмечала чешская пресса, Роксана Моветян проявляла в поединках какую-то горячность, чуть ли не ярость. Впрочем, это произвело должный эффект, и все соперницы покорились клинку неистовой россиянки.

А жизненный парадокс состоял в следующем: чем лучше шли дела в плане спортивной карьеры, тем хуже обстояли они в личной жизни. У нее не оставалось времени, а самое главное и ужасное, желания, чтобы завести себе какого-нибудь бойфренда. Это было против законов природы, девушка сознавала проблему, но ничего не могла с собой поделать.

Мать периодически пилила ее, мол, мужики все подонки, но детей-то надо рожать. Мол, не будешь же ты, Роксана, всю жизнь шпагой махать, пока молода — роди мне внука или внучку.

«Ладно, — решила про себя девушка, — вот пройдет чемпионат Европы, и вплотную займусь собой. Не умирать же, в самом деле, старой девой всего лишь из-за несчастной любви к Агапову!»

В июне Роксана Моветян в составе женской сборной России полетела на Европейский кубок в Париж. Вместе с ними в самолете была и мужская сборная, в состав которой в самый последний момент включили Вячеслава Крутова — того самого Славяна, которому юная Рокса дала пощечину во Дворце пионеров.

С тех пор они несколько раз встречались на различных соревнованиях, обменивались банальными приветствиями, иногда даже улыбались друг другу. Этим дело и ограничивалось.

На этот раз судьба распорядилась так, что их места в лайнере оказались рядом. Деваться было некуда — предстояло двухчасовое общение. «Если, конечно, — подумала Роксана, пристегивая ремень безопасности при взлете, — я не прикинусь спящей. Но с какой это стати из-за этого нахала плейбоя я буду сама перед собой разыгрывать спектакли?»

Она с вызовом повернула голову налево, посмотрела в насмешливые глаза Вячеслава и сказала:

— Ну что, Славян, вот и ты в сборную попал?

Юноша улыбнулся:

— Не все же тебе одной в чемпионках ходить!

— А-а, так ты на медали рассчитываешь, прыткий ты наш?

Вячеслав продолжал улыбаться:

— Почему бы и нет? Смелость, как говорится, города берет!

Роксану бесил его самоуверенный насмешливый тон, ей захотелось, как тогда, шлепнуть его по холеной розовой щечке. Но на этот раз было абсолютно не за что, и она вполне осознавала это.

— Значит, господин Крутов рассчитывает на поражение лучших бойцов Европы?

— Да, рассчитываю. Чем мы хуже?

Тут Роксану осенило, как прищучить этого нахала. Она щелкнула языком и заявила:

— Спорим на ящик шампанского, что ты не поднимешься выше третьего места?

Вячеслав удивленно уставился на девушку:

— Во-он как! Спорим! Минимум — это «серебро».

Они ударили по рукам. Некоторое время помолчали, обдумывая каждый свое. Стюардесса разносила напитки. Роксана взяла себе легкий коктейль и стала не торопясь потягивать его через трубочку.

— А ты не замужем? — вдруг прервал молчание Вячеслав.

Роксана с интересом глянула на молодого человека, непроизвольно отметив, какие у него красивые и длинные ресницы.

— Пока нет. Что это тебя так интересует?

— Странно просто. Такая красивая, умная, знаменитая — наверняка от хахалей отбоя нет.

Девушка скривилась, как от зубной боли:

— Что за словечко мерзкое такое: «хахаль»… Да, у меня много поклонников, но я человек разборчивый и достаточно строгих правил.

Самолет тряхнуло, очевидно, из-за воздушной ямы. Вячеслав слегка подпрыгнул в кресле и рассмеялся:

— Значит, мадемуазель, я в ваши строгие рамки никак не вписываюсь, пошляк и парвеню!

Роксана решила перенять его ернический тон:

— Да, сударь, увы! Таких, как вы, я трижды бы еще подумала, прежде чем обрядить в ливрею и поставить на запятки моей кареты!

— Ого! Неужто я так низко пал в ваших глазах, маркиза ангелов?

— Ниже некуда. У вас отвратительные манеры, и вы не умеете обращаться с благородными дамами.

Молодой человек гордо выпрямился и брезгливым тоном заметил:

— Отнюдь. Все, кто проходил через мои руки и постель, оставались обо мне самого наилучшего мнения!

Роксану покоробило:

— Наверняка это были невзыскательные простолюдишки…

— Не сказал бы. Попадались экземпляры весьма благородных кровей: жены министров, банкиров, политиков, космонавтов…

Роксана открыла рот и не нашлась что сказать. Все звучало настолько необычно, нелепо, ужасно и… притягательно. Наконец она собралась духом:

— Да, Славян, а ты, оказывается, уже стал настоящим половым гангстером, перетрахал пол-Москвы, если тебе, конечно, верить. Вот почему у тебя так мало времени оставалось на тренировки и тебя еле-еле, со скрипом, сейчас взяли в сборную!

Вячеслав не остался в долгу у давней соперницы:

— Так вот почему ты достигла таких заоблачных высот — все время уходило на тренировки! Небось не целованная еще.

Роксана почувствовала знакомый прилив ярости:

— Сейчас опять по морде получишь!

Молодой человек улыбнулся:

— Благородная леди, а такие выражения: «морда». Впрочем, от вашей милой чемпионской ручки хоть две тысячи раз. Сочту за честь!

Роксана фыркнула:

— Не дождешься! И вообще помолчи, я устала с тобой всякую чепуху молоть. Лучше соображай, на что будешь покупать мне ящик настоящего французского шампанского — это очень дорого. Я ведь не соглашусь на нашу противную шипучку!

Вячеслав презрительно усмехнулся:

— Я человек не бедный. Понадобится — целую ванну тебе заполню этим шампанским.

Девушка расхохоталась:

— Ну загнул, хвастунишка! Откуда у нищего российского спортсмена деньги на ванну шампанского? Может, ты еще и тайный бандит какой, рэкетир?

Вячеслав серьезно посмотрел в глаза Роксаны и тихо сказал:

— Нет, я чист перед законом. Папа мне просто ни в чем не отказывает, а он один из крупнейших московских воротил.

— Понятно. Папенькин сынок.

— А что в этом плохого, когда помогают ребенку достичь жизненных высот?

Девушка усмехнулась:

— Ребенку! Я вот сама всего достигла, и кстати, побольше, чем ты.

— Еще не вечер, Роксана. Тебе тоже не помешало бы подумать, на какие бабки ты поставишь мне ящик шампанского.

— Ну-у-у, ты уж совсем загнался, брат по оружию! Моли Бога, чтоб хоть «бронза» тебе досталась.

— Ладно, посмотрим. После финала, в семь часов вечера встречаемся возле Эйфелевой башни, и один из нас приносит с собой уютненький такой ящичек с миленькими такими бутылочками…

— Договорились. А теперь отвали, я хочу подремать.

Через час самолет благополучно приземлился в аэропорту Орли.

Вихрь турнирных страстей так увлек Роксану, что она до последнего дня совсем забыла о том разговоре, да и сам Вячеслав не попадался ей на глаза.

Борьба шла упорно, все-таки чемпионат континента! Роксана была близка к полной победе, все серьезные соперницы сложили перед ее натиском оружие. Но…

Самый главный, финальный бой дался ей с большим трудом. Она сильно вымоталась, выложилась за предыдущие дни соревнований. Перед ней же была серьезнейшая соперница, американка Патрисия Боул, чемпионка мира.

Роксана проиграла и стала второй. Хотя серебряная медаль чемпионата Европы — это вам тоже не вареники с картошкой: девушку носили на руках и наперебой поздравляли. А когда в раздевалке захлопали пробки от шампанского, Роксана вспомнила о пари в самолете.

— Как дела у наших мужчин? — спросила она своего тренера.

Рощин довольно улыбнулся и сказал:

— Мужички, как мне только сообщили, тоже не подкачали. На «золото» не потянули, но серебряную медаль взяли. Этот, новенький… как его, Слава Крутов.

У Роксаны вытянулось лицо. Шум и гомон празднования как-то сразу отошли в сторону, на второй план. Она вспомнила о назначенном в семь часов свидании — сейчас было пять тридцать — и о проигранном шампанском.

«Господи, — подумала девушка в панике, — надо посмотреть на цены, хватит ли у меня денег!»

Роксана извинилась перед Рощиным и своими коллегами-девчонками, сказала, что неважно себя чувствует и ей необходимо отдохнуть. Выскочила на улицу, остановила первую попавшуюся машину и буквально на пальцах объяснила, в какой отель ее надо довезти.

Через двадцать минут она уже лихорадочно пересчитывала имевшиеся в наличии купюры. Франков было прилично, однако Роксана понятия не имела, сколько их потребуется, чтобы отдать долг чести.

Ей и в голову не приходило перевести все в милую шутку. Дескать, неужели ты, Славик, всерьез принял это пари? Да чтобы женщина ставила мужчине ящик шампанского?!

Роксана решила во что бы то ни стало сдержать слово. Дело принципа. Иначе этот самоуверенный красавчик никогда не будет воспринимать ее всерьез.

Она переоделась, сделала легкий макияж и выпорхнула на улицу. Теплый летний вечер в Париже — это сказка. Несмотря на проигранное пари, настроение у девушки было отличное. В конце концов, она добилась максимального для себя успеха — стала фактически второй фехтовальщицей на континенте, а может, и в мире. И самое главное в этой ситуации, что она торопится на необычное свидание к… равному себе — Вячеславу Крутову, серебряному призеру чемпионата Европы. Никогда бы не поверила, скажи это кто ей года два назад.

В ближайшей винной лавочке Роксана приценилась к шампанскому. Да-а, от ее командировочных и личных средств оставалось только на булавки… Но — куда деваться! Все равно завтра улетать домой, а уж там…

Погрузив упаковку красивых пузатых бутылок в багажник такси, Роксана велела довезти ее до Эйфелевой башни. По времени она успевала как раз.

Гуляющая публика очень живо реагировала на колоритную картину: прямо возле одной из железных лап знаменитой башни стояла ослепительно красивая стройная девушка, у ног которой расположилась упаковка любимого во всем мире напитка.

Некоторые подходили, интересовались, не торгует ли она. Роксана улыбалась и отрицательно качала головой. Один парень делал недвусмысленные жесты, дескать, давай начинать пирушку.

Часы уже показывали десять минут восьмого, и девушка начинала злиться: что он, забыл, что ли, или принял все за шутку? А вдруг просто хочет ее унизить? Она уж было решила отправиться обратно в отель, как ее кто-то легонько тронул за плечо.

Резко обернувшись, Роксана увидела улыбающееся лицо Вячеслава.

— Ты умница, дорогая! Вот уж не ожидал, что сдержишь свое слово!

— Я тебе не дорогая. А обещания свои всегда выполняю. В отличие от некоторых, грозившихся тут быть в семь часов!

Слава сделал трогательно-умильное лицо и тоном кающегося грешника запричитал:

— Ой, миллион извинений, девушка! Я летел на крыльях любви, а там пробка на дороге, прости меня, мне так стыдно!

Роксана смягчилась, ей даже стало весело:

— Ну уж не убивайся так, отрок! Прощаю я тебя. Бери свой ящик и езжай восвояси.

Вячеслав перешел на серьезный тон:

— Роксана! Я тебя поздравляю и очень рад твоему успеху.

— Взаимно.

— Неужели ты думаешь, что я один забьюсь в угол и буду пить сей чудесный напиток?

— У тебя полно товарищей по сборной.

— Ха! Обойдутся без твоего шампанского. Мы употребим его вдвоем.

— Я не пью.

— Совсем?

— Ну, бывает изредка… по большим праздникам.

Слава взял девушку за руки и сказал проникновенным голосом:

— Роксаночка, милая, так у нас с тобой сегодня именно и есть большущий праздник! Давай куда-нибудь поедем и расслабимся на полную катушку.

— Какой ты прыткий! А уверен, что мне хочется с тобой расслабляться?

Роксана говорила эти слова, а сама слушала свой внутренний голос, который так сладко и вкрадчиво нашептывал ей: «Хочется, хочется, еще как хочется…»

Слава смутился:

— Ну, не знаю, навязываться не буду.

Он полез в карман джинсов, извлек оттуда несколько стодолларовых банкнот и протянул Роксане:

— Возьми, пожалуйста. Неужели ты думаешь, что я приму от тебя такой подарок, это ж бешеные деньги!

— Это не подарок, а долг.

— Ты мне ничего не должна.

— Нет должна, я проспорила.

— Это была шутка.

— Для меня — не шутка. Убери деньги, не оскорбляй меня.

— Ладно, — решительно заявил Крутов, — тогда я не возьму эти бутылки. Делай с ними что хочешь!

— Я тем более не возьму.

Слава усмехнулся:

— Значит, они останутся тут. На радость каким-нибудь клошарам. То-то у них праздник будет в отличие от нас.

Он повернулся с разобиженным видом, явно собираясь уходить. В эту секунду Роксана поняла, что никогда себе не простит, если он сейчас покинет ее. Какая-то неизвестная сила буквально заставила девушку открыть рот и произнести:

— Славик, не бросай меня.

— Что?

Вячеслав развернулся и пристально посмотрел в карие глаза Роксаны. Что он там увидел, одному Богу известно. Но он молча подхватил под мышку эту треклятую коробку, взял девушку за руку, и они пошли к ожидавшей его неподалеку машине.

Роксана и не предполагала никогда, насколько прекрасна может быть физическая близость между мужчиной и женщиной. Вячеслав открыл ей целый мир неведомых доселе ощущений. Ее первый любовник оказался опытным, чутким и нежным. Утром, когда девушка выходила из номера Вячеслава, она твердо для себя решила: «Этот человек будет моим. Навсегда».

Самое интересное, что Крутов, известный ветреник и донжуан, тоже всерьез влюбился в Роксану. Девушка покорила его своей красотой, умом, непосредственностью. Таких ему при всем богатстве любовного опыта встречать еще не приходилось.

По возвращении в Москву роман между двумя лучшими фехтовальщиками страны стал новостью номер один в спортивных кулуарах. Одни восхищались необыкновенно красивой парой, другие завидовали им…

А Роксана и Вячеслав, казалось, не замечали ничего и никого вокруг себя.

Глава 7

Когда наступала смерть, Роксана вспоминала то, что произошло во французском отеле. Они, красивые, обнаженные, лежали в его гостиничном номере и легко касались друг друга — на этой огромной кровати проще всего было бы кататься, царапаться, целоваться, как два глупых котенка.

Однако иногда они говорили друг другу:

— Я тебя по-прежнему не совсем понимаю…

Вячеслав так поцеловал Роксану, что она вообще перестала что-либо в этой жизни понимать.

Последующий за этим месяц стал для Роксаны поистине медовым. Она наконец-то, хоть и с опозданием по сегодняшним меркам, стала женщиной. Настоящей. Главное, она почувствовала себя его женщиной, и это не замедлило отразиться в первую очередь на внешности спортсменки, ее манерах и поведении.

Нет, грация фигуры, мышцы, уверенность и резкость жестов остались. Но в глазах возникло что-то такое мягкое, глубокое, непередаваемо нежное, в голосе и речи появились интонации, сравнимые разве что с журчанием весеннего ручейка.

Роксана стала внимательнее, обходительнее и добрее с окружающими — от родных до подруг по команде. Лед, сковавший ее всю, сделавший чуть ли не спортивной машиной после истории с Агаповым, растаял так быстро, что все только диву давались: что это творится с нашей чемпионкой?

А ничего особенного не было: обыкновенная любовь. Чувство, всерьез потеснившее в сердце и жизни молодой женщины всепоглощающую страсть к своему спорту.

Теперь Роксана после обычных изнурительных тренировок не плелась домой, где ждали ее ужин и вечно недовольная мать, а бежала в парк «Сокольники», где возле городка аттракционов поджидал ее Славик с неизменным букетом. И влюбленные, как дети, катались на каруселях, колесе обозрения, «американских горках»… Бродили, обнявшись, по глухим и тенистым аллеям, то разговаривая о чем-нибудь милом и несущественном, то молча, впитывая каждый тепло и нежность, исходящее от другого.

Так пролетели летние жаркие и сладкие деньки, а в сентябре Роксана решилась представить возлюбленного своей маме.

Ашур, предупрежденная дочерью заранее, не выказала особой радости, но внутренне возликовала: наконец-то! Пусть мужики — подонки, но может, девочке повезет, она ведь такая умница, чемпионкой вон стала. Да и детишек пора рожать, не дело это — болтаться всю жизнь по городам да заграницам!

В общем, к моменту прихода молодых влюбленных стол был накрыт, как на свадьбу. Традиционные блюда праздничной русской кухни теснились с блюдами кухни армянской.

— Мама, это Вячеслав. Он… ну, в общем, мы вместе занимаемся фехтованием. Он тоже серебряный призер Европы, вот!

Ашур внимательно, улыбаясь, оглядела с ног до головы атлетическую фигуру красавца Славика и просто сказала:

— Проходите к столу. Я рада, что у тебя, Роксанка, наконец-то появился кавалер, да еще такой симпатичный и представительный.

Славик смутился:

— Ну что вы… Я обычный спортсмен…

— Садитесь, садитесь за стол, не стесняйтесь. Для вас готовила, старалась!

Роксана восхищенно покачивала головой:

— Да, мам, ты молодец! Наготовила тут, как на прием президента со свитой.

Ашур раскладывала молодым холодные закуски по тарелкам и приговаривала:

— Так что ж, в кои-то веки дочь женихом обзавелась…

— Мама!

Ашур запнулась, поняв, что болтает лишнее. Однако Славик, будучи человеком без комплексов, расхохотался, обнял Роксану за плечи и сказал:

— А что? Женат я еще не был. Надо же когда-то начинать. Тем более что с Роксаночкой никогда и ни за что расставаться не собираюсь!

— И правильно!

Ашур подлила в фужер будущего зятя шампанского и наконец сама уселась за стол. Пригубила красного сухого вина и доверительно, слегка перегнувшись через стол, сказала:

— Знаете, Вячеслав, вы не обычный спортсмен, как только что сказали…

— То есть?

— Понимаете, вы, как я почувствовала сразу, еще весной, произвели на Роксанку такое впечатление! Ну, она сильно изменилась в лучшую сторону. Стала спокойнее и радостнее, что ли. Даже грубить мне совсем перестала.

— Мама!

Роксана опять укоризненно посмотрела на мать, но маму уже невозможно было остановить (хорошо хоть Славик воспринимал все снисходительно, увлекшись разнообразием закусок).

