«Царица-мама»

Вовочкина мама играет в театре. Вова видел не раз этот театр: большое круглое здание с белыми колоннами и с мраморными фигурами, поддерживающими эти колонны. Часто-часто Вовочка провожает маму в театр, до красивого подъезда, где их встречает бородатый сторож, который низко-низко кланяется маме. И не один он так низко кланяется Вовиной маме. Прохожие часто останавливаются перед мамой, в то время как она, в щегольской серой шубке, гуляет с Вовочкой, и говорят довольно громко:

— Наша знаменитая Иртеньева!

Вовочка не знает, что это значит «знаменитая», но думает, что это что-то очень, очень хорошее, потому что лицо у мамочки делается веселое-веселое, когда ее называют «знаменитой».

И в газетах про маму пишут. Вовочка слышал раз, как мама читала в столовой отрывок из большой-большой газеты: «Знаменитая Иртеньева снова вернулась из-за границы, и весь Петербург скоро увидит на сцене нашу звезду».

Вовочка никак не может понять, почему маму называют в газете «звездой», когда звезда бывает только на небе и блестит-блестит, а мама не блестит, а играет в пятнашки и прятки с ним, Вовочкой. Ах, как им весело тогда бывает обоим! Тогда мама совсем забывает, что она «знаменитая» и что о ней пишут в газетах, и умеет прятаться так искусно, что Вовочка ни за что не может найти ее нигде до тех пор, пока мама не откликнется тоненьким-претоненьким голоском:

— Ау, Вовочка, я здесь!

Тогда Вовочка отыщет маму, и оба они смеются так, что упадут на пол и не могут подняться.

A раз мама спряталась под стол, на котором стояла лампа. Стол пошатнулся, и лампа разбилась.

Мамочка хотела поддержать лампу и потащила со стола вазу с цветами.

И ваза разбилась и лампа. Это было очень смешно, хотя и жаль лампы и вазы.

Как-то раз пришел высокий толстый господин и спросил Вову:

— A ты в театре не бываешь, бутуз?

Вовочка сказал, что не бывает.

— И никогда не видел, как мама играет?

— Никогда!

— Сведите его в театр, — сказал толстый господин, который был очень похож на прачку Акулину, потому что у него не было бороды и усов, и лицо было такое же круглое и лоснящееся, как у неё. — Непременно сведите!

— На детский спектакль сведу! — обещала мама, и Вовочка захлопал в ладоши.

Мама играла в этот вечер, и Вовочку повезла в театр его бонна — «фрейлейн», как он ее называл.

Ах, как это било весело!