— А что? Что тут такого? Не надо прятать свои недостатки. Эдакую чистую принцессу из себя строить. Были и у тебя грешки, но вот видишь… И вообще я рада за вас. Пейте шампанское, сейчас горячее принесу.

Вечер знакомства закончился спокойно. Ашур приняла кавалера Роксаны. Когда он откланялся, мама посмотрела на дочку и сказала:

— Он — именно тот человек, который тебе нужен.

Роксана обняла маму:

— Не могу… люблю его.

Ашур помолчала, пошла собирать посуду со стола и относить на кухню.

— Роксанка, иди сюда. Ты хорошо знаешь его и его семью?

— Относительно. Его отец работает в каком-то строительном бизнесе, богатенький.

— А мать?

— Она дома скучает.

Ашур налила дочке чай.

— Ты хочешь быть его женой?

— Да, мама, я его люблю ужасно.

Ашур, грохнув тарелками в раковине, сказала:

— Дочь, я рада. Ты даже сама не знаешь, как ты права. Только помни: они — подонки.

Роксана чертила пальчиком разводы по кухонному столе.

— Мамочка, у тебя была совсем другая жизнь.

— Да… наверное.

— Но мы должны друг друга понять.

Ашур вытерла руки о фартук, присела на табуретку.

— Тебе, Роксаночка, надо хоть с этим мужиком, но стать бабой.

— Мам, какой бабой?

— Растить, воспитывать, кормить!

— О Боже! Мам, ты же знаешь, что я не могу, пока…

Ашур поняла не совсем правильно:

— Ты что говоришь? Не могу — это как?!

— Мамочка, я не о том, что ты думаешь.

— Роксана, ты была у врача? Не можешь рожать? Не ври!

На кухне воцарилась тишина. Мама с дочкой смотрели друг на друга, понимая, что все не так… О чем они говорят?..

— Он тебе понравился, мама?

— Да. Но все равно, как и все они, мужчины, сволочь; не сейчас, так потом будет.

— Нет, мам, это совершенно другой человек.

Ашур, которая буквально третий раз в жизни слишком много выпила, громко вздохнула:

— Иди спи, дочка. Бог нас спасет.

— Спасибо, мама. Отдохни тоже.

На следующий день Вячеслав, после тренировки встретив Роксану у входа в Малый театр, сказал:

— Милая, ты даже не представляешь, как хороша и забавна твоя матушка.

— А почему забавна?

Славик снисходительно улыбнулся:

— Она так искренне и непосредственно пыталась нас с тобой соединить навеки, ха-ха…

Роксана уязвленно хихикнула:

— При чем тут «ха-ха»? Мама обрадовалась, что я смогу родить ей внука или внучку.

Вячеслав серьезно посмотрел в глаза девушке:

— Ты тоже на это настроилась?

— Нет, сейчас не то время.

Славик улыбнулся:

— Я рад, что ты хорошо соображаешь. Идем?

— Да, любимый.

Классический «Вишневый сад», который давал Малый театр в этот вечер, вызывал не у завзятых театралов только скуку. И дело было не в постановке и составе актеров. Просто, как это стало принято в последнее время, на спектакли в театры сдуру и «для понта» повалили люди, сумевшие сделать деньги на тотальном разорении остальных. Им подсознательно хотелось показать себя умнее и талантливее прочего «быдла». Оттого и право имеют. В театр ходить, например.

Сидя среди этой специфической публики, молодые люди чувствовали себя как два марсианина на Луне.

— Славик, пойдем отсюда. Мне это не нравится.

— Спектакль?

— Все вокруг.

— Ладно, идем. А куда?

Роксана посмотрела в глаза Вячеславу:

— Не знаю. Я никогда не видела твоих родителей.

— У меня есть еще родная сестра…

— И ее тоже. Они вместе живут?

Крутов усмехнулся:

— Уже нет. После долгих взаимных симпатий они радостно разъехались.

Роксана понимающе кивнула:

— Ну да. А почему ты не желаешь до сих пор представить меня своим родителям?..

— Что значит «не желаешь»? Просто…

— Да ясно мне, не мучайся. Ты уже до меня столько водил всяких…

— Роксанка, любимая! — Славик нежно обнял девушку и усадил на скамейку неподалеку от входа в театр. — Что там было до тебя — это такая чушь! Я даже имен уже не помню. Представляешь, у меня такая странная способность: если человека люблю, уважаю, ценю, общаюсь, наконец, с ним — запоминаю имя, фамилию, отчество и все из его биографии, что он сам рассказывает. Вплоть до цвета носков, которые он надевал такого-то числа. А когда мы расходимся (не важно, по каким причинам), я через сутки уже не помню… не воспринимаю… женщина это или мужик, вот.

Роксана передернула плечами и тихо заметила:

— Иногда ты мне кажешься страшным.

Крутов поцеловал ее в губы.

— Нет, я не такой.

— А какой?

— Ну… короче, давай я на тебе женюсь.

От неожиданности девушка растерялась. Встала, прошлась по усыпанной листвой асфальтовой дорожке, подошла к Славику.

— Знаешь… мы уже долго шутили на эту тему. Хватит, наверное.

— Я не шучу.

Роксана положила руки на его плечи.

— Значит, тем более я хотела бы познакомиться со своими будущими родственниками.

Крутов поморщился:

— Неужели тебе это действительно так важно сейчас? Успеете еще, надоедите друг другу.

Роксана решительно взяла Славу за руку, подняла со скамейки, и они направились в сторону метро.

Типично «новорусская» обстановочка особняка, где проживали родители Вячеслава, Роксане не понравилась. Она всегда пренебрежительно относилась к этой аляповатой роскоши и людям, позволяющим ее себе.

Видимо, поэтому визит-знакомство прошел достаточно сухо и натянуто. Девушка даже пожалела, что буквально заставила Славика привезти ее сюда.

— Ну вот видишь? — сказал он, открывая перед Роксаной дверцу такси. — Ничего особо интересного ты здесь не узнала и не увидела. Я терпеть не могу эту папашкину берлогу!

— Понимаю.

Девушка задумчиво смотрела на проплывающий за окнами машины типично московский осенний пейзаж. Помолчав минут пять, она взяла Славика за руку и тихо спросила:

— А если мы действительно поженимся, то где будем жить?

Молодой человек тут же заявил решительным тоном:

— Только не у моих предков. Да и с твоей матушкой, как бы мила она мне ни казалась, я тоже… не жажду.

— В конце концов, нам с тобой пока неплохо платят. Мы вполне можем снимать квартиру сначала. А дальше — видно будет, по обстоятельствам.

Славик легко поцеловал девушку в губы.

— Так и сделаем, милая.

Такси остановилось у подъезда Роксаны. Расплатившись, молодые люди вышли, и по заведенной уже привычке Вячеслав отправился провожать подругу до лифта.

Пропустив девушку вперед, Славик вошел в неосвещенное, как обычно, чрево подъезда, и тут же искры посыпались у него из глаз. Он получил сильнейший удар в зубы чем-то тяжелым, отлетел назад и упал на спину.

Немедленно подскочив к нему, трое в масках принялись изо всех сил бить пытавшегося подняться Вячеслава куда ни попадя. Теряя от боли сознание, он как сквозь сон слышал истошный вопль Роксаны. Потом наступила тишина.

Очнувшись, Крутов обнаружил себя лежащим на больничной кровати. Рядом на табуретке сидела заплаканная Роксана, держа в руке пластмассовую бутылочку пепси.

— Попробуй попить, Славик… Господи, что они с тобой сделали!

Вячеслав попытался приподняться, но резкая боль где-то в области ребер не давала ему никаких шансов. Он прикоснулся к своим кровоточащим, чудовищно распухшим губам, с трудом разлепил их и обнаружил отсутствие одного из передних зубов.

— Кастетом били, сволочи, — едва выдавил он из себя и стал судорожно глотать прохладную влагу, которую Роксана осторожно, тоненькой струйкой вливала ему прямо в горло.

После рентгена выяснилось, что у Крутова, помимо выбитого зуба, оказалось сломано еще и два ребра, не считая многочисленных гематом по всему телу.

Из больницы его вскоре выписали, но валяться дома на диване Вячеславу предстояло еще долго. Роксана все свободное время преданно ухаживала за возлюбленным, преисполнившись к нему жалости и нежности.

Мотивы этого явно случайного нападения были никому не ясны. Если бы не громкое имя известного спортсмена, то милиция вряд ли и дело б стала возбуждать. А так… Пришел домой к Славику следователь, расспросил молодых людей, что да как, составил протокол… На этом следствие и закончилось.

У Роксаны после долгих размышлений сложилась, правда, своя версия происшедшего. Ведь получилось так, что из-за травм Вячеслав не смог выступить в финальном поединке одного очень престижного турнира. Его соперником должен был быть Андрей Разгонов, амбициозный, но явно уступающий в мастерстве Крутову шпажист. Ходили нехорошие и упорные слухи о его тесных связях с люберецкой группировкой, ведь Разгонов был родом из Люберец. Устраняя Вячеслава с арены как сильнейшего соперника, Разгонов сражался против слабейшего третьего клинка и, конечно, победил.

Так что Роксана была почти уверена, что избиение Славы — дело рук разгоновских дружков. Доказать, однако, это оказалось практически невозможно. Тем более что Крутов, услышав эту версию, махнул на Роксану рукой и запретил ей вообще говорить на данную тему. Мол, не может быть такого в их спортивном мире.

Через месяц с небольшим Вячеслав смог приступить к более-менее серьезным тренировкам. Зуб молодому человеку пришлось вставить позолоченный. Это ему явно не шло и Роксану в первое время сильно раздражало, но потом она как-то притерпелась.

В следующем году предстоял чемпионат мира, который должен был проходить в США, в Лос-Анджелесе. И мужская, и женская сборные России по фехтованию, куда, естественно, входили Вячеслав и Роксана, успешно готовились к этому важнейшему спортивному событию.

Влюбленные даже загадали для себя (памятуя о своем знаменитом парижском пари): если кто-либо из них двоих станет призером чемпионата — а уж тем более если оба! — то сразу по возвращении домой они подают заявление в ЗАГС. Ну и соответственно через месяц играют крутую звонкую свадьбу.

Роксана, которой жизнь в последнее время казалась Эдемом, настолько была уверена как в спортивном успехе, так и в предстоящей счастливой семейной жизни, что тайком от Славика купила себе роскошное свадебное платье розового цвета.

Теперь одним из любимых ее занятий, если она спала одна в маминой квартире, стало любоваться на этот дорогущий шедевр портновского искусства и мечтать о сладостном свадебном дне.

На прошедшем как-то незаметно чемпионате России Роксана выступила неудачно: завоевала только бронзовую медаль. Это, конечно, не ставило под сомнение ее участие в сборной, но все равно было неприятно.

Девушка сознавала, что, купаясь в нежных волнах любви, она подзабросила тренировки, они стали не такими интенсивными, как раньше. Но это ее не волновало — Роксана чувствовала, что всегда успеет, сможет наверстать упущенное.

Тем более ее жених настолько сам увлекся подготовкой к мировому первенству, что последние две недели до вылета в Америку молодые люди виделись очень редко. Пару раз сходили вечером в кино, посидели в кафе.

И только уже сидя рядом, как тогда, в белоснежном лайнере, несущем их над Атлантическим океаном, они наконец вволю наговорились и нацеловались.

Однако тренеры резко воспротивились тому, чтобы Роксана и Вячеслав поселились в одном гостиничном номере. Смущенно, но весьма решительно они дали понять влюбленным, что перед ответственными поединками нужен полноценный ночной отдых…

Чемпионат в Лос-Анджелесе проходил очень нервно и напряженно. Славик был в великолепной форме, и перед ним опускали клинки многие фавориты национальных сборных. Роксана, против ожидания многих специалистов, тоже выступала неплохо, хотя, конечно, не так блистала, как когда-то.

В итоге, проиграв два поединка подряд сильнейшим соперницам, она не поднялась выше четвертого места. Результат хороший, но…

Крутову судьба улыбнулась больше. То ли он был настолько хорошо подготовлен, то ли жаждал завоевать не только медаль, но и свадебное торжество, но Славику удалось буквально выцарапать бронзовую медаль чемпионата мира. Уж это точно был успех, и Крутов стал героем. В ресторане шикарного «Хилтона» организовали банкет, на котором, конечно, Славик был в центре внимания. Он с благостной улыбкой выслушивал тосты и здравицы, много пил и танцевал.

Бледная Роксана, уставшая и похудевшая, вообще не хотела посещать это увеселительное мероприятие, но жених настоял. Едва пригубив вина, она без аппетита что-то ела из положенного в тарелку и наблюдала, как Слава от души развлекается. Он несколько раз приглашал на медленный танец высокую, рыжеволосую и ослепительно красивую американку Ненси Тэлбот, серебряную призерку чемпионата. Изрядно пьяный Крутов прижимал к себе девушку так сильно, что казалось, сейчас из нее брызнут все соки.

Роксана совсем не ревновала, понимая состояние Славика. На нее накатило какое-то отупение, усталость, безразличие. Она незаметно выскользнула из шумного зала и вернулась в гостиницу.

Легла, не раздеваясь, на большую мягкую кровать, прикрыла глаза и стала представлять себе возвращение домой, радостные предсвадебные хлопоты.

Перед ней проплывали картины счастливой семейной жизни с любимым: вот они «вьют гнездышко» — обустраивают свою отдельную квартирку, вот он встречает ее из роддома и бережно принимает на руки сверток с их первенцем, вот они с уже подросшим мальчонкой (обязательно похожим на Славу!) вместе купаются в море…

Незаметно девушка задремала и проснулась где-то уже под утро — за окном отеля светало.

Роксана глянула на часы: шесть утра. И тут ее кольнуло: а почему же Славик не пришел к ней после банкета? Может, она спала так крепко, что не услышала его настойчивого стука в дверь? Может быть…

Однако чувство ей подсказывало, что произошло нечто не совсем обычное. Скорее всего жених просто изрядно наклюкался (он уже на ее глазах был «хороший», можно представить, что было потом!) и без задних ног свалился спать в своем номере. И вправду, ну что еще могло произойти с ее ненаглядным!

Успокоившись этой мыслью, Роксана встала, разделась и отправилась в душ. Минут сорок она приводила себя в порядок, даже сделала легкий макияж. Затем, бодрая, уверенная в себе — не то что вчерашним вечером! — она отправилась на поиски возлюбленного.

Вернее, искать-то и не надо было. Вот его номер, этажом ниже, на четырнадцатом.

Роксана легонько постучала костяшками пальцев по полированному дереву массивной двери. Никакого ответа. И тут… Она наклонилась ближе к замочной скважине. Из номера доносились какие-то странные звуки — стоны, всхлипы, иногда громкие выкрики.

Сначала девушка решила, что Славику стало плохо под утро, и она сильно, кулаком забарабанила в дверь. Прислушалась. Звуки совсем прекратились, но она уловила еле-еле слышную фразу, произнесенную женским голосом на английском языке.

Роксану словно током ударило.

Она мгновенно вспомнила картину страстных объятий во время танцев ее Славы и этой… Слезы подступили, как-то сразу градом покатились из глаз девушки, и она побежала наверх, к себе. Упав навзничь на кровать, Роксана с полчаса рыдала, заглушая звуки подушкой.

Ей и в страшном сне не могла привидеться такая вот пошлая, банальная измена… накануне свадьбы… да еще с кем!

Едва успокоившись, она умылась холодной водой, подкрасила ресницы, губы, вышла на балкон. Солнце на миг ослепило ее, и девушка слегка воспряла: ну ладно, чего не бывает с мужчинами, тем более когда они спьяну не отдают себе отчета в своих поступках. Сейчас он придет, все расскажет, покается, пообещает, что это было в первый и последний в жизни раз… Она его, конечно же, простит. Не сразу, естественно. Пусть помучается, поваляется в ногах. Пусть ему тоже будет больно, как ей сейчас.

Однако время шло, а стука в ее дверь так и не раздавалось. Пора было спускаться в кафе завтракать — команда делала это вместе, отказавшись от буржуйских завтраков «в постель».

Роксана, как всегда, села за столик, постоянно опаздывавший Славик обычно подсаживался к ней. И на этот раз он появился минут на десять позже, чем все остальные. На лице его играла улыбка, он бодрился — герой сезона! — но под глазами явно просматривались круги — следы бурно проведенной ночи, и общий вид оставлял ощущение помятости.

— Привет, дорогая.

Славик дежурно чмокнул Оксану в щеку, и по ее напряженному телу прошла неприятная дрожь. Она ничего не ответила, молча откусывая маленькие кусочки печенья и запивая их кофе.

Крутов удивленно глянул на невесту, сел за столик и налил себе полный фужер принесенной с собой минералки. Осушил залпом.

— Роксаночка, ты на меня сердишься?

Она как-то отстраненно посмотрела ему в глаза, будто через стекло, отчего Славику стало не по себе.

— Прости, любимая, я вчера на радостях перепил… ну и, короче, не смог до тебя дойти.

Девушка, опустив голову, продолжала молчать.

— Пойми, это случайность и больше никогда не повторится.

Роксана тихо спросила:

— А то, что ты вытворял в своем номере с этой… шлюхой… тоже не повторится?

Славик открыл рот, не зная, что и сказать. Машинально снова наполнил фужер, выпил, постарался взять себя в руки:

— Но с чего ты решила…

Роксана с сожалением посмотрела на поникшего жениха:

— Ты еще и врать будешь?

— Почему врать? Что ты вообще знаешь?

— Значит, скажешь, ничего там не было и ты спал один, мертвецки пьяным сном?

Славик слегка покраснел, пару секунд помедлил с ответом:

— Ну-у, да…

Девушка тяжело вздохнула, поднялась, скомкала и бросила салфетку прямо перед Круговым на стол.

— Значит, нам больше не о чем говорить. Устроить такое накануне свадьбы… и еще лгать!

Она почти выбежала из кафе и, едва добравшись до номера, опять, рыдая, свалилась на кровать. Слезы душили ее. Роксана, наверное, за всю свою жизнь столько не плакала. Ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума от горя.

Вскоре в дверь начали стучать. Он кричал ей что-то, умолял выйти — но ей было проще броситься с балкона, чем видеть это любимое, родное… лживое лицо изменника.

Через два часа, немного успокоившись, Роксана спустилась в бар. Там она выпила подряд три коктейля с виски, расслабилась, покурила даже и пошла разыскивать тренера. На ее везение, он сидел в своем номере и что-то писал в тетради.

— А-а, Роксаночка! Заходи, девочка, как настроение?

— Паршивое.

— Что так? Четвертое место в мировом чемпионате для первого раза — несомненный успех!

— Да я не о том. Мы когда вылетаем обратно?

— Завтра вечерним рейсом.

Роксана вздохнула и сказала:

— По личным… семейным обстоятельствам мне надо сегодня вылететь домой.

— Что такое случилось? Может, у тебя со Славиком из-за вчерашнего? Да брось, девочка, ерунда все это, с кем не бывает?

Роксана решила соврать, не объяснять же этому добродушному глуповатому Рощину, что на самом деле с ней происходит.

— Я звонила маме в Москву, она просит срочно приехать, по телефону не говорит зачем.

Рощин поморщился:

— Но ведь у нас билеты на двадцать девятое!

— Я поменяю свой на сегодня. Дайте мне его, пожалуйста!

Тренер вздохнул, пожал плечами:

— Ну ладно, раз уж такое дело…

Через два часа Роксана была уже в аэропорту, а еще через четыре потягивала коктейль в самолете, летящем через Атлантику курсом на Москву.

Глава 8

Возможно, девушка совершила тогда роковую ошибку. Ей бы следовало серьезно и обстоятельно поговорить, разобраться с женихом. Он бы раскаялся, повинился, и не произошло бы того, что случилось.

Но состояние Роксаны не позволяло ей в тот день разумно, логично рассуждать и действовать. Такой моральный шок, стресс она испытала впервые в жизни и оказалась к нему явно неготовой.

Ее, как и большинство женщин, не тяготил и оскорблял факт именно физической измены — что он целовал и тискал прелести чужого тела, — нет, мучительно было сознавать факт предательства их высокой и чистой любви именно в главный день, когда вопрос со свадьбой окончательно решился и уж ту ночь они обязательно должны были провести вместе… И главное, он не сказал ей правду, он солгал и тем еще раз унизил ее.

Конечно, будь Роксана в этих делах опытнее, будь она постарше — рассудила бы более мудро, по-философски, как делает большинство женщин, оказавшихся в похожей ситуации. Мол, что с них, подлецов и кобелей, взять, все они такие — надо терпеть и прощать, раз иного не дано.

То же самое сказала ей и мать, когда плачущая Роксана в первый же вечер дома за бутылочкой настоящего мартини поделилась с Ашур своим горем.

— Ты ведь взрослая уже, дочка. Что за максимализм такой у тебя появился?

— Это не максимализм, мама… — тихо ответила Роксана.

— Просто… доченька, рано или поздно это должно было случиться. И чем раньше ты об этом узнаешь, поймешь, простишь — тем лучше. Хорошо, если он до женитьбы только гуляет, пусть нагуляется.

— Но как так можно?!

Роксана одним глотком осушила бокал.

— Еще как можно! Твой папаша-алкаш, думаешь, не блудил как кот помойный? Да я его через месяц после свадьбы застукала дома с одной сукой! Ну и что? Если б я тогда, как ты, стала в позу…

— И надо было!

— Ага. И ты б тогда не родилась…

— Ну и пусть!

— Дурочка, не пей много этой дряни и глупостей не говори. Я терпела, зато ты вот человеком выросла.

— А что толку, мама? Все равно никакого счастья нет, все рухнуло.

Ашур сунула дочери под нос бутерброд с ветчиной.

— Ешь лучше и не пори чепухи. Наладится у вас, дело молодое. Вот приедет он, в ногах будет валяться. А ты его попинай, только не больно, а потом прости. Он у тебя будет долго шелковый ходить!

Роксана махнула рукой:

— Нет, мамочка, боюсь, это не тот вариант. Что-то мне подсказывает, что Славик ко мне уже не так относится, как раньше. Я это почувствовала и заметила еще до отлета в Америку. Он будто бы остыл… стал каким-то невнимательным… Тогда можно было все списать на подготовку к чемпионату, я и не волновалась особенно. Но после происшедшего многое мне теперь в другом свете видится, увы.

— Перестань, дочка. Я ж тебе, как вот мы с отцом разошлись, почему твердила, что все мужики — подлецы и сволочи?

— Почему?

— Не для того, чтобы ты с ними не жила, детей не рожала. А чтобы была ко всему готова внутренне, воспринимала спокойно этот их кобелизм, пьянку… Я-то вот уже пожила…

Роксана горько усмехнулась и снова наполнила фужер:

— Чем так, как ты, мама, уж лучше старой девой остаться или головой в омут!

Ашур осуждающе покачала головой, наблюдая, как девушка вливает в себя очередную порцию спиртного («от отца, наверное, наследственность!»).

— Не хорони себя раньше времени. Еще все у тебя впереди, что на нем, свет клином сошелся?

— Да, я не буду без него жить, не могу!

Роксана стукнула кулачком по столу и разрыдалась. Мать долго утешала дочку, гладила по голове, подливала чаю. Наконец ей удалось уложить отяжелевшую девушку на диван. Сама же Ашур долго лежала без сна.

* * *

Через день, когда по всем расчетам Славик должен был объявиться у Роксаны, от него по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Не выдержав томительной пытки ожиданием и неизвестностью, девушка отправилась к своему тренеру: надо было расставить все точки над i.

Олег Павлович Рощин в гулком спортивном зале гонял по азам фехтования одну из своих воспитанниц.

«Скоро меня спишут в архив по возрасту и по сумме поражений, а место мое займут вот эти молодые крепкие волчицы», — с грустью подумала Роксана и попросила Рощина уделить ей несколько минут для разговора.

Когда они расположились в удобных креслах тренерской комнаты и девушка внимательно посмотрела в глаза своему наставнику, то сразу поняла, что Олег Павлович не в духе и, более того, чем-то сильно смущен и расстроен.

Он слабо и как-то виновато улыбнулся и развел руками:

— Понимаешь, Роксаночка, тут такое произошло… я… мы, ну, в общем, вся федерация в шоке.

Девушку как будто большой ледяной булавкой кольнуло в сердце.

— Говорите, Олег Павлович, не томите!

— Ты улетела тогда первой, Вячеслав тебя искал, а когда ему об этом сказали, он усмехнулся и процедил: «Ну-ну!» Вечером его видели в баре… извини… опять в компании этой Ненси. Но все бы ладно!

Рощин вытащил сигареты и закурил, не предложив, естественно, Роксане. А ей до одури захотелось тоже жадно затянуться едким табачным дымом — но при тренере она не могла себе этого позволить.

— А что еще могло случиться?

Олег Павлович тяжело вздохнул:

— Самое худшее. Утром, в день отлета, он явился к руководству сборной и заявил, что остается и домой не полетит. Все обалдели: как, почему да отчего? А он спокойно так, с улыбочкой сообщает, что ему поступило предложение от американской ассоциации фехтования вступить в нее и тренироваться, работать в Штатах.

Условия, дескать, обалденные. Это, мол, не наши нищета и крохоборство, а жизнь у него одна и она коротка. Тем более жизнь в спорте. Визу ему пока продляют на неопределенное время, а там спортсмену мирового уровня и вид на жительство сделать не проблема.

— Это все она, Ненси!

Выкрикнув это, Роксана вскочила, опрокинув кресло, и подбежала к окну. Отвернулась. Плечи ее тряслись.

Рощин подошел к девушке, мягко погладил ее по волосам.

— Успокойся, девочка моя. Тут ничего не попишешь, раз он такой вот… Нас уже знаешь как взгрели за это в министерстве, хотя что мы могли поделать? Его ведь не спеленаешь и силком, в чемодане, через границу не перетащишь. Времена не те: свобода, демократия…

— Но как он мог, как он мог, Олег Павлович!

Роксана уткнулась в плечо Рощина, продолжая рыдать. Тот нервно кусал губы, отчаянно жалея свою воспитанницу и не зная, чем ей помочь.

— Милая моя, не убивайся ты так из-за него. Если уж такой человек… гнилой внутри… ты бы все равно с ним обожглась.

— Нет, он со мной другим бы стал.

— Да брось ты. Черного кобеля, как говорится, не отмоешь добела. Забудь про него, ты сильная, талантливая, на следующем чемпионате утрешь нос и этой Ненси, и Крутову. Тренироваться надо больше, и вся дурь из башки вылетит. А парня стоящего мы тебе подыщем. Вон, обрати внимание, как Алешка Мизинов из сборной на тебя смотрит! На руках будет носить.

Роксана всхлипнула:

— Один уже поносил да бросил.

— Ну и черт с ним! Забудь, я говорю. Иди сейчас домой, пореви там от души, выпей чуть-чуть — и к черту его. Отрежь раз и навсегда. А завтра чтоб была на тренировке как штык.

* * *

Но ни завтра, ни послезавтра в спортзале Роксана не появилась. После разговора с тренером она доплелась, как во сне, до дому. Там в отсутствие матери вытащила из бара бутылку коньяка и, перебирая их со Славиком фотографии, плача, почти всю бутылку выпила. Затем свалилась на диван и забылась тяжелым сном.

Наутро девушка выслушала нравоучения Ашур и, когда та ушла на работу, допила вчерашний коньяк, чтобы снять ноющую головную боль, и сжевала дольку лимона. Физически полегчало, но…

Роксана с каким-то внутренним для себя ужасом осознала, что больше не хочет жить. Совсем. Никак. Пустота позади, впереди, в голове, в сердце. И заполнить ее нечем, да и не хочется. Даже мысль взять в руки рапиру казалась ей странной, смешной, неуместной.

Вспомнив, как это описывается в книгах, девушка, с ее-то характером, не стала долго раздумывать. Она достала из бара еще одну бутылку, в несколько глотков выпила почти целый стакан коньяку. Безразличие и туман в голове помогали ей действовать механически.

Она наполнила ванну теплой водой, раздевшись, залезла туда. Полежала какое-то время, полуприкрыв глаза. Затем взяла с полочки бритвенное лезвие и, до крови закусив губу, полоснула себе по вене левой руки. Перехватив лезвие, полоснула по правой. Совсем не чувствуя боли, а, наоборот, какое-то необъяснимое облегчение, опустила руки в теплую воду и совсем закрыла глаза.

Тихое журчание воды… круги красного цвета, плывущие перед глазами… Роксана медленно куда-то погружалась, в некую бездонную глубину, и ей было так спокойно, так хорошо…

Очнулась она с перебинтованными запястьями в своей кровати. В кресле сидела мать, бледная как мел, и глазами, полными ужаса и тоски, смотрела на дочь.

— Господи, мама! Что со мной?

— Ой ты, горе мое, горе, — вдруг запричитала Ашур и упала на колени перед кроватью, — и зачем же ты это сделала?!

Ощущая необыкновенную слабость в теле, когда даже голову трудно оторвать от подушки, с молочной пеленой перед глазами, Роксана памяти все же не потеряла — она ясно вспомнила, что делала в ванной…

— Ну почему, мама?

— Что, доченька?

— Зачем меня спасли, зачем это сделали?

— Ты с ума сошла! Что же из-за этого подонка жизни себя лишать! Не о себе, хоть обо мне подумай: как я без тебя одна тут была бы?

Роксане стало стыдно за свою черствость. Она слабо улыбнулась:

— Прости меня. Я, мама, просто не хочу жить больше, незачем…

Ашур вскочила и чуть не закричала:

— Так неужели жить надо только чтоб спать с этими козлами? А дети, а родители? Ты точно рехнулась, дочка. Тебя вон, пока откачивали, уже на учет к психиатру автоматически записали.

— Мам, лучше скажи, почему меня спасли?

— Слава Богу, мне надо было забежать домой за деньгами. Слышу — вода из ванны на пол льется, бутылка на столе… Хорошо хоть ты щеколду забыла в ванной закрыть. Я чуть с ума не сошла, «скорую» вызвала. Они вовремя приехали, сумели кровь остановить. Сказали, мол, хорошо, что ты неграмотно порезалась, иначе кровь почти невозможно остановить… Вот. Ну записали все, велели от тебя не отходить ни на минуту, чтоб рецидива не было. Лекарства всякие восстанавливающие велели принимать.

Роксана безучастно слушала, а в мозгу ее билась одна мысль: «Ну почему так нелепо все вышло, почему мне не дали довести начатое до конца?»

Несколько дней она провела в постели. Мать пичкала девушку всякими деликатесами, но аппетита у нее не было. Большую часть времени Роксана тупо смотрела в потолок. Только однажды у нее наблюдалось подобное состояние: когда переживала несчастную влюбленность в своего первого тренера. Но в сравнении с теперешним все тогдашнее казалось милым наивным капризом подростка. А теперь была настоящая катастрофа, крушение «Титаника» от айсберга по имени Вячеслав.

Даже когда Роксана начала передвигаться по квартире, мать не отходила от нее ни на шаг. Когда же ей приходилось отлучаться по какой-либо необходимости, она звала своих или дочкиных подруг, чтобы они на время заменили ее.

Так прошел месяц. Ни о каких тренировках Роксана и не помышляла. Что-то выключилось у нее в голове, в душе, как будто тумблер некий особый щелкнул. Она даже попросила убрать с глаз долой свою любимую рапиру, висевшую обычно на стене над кроватью.

Как ни уговаривал ее вернуться несколько раз заходивший Рощин, она только твердила: «Нет, ни за что!» И тренеру приходилось откланиваться, сокрушенно вздыхая.

Однажды, случайно подойдя в материной комнате к ее ночному столику, она увидела лежащий на нем большой красочный конверт. На нем было написано имя Роксаны.

Девушка распечатала письмо, заперлась от матери в туалете и стала читать.

«Дорогая! Прости меня за все случившееся. Я понимаю, что причинил тебе сильную боль, душевную травму, может быть, невыносимую. Поверь, мне тоже тяжело, я чувствую себя негодяем по отношению к тебе. Нам было очень хорошо с тобой, Роксана! Но когда речь зашла о свадьбе всерьез, я испугался и понял, что целоваться и спать вместе — это одно дело, а жить семейной жизнью — совсем другое. Тем более когда мы оба делаем успешную спортивную карьеру.

Сказать же тебе открыто я не мог, боялся, и в этом моя огромная вина перед тобой. Я предпочел найти удобный предлог… И вот он попался. Может быть, перед Богом меня оправдывает только любовь — я действительно искренне влюбился в Ненси, иначе еще подумал бы насчет того, стоит ли мне оставаться в Америке. Все-таки без родины тяжело, без близких и друзей.

Я, конечно, буду прилетать в Россию, мы, очевидно, не раз встретимся на соревнованиях. Но уверен, нам не стоит пытаться возобновить отношения. К тому же мы с Ненси уже обвенчались. Прости меня».

Роксана выронила письмо из рук. Как сомнамбула она добралась до шкафа с одеждой. Мать за ней в последнее время следила уже не так пристально, видя, что дочь успокоилась и вряд ли решится на повтор. Поэтому девушке удалось беспрепятственно вынести из ее комнаты ножницы. После чего она с тупой методичностью стала резать на ленты разложенное на кровати сногсшибательное свадебное платье. При этом в голове у нее навязчиво вертелось; «И платье сшила белое, когда цвели сады, но что же тут поделаешь — другую встретил ты…»

Когда Ашур появилась в комнате дочери, она пришла в ужас: Роксана сидела на полу, вся, как рождественская елка, увешанная розовыми лоскутками и лентами. Она не плакала. Наоборот, тихо смеялась и что-то напевала себе под нос.

Глава 9

На следующий день на дом пришел психиатр. Он участливым тоном задавал Роксане какие-то дурацкие вопросы, девушка спокойно отвечала на них, хотя мысли ее витали далеко.

Потом на кухне врач с Ашур долго вполголоса переговаривались, затем он ушел, и со следующего дня мать начала пичкать дочку какими-то разноцветными таблетками. От них на девушку волны душевного отупения накатывали совсем уж с необыкновенной силой.

Через неделю Роксана наотрез отказалась пить эту дрянь и даже попыталась закатить матери скандал, чтобы та оставила ее в покое.

— Но ты понимаешь, дочка, что тебя могут принудительно забрать в психбольницу?

— Как это принудительно? Насколько я знаю, требуется согласие ближайших родственников. Неужели ты хочешь упрятать меня в психушку?

Ашур возмущенно всплеснула руками.

— Как ты можешь такое говорить! Я забочусь день и ночь, чтоб ты была здорова, жива. И если встанет вопрос, что для сохранения жизни и здоровья тебе надо будет лечь в больницу, — я дам свое согласие. И можешь на меня обижаться сколько угодно, мне лучше знать. А письмо от этого подлеца ты зря у меня взяла, я его специально тебе не давала, чтоб не расстраивать. Выкинь его.

— Я уже выкинула.

— Вот и молодец. Пойдем обедать, все будет хорошо.

Этим вечером Роксана, достав недопитый коньяк, прикончила бутылку и впервые за долгое время спала спокойно, без кошмарных сновидений.

Мало-помалу алкоголь становился ее потребностью, необходимым допингом. Только напившись хорошенько, Роксана чувствовала себя более-менее сносно, проявляла хоть какой-то интерес к жизни. Хотя, конечно, итоговая цена такого интереса страшная.

Добывала алкоголь девушка через соседа-пьянчужку, который за пару-тройку рублей всегда был готов сгонять за бутылкой для красавицы.

Мать в первое время ничего не замечала — ей и в голову не приходило, что дочка может всерьез запить. Наоборот, она втайне радовалась, видя частенько веселое и раскрепощенное состояние Роксаны.

Так наступил новый год. В середине января у Ашур после всего пережитого случился инсульт, и она слегла.

Роксана, к тому времени практически уже освобожденная от опеки, в свою очередь, была вынуждена ухаживать за мамой. Денег у них оставалось все меньше — сбережения таяли, вскоре пришлось начать продавать дорогие безделушки и ювелирные изделия, в свое время в большом количестве скупаемые торгашом-папашкой (который, кстати, как в воду канул).

Теперь Роксана могла пить свободно и беспрепятственно, не опасаясь контроля со стороны матери, не встающей с постели. Правда, она отличалась от классических алкашей тем, что могла и даже предпочитала выпивать в одиночку. Ей не требовалась собеседница или собеседник для душевных излияний — душа была как опустевшее осеннее сжатое поле. И тем более ей не требовалась шумная, веселая компания.

Поэтому, покормив маму, сменив ей белье, проделав все минимально необходимые хозяйственные дела, Роксана садилась с бутылкой либо на кухне и тоскливо глотала рюмку за рюмкой, либо в кресло перед телевизором и смотрела очередной дурацкий сериал с их дурацкими заокеанскими проблемами.

Постепенно возлияния перестали доставлять Роксане расслабление и удовольствие. С приобретением алкогольного стажа на нее все чаще стала накатывать какая-то злоба, раздражение: на себя, на лежащую без движения мать, на весь мир и особенно на этих подлых мерзких самцов. Теперь воспоминания даже о сладких минутах интимной близости со Славиком были для нее противны.

Роксана чем дальше, тем больше становилась злобной мужененавистницей, переплюнув в этом, похоже, родную матушку. Дошло до того, что она отказалась даже от услуг безобидного алкаша-соседа и за бутылками ходила теперь сама.

Их квартиру давно уже перестал кто-либо навещать. Поначалу заскакивали на минуту ее или мамины подруги, несли какую-то чепуху, но, видя пусто-равнодушные глаза Роксаны и растительное состояние Ашур, быстро уходили.

Со временем сюда, больше для приличия, раз в две недели заглядывал только участковый лечащий врач Роксаниной мамы и, увидев в очередной раз батарею пустых бутылок на кухне, качал головой, укоризненно глядя на женщину.

Красота Роксаны еще не увяла, она только как-то поблекла, стала безжизненной. Исчез огонь, смысл существования. Выпивка, долг перед матерью. И все. Больше ее ничего не интересовало.

…Так прошло два месяца. К весне у Ашур начались сильные боли. Врач сказал, что, очевидно, это связано с раком желудка, о котором он знал, но не хотел говорить Роксане.

В общем, конец был неминуем. Не в силах, даже будучи пьяной, выносить материнских страданий, Роксана потребовала у доктора что-то предпринять, чтобы человек так не мучился.

Немного поколебавшись, доктор предложил колоть Ашур морфий или его заменители. Роксана согласилась.

Глава 10

После обеда собрались, как и было договорено, в кабинете капитана Каменецкого.

Первым слово взял Петя Дроздов и обстоятельно рассказал о результатах своих визитов к родственникам и друзьям убитого Кривоносова (с Родионовым было сложнее, так как он родом из Тамбова и туда следовало кого-то командировать).

— Ничего особо стоящего и нового я не открыл в сравнении с тем, что удалось раскопать в самом начале.

Тут Дроздов улыбнулся, посмотрел на курившую у форточки Иру Воронцову и добавил:

— Но для, так сказать, новеньких членов коллектива не поленюсь доложить поподробнее.

Каменецкий сделал нетерпеливый жест рукой, приглашая подчиненного и коллегу переходить к существу. Петя Дроздов откашлялся.

— Короче говоря, жена покойного Виктора Степановича Кривоносова продолжает пребывать в полнейшем недоумении — кому это понадобилось убивать ее незлобивого порядочного супруга?

На работе у него врагов и недоброжелателей не было. Тем более в строительной фирме, где он трудился в должности прораба, женщин очень мало (если принимать во внимание то обстоятельство, что преступник скорее всего женского пола), все они — обычные «серые мышки». Ни с кем из них Кривоносов не поддерживал никаких внеслужебных, личных отношений. Уж в этом меня его друзья-собутыльники точно уверили…

Петр многозначительно сделал паузу, по которой можно было понять, что с этими друзьями он общался при понятных обстоятельствах и явно не за стаканом нарзана.

— А он сильно пил?

Воронцова спросила это тоном опытной дамы.

Дроздов развел руками:

— Не думаю, что жена его Алена стала бы мне врать на этот счет. Она уверяет, что не злоупотреблял. Позволял только по классическим поводам: зарплата, праздники…

— А по части прекрасного пола?

Этот вопрос прозвучал из уст Каменецкого.

— Да, в общем, тоже замечен ни в чем таком не был. Хороший семьянин, с детьми вот только у них проблемочка случилась… Но, по уверениям жены, она, Алена, сразу бы почувствовала, если бы Кривоносов «ходил налево». У баб на это нюх. Прости, Ира.

Дроздов слегка смутился, но тут же с веселым вызовом глянул на Воронцову: мол, что тут такого? Нормально, дескать, коллега!

— Насчет же родственников, — закончил старший лейтенант, — и думать нечего. Жили все раздельно, отношения поддерживали подобающие дружной семье, делить им было нечего.

— Так-так…

Каменецкий подошел к окну и задумчиво провел пальцем по стеклу, отчего раздался малоприятный скрипящий звук.

— Значит, ухватиться нам тут, похоже, не за что. Даже если в отсутствие жены Кривоносов решил «расслабиться», то это была скорее всего случайная дамочка. Но тогда непонятно, зачем этой дамочке убивать своего партнера, не паучиха же она какая!

— Может, он ей не заплатил? — неуверенно предположил Дроздов.

— Ага! — насмешливо откликнулась Ирина. — И первый убитый… как его?

— Родионов Григорий Андреевич.

— Вот, Родионов, он тоже ей не заплатил? И для таких экстремальных случаев экстравагантная дамочка таскает с собой шприц со смертельной концентрацией наркотиков?

— Ну, это, конечно, нюанс…

Петя Дроздов явно сконфузился.

Капитан Каменецкий, в свою очередь, заявил:

— А я лично уверен, что между всеми тремя убитыми обязательно должна быть какая-то связь. Такое встречается крайне редко, когда серийный убийца выбирает жертв просто так, по воле случая, без каких-то абсолютно важных для него внешних признаков.

— Причем, — подхватила мысль Антона Воронцова, — это может быть что угодно: пол жертвы, голос, манера, цвет волос, походка. Что-то убийцу возбуждает, раздражает, заставляет терять голову и превращаться из человека в зверя.

— Но что?

Дроздов прикурил и авторитетно заявил:

— Все, с кем я общался из окружения убитого Кривоносова, утверждали, что у него ни в друзьях-приятелях, ни в знакомых в жизни не было никого из Тамбова, тем более по фамилии Родионов. И с третьей жертвой, Борисом Паперно, тот не знался. Абсолютно разные люди… А вот насчет внешности…

— Ну, я их хорошо рассмотрел и помню, — перебил Каменецкий, — непохожие друг на друга люди ни лицами, ни комплекцией, если только голоса…

— Это вряд ли. — Воронцова опять решила проявить свои познания. — Похожие голоса чаще всего встречаются у женщин. С мужчинами тут гораздо сложнее. Надо искать что-то другое, иной какой-то мотив. И вообще, давайте я расскажу вам, что мне удалось узнать. Здесь есть интересная зацепочка.

Ирина подробно изложила свою беседу с соседом покойного Бориса Паперно Степаном Константиновичем. Особо, конечно, присутствующих заинтересовала последняя подружка бабника Бориса Яковлевича.

Разволновавшийся Каменецкий даже забегал по кабинету, стремительно, как зверь, учуявший добычу.

— Молодец, Воронцова. Еще точно не знаю, но, похоже, это действительно хорошая ниточка…

— Но ведь, Антон, у нас, кроме словесного описания этого алкаша Степана Тимофеевича, больше ничего нет!

— Ирина, а если еще раз прошерстить весь тот подъезд? Может, кто из соседей все же видел эту мадемуазель? Давай я сам завтра там поспрошаю.

Дроздов посмотрел на капитана. Каменецкий пожал плечами:

— В любом случае для составления фоторобота этой красотки нужен как минимум еще один свидетель из подъезда Паперно.

— Правильно, — поддержала его Ирина, — а потом с этим фотороботом отправиться к соседям в подъезд Кривоносова, в гостиницу, где был убит тамбовский Родионов. Вдруг повезет? Маловероятно, чтобы больше никто ни разу эту… — Воронцова сделала втыкающее движение рукой и брякнула то, что ей наобум пришло в голову еще утром: — Ну, условно говоря, «фехтовальщицу» не видел.

— Хорошо, решили. Ты, Петр, завтра проведи тотальный опрос всех жильцов. Вплоть до кошек и собак. А ты, Ириночка, съезди-ка еще раз в гостиницу и поболтай по-своему, по-женски, с тамошними кумушками. Может, тебе они что и сболтнут.

— Это в «Космос»?

— Да, туда. Прямо с утра. А теперь — всем спасибо. Хоть как, но дела двигаются помаленьку. — Каменецкий вздохнул и закончил, погасив окурок в пепельнице: — Пойду докладывать Валентину Васильевичу. Авось полковник и словечко доброе скажет, не все же нас шпынять!

Добравшись до своей комнатушки, Ирина наскоро сварила прихваченные по пути пельмени, покурила под крепко заваренный кофеек.

Потом включила телевизор, где передавали новости спорта. И в частности, комментатор сожалел о неудачном выступлении женской сборной на очередном чемпионате Европы по фехтованию. Причем относил это на счет отсутствия серебряной призерки предыдущего турнира Роксаны…

Фамилию Воронцова не запомнила, так как в этот момент, зевнув, нажала на кнопку пульта и отправилась спать после нелегкого второго трудового дня на новом месте.

Утро опять выдалось теплым и солнечным, весело чирикали воробьи за окном, гудели машины, и все обещало очередной чудесный летний денек.

Ирина стряхнула с себя остатки сна и после стандартных процедур и завтрака быстро выпорхнула на политый дворником асфальт.

До гостиницы «Космос» метро домчало ее за полчаса, и она как раз попала на пересменку администраторов.

— Скажите, пожалуйста, — подошла к ним Воронцова, мило улыбаясь и предъявляя удостоверение, — кто из вас дежурил в ночь, когда тут мужчину убили?

Молодая и пожилая женщины откровенно переглянулись между собой, после чего молодка с сильной неприязнью в голосе спросила:

— Ну сколько можно допрашивать? У меня уже язык отсох рассказывать вашим сотрудникам, что да как. Три раза повторяла одно и то же, вы разве протоколов не читали?

— Читала.

Воронцова соврала и слегка смутилась. Да, не так надо подходить в подобных случаях. Она не учла застарелую нелюбовь таких вот служащих к работникам органов.

— Ну так и что же? — не изменила своего раздраженного тона молоденькая. — Я разве не могу отдохнуть после смены? А, тетя Валя?

Она возмущенно посмотрела на пожилую администраторшу, и та поддакнула:

— И точно, Леночка. Девушке все нервы вымотали. Ну, прикорнула тогда на полчасика, так нельзя же всю ночь совсем глаз не сомкнуть! А ее уже и увольнять кинулись чуть не по статье. Хорошо, закон не позволил.

Ирина решила резко сменить тактику и пойти ва-банк.

— Сочувствую вашим неприятностям, Леночка…

При этих словах молодуха странно как-то посмотрела на Воронцову, очевидно, не ожидая такого отношения от офицера милиции. По ее понятиям, Ирина должна была в ответ проявить раздражение и чуть ли не власть употребить.

— Но, — продолжала Воронцова, — хочу вас предостеречь от гораздо более худших…

Это был блеф, но он ничем Ирине не грозил, однако мог сыграть решающую роль. Беспокойство промелькнуло в зеленых раскосых глазах сильно накрашенной Елены, и она настороженно спросила:

— Что вы имеете в виду? Я ничего не знаю!

— Мне не хотелось бы, Леночка, говорить по этому поводу при свидетелях, даже таких достойных и уважаемых, как тетя Валя…

Удивляясь собственной фамильярности, Воронцова взяла ласково Елену за локоток и продолжала:

— Уделите мне десять минут. Давайте присядем за столик этого открытого кафе… Что будем пить?

— Пиво!

— Хорошо, — не удивилась Ирина, чувствуя, что девице надо расслабиться; а напряжение Елены говорило о том, что Воронцова на правильном пути, — пиво так пиво.

Взяв два пластиковых бокала, собеседницы расположились под тентом, дающим прохладу.

— Так что мне может угрожать более худшее?.. Извините, как вас зовут?

— Ирина. Хотите, так просто Ира. Мы же ровесницы…

— Похоже. Но давайте конкретно, а то я после бессонной ночи домой хочу, в кроватку.

— Понимаю, Леночка. Ведь та ночь тоже была бессонной?

Девица сыграла чуть ли не возмущение и попыталась вскочить из пластмассового кресла, но Воронцова решительным жестом усадила ее обратно.

— Не надо суетиться. Я точно знаю, что ты тогда не спала…

— Да откуда вы… ты можешь знать! Я тогда вообще одна была в вестибюле.

— С этим пока не спорю. Как и с тем, что ты, Леночка, доподлинно узнала у знакомого юриста, сколько лет тебе светит за дачу заведомо ложных показаний!

Молодка явно выходила из себя:

— Я больше не желаю вас слушать! Никаких «заведомо ложных» я не давала.

«Ага!» Воронцова закурила и выпалила:

— А зачем же ты тогда закатила истерику своему любовнику, что тебя посадят, если узнают, что ты соврала на допросе?

Елена брызнула слезами и стукнула кулачком по столу:

— Да ничего такого я Витьке не говорила, врет он все!

Ирина мысленно перекрестилась и чуть ли не радостным тоном парировала:

— А он под диктофонную запись раскололся. Уж он-то мужичок ушлый и не желает из-за тебя срок мотать за ложные показания по убийству!

Елена тупо глядела на бокал с пивом. Спросила уже тихо, без истерик:

— Откуда?

— Что «откуда»?

— Вы узнали об этом… гаде.

— Ну, так уж сразу и «гад». Просто умный и честный человек. Надавили на его одну большую клавишу, он и пересказал тот ваш разговорчик. А уж как узнали — это, извините, элементарно, Ватсон! Секрет фирмы.

Довольная собой, Воронцова закурила и даже позволила себе пару глотков пива.

— Слушаю тебя, Леночка. За полную правду обещаю то же, что и в самом начале общения, — обезопасить тебя от вышеупомянутых неприятностей.

— Но как? Ведь все узнают! Я нарушила…

— Это мои проблемы.

Воронцова усмехнулась, представив, как она станет вытягивать гарантии безопасности для этой дурочки из капитана Каменецкого. Затем сказала:

— Ну, я могу сама начать. Высокая девушка, на вид не больше тридцати, красивая, но очень бледная…

Елена удивленно смотрела на Ирину:

— Так, значит, вы ее уже…

— Нашли? Нет, к сожалению.

— А откуда знаете?

— Я уже, Леночка, объясняла тебе особенности оперативной работы — секрет конторы.

— Ясно. Ну…

Девица закурила, вытерла платочком тушь под глазами.

— А что тебя, Ирина, конкретно интересует?

— В первую очередь точное описание ее внешности. И конечно, ваш разговор, общение.

— Да мы и не общались… почти. Я сидела, дремала, но шаги услышала. Идет такая вся из себя… Ну, подходит, просит открыть ей дверь — мы с двух ночи запираемся.

— А сколько времени было?

— Полтретьего. Вот я и ее спрашиваю, кто она да откуда. Ну, думаю, может, воровка, ограбила там кого.

— Документы показала?

— Нет, начала всхлипывать. Рассказывает, что попала с мужиком одним в историю. Познакомились в ресторане, все как обычно. Он ее подпоил хорошенько, притащил сюда… На нее и внимания-то вечером никто не обратил — тут у нас знаешь сколько таких?

— Знаю. Продолжай, Лена.

— Ну она мне и говорит, что проспала, и если к мужу не явится сейчас — убьет ее, потому как ревнивый и крутой до ужаса. К утру она, дескать, никак уже не отбрешется, а сейчас еще можно.

— И ты, Леночка, поверила этому?

— Я… я…

— Ага… она тебе деньги дала?

Елена покраснела, залпом допила пиво. С сомнением посмотрела в глаза Воронцовой.

— Я ведь не знала, что она…

— Убийца?

— Да.

— И сколько? Денег сколько она сунула?

— Пятьдесят долларов.

— И это опять же не вызвало подозрений?

— А что?.. Я думала, и вправду с мужиками запуталась, тут ничего не пожалеешь. Я вот тоже со своим… сволочь Витька!

— Ладно, Елена. — Воронцова достала из сумочки диктофон, перевернула кассету.

— А теперь давай-ка мне со всеми подробностями, вплоть до родинок и макияжа, внешность этой гражданки опиши. И одежду, и сумочку… Напрягай, короче, память. Учти, кстати, что все придется повторить еще раз.

— Ты же обещала…

— Это для необходимого нам фоторобота. А свободу я тебе действительно обещала и от слов своих не отказываюсь. — Ирина нажала клавишу диктофона.

Глава 11

Когда на ставшей теперь традиционной вечерней планерке у начальника следственной группы капитана Каменецкого его стажерка Воронцова дала коллегам прослушать пленку, в кабинете на несколько секунд воцарилась мертвая тишина.

Потом капитан негромко задал Ирине вопрос:

— Это все правда?

Воронцова обиженно надула губки:

— А я что, похожа на человека, который будет дезинформировать следствие?

— Извини, но это слишком здорово получилось, чтобы сразу поверить. Но как тебе удалось раскрутить эту девицу? Неужели она взяла и вот просто так раскололась на такое!

Воронцова отрицательно помотала головой и сказала:

— Нет, я ей твердо гарантировала свободу в обмен на правдивые показания.

Капитан присвистнул:

— Это как же ты, Ирочка, решилась на такое? Ты же не прокурор, не судья и даже не наш начальник полковник Борисов. Они узнают — тебя, мягко говоря, не одобрят…

Воронцова посмотрела в глаза своему руководителю:

— Неужели, Антон, в интересах дела я не могла пойти на небольшой блеф и неужели так трудно меня прикрыть, чтоб я не чувствовала себя черт знает кем?!

— Ого! — присвистнул Петя Дроздов. — Круто забираешь, Ирина! А может, она права, Антон?

Каменецкий молча курил, потом сказал:

— Ладно. Решим. Только лишнего никому не болтайте. Ни вы, ни эта деваха. А доведем дело до конца… Победителей, как говорится, не судят.

Итогом этого мини-совещания было следующее.

Ирине поручалось забрать с утра Елену-администраторшу из дома (адрес Воронцова, естественно, не забыла узнать) и отвезти на изготовление фоторобота.

Петру Дроздову предписывалось проделать то же самое, только со Степаном Тимофеевичем из подъезда убитого Паперно (больше никого из свидетелей он там не отыскал).

С их участием, как был уверен Антон Каменецкий, можно будет составить почти фотографический портрет убийцы.

Однако жизнь, увы, нередко меняет наши планы самым неожиданным образом. В этом Воронцова убедилась на следующий день, который оказался одним из самых неприятных в ее служебной карьере.

Она надеялась уже к обеду представить руководству фоторобот преступницы, добытый во многом благодаря ее, Ирины, усилиям. Но вместо этого младший лейтенант Воронцова с капитаном Каменецким стояли навытяжку в кабинете полковника Борисова и слушали строгий начальственный разнос:

— Как могло получиться, Ирина Владимировна, что после вашей встречи с гражданкой Еленой Дубининской она была этим же вечером убита? Еще один труп из серии, только на этот раз почему-то женский? И обстоятельства убийства не типичные. Объясните мне все подробно и по порядку. Впрочем, начнем с Каменецкого.

Полковник раздраженно бросил окурок прямо в открытую форточку и упал в свое кресло.

Антон скромно откашлялся и начал:

— Сказать честно, я не усматриваю в действиях стажерки Воронцовой ничего предосудительного, что могло привести к гибели этой Дубининской…

Борисов с ехидством заметил:

— Это отчего же не усматриваете? Зачем она поехала в эту гостиницу, когда там всех свидетелей по три раза допрашивали? Вы что, своим коллегам не доверяете, себя считаете умнее всех?

Антон покраснел и с некоторым вызовом ответил:

— Воронцову туда послал я, Валентин Васильевич. Решил, что свежий человек со свежим взглядом, может быть, чего новенького накопает…

— Накопала! Еще один труп. Причем труп, как вы уверяете, чуть ли не единственного и самого важного свидетеля!

Ирина поняла, что полковнику следует мягко все объяснить, причем именно ей самой:

— Разрешите?

— Ну-ну, стажер…

— Во-первых, сохранилась запись ее показаний, в подлинности которой не приходится сомневаться…

— Слушал я, Воронцова, слушал. Только эти показания, сдается мне, добыты нечестным путем, и суд, если дело до него дойдет, не примет их во внимание.

Ирина вскинула голову и твердо сказала:

— Во-первых, их уже некому опровергнуть. А во-вторых, я, признаю, немного блефовала с целью заставить важного свидетеля сознаться. Разве это преступление?

Борисов тяжело вздохнул, глотнул чаю из стакана и заметил:

— Ну, положим, в наших общих интересах, чтобы важность и подлинность этой пленки никем не была оспорена. Уж мы тут постараемся…

Он многозначительно посмотрел в глаза Каменецкому, и тот кивнул.

— Однако, — продолжал Валентин Васильевич, — как мы объясним тот факт, что убийство этой администраторши гостиницы произошло после визита к ней нашей сотрудницы? А? Ваши соображения, Ирина Владимировна, вы ведь первая оказались на месте преступления и потом вызвали опергруппу?

— Первая я была рано утром, потому что так мы решили накануне, на совещании. Дверь оказалась приоткрытой, и после настойчивых звонков я решила войти. В квартире наблюдались явные следы борьбы, вещи разбросаны, на кухне — разбитая посуда. А в большой комнате на ковре лежала на спине Елена. Я подошла — у нее в области сердца торчала какая-то пика, шампур… Другие, из набора, были разбросаны в коридоре и кухне.

— Девицу явно закололи, — заметил Каменецкий.

— Да! И у меня сразу возникла ассоциация с этой нашей «фехтовальщицей». Ведь кому была нужна смерть этой Лены? Конечно, она крупно поссорилась с этим своим Виктором — тем более у нее был серьезный повод…

Воронцова запнулась.

— Я понял, что за повод из этой вашей записи. Вы, Ирина Владимировна, сами его изобрели.

— Да, но вряд ли…

— Не будем гадать, — жестко прервал Борисов, — версию с этим ее дружком надо обязательно и срочно отработать. Она не исключается.

— Есть! — четко ответил Каменецкий. — Разрешите идти?

— Пока можете быть свободны. Если мне понадобятся дополнительные детали этой истории, я должен иметь возможность с кем-либо из вас немедленно связаться. Воронцову пока не отстраняют от расследования до выяснения всех обстоятельств случившегося, но…

— Ясно, господин полковник!

Ирина произнесла это так звонко и радостно, что Борисов только покачал седой головой.

— Спасибо, Антон, — сказала Воронцова капитану, когда они направлялись по длинному коридору в его кабинет.

Каменецкий понял, за что его благодарит стажерка, но скромно заметил:

— Я сам во многом виноват. Это были не слишком хорошо продуманные задания. Впредь стану осторожнее, что и тебе советую… даже приказываю.

Когда они уселись в кабинете капитана, Антон задымил сигаретой и сказал:

— В общем, так. Я остаюсь на связи, а ты, Ирина, отныне никаких действий не смей предпринимать без согласования со мной. Ясно?

— Да.

— Так вот. Сейчас ты снова отправишься в эту гостиницу «Космос» и побеседуешь с… ну, как ее… пожилой администраторшей.

— Тетей Валей?

— Ага. Выясни, не знает ли она, не видела ли чего подозрительного, что было бы связано с убийством ее напарницы. Сразу доложишь результат.

— Есть!

Через сорок минут Воронцова входила в знакомый уже прохладный холл «Космоса».

Не сменившаяся с дежурства (явно ввиду отсутствия Елены) тетя Валя встретила ее еще более враждебно, чем накануне. Ирине даже показалось, что она вот-вот полезет на нее с кулаками.

Снующий туда-сюда гостиничный люд с удивлением оглядывался на громогласную сцену, в которой принимали участие молодая женщина в голубеньком сарафане (что никак не выдавало в Воронцовой милицейского следователя) и пожилая толстая матрона в цветастом платье.

— Вы куда дели нашу Леночку? Засадили небось ни за что в каталажку! Мне уж шесть часов как смениться пора, а я тут торчу из-за вас!

Тетя Валя чуть не визжала от злости, чем начала выводить Ирину из себя. Но Воронцова знала, что не имеет права поддаваться эмоциям. Это может окончательно испортить и без того не блестяще идущие с этого утра дела. Поэтому стажерка, сделав над собой усилие, приветливо улыбнулась и попросила:

— Не горячитесь, тетя Валя!

— Я тебе… вам… не тетя, а Валентина Ивановна. Да еще надо проверить, кто ты такая!

— Лейтенант уголовного розыска Воронцова Ирина Владимировна.

С этими словами Ирина еще раз сунула под нос раскрасневшейся от злости женщине свое служебное удостоверение.

— А чего же так одеты? — не унималась тетя Валя.

— По-вашему, я в такую жару обязана ходить при полном параде?

— Ладно, не умничайте. Где наша Леночка? Тут вся дирекция уже стоит на ушах. Телефона-то у ней нету!

Ирина вздохнула, печально глянула в глаза толстой тете Вале и ответила:

— Убили Елену Дубининскую… Вчера вечером. В собственной квартире.

Валентина Ивановна открыла рот и не нашлась что и сказать. Лицо ее из злобного на глазах стало сначала недоуменным, недоверчивым, а затем приобрело выражение ужаса.

— Как… кто… вы?

— Конечно, не я. А вот кто это сделал, я и пытаюсь выяснить. В том числе и с вашей помощью. А вы мне тут сцены закатываете! Вас что, повесткой на Петровку, тридцать восемь, вызывать или по-доброму поговорим?

Ирина решила говорить построже и не ошиблась. Тон администраторши разительно изменился. До этого они разговаривали через окошечко, теперь же Валентина Ивановна выскочила в холл и, чуть ли не просительно заглядывая в глаза, попросила Воронцову пройти с ней в отдельное помещение. На стойку она тут же выставила табличку «Технический перерыв».

— Так вам есть что мне сказать, Валентина Ивановна? Я правильно поняла?

— Да.

Тетя Валя, несмотря на ее тучность, быстро и нервно пересекала пространство комнаты, уставленной стандартной гостиничной мебелью.

— Я, Ирина Владимировна, законы уж знаю. Муж покойный у меня сидел, научилась… Поэтому ничего от следствия скрывать не имею права.

— Верно мыслите, — одобрила Воронцова, включая диктофон. — Внимательно вас слушаю и уверена в полной вашей откровенности.

— В общем, после того как вы с Леночкой… ой, не могу! — Тетя Валя громко всхлипнула и извлекла откуда-то большой носовой платок. С минуту она терла им покрасневшие глаза, потом продолжила: — Ну вот, ушли вы. Я сижу, своими делами занята. И тут подходит ко мне девица и интересуется, как зовут… и она описала Елену, про возраст еще спросила. Я, конечно, удивляюсь: что это зачастили к нашей Леночке одна за другой? Сказала, дескать, только что одна из ментовки (ой, извините) ее достала, а тебе чего надобно? Я, говорит, не из милиции, могу помочь этой девушке избежать крупных неприятностей с органами. Только мне надо будет сегодня вечером обязательно встретиться с ней.

— И вы поверили, Валентина Ивановна?

— Нет, как-то все это подозрительно показалось… Но девица эта уверяла, что девушка (Лена то есть) ее обязательно отблагодарит, и по-крупному, поэтому ей надо ее обязательно вечерком отыскать. А пока, дескать, я вас готова отблагодарить, если подскажете, как ее найти… Ну и сует мне двадцатку…

— Долларов?

— Ага. А что тут такого? Это же не взятка, а частное дело. Я и думаю тогда: чего бы и не сказать имя, отчество и адрес — это не секретно. Да и девка вроде не страшная, на бандитку не похожая…

— Да уж! — Воронцова вздохнула. — Дальше мне все понятно.

Наконец до тети Вали дошло. Она округлила глаза и жутким шепотом спросила:

— Так вы думаете, это она сделала?

— Не исключаю. Пожалуйста, опишите мне подробно ее внешность, одежду. Вам придется принять участие в составлении фоторобота подозреваемой. А самое главное — с этой минуты будьте предельно осторожны и бдительны. Никогда и нигде, особенно дома, не оставайтесь одна.

— О Господи! — Лицо тети Вали побелело. — Думаете, и меня могут?..

— Могут. Увы.

— Я тогда требую охрану… милицию!

— Милиция в отличие от вас в долларах не получает… и вряд ли сможет вас круглосуточно охранять. Наймите частников. А пока — рассказывайте.

* * *

Как и ожидалось, описание внешности подозреваемой, данное Валентиной Ивановной, совпало с уже имеющимися показаниями.

Поэтому фоторобот предполагаемой преступницы удалось составить быстро и, как в один голос уверяли два свидетеля, очень похожий на оригинал. Полковник Борисов смягчился, уже гораздо добродушнее посматривая на членов группы Каменецкого во время ближайшего «разбора полетов».

— Итак, что мы имеем на данный момент? Четыре трупа. Мотив последнего убийства определить можно более-менее точно: убирался опасный свидетель Елена Дубининская. Мотивы трех предшествующих убийств пока не ясны. Не установлена и личность преступника или преступницы, хотя мы имеем фоторобот и есть два свидетеля, которые могут опознать подозреваемую. Кстати, прикажу свидетелей охранять днем и ночью. Еще один труп — и кое у кого погоны полетят.

Борисов выразительно глянул в сторону потупившегося Каменецкого.

— У кого есть какие соображения по личности предполагаемого убийцы?

Петя Дроздов подал голос:

— Проверял я по картотеке, визуально. Никого похожего не числится. А отпечатков пальцев у нас нет. В том погроме в квартире погибшей Елены Дубининской на всех предметах (кроме орудия убийства — его протерли) отпечатки пальцев Виктора Трубникова, дружка убитой. Его мы разыскали, задержали. Он признал, что в тот вечер они страшно поскандалили, пили, Елена обвинила его в предательстве, начала все подряд крушить в пьяной ярости… Ну, тот не сдержался и — в ответ. Но плачет и божится, что не убивал. Дескать, просто убежал в итоге к другой своей подружке…

— Подружку допросили? — поинтересовался Борисов.

— Да, некто Ярославцева, характеризуется положительно. Утверждает, что в тот вечер, еще не было девяти часов («Время» по ОРТ не началось, она помнит), к ней пришел Виктор, в очень расстроенных чувствах. Ничего объяснять не стал, выпил полбутылки водки и завалился спать до утра.

— А убийство Елены Дубининской произошло не раньше десяти часов, — добавил Каменецкий, — так что, похоже, зря мы парня держим…

— Нет, пока не поймаем эту, как выражается Воронцова, «фехтовальщицу», парень у нас главный подозреваемый. Алиби от любовницы — штука ненадежная! — заявил Борисов.

Поднялась Ирина:

— Разрешите?

— Докладывайте.

— Я насчет «фехтовальщицы», Валентин Васильевич. У меня такое ощущение, что убийца и вправду имеет отношение к спорту. Ведь все орудия убийства — именно колющие предметы.

— А хоть какие-то доказательства к ощущениям есть?

— Увы, пока нет.

— Так ищите. Никто не запрещает вам распространить имеющийся фоторобот в спортивных кругах, через газеты, раз у вас имеется это самое «ощущение». Если удастся к этому фото выяснить еще и фамилию, имя, отчество, считайте, полдела по поимке преступника сделано. А теперь — все свободны!

Следующий день Воронцова посвятила визитам в крупнейшие столичные газеты, и ей пришлось на собственном горьком опыте убедиться, насколько в редакциях не любят ныне публиковать что-либо бесплатно.

— Поймите, — с жаром убеждала Ирина редакторов, их замов и ответственных секретарей, — ведь это не реклама, которая, естественно, должна быть оплачена!

— А что же это? — звучали идиотские вопросы.

— Так вы считаете, что милиция рекламирует преступников и готова из своего кармана это оплачивать? Вот эта женщина подозревается в убийстве трех мужчин и одной девушки! Хотите, чтобы следующей жертвой стали вы или кто-то из близких?

Последний аргумент на многих действовал, и к концу дня Ирине удалось пристроить фоторобот (с описанием некоторых примет и просьбой помочь в поимке опасной преступницы) в десятке газет с приличным тиражом.

Учитывая, что эти же материалы были в большом количестве расклеены на любимых народом стендах «Их разыскивает милиция», эффекта ждали скорого.

И эффект превзошел все ожидания. По контактному телефону позвонили с десяток мужчин и сообщили, что они узнали своих грымз-женушек по фотографии в газете. И Воронцова, и сам Каменецкий, и Дроздов выезжали по указанным адресам. Возвращались матерясь. Они заставали там либо несчастных матерей семейств с муженьком в стадии белой горячки, либо мужика, которого бросила жена (любовница) и он жаждет мщения.

В общем, сплошные ложные вызовы. Правда, несколько звонков от серьезных людей было зафиксировано, но проверить их оказалось невозможно.

Похожую женщину видели случайно: в метро, магазине, театре… Сами задержать, конечно, побоялись, но с ближайшего телефона позвонили…

Потеряв таким образом пять дней, группа Каменецкого практически махнула рукой на этот хлопотный и неэффективный способ поиска. Тем более начальство опять стало давить, напоминая о сроках и возможности появления новых трупов.

Задерганные донельзя оперативники сели в ближайшем от своей конторы кафе, заказали разных напитков и в неформальной обстановке стали решать, что же предпринимать.

Начал говорить, как всегда, капитан:

— Ну что, голуби мои? Тупичок-с? Где искать, Ирочка, эту твою «фехтовальщицу»? Ждать милостей от природы и народа нам больше нельзя, некогда. На блюдечке с голубой каемочкой нам эту дамочку никто не доставит.

— Не спорю, — продолжил Дроздов, медленно и с наслаждением потягивая «Балтику № 6», — но и у нас, кроме описания внешности, больше ничего на эту женщину нет.

— Почему же? — меланхолически глядя в окно, негромко возразила Ирина. — Мы уперлись в газеты и стенды. А если помните, на последней общей планерке сам Борисов поддержал мою мысль насчет спортсменки… Мол, отрабатывайте эту версию. Вместо того мы пошли другим путем.

— Ирочка, — наставительно помахал ей пальчиком капитан Каменецкий, — ты все о своем талдычишь. Хорошо, допустим, она действительно занимается спортом. Или — физкультурой. А ты знаешь, сколько у нас спортсменов в Москве и Московской области? Десятки, если не сотни, тысяч. И всех проверить, даже имея фоторобот? Да мы состариться успеем!

— А если предположить, — вмешался Дроздов, — что дамочка тут у нас гастролирует? А живет где-нибудь в Грибодолбушках? Это ж всю страну надо взлохматить! Да наши правнуки состарятся!

Воронцова невесело усмехнулась:

— Ценю ваш сарказм и глубокие замечания. Однако этот жест покойного Паперно в магазине перед собутыльником-соседом, если его правильно истолковать, может многое сказать. Ну а вдруг действительно она фехтовальщица?

Каменецкий пожал плечами:

— Даю тебе, Ирина, завтра день. Провентилируй данную версию. Никто из нас, я так понимаю, не силен в этом виде спорта.

— Да, и с какого конца тут подходить, я не знаю.

Дроздов допил пиво, встал и добавил:

— А вообще, Иринка, начни-ка ты с Государственного комитета по физической культуре и туризму. Там должны быть адреса фехтовальных школ, секций или клубов — черт его знает, как это у них называется.

— Ну да. Проедусь по ним с фотографией, может, и повезет.

— Решено.

Каменецкий тоже встал и закончил собрание:

— А мы с Дроздовым попробуем по другим вида спорта поработать. Например, женский бокс, стрельба из лука или что там еще.

Воронцова в тот вечер чувствовала себя почему-то в приподнятом настроении. Ей казалось, что они наконец на правильном пути.

Глава 12

В комитете Воронцову, как это у нас принято, какое-то время гоняли из отдела в отдел, из кабинета в кабинет.

Наконец она нашла нужного человека. Именно он с недавних пор курировал нужный ей вид спорта и обладал списками клубов и секций.

Ирина выписала для себя адреса наиболее серьезных и крупных. С подростковой мелочью связываться не было смысла — подозреваемая была явно не в том возрасте.

До обеда ей удалось побывать в шести из двух с лишним десятков занесенных в список клубов. Она вымоталась изрядно, а результат оказался нулевой. Везде пожимали плечами.

Только в одном пожилой тренер долго вглядывался в фоторобот, как-то странно покусывал губы. Потом сказал:

— Нет-нет. Этого не может быть…

— Что, — взволновалась Воронцова, — вы кого-то узнали?

— Нет, я же вам говорю, мне просто показалось…

— Что, говорите ради Бога! Ценна любая информация, ведь дело страшное.

— Увы, девушка, я могу вам дать только разумный совет. Если это, не приведи Господь, та, о ком я почему-то подумал, то вам лучше обратиться в федерацию фехтования.

«А ведь логично было бы сразу туда отправиться; всех более-менее заметных фехтовальщиков они должны там знать в лицо», — думала Ирина, разыскивая неподалеку от центра нужный ей адрес.

Председателя федерации, как назло, не было — уехал на какой-то сбор. Поэтому принял Ирину, как сотрудника милиции, заместитель председателя. Он занимал свой пост недавно, однако многих спортсменов знал лично.

Матвей Ильич, лысоватый мужик лет за сорок, достаточно долго изучал предоставленный Воронцовой снимок. Потом полез в шкаф, достал оттуда хорошо изданный альбом «Гордость российского фехтования. Золотые рапиры страны», положил на него ладонь и сказал:

— Не хочу ошибиться. Не хочу обвинять очень заслуженную спортсменку, члена сборной, которую я неплохо знал. Но фоторобот на нее похож. Хотя это еще ничего не значит и ничего не доказывает. Смотрите сами и сравнивайте.

— Конечно, Матвей Ильич, спасибо большое.

Ирина, несмотря на нетерпение, стала медленно листать лощеные многоцветные страницы трехгодичной давности издания. На нее глядели то счастливые лица победителей и победительниц на пьедесталах почета, то напряженные от тяжелой физической нагрузки лица тренирующихся спортсменов. Фотографии групповые и одиночные. Фотографии призеров чемпионатов страны, Европы, мира. И вот… На Воронцову смотрело лицо красивой, уверенной в себе девушки, гордости российского фехтования Роксаны Моветян. Ирина напрягла практически никогда не подводившую ее память: где-то она не так давно слышала это редкое для Москвы имя…

Ах да, по телевизору спортивный комментатор сокрушался, что из-за отсутствия Роксаны наша сборная неважно выступила. Отсутствие…

Лицо похоже, но… Настолько странно это несоответствие известной спортсменки и угрюмого фоторобота маниакальной преступницы!

«Ладно, — решила для себя Воронцова, долистав альбом до конца, — примем эту Роксану за рабочую гипотезу. Надо разузнать о ней побольше».

— Матвей Ильич, я слышала, что вот эта Роксана не выступала на последнем чемпионате Европы. Не скажете, почему? Ведь вы должны знать?

Чиновник помялся и спросил:

— А почему вы остановились именно на Моветян?

Ирина побарабанила пальцами по столу и тихо заметила:

— Ну… мне она показалась похожей на… эту. — Воронцова кивнула в сторону лежавшего на столе фоторобота и добавила: — Так, Матвей Ильич, вы можете ответить на мой вопрос?

— Кое-что могу рассказать, хотя… это все личные обстоятельства Роксаны и… короче говоря, я должен знать, в чем ее обвиняют.

— Ее никто пока не обвиняет, но вот эта женщина, похожая на Роксану, подозревается в совершении четырех убийств плюс грабеж. Мое, наше дело — установить истину. А для этого важна любая информация, даже интимного характера.

Матвей Ильич пожевал губами и сказал:

— Вообще-то лучше всего о ней могут рассказать ее бывшие тренеры. Почему бывшие? К сожалению, Моветян почти два года как ушла из большого спорта. У нее умерла, как я слышал, мать. Личная жизнь не сложилась. Честно говоря, это тяжелая тема, я мало знаю.

— А где найти ее тренеров?

— Ну, последним был Рощин Олег Павлович, он сейчас за границей на соревнованиях.

— А первым?

— Дай Бог памяти… Кажется, Агапов. Он вроде бы в одном из наших клубов сейчас.

Воронцова вспомнила того пожилого тренера, который посоветовал ей обратиться сюда. Что-то в его поведении при взгляде на фоторобот не давало ей покоя. Она решила не полениться и еще раз вернуться в клуб «Эфес».

Пожилого тренера она встретила на выходе из клуба. На его лице при виде Воронцовой отразилось удивление:

— Вы, девушка, уже во второй раз… Ко мне?

— А ваша фамилия Агапов?

— Да, я. Виктор Сергеевич.

— Ирина Владимировна, если вы уже забыли. У меня к вам серьезный разговор. Не могли бы уделить минут пятнадцать?

Агапов посмотрел в сторону ближнего скверика со скамеечками и вздохнул:

— Ну что ж, пойдемте покурим, раз так важно.

Закурив, оба собеседника несколько секунд молчали, потом Ирина тихо спросила:

— Ведь вы подумали, признайтесь, что фоторобот напоминает Роксану… Моветян Роксану?

Виктор Сергеевич грустно улыбнулся, выдохнул дым и утвердительно кивнул:

— Да, подумал. Но неужели это она? Что она натворила?

— Трудно пока говорить, что речь идет об одном и том же лице. Мне сейчас нужно узнать о девушке как можно больше, прежде чем что-либо подозревать и утверждать.

Агапов понимающе кивнул. Посмотрел на резвящихся возле фонтанчика детишек.

— Мы давно не виделись. Она с юности была очень способной… прирожденной рапиристкой, фанатично преданной спорту. Я развил ее до определенной высоты, потом понял, что пора передавать ее в более опытные руки. Ради еще больших достижений, тем более…

— Что «тем более», Виктор Сергеевич, не молчите, пожалуйста!

— Да это совсем к делу не относится, я вас уверяю. Так, ерунда всякая…

— А я вас уверяю, что к этому делу любая мелочь относится, может стать решающей!

Агапов опять закурил и просто добавил:

— Коротко говоря, она мне объяснилась в любви, а я… Ну куда мне было с юной девушкой при моем-то возрасте и семье? По-моему, после расставания она пережила сильную депрессию, затем целиком отдалась спорту.

Ирина смотрела на пышные кроны деревьев:

— Понятно. Первая полудетская трагическая любовь. Многих это сильно ломает. Заноза в сердце на всю жизнь…

Агапов молчал. Затем спросил:

— У вас все вопросы?

— Извините, но в связи с отсутствием Рощина только вы можете, хоть вкратце, рассказать о ее дальнейшей судьбе.

Виктор Сергеевич пожал плечами:

— Ну, в смысле спортивных успехов она оправдала мои надежды. Даже могла бы и большего добиться, если б не эта история.

— Что за история, вы в курсе?

— О ней меня просили не распространяться. Возможно, кто-то из Роксаниных бывших подруг по сборной сможет рассказать. Они лучше это знают. А меня уж простите, я и так много наговорил. Да и пора уже.

Агапов глянул на часы, попрощался и заторопился прочь по аллее.

* * *

Выслушав отчет Ирины о том, что удалось ей выяснить, Каменецкий удивленно покрутил головой:

— Вот это да! Неужели ты была права?

Воронцова хмыкнула:

— А что, капитан, самолюбие начальственное заедает, мол, какая-то стажерка разрабатывает верную версию?

Антон дернулся и вроде бы даже обиделся:

— О каком самолюбии ты говоришь? Для меня важнее всего удачное завершение этого треклятого дела. И если ты вносишь в нашу общую победу самый большой вклад — так и флаг тебе в руки.

— Красиво говоришь, Антон. Но давай решать, что делать дальше.

— Ты разве сама не знаешь?

— Знаю, но без согласования и приказов не велено…

Каменецкий махнул рукой:

— Ладно. Я лично тебе полностью доверяю, в случае чего прикрою перед Борисовым. Ты ж ведь не девочка, не первый год в сыскном деле.

— Угу. Так, значит, я могу решать более-менее самостоятельно все оперативные вопросы?

— Да. Но только ежевечерний доклад — обязателен.

— Кто ж с этим спорит?

Воронцова, как гончая собака, вышедшая на след добычи, решила «не есть, не спать», пока не доведет до логического конца первое в ее жизни официальное расследование. От этого зависели не только ее самолюбие, самооценка, но и дальнейшая карьера на новом служебном поприще. А с ее характером это был немаловажный фактор.

Ирина попросила Дроздова выяснить по картотеке, не имеется ли чего там в отношении Роксаны Моветян, 1972 года рождения, жительницы Москвы. Заодно выяснить ее домашний адрес, возможно, нынешнее место работы.

Сама же она снова отправилась утром следующего дня в федерацию фехтования, где после некоторых усилий ей удалось получить адреса нескольких членов женской сборной страны.

Повезло Ирине в том, что сборная не была в отъезде, наоборот, девушки отдыхали после трудного чемпионата континента.

Первые две спортсменки, которых Воронцова разыскала, почему-то наотрез отказались говорить с ней о Роксане. Дескать, она им в душу плюнула и нечего вообще ее вспоминать. А уж если так необходимо, встречайтесь с ее когда-то лучшей подругой Анжелой Лебедевой, вот она-то с удовольствием Роксанке косточки перемоет…

Дома Анжелы не оказалось. Родители сказали, что дочь отдыхает в подмосковном пансионате «Золотой дождь», километрах в сорока от столицы.

Когда же наконец Ирина доехала на перекладных до пансионата, уже смеркалось.

«Хорошо хоть догадалась перед выездом из города позвонить Антону и доложить обстановку. Волноваться не будут, куда это я запропастилась», — думала Воронцова, шагая по гравийной дорожке к ярко освещенному четырехэтажному корпусу, окруженному по периметру аккуратными елочками.

Анжелику Лебедеву она разыскала в спортзале, конечно же, где та азартно резалась с каким-то юношей в настольный теннис.

Явно недовольная тем, что ее отвлекает от такого чудного времяпрепровождения какая-то дама для каких-то непонятных разговоров, Анжела холодно сказала:

— Не могли бы вы часок посидеть в холле перед телевизором? Видите, у меня увлекательная игра.

— Я бы с удовольствием, Анжелика. Но мне еще надо возвращаться в Москву, а уже поздно. Тем более дело у меня срочное и касается судьбы вашей подруги Роксаны Моветян…

Анжела пропустила удар, с интересом взглянула на Воронцову и поправила ее:

— Бывшей подруги… Ну ладно. Раз уж вы тащились из-за этого от самого города, пойдемте в мою комнату.

Ирина оценила качественный уровень быта и сервиса в этом явно элитарном пансионате.

Комната оказалась похожа на гостиничный номер четырех-пятизвездочного отеля, где ей однажды случилось побывать.

Они расположились в мягких, уютных креслах, между которыми стояли оранжевый торшер и столик с напитками и фруктами.

Предложив гостье угощаться, Анжела еще раз с нескрываемым любопытством оглядела Ирину и уточнила:

— Так вы точно из милиции?

— Да, из уголовного розыска, Воронцова Ирина.

Девушка нахмурилась:

— Неужели Роксанка натворила что-то серьезное? Я ведь ее предупреждала, что при таком образе жизни добром все это не кончится…

— Каком образе жизни? — начала было Ирина, но, спохватившись, добавила: — Нет, давайте начнем все по порядку. Скажу сразу, что гражданка Моветян подозревается в совершении четырех убийств…

Анжела поперхнулась соком манго, который она потягивала из высокого бокала:

— Рокса? Да вы что? Не может этого быть!

— Увы. По свидетельским показаниям мы составили фоторобот, вот он… Похожа на Моветян, правда?

Анжелика задумчиво рассматривала изображение, затем неуверенно протянула:

— Ну-у, да… вроде бы. Но ведь мало ли похожих?

— Согласна. Поэтому, прежде чем обвинять Роксану, нам надо как можно больше узнать о ее жизни, собрать свидетельства и доказательства. Вот я и прошу вас рассказать мне все, без утайки, с самого начала.

Анжела подумала несколько секунд и начала:

— Познакомились мы на тренировке, когда меня взяли в сборную (на год, кстати, позже, чем Роксану). Она была уже титулованной, известной, а я… Ну, короче, в первое время общего, кроме спортзала, у нас почти ничего не было. Потом только я от нее узнала, что Рокса очень сильно переживала тогда разрыв со своим первым тренером и первой любовью…

— Виктором Агаповым?

Анжелика удивленно взглянула на Воронцову:

— Так вы же все знаете!

— Нет, только про это. Рассказывайте дальше.

— Вот, значит… Она была вся такая из себя строгая, целеустремленная, никого к себе не подпускала. Мы еще с девчонками шептались: странная какая-то, то ли просто лесбиянка, то ли мужененавистница.

Так прошел почти год. И вдруг Роксанка всех нас шокировала. У нее совершенно неожиданно после мирового чемпионата в Париже завязался сумасшедший роман со Славиком Крутовым из мужской сборной. Уж мы все тогда не дуры были по части парней да любви, но и то обалдели.

— А что такого необычного произошло?

— Знаете, это была настолько красивая, влюбленная, перспективная пара, что окружающие только диву давались: неужели в наше подлое и грязное время такое еще может быть? У них уже и свадьба наметилась, Роксанка вся светилась от счастья. Мы тогда уже тесно сблизились, она мне многое рассказывала… Помню, говорит: «Если с ним что случится или он меня бросит, я, Анжелика, не переживу. Или сама утоплюсь, или его… Я уже после Агапова хотела, всех мужиков возненавидела. А сейчас будто оттаяла на весеннем солнышке».

Анжелика допила сок.

— И представляете, она будто себе накаркала. Во время чемпионата в Америке у них что-то случилось… Ну, поводом был случай, когда Славик во время банкета нализался и уснул в номере этой самой Ненси. Роксанка все поняла, в тот же день укатила в Россию, и с того времени у них пошел разрыв. Крутов остался с этой Ненси, домой не вернулся. Роксанке он прислал письмо, после которого она вообще умом тронулась, платье свадебное на ленты порезала, вены себе вскрывала… Тут еще мать ее от всего пережитого слегла с инсультом (отец-то их давно бросил, алкаш)…

— Да-а, — задумчиво протянула Воронцова, — как красиво началась у девушки жизнь, и тут вот такое!

— И не говорите! Ужас! Бедная Роксанка, как это говорят, с резьбы свинтилась. Спорт совсем забросила, Рощин был вне себя от злости, но что он мог поделать? Она и с подругами всеми расплевалась, я последняя, кто еще к ней захаживала… Да и то тошно смотреть было на происходящее.

— А что такое?

— Ну, пить она начала. Сначала втихую, пока мать еще живая лежала. Она за ней худо-бедно ухаживала, все-таки последний родной человек. Потом в открытую, когда одна осталась… Сами знаете, женский алкоголизм — штука пострашнее мужского. А в последний раз, когда я у нее была… — Анжела осеклась и вопросительно посмотрела на Воронцову: — Не знаю, можно ли и нужно вам это говорить?

— Необходимо даже. Я слушаю, Анжела.

— В общем… шприцы у нее увидела, случайно, на серванте. Рядом — ампулы. Пока Роксанка в туалет зашла, я из любопытства посмотрела: морфий. Сначала-то я подумала, что от матери осталось: у нее перед смертью боли ужасные открылись, рак оказался, наркотики ей кололи. А потом обратила внимание на Роксанкины руки — там следы от уколов. Все, решила я, это конец. Теперь ее совсем не остановишь, раз от водки перешла на наркоту. И так мне тошно стало, даже выбежала оттуда не попрощавшись.

— Откуда?

— Вам, в смысле, адрес нужен?

— Да, конечно.

— Большая Ордынка, пятнадцать, квартира три.

Воронцова поднялась. Ей стало почему-то не по себе. Даже слегка подташнивало. Она поблагодарила Анжелу, записала телефон и поспешила дойти до трассы, где стала ловить машину. Ни в каком автобусе Ирина сейчас ехать не могла. Не могла смотреть на людей. В голове у нее кружилась какая-то карусель и стоял глухой звон.

Она слишком отчетливо вдруг представила именно себя на месте несчастной Роксаны.

Глава 13

Добравшись до дома около одиннадцати, Ирина без сил, не раздеваясь, повалилась на диван.

То, что она сегодня узнала, поняла и пропустила через свое сердце, оказалось слишком тяжелым и страшным. Ирина не могла реагировать на это просто с профессиональным интересом и спокойствием. Как женщина, она прекрасно понимала и жалела Роксану, ее разбитую жизнь и искалеченную судьбу.

Ведь по большому счету с ней, с Ириной, почти так же поступил ее бывший муж Рихард. Бросив ее, он предпочел другую, тоже счастливую, сытую, не обремененную заботами американку.

Разница только в том, что Ирину это не сломало как в силу особенностей характера, душевного склада, так и в силу определенных жизненных обстоятельств.

А Роксану Моветян все случившееся превратило в чудовище. Несчастное, больное, но чудовище.

Этой тяжелой ночью Воронцовой снились неприятные сны.

Ощущая разбитость во всем теле, головную боль и омерзительное отношение к подлой и несправедливой жизни, наутро Ирина притащилась на работу.

Каменецкий и Дроздов, естественно, с нетерпением уже ждали ее и набросились с упреками, почему она вечером не позвонила, не известила о своем благополучном возвращении в город. Дескать, мало ли что могло с ней произойти!

Ирина опустилась в кресло, отрешенно посмотрела на коллег, махнула рукой и тихо произнесла:

— Да бросьте вы, что со мной случиться может. Все худшее уже произошло — я точно знаю, кто преступница. Лучше бы мне этого не знать…

Мужчины удивленно переглянулись, и капитан воскликнул:

— Ну, Ирина Воронцова, ты даешь! Другой на твоем месте сиял бы от удовольствия и сверлил дырочки на погонах под новые звездочки, а на тебе лица нет. Сидишь, будто по тебе каток проехался!

— Вот-вот, капитан. Именно каток. И название ему — сволочизм нашей жизни, и ваш, мужиков, в частности.

Дроздов громко присвистнул, подошел к Ирине, слегка потряс ее за плечи:

— Очнись, красавица! Что случилось? Ты совсем не в себе, на нас зачем-то наезжаешь!

А Каменецкий начальственным тоном, с ноткой обиды даже за оскорбление своего пола прикрикнул:

— Кончай, Воронцова, сопли распускать! Докладывай все по порядку. Тут тебе не это… тьфу, а угрозыск!

— Пожалуйста, слушайте. Потом отвечу на ваши вопросы.

Ирина включила диктофонную запись разговора с Анжелой Лебедевой и, закурив, отвернулась к окну.

Через двадцать минут, когда закончилась пленка, в кабинете капитана Каменецкого висел тяжелый табачный дым.

— Ну и дела-а, — протяжно вздохнул Петя Дроздов. — Но я не понимаю, как она до убийств-то дошла?

Ирина по-прежнему смотрела в окно на чистое голубое небо. Сглотнув комок в горле, она сказала:

— А сейчас я вам нарисую более-менее реальную картину того, что произошло с Роксаной. Отвращение и ненависть к мужчинам, доходящие до патологии, шизофрении, навязчивая идея… Тут целая гамма, исследовать которую должны врачи-психологи и психиатры. Плюс к этому, я уверена, глубоко затаенная, загнанная внутрь души неутоленная любовь к этому Славику. Короче говоря, Роксана превратилась в гремучую смесь, ее прежняя личность оказалась разрушенной, вытесненной другой: безжалостной, больной, страшной. Во многом этому способствовал алкоголь, а окончательно добили девушку наркотики. Выпивка ее перестала удовлетворять. В это время она колола умирающей матери морфий. Попробовала как-то с похмелья сделать и себе укольчик — эйфория, мир заблестел яркими красками. Ей понравилось — и пошло-поехало. После смерти матери она полностью, очевидно, потеряла над собой контроль. Морфий кончился, нужно было добывать деньги. Роксане уже все равно, каким способом это делать. Покрутившись в среде опытных наркоманов, она узнала о «золотом уколе». Поскольку нужны были деньги, Моветян решила заняться проституцией и на всякий случай держала в сумочке шприц со смертельной жидкостью. Всадить его, в случае чего, опытной руке — одно мгновение. То же самое оружие, но бесшумное и гарантирующее немедленную смерть.

— И все же, Ирина, непонятно, по какому принципу она стала выбирать клиентов, жертв.

Каменецкий откашлялся и выпил стакан воды.

— Мне самой еще это не до конца ясно. Могу с уверенностью сказать только одно: все трое убитых чем-то напоминали ей Славика Крутова. Скорее всего лицом — ведь знакомилась она с мужчинами, когда они были одеты.

— Но у всех троих убитых лица совершенно разные… Может, прически, форма ушей, зубы… — вмешался Дроздов.

— Да что мы будем гадать! У нас же в деле есть фотографии покойных. Давайте внимательно еще раз сличим лица.

С этими словами Каменецкий извлек из своего сейфа увесистую папку и, порывшись в ней, достал несколько фотографий. Все трое оперативников склонились над малоприятными, но такими нужными сейчас снимками лиц покойных.

— Так… так… прически разные… носы… уши… Ямочки на подбородке… нет… зубы…

— Вот!

С Воронцовой мигом слетело ее утреннее настроение. Сейчас она напоминала кладоискателя, нашедшего горшок с золотыми монетами.

— Зубы! Смотрите, у всех мужчин коронки на верхних передних резцах. Единственное сходство! Надо найти фотографию Крутова, и я уверена, там будет то же самое!

— Молодец, Ирочка, опять ты первая додумалась, — без всякой зависти в голосе похвалил ее Каменецкий. — Так, теперь картина еще больше проясняется!

Воодушевляясь, Ирина выбросила недокуренную сигарету в урну и быстро заговорила:

— Представьте себе картину первого ее преступления. Приняла дозу наркотика, эффектно оделась, сидит, потягивая, вино за столиком случайно выбранного ресторана (скорее всего в том же «Космосе»). Пока ей по большому счету все равно, кого снять или кто на нее клюнет. Лишь бы богатый и не отвратительный.

Я почти уверена, что мысли об убийстве ее тогда не посещали, а шприц лежал на всякий случай: мужики все подонки, мало ли кто попадется?

И вот она случайно замечает за соседним столиком дорого одетого мужчину, который, по-американски широко улыбаясь, делает официанту заказ. Роксану будто бьет током. У нее возникает при виде золотой фиксы во рту мужчины мгновенная ассоциация со Славиком. Ее, как говорится, тут же переклинивает: желание сделать с этим самцом то, что она наметила, перемешивается с желанием уничтожить, унизить, отомстить. Теперь перед ней Славик, только в другом обличье…

— Да ты, Ирочка, у нас великий психоаналитик, — хмыкнул Каменецкий и щелкнул пальцами, видимо, довольный.

— Не мешай, пожалуйста, Антон. Так вот, Роксана тут же пускает в ход все свои еще не утраченные женские чары, они знакомятся, выпивают, танцуют. Она выясняет, что мужик здесь один, командированный, живет тут же, в гостинице.

Вариант, конечно, почти идеальный. Понимая это, Роксана, для приличия поломавшись, поднимается с Родионовым в его номер.

— Ну а там, — перебил ее Петя Дроздов, — происходит постельная сцена, которую удобнее мне, видимо, описать.

— Это почему же? — шутливо запротестовал капитан. — Я в этих делах тоже не дурак!

— Хватит юродствовать, господа мужчины, мы тут все не дети собрались. Прошу не лезть в мой рассказ и дослушать до конца.

Итак, она укладывает разомлевшего Родионова в кровать при весьма неярком свете. Идет в ванную, готовит шприц, настраивается… Возвращается. Мужчина лежит под одеялом, прикрыв глаза, настраивается тоже.

И тут Роксана точным движением всаживает иглу шприца ему в шею. Секунда — и Родионов отправляется к праотцам.

— А зачем тогда иголка в сердце? — спросил Петр.

— Понимаешь, ее охватывает какое-то полумистическое, звериное, первобытное торжество: враг повержен, надо неким ритуалом отметить, закрепить свою победу. И тут ей на глаза попадается, предположим, большая швейная иголка на прикроватной тумбочке. Роксана хватает ее, отбрасывает одеяло с трупа и эффектным фехтовальным движением вонзает иглу… будто шпагу в сердце Славика… Стерла отпечатки пальцев и ушла.

…Последнюю фразу Воронцова произнесла тихо, закурила и как-то сникла, выдохлась.

В кабинете повисло тягостное молчание. Прервал его Каменецкий;

— Трудно отделаться от впечатления, Ирина, что ты там присутствовала.

— К счастью, нет. Просто я хорошо все это прочувствовала. В чем-то даже понимаю Роксану.

— А-а, ты вспоминаешь своего…

Но Воронцова так взглянула на капитана, что тот осекся и прикусил губу:

— Извини. Я не хотел. Вырвалось непроизвольно…

Каменецкий открыл окно, чтобы проветрить. Шум летних улиц столицы ворвался в кабинет, где сидели три молодых оперативника и каждый думал о своем, по-своему переживал драму, развернувшуюся перед ними.

Версии второго и третьего убийств Ирина рассказывала уже вечером в кабинете полковника Борисова. До этого она по распоряжению непосредственного начальника съездила домой отдохнуть и привести себя в порядок.

Вернулась Воронцова действительно совсем другой и была готова идти на доклад хоть к премьеру. За время ее отсутствия Каменецкий проинформировал начальство об успешном ходе следствия, и теперь Борисов смотрел на свою стажерку ласково.

— С Кривоносовым познакомилась Роксана Моветян наверняка случайно. Уж где она его встретила, для нас пока вопрос, хотя и не существенный. Дальше все происходило по первой схеме. Мужик хорошенько выпил, благо жена в отъезде и можно себе позволить кое-что. Привел красивую девушку в свою пустую квартиру. А там Роксана действовала подобным же образом — ведь все такие дела особым разнообразием не отличаются…

Кое-кто из присутствующих хихикнул, но под строгим взглядом Борисова все притихли.

— Продолжайте, Ирина Владимировна. Все это очень интересно.

— И здесь она не забыла протереть все предметы, которых касалась. Известно ведь, что шизофреники часто отличаются изворотливостью и хитростью. Ну а иголку в сердце воткнуть — это ей уже стало в радость. Раздобыла ее там же, в квартире убитого.

Тот факт, что ее никто из соседей не заметил, объясняется легко: пришли они к Кривоносову очень поздно, когда мало кто по подъездам разгуливает, а ушла она вообще ночью. У него, как и у предыдущей жертвы, Роксана прихватила все ценное, что обнаружила. Наркотики нынче дороги.

…Воронцова кашлянула и осмотрела собравшихся, ожидая вопросов, но пока все молчали.

— Я заканчиваю. Что касается третьего убийства, отличие только в том, что Паперно был убит не в первую ночь, а, похоже, на вторую или даже позже. Почему? Пока остается только гадать. Видимо, что-то помешало Роксане в первую ночь расправиться с очередной жертвой. Может, не успела запастись смертоносным раствором, а Паперно ее снял случайно… В принципе с ее стороны было оплошностью закрутить даже такой мини-роман: резко возрастает возможность встречи с будущими свидетелями, что и произошло на этот раз.

А убийство Елены Дубининской я объясняю просто: Роксана после третьей жертвы окончательно потеряла покой, у нее развилась ко всему прочему мания преследования. Вот она и решила убрать единственную, по ее мнению, свидетельницу из гостиницы «Космос». Найти Елену ей труда не составило. Роксане повезло и на этот раз: она застала тот момент, когда разъяренный сожитель Дубининской уже отбыл, а сама Елена, вусмерть пьяная, даже не позаботившись закрыть дверь, рухнула спать посреди ею же учиненного бедлама. Роксане оставалось только вытащить один из шампуров и привычным движением пронзить грудь несчастной.

— Задавайте вопросы, — обратился Борисов к присутствующим и сам спросил первым: — Адрес подозреваемой известен?

Тут поднялся Петя Дроздов и сказал:

— Я по нему ездил сегодня с опергруппой, это на Большой Ордынке. Но вышел облом.

— То есть как? Она сбежала?

— Нет, она полгода назад сдала квартиру какой-то семье из двух человек. Мы поговорили с женщиной, проживающей там теперь. Она клялась и божилась, что понятия не имеет, куда переселилась хозяйка квартиры. Дескать, они ей дали деньги за год вперед и та укатила в неизвестном направлении. Похоже на правду.

— Похоже… — Полковник Борисов вздохнул и спросил, глядя на Ирину: — Ну и где теперь будем искать эту вашу «фехтовальщицу»? Москва-то большая, а уж вместе с округой…

Все озадаченно молчали. Ситуация действительно складывалась не лучшим образом. О подозреваемой все известно, вплоть до интимных подробностей. Неизвестно только самое главное — где ее искать.

— И следующее, — продолжал начальник отдела. — Предположим, отыскали мы чудом эту Роксану. Думаете, прокурор даст санкцию на ее арест?

— А почему же нет, Валентин Васильевич? — удивился Каменецкий. — Ведь тут, по-моему, все ясно!

Борисов усмехнулся:

— Это тебе, капитан, ясно. А прокурор потребует обоснования ареста, фактов, доказательств каких-то. Что я ему расскажу? Трагедию о несчастной девушке-фехтовальщице, которая вдруг принялась всех резать направо и налево?

— А свидетели?

— Что свидетели? Ну, опознают ее, подтвердят, мол, видели. Один видел ее с Паперно — так это ж старые знакомые, пару раз в кино ходили, при чем тут убийство? А вторая расскажет, что, мол, да, подходила, интересовалась Еленой. Ну, это запрещено у нас — интересоваться? Вы докажите, что она была там в вечер убийства и именно Роксана это сделала, а не дружок покойной Витя!

…Борисов передохнул и закончил так:

— В общем, дорогие мои, сделана еще от силы треть — установлена только личность подозреваемой. Теперь в темпе работаем по двум направлениям: ищем местонахождение этой Роксаны и доказательства ее вины. Иначе все наши усилия — курам на смех. Все свободны.

Каменецкий вызвался подвезти расстроенную Ирину до дома, и она не отказалась. Уж больно не хотелось толкаться в метро по такой духоте да и вообще быть одной.

По дороге капитан тормознул у гастронома, вышел ненадолго и вернулся с бутылкой хорошего пива и большой шоколадкой.

— Возьми, Ирочка, пей и расслабься. А шоколад, как доказали ученые, именно у женщин улучшает настроение. Все не так уж плохо, как нагнетает Борисов. Это он нас подгоняет таким образом.

— А чего ж хорошего, — откликнулась Ирина, глотая прохладный напиток из бутылки, — правильно он говорит. В деле конца-края не видно, а сроки уже все вышли.

— Знаешь, Воронцова, — задумчиво произнес Антон, останавливаясь у светофора и предлагая ей сигарету из своей пачки, — я с недавних пор стал верить в твою звезду, твое везение… У меня тоже кое-что есть, интуиция, например. И она мне подсказывает, что тебе надо завтра съездить на Ордынку и поговорить еще раз с этой женщиной. Мужики не умеют. А у тебя хорошо получается раскалывать этих врунишек. Дроздова же отправлю на поиски родителей Крутова, и вообще надо собрать все о нем. В частности, фотографии с американской улыбкой.

У Ирины действительно слегка отлегло от сердца. И вправду, чего паниковать? Ведь еще не все попытки сделаны. Должны прорваться, не впервой.

— Спасибо, Антон. Мне стало получше. Сейчас приму душ и отосплюсь, а завтра будет видно…

— Спинку потереть?

— Фу, пошляк, — сказала Воронцова, выбираясь из автомобиля около своего подъезда, — вот возненавижу вас, мужиков, окончательно, как эта бедная Роксана…

— Да уж, бедняжка…

Каменецкий вздохнул и аккуратно закрыл дверцу.

Глава 14

Квартиру в доме на Большой Ордынке, где еще недавно жила гражданка Моветян, Ирина нашла без проблем. Солидная железная дверь свидетельствовала о том, что у хозяев был когда-то достаток.

Позвонив раз пять, Воронцова уже собралась уйти несолоно хлебавши, решив, что жильцы Роксаны в десять-то утра явно на работе, однако, уже отойдя от двери, расслышала негромкий вопрос: «Кто там?» На это Ирина самым что ни на есть суровым официальным тоном, показывая в глазок свои корочки, заявила:

— Открывайте, это уголовный розыск!

— Так вчера уже приезжали.

— Это не ваше дело, сколько надо, столько раз и приедем! Открывайте немедленно!

На этот раз Воронцова сочла нужным быть напористой, вести себя решительно, чуть ли не агрессивно. Поэтому, когда дверь открылась, она без лишних слов вошла в коридор и грозно уставилась в глаза слегка ошалевшей женщине средних лет в потрепанном халате.

— Ваши фамилия, имя, отчество?

— А зачем? Не имеете…

— Имею! Вопросы буду задавать я. Не станете отвечать, вызову повесткой (Ирина помахала перед носом остолбеневшей женщины заготовленной заранее бумажкой) на Петровку, там посидите, одумаетесь.

— Хорошо, только не надо… Я Сафронова Антонина Яковлевна, живу тут с мужем.

— Квартиру вы снимаете по письменному договору или по устному?

— По… по устному.

— Так. Уже нарушение. Через два дня вы окажетесь на улице, если не скажете правду.

— Какую правду?

— Хозяйка этой квартиры совершила тяжкие преступления. Вы обязаны помочь нам ее найти. Иначе будете считаться соучастниками, вас привлекут за лжесвидетельство, и на фоне грозящих вам неприятностей выселение покажется цветочками.

Перепуганная Антонина Яковлевна судорожно теребила отвороты своего халата:

— Я… мне… а за что выселение?

— Если вы не поможете следствию, квартира сначала будет освобождена в интересах следствия, и ваши деньги за полгода вперед пропадут. Ну а затем она просто будет конфискована, как и все имущество преступницы. Учтите, гражданка Сафронова, укрывательство местонахождения опасной преступницы приведет вас на скамью подсудимых вместе с ней. Следствие никогда не поверит, что хозяйка, сдав на год квартиру, не оставила квартирантам на пожарный случай своего адреса или телефона!

Заруганная таким напором и в общем-то вполне реальными страшными перспективами, Сафронова пролепетала:

— Что я должна сказать?

— О чем просила вас Роксана Игоревна Моветян при последнем разговоре?

— Никому никогда не говорить, где ее искать.

Воронцова торжествующе ткнула обличающе пальцем почти в глаз Антонине Яковлевне.

— Вот вы и проговорились, гражданка Сафронова! Если она вас об этом просила, подразумевалось, что вы знаете, где ее искать! Ну?

— Я только адрес, куда ей почту отсылать, и…

— Что «и»?..

— …И она мне заплатила за молчание.

Воронцова чувствовала, что натурально свирепеет:

— За это молчание вы, гражданка Сафронова, теперь уж точно заплатите. И не деньгами, а годами тюрьмы за укрывательство преступника!

Похоже, до запуганной женщины дошло, что с ней не шутят и так легко не отбрешешься, как вчера с мужиками, которые наверняка только и смотрели в огромный вырез ее халата.

Она как-то бочком двинулась в комнату и тотчас вынесла оттуда вырванную из календаря голубенькую бумажку.

«Господи, — подумала про себя Ирина, — и вот от таких бумажек с каракулями порой зависят жизни и судьбы людские!»

— Вот, — тихо, чуть не шепотом, произнесла женщина.

Ирина выхватила бумажку из ее рук и прочитала: «Зеленоград, ул. Лесная, д. 12».

— Ну, с этого и надо было начинать, Антонина Яковлевна, — миролюбиво уже и до смерти довольная собой сказала Ирина, — а то стараетесь запутать следствие! По краю пропасти ходите! А теперь слушайте, что я скажу. Если Роксана вдруг здесь появится, ни о каких визитах милиции ни слова! Вы хорошо меня поняли?

— Да, конечно, конечно, ни слова!

В глазах Сафроновой читался неподдельный страх.

— Вы отправляли ей за эти полгода туда какую-либо корреспонденцию?

— Только один раз переслала. Красивое такое письмо, иностранное. По-моему — из Америки.

— Точно из Америки?

— Ну да… там буквы стояли… — Она начертила пальцем на обоях «USA».

«Ни фига себе! — подумала Ирина. — Неужели это Крутов написал ей? Почему? Зачем?»

Каменецкий расхаживал по кабинету и думал. Вокруг его стола сидели Воронцова и Дроздов. В принципе все было понятно: арестовать Роксану и расколоть ее в процессе дознания.

Но полковник Борисов сказал: без доказательств даже и не смейте…

Петр выяснил и рассказал все, что связано со Славиком Круговым. Тот буквально через год с небольшим после разрыва с Роксаной вернулся в Россию. С Ненси у него любовь разладилась, и «сладкая парочка», не прожив вместе и полгода, разбежалась.

Крутов какое-то время еще блистал на фехтовальных турнирах, но потом в связи с серьезной травмой кисти руки был вынужден расстаться с большим спортом. Соответственно и своим работодателям и спонсорам он стал абсолютно неинтересен.

Какое-то время Славик мыкался по Штатам в поисках приличной работы, но все было напрасно: у спортсменов, даже великих, как правило, нет никакой другой серьезной специальности, а учиться уже как бы и поздно.

Проев и промотав окончательно все сбережения, чуть ли не заложив в ломбард свои медали и кубки, Крутов мрачно задумался о ближайших перспективах. Они не радовали. В Америке ему оказалось делать абсолютно нечего. Тут он и вспомнил покинутую родину, обманутую Роксану… Послал ей письмо — ответа, естественно, не дождался.

Славик засобирался в Россию, благо гражданства его никто не лишал — времена стояли либеральные. «Уж там-то не пропаду, — резонно рассуждал Крутов, — и папаша поддержит, хоть и злится на меня за предательство, да и дружков старинных навалом… Дома, ясное дело, и стены помогают…»

Крутовский папашка действительно встретил блудного сына в дверях своего подмосковного особняка неласково. Долго отчитывал воротила столичного бизнеса свое непутевое чадо, потом, естественно, простил. Дал денег на первое время для раскрутки своего дела, помог со связями и знакомствами.

И через пару-тройку месяцев Славик уже неплохо встал на ноги, его фирма, торгующая оргтехникой, уверенно развивалась. Единственное, что еще как-то продолжало омрачать безоблачное в общем-то существование бывшего спортсмена, — это некие угрызения совести, тоска по прошлому, по светлым дням с Роксаной.

Это усугублялось тем, что личная жизнь Крутова так и не сложилась. Конечно, проблем с девицами не возникало — плати да пользуйся профессиональными ласками сколько влезет. Но хотелось не этого, а именно той романтической чистоты и любви, которая была у него с Роксаной и которую он так глупо променял на американскую белозубую дешевку…

Крутов несколько раз звонил по телефону, но незнакомый женский голос отвечал, что хозяйка сдала надолго квартиру и где пребывает в данное время — неизвестно.

Какие бы попытки найти бывшую возлюбленную ни предпринимал Славик, все они заканчивались безрезультатно…

— Откуда ты так подробно все разузнал, Петя? — недоуменно спросила Воронцова.

— Так я же с самим Славой пообщался.

— Ну и ну! И где ж ты его разыскал?

Дроздов усмехнулся:

— Так он в трехэтажном папенькином особнячке проживает, весь второй этаж занял. У меня от этих хором аж дух захватило. Ну, Крутов сначала долго не хотел откровенничать, а потом мы с ним хорошенько подвыпили, я ему пообещал помочь найти Роксану, он и пошел на разговор…

— А что с зубом?

— Все точно, Ирочка, все правильно. Есть у него золотая фикса, прямо на том же месте, что у всех наших жмуриков.

Каменецкий подытожил:

— Итак, драгоценные мои, что мы на сегодня имеем? Мотив преступлений, их «автора», даже адресочек нашей «фехтовальщицы» Воронцовой удалось раздобыть. Молодец, Ирина, я в тебе не сомневался! Но мы не имеем повода для ареста, только подозрения…

— Можно задержать и по подозрению, — подал голос Петр.

— Можно, — согласился капитан, — только, как уже было сказано, наш прокурор на это не пойдет, он дяденька крайне осторожный. Вот ты уверь его, что мы сумеем доказать вину Роксаны Моветян, он и упечет ее куда-нибудь в Лефортово. Но у нас, кроме двух весьма малоубедительных свидетелей, ничего нет.

— А если обыскать ее дом… там, в Зеленограде? — предложила Ирина.

— И что это даст? В лучшем случае найдем обычные одноразовые шприцы, пару доз наркотика. Привлекать ее за наркоманию, за распространение? Посадить в камеру…

— Ну да! — прервал капитана Петя Дроздов. — Там у нее начнется жуткая ломка, и за укол морфия она расколется по полной программе.

— Протестую! — решительно сказала Ирина. — Это негуманно и противозаконно, тем более речь идет о женщине!

Каменецкий рассмеялся:

— Это в тебе, Воронцова, взыграла так называемая женская солидарность. Речь идет на самом деле об опаснейшем преступнике, и тут никакие сентиментальные соображения не должны играть роли.

— Согласна, — нехотя ответила Ирина, — но я вижу более верный, беспроигрышный способ посадить Роксану за решетку при железном доказательстве ее вины. Чтобы проблем не возникло ни у нас, ни у прокуратуры, ни у суда.

— Это что же такое ты надумала? — с любопытством спросил капитан. — Посвяти нас, убогих, в свои гениальные оперативные замыслы.

Воронцова неторопливо закурила, выпустила в потолок струйку дыма:

— Только поймите меня правильно. Я по натуре не провокатор и не считаю подобные методы нормальными. Но такие штучки, вроде небольшого блефа, увы, иногда необходимо применять для достижения успеха…

— Да, у тебя это неплохо выходит, мы уже обратили внимание, — усмехнулся Каменецкий. — Ты, видимо, хорошо играешь в карты?

— Нет…

Ирина вздохнула и, очень серьезно глядя поочередно в глаза обоим своим коллегам, продолжила:

— Я считаю, что нам следует сделать вот что…

Глава 15

Уже два дня Воронцова и Дроздов, поочередно сменяясь, а иногда и вместе дежурили возле дома 12 по улице Лесной в Зеленограде.

Их задача — вести наблюдение за Роксаной, которая, как выяснилось, сняла здесь комнатушку и практически безвылазно в ней сидела.

Только два раза за все время Моветян покинула свое убежище (оперативники сразу же опознали Роксану, как только она появилась на крыльце): в первый раз — в магазин, откуда вышла с полной сумкой, и второй раз встретилась с каким-то вертлявым неприятным типчиком в скверике у аптеки, явно наркоторговцем.

Ирина и Петр большую часть времени проводили в специально выделяемых для операции автомобилях и к концу вторых суток уже дурели от тоски.

В принципе наблюдение завтра надо было снимать: разработанная и утвержденная операция должна была вступить в решающую стадию. Все теперь зависело от результатов переговоров капитана Каменецкого со Славой Крутовым. А пока ситуация не прояснилась, Роксану нельзя было выпускать из поля зрения: еще один труп оказался бы уже на совести оперативников, и по головке их бы за это не погладили.

К вечеру Ирина позвонила в кабинет капитана, чтобы узнать новости. Антон не стал рассказывать ничего по телефону, но велел Воронцовой быстренько приехать в управление, оставив Петю Дроздова на посту.

Когда Воронцова вошла, капитан что-то быстро писал, склонившись над столом, и не сразу обратил на нее внимание.

— Антон, ты сильно занят?

— Извини, Ирочка, но начальство велело срочно написать отчет о ходе расследования, вот я и… Ты посиди, покури, минут через пятнадцать мы все с тобой обсудим.

— Знаешь, я за эти дни уже насиделась в машине, хоть вой с тоски. Пойду вон тут рядом в летнюю кафешку, мороженого поем.

— Ну, хорошо, только недолго.

…Воронцова медленно ковыряла ложечкой политые вареньем разноцветные холодные шарики мороженого в красивой вазочке и философски рассуждала про себя о превратностях судьбы.

Вот Роксана Моветян. Когда Ирина увидела ее, вышедшую из подъезда, с первого взгляда поняла, насколько это сломленный человек.

Нет, внешне Роксана выглядела неплохо. Она еще не докатилась до той стадии, когда женщина перестает за собой следить. На ней были легкие кремовые брюки в сочетании с красивой полупрозрачной розовой блузкой. Все это дополнялось изящными белыми туфельками.

Трудно было поверить, что сия молодая особа — наркоманка и циничная убийца. Только опытный взгляд психиатра мог бы определить по некоторым особенностям серьезные отклонения в психике и поведении женщины. Ее выдавали лишь сильная худоба и болезненная бледность лица и открытых рук да еще странный, почти остановившийся взгляд по-восточному удлиненных больших красивых глаз.

«Что может сотворить с человеком несчастная, отвергнутая и растоптанная любовь, — размышляла Ирина. — Не поддайся тогда этот Славик спьяну (или еще там почему) чарам смазливой американочки, они с Роксаной могли бы быть очень счастливы. И в спортивной карьере оба бы преуспели — для этого имелись все условия, — и детишки бы уже росли на радость родителям и бабушкам-дедушкам…

А сколько людей бы остались живы-здоровы, со своими семьями, если бы Роксана не «свинтилась с резьбы» и не дошла до полной моральной деградации. Это ж какое патологическое, сумасшедшее хладнокровие надо иметь, чтобы спокойно и расчетливо сделать смертельный укол дремлющему и ничего дурного не подозревающему человеку! Затем стереть отпечатки пальцев, забрать ценности и отправиться в свою берлогу».

Ирина даже зябко передернулась, несмотря на теплый летний вечер, когда явственно представила себе эту картину.

Но пора было возвращаться в кабинет Каменецкого. Там Воронцова с некоторым удивлением обнаружила сидящего в кресле полковника Борисова. Он внимательно читал листы, исписанные крупным почерком капитана.

Увидев Ирину, Борисов скептически покачал головой:

— Вы уверены, Ирина Владимировна, что предложили наиболее оптимальный вариант задержания опасной преступницы?

— Просто не вижу другого, Валентин Васильевич!

— Хм… Ну, я уже сказал вашему непосредственному начальнику: в случае чего вся ответственность ляжет на него, ведь вы пока стажер. А он ручается за вашу правоту, горой, можно сказать, стоит.

— Господин полковник, — твердо заявил Каменецкий, — за все время работы Воронцова показала себя толковым, грамотным и инициативным оперативником и не давала повода в этом усомниться…

— А убийство этой… администраторши?

— Здесь, извините, даже я с моим опытом не мог предвидеть, что психически больная преступница решится на такой в общем-то бессмысленный шаг.

— Возможно, ты и прав, Антон, — задумчиво проговорил Борисов. — Давайте обсудим заключительный этап операции. Доложи обстановку.

— Мне пришлось два раза крупно поговорить с Вячеславом Круговым, даже сюда его официально вызвать, чтобы он осознал серьезность и ответственность ситуации.

Поначалу он категорически отказывался от сотрудничества с нами. Говорил, что и так виноват перед Роксаной, раскаивается, чувствует к ней влечение и ни в коей мере не собирается ее нам подставлять.

Пришлось долго его убеждать, что это уже не та милая девушка-невеста и замечательная спортсменка. Что она превратилась в опасную и для общества, и для него лично шизофреничку, наркоманку. Что на ее счету четыре трупа ни в чем не повинных людей и неизвестно, сколько будет еще, если ее не задержать.

Он отказывался верить. Потом сдался под тяжестью моих аргументов, но сказал, что все равно ее жалко и он чувствует свою огромную вину за то, что произошло и с девушкой, и с ее жертвами.

А раз так, заявил тогда я ему, — сказал Каменецкий, — то первый ваш долг, чтобы оправдаться хотя бы перед собственной совестью, — помочь разрешить эту жуткую ситуацию. Роксана вряд ли будет сидеть в тюрьме, она нуждается в длительном серьезном лечении. Но для этого ее надо задержать с поличным.

Наконец Крутов согласился инсценировать свидание с ней, но исходя из сложившейся ситуации потребовал гарантий личной безопасности.

— И ты их ему, конечно, дал, — подытожил полковник Борисов.

— А как же иначе? Не будем же мы реально подставлять этого Славу ненормальной Роксане? Бог знает, на что она способна по отношению к нему, хотя он и заслуживает, по-моему…

— Ну, вопросы морали мы тут обсуждать не будем!

Борисов поднялся из кресла и, выходя из кабинета, бросил через плечо:

— Во время операции быть максимально осторожными. Голову отверну, капитан, если что.

— Есть!

Каменецкий шумно выдохнул, когда дверь за начальником закрылась.

Согласие прокурора на прослушивание зеленоградского телефона в коммуналке, где снимала комнату Роксана, было получено.

Теперь оставались только сомнения в том, что Моветян захочет встретиться с Круговым. Мало ли какие мысли и чувства бродят сейчас в голове и в душе это несчастной… Она ведь на письмо Славика из Америки не ответила, значит, безразлична к нему.

— Нет, — возразила Ирина Пете Дроздову, когда они обсуждали этот вопрос, — если бы была безразлична, то не нападала бы на тех, кто напоминает ей Крутова всего лишь даже такой мелочью, как золотая коронка.

— Хорошо, предположим. А вдруг в ее воспаленном мозгу вспыхнет старая любовь к Славику и вместо нападения она бросится ему ноги целовать?

— Ну что же, — рассудительно заметил Каменецкий, в кабинете которого происходил разговор, — на все есть Бог. Значит, придется задерживать Моветян по другим основаниям. В любом случае на свободе мы ее не оставим.

— Будем надеяться, что все пройдет гладко, — сказала Воронцова и добавила: — Мне пригласить Крутова в кабинет, Антон?

— Да, зови. Пора начинать.

…Разговор двух бывших спортсменов и пылких влюбленных по телефону, записанный на пленку, уже вечером был внимательно прослушан оперативниками (тогда они вышли в коридор, чтобы Крутов говорил как можно более расслабленно и естественно).

— Алло. А Роксану можно позвать?

— Сейчас посмотрю…

(Пауза. Видимо, соседка пошла искать).

— Да? Кто это?

— Роксаночка, ты меня, конечно, не узнаешь?

— Кто это?

— Я, Слава. Крутов Слава.

(Молчание).

— Ты помнишь меня, Роксанка?

— Нет. Кто дал мой телефон?

— Я искал тебя долго, нашел вот… решил сначала позвонить… Ты правда меня не помнишь? Славик я.

— Да, помню.

— Мне очень нужно поговорить с тобой, только не по телефону.

— Говори.

— Где, когда?

— Сейчас говори.

— Нет, Роксаночка! Нам надо обязательно с тобой увидеться.

— Я подумаю. Перезвони.

— Не могу, надо очень срочно.

(Молчание).

— Роксанка, ты же меня помнишь?

— Да.

— Я буду ждать тебя завтра в десять утра в Москве, в Сокольниках. Помнишь нашу лавочку недалеко от колеса обозрения?

— Да.

— Ты придешь?

— Да.

— Очень надеюсь, Роксаночка. До завтра.

…Место, которое назвал Крутов, Воронцова и Петя Дроздов хорошо обследовали. Выбор был не случаен и достаточно удачен: место тихое. Сразу за лавочкой — густые заросли кустов, где вполне можно спрятаться!

В общем, обстановка, провоцирующая Роксану на убийство своего бывшего жениха. Но одновременно позволяющая и не допустить этого, а Роксану — задержать на месте преступления.

Ирина плохо спала ночью. Собственно, перед серьезным делом волнение почти не давало ей сомкнуть глаз. Она несколько раз вставала, курила, пила кефир…

Воронцова боялась не самого задержания Роксаны, а того, что женщина, почуяв неладное, просто не придет. Ведь если Моветян еще способна рассуждать здраво, она сейчас должна любого шороха бояться.

А тут все как-то подозрительно: ее разыскивает бывший жених, умоляет о свидании… Ну какие у них могут быть дела и разговоры после всего случившегося?

Однако чужая душа — потемки. Тем более такая душа, как у больной Роксаны. Может, она и почуяла некий подвох, но у нее имеются какие-то свои мотивы для встречи со Славиком Круговым.

…Подремав под утро буквально часа три, Воронцова проснулась с чугунной головой и едва-едва сумела привести себя в относительный порядок с помощью контрастного душа и лошадиной дозы кофе.

Она подъехала на Петровку около девяти часов. Ее уже ждали коллеги по группе и еще двое молодых оперативников, приданных им для подстраховки. Каменецкий несколько раз категоричным тоном заявил, что с Круговым, упаси Бог, ничего не должно случиться.

Сам Славик подошел к месту свидания без пятнадцати десять. Он сел на лавочку и принялся курить «Мальборо», одну сигарету за другой. Несмотря на то что он знал о притаившихся за его спиной в кустарнике вооруженных оперативниках, Славик очень сильно нервничал.

Его можно было понять: впервые за эти годы увидеть ту, которую он так подло бросил и чья жизнь из-за этого пошла под откос! Да еще знать при этом, что она — опасный маньяк, вооруженный смертоносным шприцем.

Денек выдался на редкость хорошим: было не жарко — ночью накрапывал дождик, и теперь только-только солнце начинало просушивать асфальт и траву на газонах. Народу в будний день гуляло совсем немного, и вся аллея, где сидел на лавке Крутов, была пустынной. Разве что неподалеку от Славика, через две скамейки, сидели трое молодых людей. Они разложили на лавочке газету с нехитрым закусоном и мирно попивали пиво из бутылочек: Каменецкий и два оперативника смотрелись очень естественно.

…Роксана появилась с опозданием почти на десять минут. Она была в черном брючном костюме, в темных очках, с небольшой серой сумочкой под мышкой. Белые туфли и бледное лицо делали ее цветовую гамму классической.

Моветян подошла к скамейке, где сидел Славик. Он вскочил, но она как-то не слишком вежливо ткнула его вытянутыми руками в плечи, и Крутов чуть ли не упал обратно на лавку.

Роксана, оставшись стоять перед ним, резким голосом задала вопрос:

— Что тебе от меня нужно?

Воронцовой не было видно лица Крутова, но по тону доносившихся до нее фраз она понимала, что бывший возлюбленный чувствует себя, мягко говоря, неважно:

— Я хотел попросить у тебя прощения.

— Читала письмо, там все сказано. Я простила. Что еще?

— Я… мне… кажется, мы могли бы вернуться…

— Назад? Никогда. Ты умер для меня.

…Ирина была уверена, что при этих словах Славик вздрогнул.

— Но… Роксанка, как же…

— Никак. Подожди меня две минуты, мне нужно кое-что…

С этими словами Моветян отошла в сторону кустов, так что Славик ее не мог видеть, зато для Воронцовой обзор оказался совсем не плох. Ирина поняла, что наступает решающий момент.

И действительно: Роксана извлекла из сумочки шприц с жидкостью, приставила к нему иглу и неслышно, кошачьими движениями стала быстро приближаться к лавке, где, напряженно выпрямившись, спиной к ней сидел Крутов.

Счет пошел на секунды. Как в замедленной съемке, Ирина видела, что Роксана заносит правую руку со шприцем, когда ей до скамьи оставалось шага три-четыре. Не раздумывая более, Воронцова, как потревоженный медведь, метнулась из кустов. Благо расстояние было совсем маленьким, она в мгновение ока успела повиснуть на руке Роксаны, которая стала уже опускаться…

Славик даже не сумел вовремя голову повернуть, когда услышал вскрики, треск кустов и шум борьбы.

Воронцова в запарке не сообразила блокировать левую руку Роксаны. Пока к ним продирался задержавшийся в кустарнике Петя Дроздов и подбегали оперативники, Роксана легким движением, как рукоять рапиры, перехватила шприц из правой руки в левую. Если б Славик не успел вскочить, возможно, ей удалось бы вонзить ему в шею смертоносную иглу.

Издав непонятный крик, извернувшись змеей, Роксана вонзила иглу себе в горло. Несмотря на то что Воронцова почти в ту же секунду выдернула шприц, большая часть жидкости уже попала в кровь.

Эпилог

Не сказать чтобы полковник Борисов был доволен исходом операции. Да, преступница сама себя изобличила, и дело можно закрывать. Да, Крутов, подвергшийся смертельной опасности, остался жив (хоть и слег С нервным потрясением в клинику).

Но еще один труп никак не украшал отчетность, хотя это и был труп преступницы.

…А Воронцова в тот же вечер, после выполнения всех формальностей, купила на рынке две черные розы, бутылку водки. Пришла, села на проклятую эту лавку. Положила розы, всплакнула, глотнула водки прямо из горлышка. Остатки отдала сидевшим неподалеку и недоуменно глазевшим на нее мужчинам.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg